Текст книги "Исток"

Автор книги: Владимир Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)

   – Значит, переговоры были проведены недостаточно умело, – заключил Феофилакт, когда выслушал сбивчивое повествование Василия. – Заключение мира – вовсе не такая простая процедура... Вначале необходимо произвести обмен высокородными заложниками для гарантии безопасности послов. Затем должна быть проведена личная встреча полномочных представителей обеих сторон, затем прения, оглашение проектов договоров, составленных каждой из сторон на своём языке, последующий перевод текста с греческого на славянский, со славянского на греческий, сличение правильности текстов, согласование неясных либо неудобочитаемых мест либо мест, могущих быть двояко истолкованными... После одобрения проектов мирного договора следует изготовление двух договорных грамот, имеющих равную силу, что будет удостоверяться приложением к каждой из них соответствующих золотых печатей, и, наконец, в завершение всех приготовлений, во время личной встречи глав противостоящих сторон производится подписание договора и обмен этими грамотами... Так что, друг мой, настраивайся на большую работу во славу нашего отечества. Нам с тобой предстоит сразиться в словесном поединке с тавроскифами, и смею тебя уверить, поединки подобного рода ничуть не легче, чем схватка на мечах или единоборство в панкратии.

   – Я понимаю это, – неуверенно улыбнулся Василий. – По мне, так уж лучше бы на мечах...

   – А ещё лучше – на ристалищных колесницах! Учись, друг мой... И запомни некоторые основы: будешь чересчур многословен – твои слова упадут в цене. Будешь чересчур молчалив – заслужишь обвинение в скрываемых умыслах. Откроешь противнику душу – рискуешь потерять то, что имеешь. Выразишь резкое несогласие – с тобой не станут вовсе разговаривать... При всём том замечу, что между разными народами существует гораздо больше схожего, нежели различного. Потому что все мы – люди.

А люди всегда остаются людьми, вне зависимости от их государственной принадлежности, вероисповедания и прочих присущих им свойств... У всех народов величайшие преступления совершаются из-за стремления к избытку, а отнюдь не ради спасения от голода или утоления нужды в предметах первейшей необходимости.

У ворот монастыря святого Маманта посольство уже поджидал. старенький игумен Никодим.

– Храни вас Господь! – осеняя крестным знамением Феофилакта и Василия, сказал отец Никодим. – Да сопутствует вам удача во всех ваших помыслах...

Спустившись на землю, Феофилакт удостоил игумена лишь милостивого кивка, зато протостратор Василий, склонившись до земли, поцеловал отцу настоятелю его сухонькую руку.

Про себя Феофилакт усмехнулся – как ни возноси судьба простолюдина, он всё равно останется плебеем и рано или поздно выдаст себя невольным жестом или суждением. И хотя нынешний фаворит его величества и облачен в златотканые дорогие одежды, душа его осталась плебейской, и навсегда сохранятся в ней воспоминания об унижениях прежних лет. Беседуя с Василием, Феофилакт испытывал некоторое душевное неудобство. С выскочками из простолюдинов аристократу всегда не просто находить общий язык – если с ним становишься наравне, он перестаёт подчиняться, а если отдаляешь его от себя, легко можешь навлечь на свою голову лютую ненависть, причём весьма опасную, если учитывать особую близость этого плебея к монарху.

Однако же, как свидетельствует история, лучшие слуги империи обычно получаются именно из числа простолюдинов. Пока плебей ещё не получил желанного чина, он старается изо всех сил, опасаясь, что может и не добиться желаемого. Когда же он наконец получит придворную должность, он начинает из кожи вон лезть, чтобы вдруг не утратить обретённое с таким трудом положение...

Охрана осталась дожидаться конца переговоров на монастырском дворе. Писцов и секретарей монахи препроводили в просторную трапезную, где и должны были проходить переговоры, а патрикия Феофилакта и протостратора Василия игумен Никодим проводил в тихую надвратную церковь, дабы они прежде всего могли помолиться в уединении и прохладе, испросить совета и благорасположения Господа.

Спешить не было нужды, Феофилакт предполагал, что вожди тавроскифов изрядно потомят ожиданием императорских послов.

Что ж, эти варвары имели право на высокомерие, и на их месте, пожалуй, так поступил бы всякий военачальствующий, на чьей стороне в ту пору оказалась переменчивая военная удача.

Спустя какое-то время к стоявшим на коленях перед скромной алтарной преградой надвратного храма Феофилакту и Василию присоединился диакон Константин, вызванный игуменом по распоряжению Феофилакта.

   – Его величество повелел тебе, диакон, быть третьим послом на переговорах с тавроскифами, – сказал Феофилакт.

Молодой клирик без особой радости воспринял это сообщение.

Со двора послышался конский топот, шум, лязг оружия, громкие бесцеремонные голоса, и вскоре до полусмерти напуганный рясофорный монах прибежал и поведал, что тавроскифы уже прибыли в трапезную и дожидаются там послов императора.

Перекрестившись, Феофилакт поднялся с колен, сказал своим коллегам:

   – С Богом!.. – и первым пошёл следом за вестником, выражая на лице полнейшее спокойствие.

А сердце патрикия в эти минуты от надвигающегося ужаса готово было выпрыгнуть из груди...

В трапезной Феофилакт увидел тех, кому было поручено вести переговоры от лица киевского правителя, и он поначалу упал духом – на широкой лавке вдоль стены вальяжно расселись... Аскольд, Радомир и третий тавроскиф, незнакомый Феофилакту.

От порога сдержанно поклонившись варварским послам, Феофилакт решил избрать тон беседы подчёркнуто деловитый, сугубо официальный.

Варварам были зачитаны и переданы в руки верительные грамоты, подписанные императором.

Тавроскифы, кроме грамот, предъявили также золотые нашейные украшения, коими отметил послов их повелитель – что там ни говори, в этих варварах было весьма много от рабов. Ведь рабу его ошейник тоже может представляться изысканным украшением.

По завершении всех полагающихся по дипломатическому протоколу формальностей, когда обе стороны удостоверились, что и послы великого кагана, и послы ромейского императора наделены должными полномочиями, началась первая беседа между главами делегаций.

Патрикий Феофилакт попытался взять инициативу в свои руки:

   – Скажите, досточтимые представители киевского кагана Дира, что дурного сделала вам Ромейская империя? Что заставило вас пойти походом на нашу столицу? Не имеет ли место какое-либо недоразумение?..

В голосе Феофилакта сквозило искреннее недоумение и даже лёгкая обида, что вот, мол, напали, а мы пред вами чисты, аки агнцы.

   – Договоры должны соблюдаться, – сказал Аскольд. – Империя задолжала великому кагану Диру весьма значительную сумму и не предпринимала никаких усилий для того, чтобы ликвидировать задолженность. Наши попытки уладить назревавший конфликт мирными средствами, как ты помнишь, не увенчались успехом...

   – Переговоры не успели начаться, когда случилось досадное недоразумение на торжище... – скорбно подтвердил Феофилакт.

   – Что бы там ни случилось на торжище, кто бы ни был зачинщиком драки, но высылка посольства из пределов империи была весьма недружественной... Именно это обстоятельство и послужило главным побудительным мотивом для того, чтобы мы встретились вновь... – сказал Аскольд.

Несмотря на то что тон киевского князя был сдержанным, скорее даже холодным, с души Феофилакта свалился огромный камень сомнений и дурных предчувствий. Что ни говори, но материальные претензии и удовлетворить гораздо проще, чем, скажем, претензии территориальные или политические, да и возможностей для переговоров ситуация предоставляет достаточно – можно и поторговаться до известных пределов, и даже попытаться выговорить ответные услуги.

   – Я имею все полномочия его величества императора ромеев Михаила заверить вас, а через вас и великого кагана Дира в том, что весь долг будет выплачен великому кагану Диру в самом скором времени, – важно изрёк Феофилакт. – От лица империи архонту Диру будут принесены извинения в той форме, какую он сочтёт достаточной для заглаживания причинённой по недоразумению обиды... А теперь предлагаю сделать краткий перерыв для совещания членов посольства.

   – Не возражаю, – равнодушно ответил Аскольд.

Хлопнув в ладоши, Феофилакт подозвал двух секретарей. Они извлекли из дорожных сундучков изысканные золотые блюда, на которых сверкали, переливались под лучами солнца алмазы и рубины, сапфиры и изумруды.

   – Примите, уважаемые послы великого кагана Дира, в знак нашего почтения и благорасположения, – сказал Феофилакт, краем глаза наблюдая за реакцией варварских послов на дары.

Аскольд рассеянно кивнул на своё блюдо подбежавшему слуге.

Прочие послы также не проявили интереса к драгоценностям.

«Что там ни говори – дикари», – решил Феофилакт.

Со своей стороны тавроскифы отдарились связками дорогих мехов, отдельно передали ослепительно белые шкурки с чёрными хвостиками – горностаи предназначались только для украшения мантии его величества. Что ж, варвары постепенно цивилизуются, с ними уже можно вести переговоры.

* * *

Никакого совещания с членами своей делегации патрикий Феофилакт, разумеется, проводить не собирался.

Едва поднявшись по стёртым каменным ступеням в надвратную церковь, он устремился к окну.

Сквозь пыльное стекло Феофилакт долго глядел на монастырский двор, по которому степенно прогуливались тавроскифские дипломаты. По их лицам было невозможно определить, каким именно образом они будут вести дальнейшие переговоры: с позиции обиды, с позиции силы или с расчётом на дальнейшее мирное сотрудничество.

   – Мне кажется, нам следовало бы изобразить большую покорность, христианское смирение, дабы варвары не стали запрашивать чрезмерную сумму выкупа, – нерешительно высказал протостратор Василий свою заботу, которая тяжким грузом лежала у него на сердце.

   – А я полагаю, что собственное достоинство и самоуважение в наших словах склонят варварских предводителей к состраданию скорее, чем самоунижение и мольбы о пощаде, – возразил Василию диакон Константин. – Патрикий Феофилакт избрал верный тон, его и следует держаться.

   – Друзья мои, не я избрал, но Господь наставил меня, как беседовать с тавроскифами, – с блаженной улыбкой сообщил коллегам Феофилакт. – Я не предвижу особых трудностей на нынешних переговорах. Варвары проявили себя в военном искусстве, а нам отведена высокая честь преподать им урок в искусстве дипломатии...

Василий согласно кивнул, а диакон Константин несмело произнёс:

   – Странное сочетание слов – военное искусство... Неизвестно, кто и когда додумался назвать сию бесчеловечную способность убивать себе подобных военным искусством!.. Искусство призвано созидать, а военное дело предназначено лишь к разрушению...

   – Разумеется, ты прав, философ, – сказал Феофилакт. – Однако найдётся немало людей, которые не согласятся с тобой. Как-нибудь, в обстановке, более располагающей К отвлечённым беседам, мы с тобой вернёмся к этой теме, а сейчас не время для философствования.

* * *

Когда посольства вновь сошлись в трапезной, Феофилакт от имени императора Михаила возвестил, что архонту руссов великому кагану Диру жалуется титул протоспафария – старшего меченосца. Особо было уточнено, что новоназначенный протоспафарий Дир будет удостоен высокой чести получить знаки отличия протоспафария – золотую цепь, украшенную драгоценными камнями, почётное оружие и одежды – из рук самого императора.

   – Вместе с титулом протоспафария великий каган Дир получает также высокую придворную должность императорского стольника. Жалованье, причитающееся стольнику, неизмеримо большее, нежели у императорского чашника, коим великий каган Дир пребывал до настоящего времени, и одежд полагается по рангу в три раза больше, а также особые наградные к праздникам...

Тавроскифы сообщённые им новости выслушали довольно спокойно, пообещали в точности изложить их своему предводителю.

Затем Феофилакт решил перейти к самой щекотливой части переговоров, а именно – к определению суммы, которую тавроскифы должны были получить в виде возмещения убытков дальнего военного похода.

Аскольд твёрдо заявил, что войско тавроскифов не отступит от стен Константинополя, пока не будет уплачено по пятьдесят номисм «на ключ», то есть на каждую уключину. При этом имелось в виду, что солидное вознаграждение должны были получить не только воины, но также и все второстепенные участники похода, а сверх этого империи надлежало уплатить сто тысяч номисм для раздачи в виде вознаграждения архонтам руссов.

   – Не может выгода, выращенная в бороздах несправедливости, принести плоды, не вызывающие в дальнейшем раскаяния, – заметил диакон Константин. – И даже прежде, нежели полученное при насилии золото доставит всем вам удовольствие, оно сумеет причинить всем вам и неизбывную печаль. Опасайтесь выгоды, основанной на насилии и несправедливости, бойтесь её пуще всего!..

В ответ на эту прочувственную тираду Аскольд заметил, что и насилие и несправедливость прежде всего исходили от империи, а завершил свою тихую отповедь вопросом:

   – Разве наше насилие не было вынужденным?

Переговоры грозили соскользнуть на опасную дорогу взаимных упрёков, и Феофилакт деловито уточнил численность войска тавроскифов.

   – У стен Константинополя находятся пятнадцать тысяч воинов. Но если переговоры по какой-то причине затянутся, сюда подойдут ещё шесть-семь тысяч...

   – Полагаю, отвечало бы нашим общим интересам завершить переговоры в самое ближайшее время, – сказал Феофилакт. – Переговоры могли бы завершиться сей же час, если бы сумма претензий была снижена хотя бы до сорока номисм на каждого воина, не затрагивая при этом интересов архонтов, коим затребованная сумма могла бы быть выплачена полностью.

Варварские послы посовещались накоротке, и Аскольд сказал, что тавроскифы считают предложения патрикия Феофилакта разумными и соглашаются на выплату контрибуции по сорок номисм на человека.

Тут же подсчитали, и оказалось, что выплате подлежала сумма в семьсот тысяч номисм.

И в эту минуту совершенно неожиданно для Феофилакта горячо и сбивчиво заговорил Василий – до него вдруг дошло, что тавроскифы потребовали для себя почти десять тысяч литр золота!..

Феофилакт попытался было успокоить разволновавшегося протостратора, однако Василий упрямо твердил одно:

   – Ты не можешь обещать им это! Ты должен посоветоваться с казначеями, ты должен испросить позволения его величества...

Раскрасневшийся в гневе Василий был неукротим.

   – Уважаемые послы великого кагана Дира!.. Я предлагаю сделать ещё один перерыв, во время которого обе стороны подготовят проекты мирного договора, – поспешно предложил Феофилакт, опасаясь, что тавроскифы, подозревающие греков в дипломатических ухищрениях и всяческом коварстве, могут воспринять простодушные речи Василия как попытку нахально сбить цену контрибуции.

Аскольд понимающе усмехнулся и согласился с таким предложением.

Решено было вновь сойтись в трапезной после того, как будут готовы к подписанию все документы.

* * *

Патрикий Феофилакт попросил диакона Константина, чтобы он оставил их наедине с протостратором Василием в надвратной церковке, и, едва за философом затворилась низкая дверца, сказал довольно резко:

   – Следовало бы тебе учитывать, что не наше войско стоит у врат столицы тавроскифов, но наоборот... Кто просит мира, тот платит дань!

   – Но они запросили слишком много, – постепенно остывая, сказал Василий.

   – Увы, это действительно так, – скорбно вздохнул патрикий Феофилакт. – Но если мы сейчас не заплатим им то, что они требуют, тавроскифы возьмут город копьём, и потери империи окажутся стократ большими!

   – Но – десять тысяч литр золота!.. – простонал Василий.

   – Разве платить доведётся лично тебе, из своего жалованья? – насмешливо прищуриваясь, спросил Феофилакт.

Василий ничего не ответил, однако Феофилакт, вглядевшись попристальнее в бесхитростное лицо македонянина, искренне переживающего ущерб, наносимый казне, вдруг подумал, что он очень давно не встречал людей, радевших о казне государства как о своей собственной.

– Для казны Ромейской империи семьсот тысяч номисм – вовсе не такие уж большие деньги, – сказал Феофилакт. – Выкуп, назначенный тавроскифами, вполне можно отнести к незначительным. Казне случалось нести гораздо более крупные расходы... На строительство храма Святой Софии было израсходовано в тридцать два раза больше золота, чем запросили тавроскифы. И за реконструкцию Большого Дворца император выложил золота в тридцать раз больше нынешней контрибуции...

Василий, поразмыслив, вынужден был согласиться с логичными утверждениями Феофилакта: действительно, если варвары ворвутся в Город и сожгут один только храм Софии или один только Большой Дворец, потери окажутся стократными.

Однако, убеждая протостратора не противиться назначенной сумме контрибуции, Феофилакт видел, что Василий был искренне огорчён предстоящими тратами, как если бы платить пришлось ему из своего кармана, и подумал, что для блага империи ей был бы весьма полезен именно такой монарх: основательный и расчётливый, решительный и немногословный...

* * *

Через два дня в трапезной монастыря Мамантис Августа для завершения переговоров и подписания договора мира и любви встретились император Михаил и князь Аскольд.

О чём они беседовали между собой наедине, навеки осталось тайной.

Вскоре из Константинополя к монастырю прибыл под усиленной охраной караван, растянувшийся на несколько стадиев. В кожаных мешках, навьюченных на мулов, из императорской казны в монастырь были доставлены почти три тонны золота в звонкой монете и слитках.

Равнодушные к золоту дружинники великого кагана меланхолично перегрузили кожаные мешки на свои лодьи, и с тем меньшая часть тавроскифской дружины ушла от стен Константинополя восвояси.

Другая часть тавроскифского войска под командованием князя Аскольда ушла вдоль малоазиатского побережья Чёрного моря в дальний поход – через мелководную Меотиду на Танаис, до Саркела, а там волоками до Волги, мимо Итиля – на море Каспийское...

В соответствии с секретным протоколом к мирному договору 860 года, русская дружина огненным смерчем прошла по побережью Табаристана, по стратегическим тылам арабского халифата.

Разгромив несколько городов, посеяв панику в халифате, дружина вернулась к устью Волги, поделилась частью обильной добычи с хазарским каганом и беспрепятственно поднялась по великой реке на север, чтобы зазимовать близ Смоленска.

* * *

Ровно неделю продолжалось нашествие тавроскифов на столицу Ромейской империи.

А утром 25 июня 860 года Константинополь как ни в чём ни бывало вновь распахнул городские ворота для всех торговцев и паломников, для всех крестьян и челобитчиков.

Во всех храмах Константинополя были отслужены благодарственные молебны, народ ликовал и славил молодого императора Михаила, которому удалось отвести от столицы империи страшный меч, занесённый дикими тавроскифами.

Патриарх Фотий произнёс в храме Святой Софии проникновенную проповедь, вошедшую, как и первая проповедь, в учебники риторики:

– Миновала нас чаша сия! Вновь покрывается славой униженная столица, вновь обретает силу попранная справедливость, вновь Город наш можем видеть мы радующимся, словно мать при счастливом рождении многочисленного потомства!.. Святись, святись, Город радости величайшей!.. Воссиял свет твой, взошла над тобой слава Господня!..

* * *

Любой киевлянин и сегодня сможет показать Аскольдову могилу – красивое место в парке на правом берегу Днепра.

Кто и когда был похоронен здесь?

Как жил, что делал и о чём думал этот правитель Руси, от которого до нашего времени не дошло даже его подлинного имени?..

В летописях его называют по-разному – Оскол или Осколд. Это уже потом, когда родословие всех князей пытались свести к Рюрикам, имя слегка переиначили на скандинавский манер, и получился «Аскольд». А по Руси до сих пор течёт река Оскол – не от неё ли получило имя и обитавшее на её берегах племя, и сам князь?

Может возникнуть вполне справедливый вопрос: да стоит ли современному человеку, обременённому тысячами своих забот, обращать свой мысленный взор во времена столь отдалённые, столь завешенные плотной пеленой прошедших столетий?.. Мало ли у нас иных забот!..

Мне кажется, ещё неизвестно, были бы у нас наши нынешние заботы, если бы не тот полубезымянный человек, чей прах покоится на высоком берегу Днепра.

Его заслуги перед Русью поздние летописцы готовы были не умалить, а вовсе вычеркнуть из летописей, чтобы стереть его имя из памяти народа. Прошлое нельзя изменить, но можно переписать и переосмыслить.

Летописцы, составлявшие и переписывавшие первые хроники, старательно вымарали почти все упоминания об успехах Аскольда, однако то ли по небрежению, то ли по какой-то иной причине в летописях сохранились другие сведения, показавшиеся летописцам вполне уместными, – о поражении князя под стенами Царьграда, о смерти его сына в походе на болгар...

Всякий правитель, даже совершая вопиющую несправедливость, нисколько не сомневается в том, что летописцы найдут слова оправдания любым его поступкам. И как нынешние журналисты, летописцы были отнюдь не идеальными, а живыми людьми, со всеми их достоинствами и слабостями.

Историю правления князя Аскольда приходилось восстанавливать не столько по русским летописям, сколько по византийским хроникам и свидетельствам материальной истории. Лишь там, где заканчивался документ, начиналась деятельность романиста. Может быть, поэтому византийская часть романа получилась обширнее – от империи осталось больше материалов, чем от Древней Руси или от Скандинавии эпохи викингов.

Вся существовавшая древнеславянская письменность была уничтожена теми, кто насаждал на Руси христианство. Увы, новые пастыри слишком боялись старых славянских богов и старательно выкорчёвывали любые упоминания о прежних верованиях. Впрочем, на Руси так случалось и впоследствии.

Однако даже самые тенденциозные летописцы не смогли не упомянуть о первом походе Руси на Царьград, ибо понимали, что слишком уж значительным было это событие.

Лето 860-е от Рождества Христова было началом новой эпохи.

К середине IX века славянское сообщество, занимавшее обширные пространства, самый многочисленный народ Европы преодолел промежуточный финиш – пришёл конец эры биологического становления и началась эпоха исторического развития. Русь сделала первый шаг на пути к Российской империи.