Текст книги "Исток"

Автор книги: Владимир Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Про императора Феофила стали рассказывать нелепые небылицы, что было, в общем-то, неудивительно. Люди навлекают на себя злую молву именно тогда, когда стремятся к совершенству...

А обитель разврата в шестом регеоне столицы существует и по сей день, да поблизости появился ещё и весёлый квартал Кифи, а сколько новых притонов возникло на берегах Золотого Рога?!

И ведь самый могучий ум не в состоянии постичь, что толкает сих юных дев на стезю разврата. Глупость, беспечность или роковая загадка женской души?..

Скорбно вздохнув, Михаил поманил к себе пальцем одну из полураздетых танцовщиц. Она покорно подбежала, распростёрлась на траве, белокурые локоны упали к пурпурным сандалиям императора.

   – Встань, – вполголоса повелел Михаил, наклоняясь к молодой распутнице и приподнимая брезгливо оттопыренным пальцем её подбородок. – Скажи, что заставило тебя стать актрисой?

Тихий голос монарха вмиг заставил умолкнуть всех.

   – Что же ты молчишь?.. Говори. Только правду.

Танцовщица испуганно дрожала, глаза её наполнились слезами, но одеревеневшие губы не могли издать ни единого звука.

   – Если я тебе дам законного супруга, ты согласишься оставить своё ремесло?

Молодые друзья императора заулыбались, сообразив, что на ум Михаилу пришла очередная потеха. Но актриса этого понять не могла и лишь тупо всхлипывала.

   – Какого мужа ты желала бы иметь? Богатого или красивого?

Танцовщица глядела на императора, словно кролик на удава.

   – Ну и дура!.. – пропыхтел Агафангел. – Говори, не томи!.. Все устали дожидаться, пока ты откроешь рот.

   – Ну, малышка, отвечай его величеству! – приказала Евдокия. – Говори, что давно мечтала выйти замуж... Благодари его величество! Не упускай своё счастье...

   – А может, она немая? – спросил Агафангел.

   – Я хочу выйти замуж, – прошепелявила юная танцовщица, не поднимая глаз от земли.

   – Вот и прекрасно! – сказал Михаил. – Сейчас мы тебя... выдадим замуж!

Михаил поглядел по сторонам и поманил к себе молодого повара, хлопотавшего у жаровни и следившего за тем, чтобы жирные каплуны, нанизанные на вертелы, обжаривались равномерно.

Не зная, для чего его подзывает монарх, перепуганный повар на всякий случай прихватил с собой вертел с подрумяненной тушкой и протянул каплуна императору.

Михаил недовольно повёл рукой:

   – Возьми, Агафангел!

Толстяк взял у повара вертел, блаженно втягивая ноздрями исходящий от каплуна аппетитный запах.

   – Ты женат? – осведомился у повара Михаил.

   – Нет, ваше-величество.

   – Может быть, ты помолвлен?

   – Ещё нет, ваше величество.

   – Ты желал бы иметь красивую жену?

   – Нет, ваше величество.

   – Отчего же? – лениво удивился Михаил.

   – Красивая жена станет мне изменять, ваше величество.

   – Не беда, ты отплатишь ей тою же монетой! – выкрикнул Агафангел, с хрустом разламывая каплуна.

   – Не учи юношу грешить, – наставительно произнёс монарх и с преувеличенной строгостью погрозил пальцем толстяку. – Что ж, пожалуй, может получиться славная парочка. Евдокия, вели послать за священником. А ты, повар, возьми за руку свою будущую жену, да садитесь оба подле меня. Я буду на вашей свадьбе посажёным отцом. Евдокия будет посажёной матерью. Мы сейчас же сыграем весёлую свадьбу!.. Эй, музыканты!..

Повеселевшие музыканты принялись наигрывать кощунственные мелодии, в которых всякий без труда узнавал мотивы псалмов и иных храмовых песнопений, переделанных на фиглярский лад.

Появился облачённый в ризы священник, и Михаил обратился к нему с речью:

   – Святой отец! Видишь ли сих добродетельных молодых людей? Они сгорают от любви, так что сделай милость, обвенчай их немедленно, дабы мы могли погулять на их свадьбе...

* * *

Впереди процессии, как и полагалось по священному обряду, шли «молодые» – шельмоватый повар об руку с распутной танцовщицей.

За ними важно шествовал священник.

Далее – Михаил с Евдокией, а за посажёными родителями тянулись все гости, изображавшие дружков жениха и невесты, псаломщиков и церковный хор, в котором толстяку Агафангелу, отличавшемуся зычным басом, была отведена почётная роль диакона.

Георгий схватил за руку Анастасию, взволнованно прошептал:

   – Согласна ли ты стать моей женой?

Растерявшаяся гетера тихо ответила:

   – Пусть будет по-твоему, милый мальчик!..

   – Сейчас или никогда! – воскликнул Георгий, увлекая за собой Анастасию.

У самого входа в храм Георгий осмелился остановить императора громким возгласом:

   – Ваше величество, выслушайте меня!..

Император удивлённо вскинул брови, глядя то на Георгия, то на Анастасию.

   – Будь проще, друг мой... Мы же с тобой не в Большом Дворце. Не красит человека неуместная чопорность. Говори скорей и без церемоний, чего ты желаешь?

   – Ваше величество! Заклинаю вас позволить мне пригласить всех находящихся здесь совершить сейчас не шутовское действо, но подлинное бракосочетание!..

На одном дыхании Георгий выпалил заготовленную тираду и застыл в ожидании решения монарха.

   – Вижу, что и тебе не дают покоя проповеди преподобного Игнатия, – недовольно поморщился император. – И кто же твоя избранница?

   – Анастасия, ваше величество...

   – Вот как?.. – нахмурился император. – Позволь же, друг мой, напомнить тебе несколько строк из Притчей Соломоновых... Да ты, верно, и сам уже догадался, о каких именно строках идёт речь? Ещё не догадался?.. Ну, тогда слушай: «Глупость привязалась к сердцу юноши, но исправительная розга удалит её от него...»

Глаза императора на миг полыхнули злыми огоньками, затем вновь обрели ясность и спокойствие.

   – Друзья мои! Что же вы остановились? Вперёд! Жених и невеста сгорают от страсти, и мы должны без промедления соединить их сердца нерасторжимыми священными узами брака!..

Свадебная процессия потянулась в храм. Анастасия вырвала свою руку из ослабевших пальцев Георгия и побежала прочь от паперти.

   – А как же я? – запоздало спросил Георгий, устремляясь вдогонку за императором.

   – Возьми себя в руки, друг мой! – едва повернув голову, жёстко произнёс император. – С гетерами спят и развлекаются. На них не женятся люди твоего круга. Я советую выбросить из головы этот вздор! Полагаю, тебе пришла пора оставить глупости и заняться серьёзным делом.

   – Каким делом, ваше величество? – упавшим голосом спросил Георгий.

   – Пора послужить отечеству... Я подыщу тебе занятие, достойное твоего происхождения. Благодари же своего монарха, друг мой!..

   – Благодарю... – припадая к стопам императора, прошептал Георгий, готовый немедленно разрыдаться.

   – Бра-а-ак есть священный союз мужа и жены-ы-ы, общность всей жизни, единение божественного и человеческого-о-о... – басом прогудел Агафангел, заменяющий диакона.

Император милостиво улыбнулся Георгию и пригласил его за собой в церковь, где хористы и свидетели уже заняли положенные им места, священник ходил из придела в алтарь и обратно, помахивая кадилом, а перед аналоем нерешительно стояли «молодые», поглядывали то на священника, то на императора, словно ежеминутно ожидали сигнала к прекращению затянувшейся шутки.

Они ведь не знали, что император имел обыкновение всякую шутку доводить до конца.

* * *

Ошалевший Василий долго не мог понять, что происходило на вилле царственной распутницы как бы в шутку, а что – всерьёз.

Из разговоров вофров Василий знал, что богачи живут по каким-то своим законам и что развлекаются они порой так, что у бедных людей от их шуток хребты ломаются.

Впервые очутившись посреди такой роскоши, да ещё в компании с самим божественным монархом, Василий заранее приготовился к любым каверзам и неожиданностям, но в глубине души надеялся, что увиденное будет вполне привычным – ну, может быть, яства подороже, вина поизысканнее, уж само собой, что самому наливать не придётся, рабы и слуги подадут, унесут...

На деле же оказалось, что за стенами виллы царят законы, весьма отличающиеся от обычных.

Ни с того ни с сего император затеял этот обряд бракосочетания.

Вроде бы и в шутку, однако священник-то настоящий, да и храм не игрушечный.

При всём том, что свадьба игралась будто бы ненастоящая, ни один из фигляров и фокусников не посмел преступить порога дома Господня.

Они робко сгрудились на паперти, вполголоса переговаривались между собой, отчего-то жалели танцовщицу.

Вместе с актёрами не решился вступить под священные своды и Василий. В глубине души он побаивался кары небесной за участие в святотатстве.

Из-за спин музыкантов и игрецов Василий заглядывал в ярко освещённый сотнями свечей храм и досадовал, что не мог толком разглядеть весь обряд, совершавшийся у алтаря.

Вскоре зашевелились музыканты, очистили проход, и когда новобрачные вышли из храма, их чуть не оглушила разудалая музыка, смех и визг актрис и кифаристок, полагавших, будто шутовское действо ещё только начинается...

Молодая танцорка обалдело глядела на правую руку, где поблескивало обручальное колечко, и вдруг разревелась во весь голос.

Повар хмуро топтался рядом с ней, дёргал за руку, что-то яростно шептал на ухо.

Когда из храма вышел император, повар повалился ему в ноги, простонал:

   – Ваше величество, не велите казнить, велите слово молвить.

   – Говори, – милостиво позволил монарх.

   – Об одной только милости я прошу ваше величество, чтобы было мне позволено оставить постылую поварню...

Император взглянул на него с любопытством:

   – Чем надеешься снискать хлеб насущный?

   – Позвольте мне стать актёром, ваше величество! – выпалил молодой муж.

Император глядел на дерзкого повара довольно долго, словно изучал каждый прыщ на округлом лице новоявленного игреца, хмуро махнул рукой и произнёс непонятную фразу:

– Он сменил ремесло и вследствие этого перестал поддаваться своим дурным предчувствиям, расстался навеки со своим унынием и проникся надеждами на более счастливый исход дел в будущем... Желая спасти одну заблудшую душу, погубил обе... Подите прочь с глаз моих, ничего вы не разумеете! А ты делай что хочешь... Хочешь – жарь каплунов, хочешь – иди к лицедеям... Я сказал.

Подоспевшие телохранители императора довольно бесцеремонно увели новобрачных куда-то в темноту, а весёлая компания, распевая псалмы, направилась на лужайку, к прерванному ужину.

На всё происходящее Василий глядел ошалелыми глазами и молил Бога, чтобы вся эта бессмысленная кутерьма поскорее пришла к своему концу.

Обладавшему от природы сметливым умом, Василию потребовалось не так много времени для того, чтобы уразуметь: веселились на вилле лишь несколько человек из числа молодых друзей императора, а все прочие делали вид, будто веселятся, но в глазах их был страх.

Эти люди бросались угождать всем и каждому, опасаясь неловким движением или порывом прогневить любого титулованного распутника, к тому же изрядно одурманенного вином.

Василий старался держаться за спинами гостей и актёров, заботясь лишь о том, чтобы не быть замеченным кем-либо. Не в силах более терпеть муки голода, Василий украдкой схватил со столика, ломившегося от закусок, кусок мягкой лепёшки и стал жадно жевать, запивая разбавленным красным вином из недопитого кем-то фиала.

С завистью глядел Василий на своего подгулявшего хозяина – Феофилакт оживлённо беседовал то с одним, то с другим из высокородных гостей, его внимательно слушали, с ним соглашались. Разумеется, протоспафарий не ощущал непреодолимого барьера между собой и сынками богатых вельмож. «Конечно, он и сам не из бедных», – вздохнул про себя Василий.

Время от времени Василий поправлял тяжёлое золотое блюдо, подвязанное к животу. Императорская награда не тяготила Василия, и он уже предвкушал, как завтра же продаст царский дар на Аргиропратии, и принесёт домой кучу денег, и порадует свою Марию, дни и ночи обращающую молитвы к Богородице... А в кошеле ещё целая литра золота!..

Начинаются новые времена, боги милостивы к трудолюбивым.

К Василию, слегка покачиваясь, подошёл добродушный толстяк:

   – Эй, победитель, а ты отчего не ешь? Боишься, что тебя здесь накормят отравой?.. Опасения твои излишни.

   – Я не боюсь отравы.

   – Ну и зря... Её тут все боятся. Так что ты рискни... От такой отравы и помереть приятно. Ну, не пугайся, это я шучу. Смело выбери себе каплуна пожирнее и ешь без опаски!

   – Позволено ли мне?

   – Тебе всё позволено! – покровительственно усмехнулся толстяк. – Ведь ты же не наёмный фигляр. Ты – такой же гость Евдокии, как и все мы... Так что чувствуй себя свободно, здесь не любят, когда кто-то церемонится. Забудь до утра про всё на свете! Отдыхай, победитель!.. Пей, гуляй, веселись!.. Со свадьбой шутка не удалась, так сейчас император нам новую шутку придумает!..

Василий невольно насторожился, и толстяк это сразу заметил:

   – Не пугайся, никто здесь не служит эпарху, никто не побежит доносить... На кого доносить? На самого василевса? На его друзей?.. Ха-ха, смешно!

Подумав самую малость, добродушный толстяк разорвал пополам каплуна, которого держал в руке, и протянул половину Василию. По обеим рукам великодушного обжоры стекали прозрачные капли петушьего жира, глаза пьяно улыбались.

Василий неуверенно взял предложенную ему половину каплуна, несмело надкусил – мясо было необыкновенно вкусным и духовитым, оно словно само таяло во рту...

Запив мясо глотком вина, Василий настороженно поглядел на своего благодетеля – толстяк с умильной улыбкой наблюдал за тем, как ест Василий, но сам к жареной птице не притрагивался.

Почему он не ест? – с подозрением глядя на толстяка, подумал Василий и даже перестал жевать. Не кроется ли за этим щедрым угощением какой-то подвох?

То ли уловив сомнение во взгляде Василия, то ли позавидовав тому, как азартно насыщался победитель ристаний, толстяк шумно вздохнул и вцепился зубами в сочное мясо.

Пережёвывая каплуна, толстяк закатил глаза от наслаждения, медленно проглотил и блаженно улыбнулся.

   – Я уже третьего приканчиваю, не могу остановиться, – признался толстяк. – Обожаю каплунов...

Взял со столика несколько листьев зелени, пожевал, поделился своими познаниями с Василием:

   – Салат-латук обладает таким же мочегонным действием, как и молодое вино. На вкус бесподобен, но вызывает импотенцию... Не ешь этот салат при женщинах. Он им очень противен, они называют его «дряблухой», ха-ха-ха...

И Василий рассмеялся вместе с толстяком.

   – Спасибо тебе за петуха, очень вкусно... Никогда такого не пробовал. Спасибо тебе!

   – A-а... Не стоит благодарности, – отмахнулся толстяк. – Я сюда, к Интерине, приезжаю только для того, чтобы поесть каплунов... Этот поварёнок, которого женили на потаскухе, умеет, шельма, превосходно готовить каплунов на вертеле, и ещё – мясо пятимесячного ягнёнка в кисло-сладком соусе со сливами... Приезжай послезавтра, попробуешь сам. И тогда ты поймёшь, что самое главное в нашей жизни, а что – второстепенное!..

Василий кивнул неопределённо, а сам подумал, что послезавтра с рассвета он будет работать на конюшне Феофилакта, чистить и холить четвёрку, принёсшую ему победу в ристаниях, затем будет выгуливать, запрягать, до седьмого пота гонять по дорожке...

   – Не знаю, как ты, дружочек, а я больше всего на свете люблю сытно поесть и вкусно попить, – задушевно произнёс толстяк. – Все мои знакомые говорят: «Агафангел, как ты можешь с завязанными глазами определять, откуда привезены мёд и вино?» А я им говорю, что если бы они попили с моё, тоже научились бы распознавать любые напитки по вкусу и запаху... Не верят. Думают, что я подглядываю. А вот ты, дружочек, знаешь ли, сколько лет откармливался тот самый каплун, которого мы с тобой только что уговорили?..

   – Откуда мне знать? – смущённо усмехнулся Василий.

   – Ровно три года, неделя в неделю... И откармливали его ячменём и орехами. Именно благодаря орехам он получил такой вкус... А тому поросёнку, которого я съел до каплунов, было от роду три недели. Я вообще люблю свинину во всяком возрасте. От молочных поросят до матерых кабанов. Ты пробовал вымя молодой свиньи в белом соусе? М-м-м... А мне мой эскулап рекомендует употреблять в пищу побольше укропа, мальвы и асфодели. Тьфу!.. Разве я кролик? Скажи, дружочек, ты променял бы трёхнедельного поросёнка на пучок кресс-салата? Ха-ха-ха...

Василий промолчал, лишь неопределённо пожал плечами.

Про себя он подумал, что не пробовал ни одного из тех кушаний, о которых говорил толстяк. А хотелось бы попробовать.

   – Мой домашний лекарь угрожает мне скорой подагрой вкупе с одышкой. А я ничего не могу с собой поделать... Вот, погляди, как брюхо выросло, – пожаловался толстяк. – За последний год... Да ну их к черту, всех этих лекарей! Если слушаться их во всём, то и жить не захочется, верно? Пойдём, победитель, выпьем по кружке родосского! И не кручинься ты, здесь этого не любят... А главное – ничего не бойся! Раньше человек ничего не боялся и был счастлив. А сейчас ему в оба уха твердят: бойся, бойся, бойся!.. Бойся смерти, бойся греха, бойся жизни, бойся красоты, бойся плоти, бойся ереси!.. Не нужно бояться. И живи так, как тебе нравится. Вот я живу так, как мне нравится, и прекрасно себя чувствую. Когда хочу есть – ем. Когда хочу пить – пью. Когда хочу петь – пою. Когда хочу молчать – молчу. И я счастлив!.. Потому что не боюсь ни жизни, ни смерти. И тебе того желаю. Будь здоров!

С этими словами толстяк припал к чаше с вином и не оторвался, пока не осушил её.

   – Вот так-то оно хорошо! – ударяя себя по тугому брюху, сказал толстяк. – А теперь пойду-ка поищу себе подружку на эту ночку... Ты тоже не теряйся. Здесь все заповеди отменены. Хочешь блудить – блуди, хочешь убивать – убивай... Всё позволено. Не всем, конечно. Но многим. Ты – победитель. Тебе можно.

Василий с сомнением поглядел на толстяка, вздохнул.

   – Выбрось из головы все заботы, сегодня – твой день!.. Неужели ты этого ещё не понял?! Веселись, пей, гуляй, делай то, чего душа просит!.. И не думай ни о чём, это самое главное. Живи моментом. Как все.

Толстяк обвёл рукой поляну, хмыкнул.

   – Ты видишь, что мир наш – слеп. Никто не ведает, что будет завтра. Никто не слышит ни голосов пророков, ни печальной музыки вечности... Наш мир – это большая кормушка. И ты не теряйся, подходи, бери, ешь!.. Все только тем и заняты, что набивают свои утробы. Извергают съеденное и снова насыщаются. Потом блудят. Только не нужно прикидываться святым. Никто их не любит. Ты тоже терпеть не можешь всяких святош, верно?

   – Да! – вдруг осмелев, ответил Василий.

   – Я так и знал! И правильно. Держи голову выше, победитель!.. Ведь ты – победитель?

   – Победитель, – уже увереннее вымолвил Василий, с любопытством поглядел по сторонам и подумал, что и среди богачей порой попадаются вполне симпатичные люди, как, к примеру, этот толстяк...

   – Так что живи в своё удовольствие и никого не слушай! – продолжал толстяк. – Когда кастрат сочиняет трактат о плотской любви, я ему не верю. Однажды я стал невольным свидетелем того, как человек, которого считали великим подвижником, почти святым, так вот, этот человек, истово молившийся прилюдно, тайком обжирался мясом... А настоятель монастыря почти в открытую сожительствовал с молоденьким послушником. Верить этим людям?! Я верю жареному каплуну и доброй чаше фалернского. Они не обманывали меня никогда. Надеюсь, что не обманут и сегодня. Я давно уже не верю никому... Когда мне кто-то говорит, что превыше всего почитает добродетель, долг и благочестие, я вижу, что за этими словами кроется честолюбие, стремление к обладанию золотом и почестями, а также грязный разврат. Дорвавшимся до власти не даёт покоя жажда славы и богатства. И для того, чтобы утолить эту жажду, властители готовы на любую подлость. Уж лучше не кривить душой, принимать мир таким, каков он есть...

Толстяк ударил себя по тугому животу и скрылся в темноте.

* * *

Держа в одной руке кубок с вином, а в другой – кисть винограда, Михаил мрачно глядел на притворно веселящихся актёров и кривляющихся мимесс.

На душе было тягостно, ни на миг Михаилу не дано было забыть, что на ногах у него пурпурные сандалии, а одет он в белоснежную тунику с фиолетовой полосой по подолу. И во хмелю Михаил продолжал сознавать себя главой огромной империи.

Увидев поблизости Анастасию, бредущую неведомо куда, пьяную то ли от вина, то ли от любви, Михаил отшвырнул кубок в сторону и мановением руки подозвал гетеру поближе.

   – Для чего ты вздумала морочить голову знатному юноше? – прошипел Михаил.

   – Я ни в чём не повинна, ваше величество, – испуганно пролепетала гетера.

   – Для того, чтобы вышибить у Георгия всякую блажь, ты сейчас попляшешь... Эй, музыканты!

Игрецы и кифареды, которые толпились на краю поляны, в спешке набивая свои утробы даровой выпивкой и закуской, прибежали на зов императора, ударили в барабаны, забренчали плектрами по струнам...

   – Где Георгий?.. Позвать сюда моего юного друга!.. А ты, любезная Анастасия, позабавь нас искусством танца... Сбрасывай свои тряпки, покажись нам во всей красе!..

Музыканты заиграли быструю танцевальную мелодию, гости собрались в круг, стали хлопать в ладоши.

   – Давай, не стесняйся!.. – прикрикнул Михаил.

Гетера повела плечом, и лёгкая туника соскользнула с плеча.

   – В костёр! – приказал император.

Подбежавшие слуги подобрали с травы тунику и швырнули в костёр.

Следом за туникой полетели в огонь остатки одежды гетеры, и стало видно, что женщина эта уже не молода, на животе висели складки жира, грудь обвисла, поникли плечи.

   – Ну, что же ты стоишь, танцуй! – повелел император.

Повинуясь приказу, гетера неловко взмахнула руками, сделала шаг в одну сторону, два шага в другую... Движения её были тяжеловесны, а тело выказывало лишь усталость.

   – Анастасия берёт за ночь любви литру золота, – насмешливо сказал Михаил, оглядывая своих сотрапезников. – Я готов сделать любому желающему этот скромный подарок... Ну, кто хочет?

Михаил протянул руку, и вышколенный слуга тут же вложил в неё кошель с литрой золота.

Покачивая кошель в руке, император оглядывал призадумавшихся молодых людей. Мало среди них решительных и смелых...

   – Неужели никто не желает провести ночь с самой дорогой гетерой империи? – удивлённо приподнимая бровь, спросил Михаил. – В чём дело? Друзья мои, неужели вы все стали евнухами?

В стороне послышался громкий треск ломающихся веток.

Михаил повернул голову и увидел, как обезумевший Георгий удаляется от костра, словно пьяный, напролом, через кусты, не видя ничего перед собой.

Гетера продолжала совершать неловкие телодвижения и вдруг упала на траву, словно из неё вылетел дух. Музыканты в испуге прекратили игру, над лужайкой повисла тревожная тишина.

   – Если государь того пожелает, я могу позабавить ваш слух одной давней историей, – послышался из темноты незнакомый приятный мужской голос.

Михаил вгляделся в говорящего и с немалым трудом вспомнил этого человека – это был тот самый отставной протоспафарий, чья квадрига выиграла ристания.

   – Говори, – милостиво повелел Михаил. – И если рассказ твой действительно нас позабавит, эта литра золота станет твоей.

   – Как написано в древних книгах, египетский царь Сесострис был человеком весьма счастливым и самым славным среди царей... Он блистал богатством, а его военные силы были совершенно непобедимы. От всего этого царь Сесострис, так сказать, несколько опьянел... – размеренным голосом повествовал Феофилакт, отчего-то остерегаясь глядеть на Михаила.

То ли чего-то боится, то ли лжёт, решил Михаил.

   – Сесострису была сделана золочёная колесница, которую он приказал украсить драгоценными каменьями, и восседал царь на ней всегда горделиво и самодовольно. Не пожелав иметь в упряжке ни лошадей, ни мулов, Сесострис наложил ярмо повозки на шеи побеждённых царей и заставил этих несчастных тащить на себе золочёную колесницу по улицам и площадям своей столицы...

Привлечённая затейливым повествованием словоохотливого Феофилакта, вокруг него собралась вся весёлая компания, а тем временем гетера Анастасия тихо поднялась на ноги и скрылась в темноте.

   – А так как египетский царь не соблюдал умеренности в своём счастье, он не раз и не два намеренно оскорблял побеждённых царей, пребывающих в несчастнейшем положении. И вот, как написано в древних книгах, однажды, во время великого и преславного праздника, когда перед дворцом Сесостриса собралась большая толпа египтян, один из побеждённых царей, на которых было возложено ярмо колесницы, не захотел тащить повозку, но часто оборачивался назад и смотрел на движение колеса. Когда ход влекомой несчастными царями повозки стал неровным, так как не было согласного усилия людей, поставленных для этого, Сесострис спросил того, кто часто оборачивался назад: «Человек, что ты всё время оборачиваешься назад и с немалым любопытством глядишь на колеса? Что ты желаешь столь пристально исследовать?»

Феофилакт сделал многозначительную паузу, оглядел слушателей, и на этот раз глаза его встретились с глазами императора. Однако он довольно смел, подумал император. Или беспечен?

Притворщики на первый взгляд кажутся более чистосердечными, чем те люди, которым нечего скрывать. Может быть, потому, что они умеют придать вымыслу вполне правдоподобную форму. Ведь для того, чтобы некое измышление походило на правду, в нём должно всего лишь содержаться описание правдоподобной оплошности. Оплошностям люди верят охотнее, нежели чужим успехам.

   – И несчастный пленник ответил Сесострису так: «Повергнут я в изумление тем, как движутся эти колеса – не прямо и гладко это движение, но те их части, которые только что были высоко, вновь оказываются на земле, а в свою очередь бывшие низко после этого поднимаются вверх...» И, как написано в древних книгах, эти мудрые слова побеждённого царя навсегда отучили Сесостриса от чрезмерного самомнения, и он немедленно приказал снять ярмо с царских плеч, а впоследствии выезжал из дворца лишь на мулах... В заключение мне осталось заметить, что нет в мире ничего более постоянного, чем непостоянство Фортуны!..

Выслушав историю отставного протоспафария до конца, Михаил убедился, что в ней не содержалось каких-либо обидных намёков, и царским жестом швырнул кошель рассказчику.

   – Благодарю вас, ваше величество! – воскликнул Феофилакт, прижимая кошель к груди.

   – Мне хотелось бы прибавить лишь самую малость к твоему забавному повествованию, – задумчиво произнёс Михаил. – Чтобы по-настоящему наслаждаться собственным величием, с ним иногда бывает весьма полезно на время расстаться... Моего отца, Феофила, да будет он славен во веки веков, почитали, словно Господа Бога! Однако, как передавали мне люди сведущие, наиболее счастлив бывал мой отец, прогуливаясь по Городу в одеянии простолюдина, выслушивая жалобы и пожелания податного сословия, всех простых горожан, даже не подозревавших, что беседуют с самим василевсом!..

   – Полагаю, что этим счастливцам доставляло немалое удовольствие уже само лицезрение священной особы императора, даже одетого в жалкое рубище, но хранящего благородство...

   – Возможно, – согласился Михаил. – Я полагаю, что как-нибудь на досуге мы продолжим нашу беседу, а сейчас давайте же веселиться, черт возьми!.. Эй, виночерпий!..

А про себя император подумал, что людям пожилым, вроде этого протоспафария, свойственно давать благие советы только потому, что уже не осталось сил, по дряхлости тела, на дурные примеры...

От зоркого взгляда Михаила не укрылось, какими глазами этот протоспафарий глядел на гетеру...

* * *

Насытившись, Василий стал подумывать о том, как скоротать время до утра. Выбраться с виллы ему, видимо, не удастся – кто знает, где тут конюшня и куда упрятали колесницу?..

Следовало не мешкая позаботиться о ночлеге.

Слава Богу, ночь тёплая, спать можно под любым кустом.

Пускай себе богачи веселятся, а людям незнатным сам Бог велел после захода солнца отпочивать.

Феофилакт разошёлся, одну за другой рассказывает свои истории, молодые бездельники жадно слушают, уши развесили.

А хозяйка виллы всё ходит по лужайке, глядит себе под ноги, словно обронила что-то и теперь старается отыскать.

Беда с этими богачами, их не разберёшь, от чего они веселятся, а от чего гневаются. Уж лучше держаться от них подальше.

Потрогав руками массивное блюдо, Василий блаженно улыбнулся и откинулся на спину, ощущая животом тяжесть императорского дара...

Больше можно не откладывать покупку своего дома, настала пора обзаводиться своим хозяйством.

Василий на миг представил, как обрадуется переменам в их общей судьбе Мария, как они смогут покупать вволю сладостей Константину, а возможно, что и второго ребёночка Бог пошлёт.

По траве прошуршали уверенные шаги, и рядом с Василием остановилась хозяйка виллы.

   – Вот ты где... – удовлетворённо прошептала Евдокия, опускаясь на траву. – А я уж решила, что ты ухитрился сбежать от меня...

Распутница была пьяна, улыбалась бесшабашно и зазывно, а её мягкие, пахнущие благовониями ладони жадно ощупывали крепкую шею Василия, гладили его щёки.

   – Какой ты сильный... Теперь ты будешь принадлежать мне, только мне... Ты ведь мой, победитель?

Василий на миг представил, что станет с ним, если об этом тайном свидании каким-либо образом будет сообщено императору, и всё его существо охватил животный страх. Он попытался отстранить от себя подвыпившую женщину, но Евдокия лишь крепче прижалась к нему.

   – Скажи, победитель, чего ты желаешь? – жарко шептала Евдокия, легонько покусывая горячими губами окаменевшую шею Василия.

   – Ничего, – растерянно пробормотал Василий. – Я человек маленький, мне желаний иметь нельзя.

   – Что за чушь?! – громко воскликнула Евдокия. – Ведь ты победитель!.. Весь мир стал твоим.

Ну да, весь мир, подумал в испуге Василий. Это она спьяну так говорит, а наутро император прикажет казнить бедного возничего, и ведь сожгут в бронзовом быке на форуме Тавра, как государственного преступника, не дадут даже слова сказать в оправдание.

А Евдокия была настойчива, её руки были ласковыми и бесстыжими, пальцы тискали и щипали крепкое тело Василия, а когда Евдокия наткнулась на золотое блюдо, подвязанное к животу, на какое-то время она замерла в растерянности, затем вдруг расхохоталась во весь голос, повизгивая, трясясь всем телом, прикрывая рот обеими ладонями и не в силах сдержать рвущийся изнутри гомерический хохот.

   – Замолчи, умоляю тебя, ты меня погубишь! – простонал Василий, не на шутку перепугавшись.

Он представил, что сейчас прибегут сюда люди, увидят его вместе с любовницей императора, и монарх без излишних выяснений, кто прав и кто виноват, повелит казнить его на месте за прелюбодеяние, которого не было.

Однако минута утекала за минутой, а под куст, где лежали Василий и Евдокия, никто не заглядывал. Похоже, что в этой обители разврата на громкий хохот и визг Евдокии никто даже внимания не обратил.