Текст книги "Исток"

Автор книги: Владимир Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 34 страниц)

В малейшем отклонении от установленных им порядков император склонен был усматривать преступное небрежение и потому ни одного случая не оставлял без рассмотрения и наказания.

Вместе с тем любого из подданных, выразившего ему уважение, он награждал щедро и незамедлительно.

Приближённые к василевсу чиновники скоро открыли главную черту характера василевса – страстное желание любви подданных, и стали эту любовь... организовывать.

Во время церковных и иных праздников император появлялся перед народом в сопровождении огромной свиты и внушительной вооружённой охраны.

Вдоль всего пути следования процессии стояли толпы согнанного сюда простонародья.

В определённых местах воздвигались особые деревянные подмостки, на которых вместе с музыкантами и исполнителями хвалебных гимнов во время шествия процессии имели право стоять видные горожане, иноземные послы, знатные путешественники...

Вокруг василевса, где бы он ни появился, искусственно создавалась толпа раболепных подданных, и делалось это единственно для того, чтобы какой-нибудь сановник, оказавшийся вблизи императора в ту минуту, имел счастливую возможность лишний раз польстить императору и сказать ему, указывая на толпу, как сильно любим он своими подданными.

Михаил разгадывал подобные уловки своих вельмож, но тем не менее слушал их льстивые речи с большим удовольствием.

Ещё ему нравилось, когда его называли отцом отечества.

Михаил не был чужд осторожности, но от неё и следа не оставалось, когда его придворные говорили ему именно то, что он желал слышать.

Он верил тому, во что ему было приятно поверить...

Наибольшей опасности оказаться в плену страстей и заблуждений при осуществлении государственных преобразований подвержены люди, впервые получившие верховную власть.

Вместе со скипетром приходит к ним иллюзия, будто все их повеления будут исполняться беспрекословно, точно и без промедления.

Так если и бывает, то лишь в мелочах.

Если же они отваживаются на крупные перемены, то скоро обнаруживают всю иллюзорность оказавшейся в их распоряжении якобы неограниченной власти...

И во время правления Михаила III, и много лет спустя тонкие психологи и глубокие мыслители порой заходили в тупик, пытаясь найти объяснение поступкам этого императора.

А между тем в поступках его был смысл.

Собака долго сидела в конуре, да к тому ж на цепи. Однажды решили взять её на охоту, и что же?..

Вместо того чтобы вынюхивать дичь и идти по следу, она стала бросаться на всякий куст, беспричинно облаивать весь белый свет...

Да разве заблуждался только ромейский монарх, последний представитель ничем особо не примечательной Аморийской династии? Разве всякий чиновник не ведёт себя так же, едва получит важную должность?

Получить должность и вместе с ней власть означает для всякого то же самое, что вылезти из конуры и быть спущенным с цепи.

* * *

Днём кесарь Варда посетил логофиссию дрома, где объявил, что будет лично возглавлять это учреждение.

Заметив протоспафария Феофилакта, кесарь милостиво полюбопытствовал, как обстоят дела в департаменте северных варваров, и удостоил протоспафария благосклонной улыбки.

А казначею логофиссии дрома кесарем было отдано распоряжение немедленно выплатить всем чиновникам ругу, задержанную ещё с Пасхи.

Окрылённый сиятельной милостью, Феофилакт решил навестить гетеру Анастасию и в тот же вечер, прихватив с собой две литры золота, прискакал к её дому в регеоне Арториан.

Обычно шумный и многолюдный, на этот раз дом гетеры поразил Феофилакта настороженной тишиной.

Служанка провела его в зал для приёмов, но Феофилакту пришлось не менее получаса дожидаться, пока Анастасия выйдет к нему.

   – Я рада видеть тебя, любезный Феофилакт, – сказала гетера, но голос её был скорее встревоженным, чем радостным. – Почему ты так давно не приходил ко мне?

   – Для красивой и романтической любви требуется много свободного времени и свободных денег... У меня не было ни первого, ни второго, милая Анастасия!.. Но теперь я надеюсь, что смогу навещать тебя так часто, как ты того пожелаешь...

   – Что слышно во Дворце? Тебе не грозят опасности?

   – Государственный деятель обязан быть осторожным и проницательным, должен тщательно выверять каждый свой поступок и заботиться о своей политической репутации. Стремясь угодить сегодняшнему правителю, рискуешь завтра быть отправленным на казнь сменившим его властелином... Я не пресмыкался перед Феоктистом, и мне нечего бояться кесаря Варду. Напротив, я надеюсь на перемены!.. Власть сменилась, – улыбнулся Феофилакт. – Ах, если бы мою девочку не похитили тавроскифы, она завтра же была бы возвращена в столицу!..

   – До сего дня никаких известий?

   – Ни малейших!.. Но не будем о грустном! – воскликнул Феофилакт и положил к ногам гетеры кошель с золотыми монетами:

   – Что это? – удивилась Анастасия.

   – Две литры, – с достоинством ответил Феофилакт. – Не люблю чувствовать себя должником.

   – Убери свои деньги, – устало сказала Анастасия. – Неужели же ты ничего не понял?

   – А что я должен был понять? – горделиво расправляя плечи, сказал Феофилакт. – Разве достойно мужчины быть должником?!

   – Я любила тебя, Феофилакт...

   – За это я и принёс литру золота. Так полюби же меня и сегодня, за это получишь вторую литру.

   – Уходи прочь! – сказала Анастасия. – И забери свои деньги! Прощайте, ваше превосходительство!..

Гетера опустила голову и медленно удалилась, оставив Феофилакта в пустых покоях.

Недоумённо хмыкнув, Феофилакт отсчитал литру золота и оставил столбик монет на краешке стола, остальные забрал с собой.

* * *

Одним из первых своих рескриптов Михаил отметил высшими наградами кесаря Варду, пожаловав его саном магистра и назначив доместиком схол.

Защиту империи от арабских набегов Варда поручил своему брату Петроне, назначив его стратигом Фракисийской фемы.

С тех пор военными делами империи заведовал Петрона, а внутренними – Варда. И уж заведовал весьма круто!..

Уже на другой день после обретения титула магистра Варда пришёл во дворец василиссы Феодоры и застал сестру в рыданиях.

   – Довольно! – холодно произнёс торжествующий кесарь. – Слезами дело уже не поправишь. Полагаю, что для блага империи тебе лучше удалиться в монастырь.

Феодора с лютой ненавистью поглядела на брата, хотела что-то сказать, но из уст вырвалось только бессильное змеиное шипение.

   – Дабы не создавать почвы для смуты, полагаю также, что и принцессы должны последовать с тобой, – жёстко добавил Варда.

Из-за двери послышался вой, подслушивавшие разговор девицы принялись оплакивать свою горькую участь. Их было четверо – Фёкла, Анна, Анастасия и Пульхерия.

Варде не раз доносили, с каким злорадством они осуждали его любовную связь с Евдокией, так что теперь у племянниц появлялся хороший повод самим продемонстрировать христианское смирение.

   – Бог!.. Бог покарает тебя за всё... – прошептала Феодора.

   – Я чист пред Богом и людьми, – возразил Варда. – Всё, что я совершил, делалось ради блага христианской империи.

А про себя он подумал, что никакие великие деяния не совершаются без малой толики лжи и насилия.

Сопровождаемый пышной свитой, торжествующий кесарь Варда приехал на притихшее патриаршее подворье и дождался, когда Игнатий сам выйдет на крыльцо, чтобы встретить нового правителя империи.

   – Василисса Феодора и её дочери изъявили желание посвятить себя служению Господу нашему Иисусу Христу в одном из монастырей, – сказал Варда. – Попрошу тебя совершить все приуготовления к обряду и не откладывать этот обряд.

   – Ты можешь поступить со мной так же, как и с несчастным Феоктистом, упокой, Господи, его невинную душу, но святить воздух для василиссы не стану! – прошипел Игнатий, испепеляя Варду взглядом.

   – Найдутся другие, освятят, – махнул рукой Варда. – А тебе, святой отец, придётся отправиться на остров Теревинф. Там у тебя будет возможность спокойно обдумать всё...

   – Находясь перед неправедным судом – молчи!.. Ибо никому в этом мире нет дела до твоих слов и ненужных оправданий. Спаситель наш и Господь Иисус молчал, когда на него лжесвидетельствовали. Он ничего не говорил и когда Его осуждали на смерть... Господь терпел и нам велел, – сбивчиво бормотал Игнатий.

   – Молчать раньше нужно было! – сказал Варда.

* * *

Много лет спустя, оглядывая мысленным взором всю ту бурю, которая пронеслась по Большому Дворцу после смещения патриарха Игнатия, кесарь Варда не раз думал с немалым сожалением: «Было бы интересно поглядеть беспристрастным взором, на достижение каких целей расходует свои силы большинство сильнейших и достойнейших членов общества?! Господи, да зачем же было Игнатию становиться в позу?! Вообще-то нормальным людям свойственно бороться с собственными слабостями. Но чаще всего их удобнее попросту не замечать. К чему было лишать меня причастия?.. Ну, промолчал бы святой отец, не стал поднимать шум и жил бы себе припеваючи, и я с моей девочкой Евдокией был бы счастлив... Так нет же! Хотелось ему непременно свою власть показать... Ну и показал, на свою голову! Когда в гордыне своей человек посчитает себя сильным, Бог оставляет его».

* * *

   – Не может империя дольше оставаться без патриарха, – беспрекословно сказал кесарь Варда протоасикриту Фотию, застывшему в почтительном полупоклоне. – Не может! Патриарх обязан быть духовным вождём своего народа, а главнейшая задача всякого духовного вождя состоит в том, чтобы направить устремления возможно большего числа сограждан в единое русло, дабы меньше сил отвлекать на поддержание внутреннего порядка и больше сил отдавать на приобретение новых территорий...

Фотий сдержанно кивнул и осмелился тихо заметить:

   – Однако Игнатий не сложил с себя пастырский сан...

   – Сложит. Я полагаю, что архипастырем должен стать человек образованный. Империю слишком долго раздирали еретические разномыслия и разногласия. Когда на пастырском престоле окажется человек просвещённый, он сможет уверенно противостоять всяческим заблуждениям.

   – Кто же этот человек? – полюбопытствовал Фотий.

   – Ты.

   – Позволю себе напомнить, что не имею священного сана, даже самого низкого.

   – Все священнослужители когда-то были мирянами, – рассмеялся Варда. – Клириками не рождаются. К счастью.

   – Согласно установлениям святых соборов, возведению в сан должно предшествовать наличествование меньшего сана...

   – Пусть это тебя не печалит. Если ты согласен стать патриархом, нынче же будешь посвящён в диаконы, завтра – в иереи, через два дня станешь епископом, ещё через день – архиепископом... А там и патриарший посох обретёшь.

Фотий задумался.

Предложение было весьма лестным, хотя и таило в себе немалые опасности.

У патриарха Игнатия оставалось довольно много приверженцев как среди священнослужителей, так и среди мирян, всегда склонных сочувствовать гонимым...

   – Кто из высших иерархов осмелится совершить рукоположение? – спросил Фотий, внутренне уже готовый дать своё согласие.

   – Спасаясь от нападений измаильтян, из Сицилии в Город приехал архиепископ сиракузский Григорий, – оживлённо потирая руки, сказал Варда. – Вот он и совершит!

   – Ах, это будет Григорий... – с нотками разочарования произнёс Фотий.

   – Да, он давно пребывает во вражде с патриархом Игнатием и не упустит возможности насолить своему недругу.

   – Насколько всем известно, Игнатий лишил Григория сана...

   – А Григорий подал апелляцию Римскому Папе! И сам он не считает законным лишение сана от рук Игнатия. Важно другое – ты согласен занять патриарший престол?

   – Да, – поспешно сказал Фотий. – Согласен.

   – Вот и прекрасно! Полагаю, что нам нет нужды откладывать осуществление нашего замысла... Приготовления не займут много времени, – сказал на прощание Варда и подумал, что уж этот-то патриарх не посмеет отказать в причастии ни ему самому, ни его возлюбленной Евдокии.

* * *

Река Историй то течёт по гулким ущельям, сметая всё на своём пути, то растекается по равнине и неспешно несёт в своём потоке народы и государства...

В периоды равнинного течения Истории человек сравнительно мало подвергается риску, однако столь же мала и вероятность крупного успеха.

А в эпохи бурных преобразований всякий, кто осмеливается избрать великую роль, рисковал порой всем своим достоянием и даже самой жизнью, зато и выигрывал в случае удачного стечения обстоятельств весьма многое – либо царскую корону, либо великую славу, либо несметные сокровища, либо победу в сражении и лавры полководца...

За пять дней – с 20 по 25 декабря 857 года – Фотий последовательно прошёл все степени священства и к торжественной рождественской литургии приступил уже в сане местоблюстителя патриаршего престола. К моменту поставления в патриархи Фотию едва исполнилось тридцать восемь лет.

Главный парадокс судьбы Фотия состоял в том, что патриарший престол он должен был занять по праву, но стал патриархом случайно.

* * *

Вся жизнь Фотия – чередование блистательных взлётов и стремительных падений.

В его личности преобладали черты не духовного, но государственного деятеля, а прославился он в веках как видный учёный, писатель и богослов.

Его натура представляла собой противоречивый сплав детской непосредственности и любопытства – с осторожностью и боязнью последствий.

Он был одним из самых образованных людей своей непростой эпохи и выразил собою саму эту эпоху.

Всякий народ на историческом пути нуждается в поводыре.

У народа поводырями могут быть, вожди и пророки.

Порой в представлении современников они сливаются, но между ними существуют весьма значительные отличия.

Пророк бросает вызов существующему и отрицает настоящее во имя будущего.

Вождь объединяет волю масс в настоящем.

Пророк обладает идеальной силой.

Вождь обязан обладать силой реальной.

Пророка неизбежно побивают камнями, такова их участь, и это критерий того, в какой мере он исполнил своё предназначение.

Но если камнями забрасывают вождя, это тоже может служить вернейшим доказательством того, что он не справился со своей задачей то ли по недостатку мудрости, то ли потому, что спутал свои функции с функциями пророка.

Патриарх Фотий являл собой духовного вождя.

Фотий происходил из знатной константинопольской семьи, пострадавшей в иконоборческую эпоху. Обвинённый в еретическом злоумыслии, его отец был изгнан с государственной службы и полностью лишён своего имущества.

Но связи у семьи остались, и невзгоды не помешали Фотию получить разностороннее и лучшее по тем временам образование: он глубоко разбирался в вопросах юриспруденции, в совершенстве овладел искусством классической риторики и методами филологической экзегезы, что было следствием его начитанности в древних авторах.

Службу монарху Фотий начал в императорской гвардии, а государственная карьера вознесла Фотия сразу же на должность чиновника высшего ранга – протоспафария и асикрита – личного секретаря императора.

Жизненный путь Фотия не был усыпан розами – дважды его смещали с патриаршей кафедры и двенадцать раз предавали анафеме.

Фотий осмеливался спорить и с Папой Римским, и со своим императором, с клиром и синклитом...

В историю христианской церкви Фотий вошёл как человек, навсегда определивший разрыв между западной и восточной церквами, между православием и католичеством.

Человеку в мире чаще всего отводится роль созерцателя, и лишь в некоторые редкие моменты ему Творцом даруется возможность действовать.

Фотий не упустил свой момент.

* * *

Двести кипарисовых весел разом вспенили зеленоватую морскую воду, останавливая стремительный бег длиннотелого дромона у каменного парадного причала Херсонеса.

На берег полетели причальные канаты, их с готовностью подхватили стратиоты, обмотали вокруг массивных каменных столбов.

По узкому трапу на причал спустился поджарый протоспафарий Феофилакт.

Стратиг фемы Климаты, пышущий здоровьем весельчак Никифор сделал шаг навстречу и обменялся с Феофилактом братским лобзанием. Следом за Феофилактом на причал сошёл Василий, изрядно измученный морской болезнью.

   – Ах, как приятно бывает иногда путешествовать!.. – сказал Феофилакт. – Отправляясь даже в небольшое путешествие, человек стряхивает с себя повседневную скуку. Может быть, главная радость, которая дарована нам Вседержителем – именно радость странствий? Христос переходил из города в город, и апостолы не задерживались в одном городе более чем на два дня...

   – Буду весьма рад оказать вашему превосходительству гостеприимство и на более длительный срок!

   – Сожалею, но дела уже в самом скором времени призовут меня в столицу. Там сейчас начались такие перемены, что было бы непростительно не присутствовать при них. Убери посторонних с причала, дорогой Никифор, и прикажи подать к трапу две крытых повозки.

   – Охрана потребуется? – деловито поинтересовался стратиг.

   – При этих особах будет своя охрана.

   – Куда прикажешь доставить их?

   – В монастырь Святой Фёклы. Под строгий надзор. Выходить за ворота не позволять. Никого близко не подпускать.

   – Будет исполнено, – с пониманием кивнул Никифор. – Как обычно...

   – Не было ли каких-нибудь новостей о судьбе сурожских монахинь, пленённых тавроскифами? – озабоченно вопросил протоспафарий Феофилакт.

От архиепископа Василия стратиг узнал, что одна из молодых монахинь приходилась протоспафарию Феофилакту дочерью, и потому он изобразил на лице искреннее сочувствие:

   – Увы, никаких вестей... Словно они растворились в небе... Мы предпринимали всякие усилия, чтобы узнать хоть что-то о судьбе полонянок, но – увы... А теперь не угодно ли будет закусить с дороги?..

   – Можно, – вставляя ногу в стремя, сказал Феофилакт. – На моего конюха дурно подействовала морская волна, зато теперь, когда у него под ногами земная твердь, аппетит разыграется не на шутку, не так ли?

Вместо ответа Василий изобразил постную улыбку.

* * *

Посреди уютного каменного дворика журчали струи фонтана, на ветвях деревьев в саду пели птицы, а на террасе, увитой виноградными лозами, у низкого столика возлежали Феофилакт и хозяин дома.

Неспешно текла послеобеденная беседа.

Отщипывая от пышной пресной лепёшки крупные крошки, Феофилакт бросал их расхаживающим по двору павлинам и вполголоса задавал вопросы:

   – Что за племена кочуют вблизи границ фемы? Какова их численность? Кто предводительствует в каждом племени?

Стратиг Никифор, судя по его виду, был человеком нрава кроткого и услужливого. Он то и дело заглядывал в глаза протоспафарию Феофилакту, словно старался угадать, какие именно ответы желал бы услышать столичный чиновник, и сбивчиво говорил:

   – Э-э... Кочуют, да, кочуют вблизи фемы дикие турки... Обычно они подходят к Херсонесу в начале осени. Предводители их щеголяют в златотканых штанах. Превыше всего почитают огонь. В жертву богам приносят лошадей, быков, мелкий скот и жрецами своими ставят тех, которые могут дать верные предсказания о будущем...

   – Ты знаешь имена предводителей хотя бы самых крупных племён?

   – У них такие мудреные имена, что и не вымолвить! Право, язык сломать можно... И как только они сами выговаривают их?.. Ха-ха-ха!..

Приглашения к шутливому тону Феофилакт не принял.

   – Пытался ли ты вступать в сношения в этими вождями?

   – Безуспешно... Нынче... в сентябре прискакал один турок... Как раз, помнится, прошли обильные дожди, по дорогам не проехать ни конному, ни пешему, а тут является к городским воротам дикарь, и с ним две сотни вооружённых до зубов людей. Переполоху наделал!.. А оказалось, что намерения дикаря были заслуживающими сочувствия – турок привёз свою любимую дочь, дабы прибегнуть к помощи наших эскулапов. Она болела тяжко, степные знахари ничем не могли помочь... И тогда мой лекарь... Должен заметить, у меня превосходный лекарь, он получил весьма глубокое образование в Александрии, врачевал в Фессалонике...

   – Как его звали? – озабоченно хмуря брови, перебил не в меру разговорившегося стратига Феофилакт.

   – Кого? Лекаря?

   – Кочевника!

   – A-а... Не помню. Может быть, Азадей, или что-то в этом роде. Дикарь!.. Но он поклялся мне, что ради выздоровления своей дочери ничего не пожалеет.

На террасу, услужливо склонив голову, вошёл раб и доложил, что пожаловал архиепископ Василии.

   – Зови сюда святого отца! – обрадовался Никифор.

Феофилакт и Никифор поднялись со своих мест, почтительными поклонами встретили низенького толстенького архиепископа, вкатившегося на террасу подобно гладкому чёрному шару.

Ткнув пухлую длань в губы стратигу и его гостям, владыка Василий с блаженной улыбкой возлёг на ложе.

   – Надеюсь, я не помешал вашей беседе?.. Господи, в нашем захолустье столь редко можно встретить образованных людей, что я, едва прослышал о вашем прибытии, немедленно велел оседлать своего мула, и вот я здесь, и даже без приглашения...

   – Мы вам всегда рады, святой отец, – сказал Никифор. – А я как раз рассказываю протоспафарию, как турок привозил свою дочь, помните?

   – Разумеется, хорошо помню... Ах, какой переполох наделал тот дикарь!.. Мы стали прятать в подземелье церковную утварь, горожане понесли в храмы детей, поднялись стенания...

   – А что было с дочерью того турка? – спросил Феофилакт.

   – Она умерла, – развёл руками Никифор. – И турок в тот же день увёз её тело в степь, чтобы поступить с ним по своему дикарскому обряду.

   – Экая досада! – прищёлкнул пальцами Феофилакт. – У тебя была такая прекрасная возможность войти в сношения с предводителем сопредельного племени!..

   – Но этот дикарь за все благодеяния не подумал даже поблагодарить... Он не заплатил ни обола моему лекарю, добросовестно пускавшему кровь, делавшему компрессы, припарки и прочие процедуры, – обиженно произнёс Никифор.

   – Это ты!... – неожиданно возвысил голос Феофилакт. – Ты должен был осыпать золотом своих эскулапов, чтобы они из кожи вылезли, но поставили больную на ноги! Это ты в случае печального исхода должен был выразить своё самое искреннее, самое скорбное христианское сочувствие и в полной мере разделить с безутешным отцом его горе.

   – Но я в глаза не видел эту дикарку... Зачем это мне? – тихо удивился Никифор.

   – Это нужно не тебе, а империи... Заручиться дружбой одного варварского вождя, дабы через него привлечь на свою сторону всё его племя, чтобы затем нанимать на службу молодых мужчин, чтобы их оружием вносить раздоры в среду варваров и умело натравливать одних дикарей на других! Существует в этом мире целеустремлённость Добра, но гораздо сильнее проявляется целеустремлённость Зла. И её нужно поставить нам на службу!

   – Разве дикари способны служить? Разве способны они понять, что такое воинский строй? – высокомерно вскинул голову стратиг.

   – Для того чтобы противостоять таким же дикарям, им вовсе не требуется умение маршировать на парадах и триумфах... Пойми, дорогой Никифор, по отношению к варварам следует быть более гибким политиком. Не жалей золота для подкупа вождей. Не упускай случая и не гнушайся оказывать варварам знаки внимания... «Прилично властвовать над варварами грекам», – говорили древние. А я могу добавить, что в наше время делать это тем более необходимо, ибо сейчас дикари угрожают самому существованию христианской империи... Если, не дай Бог, империя утратит свою силу и величие – кто укажет миру путь к спасению?!

   – Всякому народу определено Вседержителем следовать своим путём, – глубокомысленно изрёк архиепископ. – Наши предки, люди трудолюбивые и богобоязненные, много веков подряд возводили стены нашей империи, а мы теперь пожинаем плоды их трудов... Предки варваров были ленивыми, и потомки их до сих пор ведут дикарский образ жизни – ремесла они не знают, хозяйства на земле не ведут. Полагаю, что самим варварам было бы весьма полезно побыть какое-то время рабами просвещённых народов...

   – Совершенно с вами согласен, святой отец! – сказал Феофилакт. – Варварских вождей следует приручать, постепенно переводить из разряда «тех, кто получает подарки» в разряд «тех, кто получает приказы». Как мы поступаем с жеребёнком, пойманным в степи? Вначале мы должны его кормить и поить и лишь по истечении определённого срока начинаем приучать к узде и седлу... Мы должны тщательнейшим образом изучать их нравы и обычаи. Для всякого варварского народа публично произносимые клятвы имеют чрезвычайно важное значение. Посему необходимо до мельчайших подробностей изучить самую суть дикарских религиозных обрядов, вызнать доподлинно клятвенные формулы варваров, дабы они впоследствии не смогли обмануть при заключении договоров, принося ложные клятвы... Что греха таить – и ромеи, и тавроскифы не очень-то любят друг друга... Но у нас есть общие беды... Мы все находимся в одной лодке, и буря, которая раскачивает лодку, угрожает и нам и тавроскифам... Чтобы выжить, империя и варвары должны помогать друг другу. Под бурей я разумею полчища кочевых племён, этих дикарей, которые поклоняются своим жеребцам... Если тавроскифам удастся узнать слабые стороны империи, они превратятся в хищных волков. Но они же станут трусливыми зайцами, если увидят нашу силу. Они будут вынуждены подчиниться. Хотя простить нам наше превосходство не смогут, наверное, никогда. Будут бояться и ненавидеть нас. Таков наш удел... И пуще всего опасайся, чтобы варвары не заподозрили нас в обмане. Стоит крошечной лжи однажды проникнуть в отношения тех, кому Господь указал быть соседями, как прежнюю дружбу восстановить будет едва ли возможно, а куда денешься от соседа?..

   – Я возлагаю немалые надежды на скорое пробуждение разума у ныне диких племён. Ко многим варварским племенам мною посылаемы были проповедники слова Божия. Мы склоняем отдельных рабов из числа варваров к святому крещению. Нынче, к примеру, в монастыре святого Иоанна находится постриженный в ангельский образ брат Косьма, происхождением тавроскиф. Он в отрочестве жил в Константинополе, где обучился греческому языку. Сей инок дал обет донести Слово Божие до своих соплеменников и стал перекладывать Евангелие на свой язык, укрывшись от суеты и соблазнов мира сего в прибрежной пещере.

   – Мне остаётся лишь выразить восхищение замыслом вашим, святой отец! – живо всплеснул руками Феофилакт. – Если бы удалось возможно скорее обратить дикарей тавроскифов в веру истинную, империя могла бы быть вполне спокойна за свои границы как на севере, так и на востоке. Ах, как нужно было бы ускорить подготовку новых проповедников из числа тавроскифов!..

   – Таких людей мы готовим, – согласно склонил голову архиепископ. – С ними занимаются наши богословы, лучшие знатоки Писания, искушённые в экзегетике и гомилетике...

   – Боюсь, что им не скоро понадобится знание богословских тонкостей, – усмехнулся протоспафарий Феофилакт. – Варваров вряд ли сможет убедить осознание моральной силы Христа. Их скорее сможет привлечь божественная сила Господа. Кроме того, нашим миссионерам следовало бы тонко подчёркивать всяческие удачи верующих во Христа... Удачи в торговле и прочих делах... Улавливаете мою мысль, святой отец?

   – Да-да, дорогой Феофилакт, продолжайте, прошу вас, – озабоченно откликнулся архиепископ.

   – Если дикарь поймёт, что истинный Бог обладает большим могуществом, нежели его деревянный кумир, это послужит наилучшим аргументом в пользу отказа от эллинских верований и принятия святого крещения.

   – Вы совершенно правы! И это может ускорить подготовку проповедников. А ведь мы их как учим: «...священнописуя всяческое священное богоявление и богоделание в пёстром составе священноначальственных символов, не будет излишним вспомнить и о богодвижимом песнословии пророков...» – иронично усмехнулся архиепископ. – Ведь перед кем они будут проповедовать? Не перед книжниками и фарисеями, но – перед дикарями!..

   – И в проповедях следовало бы подчёркивать сугубо практические выгоды веры истинной – всякий архонт скорее поверит клятве христианина, нежели дикаря, и всякий меняла охотнее ссудит деньги христианину, нежели варвару... Объяснять дикарю триединую сущность Бога – бессмысленно! Дикарю понять этого не дано!

   – От всей души благодарю за полезную беседу, – сказал архиепископ, поднимаясь с ложа. – Увы, мне пора...

   – Святой отец, ещё минуту внимания... В монастырь святой Фёклы нынче будут доставлены четыре монахини. Предупредите игуменью, чтобы с ними никто не смел разговаривать, принимать от них что-либо, а также передавать им что-либо...

   – Могу я узнать, кто они?

   – Разумеется, но только три человека в Херсонесе могут быть посвящены в эту государственную тайну – вы, стратиг и мать игуменья. Эти инокини принадлежат к императорской фамилии. Опасаясь смуты, василевс Михаил почёл необходимым посвятить своих сестёр служению Господу.

   – Только сестёр? – вполголоса уточнил архиепископ.

   – Сюда, в Климаты, – сестёр.

   – А где будет пребывать сама василисса Феодора?.. – едва слышно поинтересовался архиепископ.

   – Ей определён монастырь в Армении, – прошептал Феофилакт, всем своим видом демонстрируя, насколько он доверяет собеседникам.

* * *

Проводив архиепископа, стратиг Никифор возвратился на террасу, а за ним, сгибаясь под тяжестью тюков, вошёл Василий и сложил свой груз к изголовью ложа Феофилакта.

   – Не прогневайтесь, дорогой Феофилакт... Херсонесцы, желая выказать вам свою любовь, преподносят вам в дар эти...

Стратиг развернул один тюк, маслянисто блеснули на солнце дорогие меха.

   – Вели отнести на корабль, – сдержанно кивнул Феофилакт.

Стратиг махнул рукой рабам, и те покорно потащили тюки.

   – Пойду лично прослежу, как обстоят дела там, на причале, – озабоченно сказал Никифор, уходя следом за носильщиками.

Когда он вышел, Феофилакт перехватил недоумённый взгляд Василия и тихо сказал:

   – Находясь в провинции, не следует угрюмо воздерживаться от принятия каких бы то ни было подарков, однако нельзя при этом выказывать жадность... Существует разумная мера у всего, даже у гостеприимства. Дабы подарки не переходили в незаконные подношения, именуемые взятками, следует соблюдать старое правило: не всегда, не от всех, не во всякое время. Ибо весьма несправедливо не принимать подарков ни у кого, и весьма скверно с жадностью набрасываться на всё, что ни предложат... А сейчас поднимайся, надо бы и нам с тобой прогуляться до монастыря, убедиться, что всё сделано надлежащим образом. Я должен доложить кесарю о том, что инокини помещены в надёжном месте...

Василий вздохнул, обращая на протоспафария недоумевающий взгляд:

   – Не понимаю, как Варда может, будучи связан с василиссой Феодорой кровными узами, обращаться с ней так...

Феофилакт ласково потрепал его по плечу: