Текст книги "Исток"

Автор книги: Владимир Зима

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

ГЛАВА ВТОРАЯ

В главном храме небогатого монастыря Пресвятой богородицы в одном из тихих предместий Адрианополя подходила к концу заутреня. Священник уже запел «Отче наш», когда к воспитанницам, благоговейно преклонившим колени перед тёмной иконой Девы Марии, бесцеремонно шаркая стоптанными кожаными сандалиями по каменному полу, приблизилась дородная монастырская ключница, склонилась к одной из молящихся юных дев и проворчала:

   – Елена, а ну-ка, поднимайся скорее, к тебе приехал отец! Матушка игуменья велела мне без промедления собрать твои пожитки, а тебя она дожидается в своих покоях. Чует моё сердце, что покидаешь ты нас навсегда...

Испуганно охнув, Елена поспешно перекрестилась, приложилась губами к иконе, от радости чуть не расцеловала ворчливую ключницу и, провожаемая завистливыми взглядами молодых монахинь, послушниц и воспитанниц, полетела в покои игуменьи.

У монастырских ворот стоял лёгкий возок, в который была запряжена четвёрка гнедых коней.

Ах, какие это были красивые кони!..

Даже тот, кто вовсе не разбирался в породах и статях лошадей, не мог не залюбоваться этой четвёркой.

Елена обратила внимание и на нового конюха – молодого, высокого, статного. Лениво сбивая хлыстиком пыль с мягких сапог, конюх прохаживался вдоль коновязи. Красивый, как эллинский бог, подумала Елена, вбегая в дом матери настоятельницы.

В просторных покоях игуменьи Елена увидела отца – протоспафарий Феофилакт стоял у окна, вполголоса беседуя о чём-то с настоятельницей.

   – Здравствуй, Елена! – обрадовался Феофилакт.

   – Здравствуйте, батюшка, – сказала Елена, от порога кланяясь отцу и матушке игуменье. – Правду ли поведала ключница? Батюшка, вы увозите меня в Константинополь? Но обучение ещё не завершено, я только приступила к изучению истин.

   – Тебе, дочь моя, оказана великая честь, – с уважением поглядывая на скромно потупившуюся юную воспитанницу, сказала настоятельница. – Ты будешь представлена её величеству василиссе Феодоре, а затем в числе немногих дев явишься василевсу Михаилу, дабы он избрал невесту...

Слова игуменьи звучали в ушах будто сладкая музыка.

   – Не может быть! – простодушно воскликнула Елена, голова её пошла кругом.

   – Я буду молить Господа, чтобы выбор нашего монарха пал на тебя, ибо уверена, что именно ты сможешь стать ему достойной супругой, – сказала игуменья. – Это великая честь и для тебя, и для всей нашей обители...

Елена перевела удивлённый взгляд на отца.

Протоспафарий Феофилакт, сохранявший невозмутимость в любых ситуациях, и на сей раз многозначительно улыбнулся и лишь молча кивнул, подтверждая правоту настоятельницы.

   – Это так неожиданно, это похоже на сон, – прошептала Елена. – Быть представленной его величеству – это такая честь. Нет, не может быть, это сон!

   – Это не сон, – любуясь дочерью, сказал Феофилакт. – Ты уже взрослая, так что приготовься к тому, что в твоей жизни скоро произойдут большие перемены.

   – Елена, – участливо вымолвила игуменья, – я всегда желала тебе добра. Надеюсь, и ты не забудешь нашу обитель своими милостями, когда возвысишься над жёнами Ромейской империи.

   – Я никогда не забуду вас и всё, что вы сделали для меня! – со слезами в голосе воскликнула Елена, опускаясь на колени и припадая губами к руке настоятельницы.

Матушка игуменья, тоже готовая прослезиться, умилённо глядела то на Елену, то на протоспафария, горестно вздыхала и скорбно поджимала тонкие губы.

   – Но я не смею даже подумать о такой участи. В Константинополе есть много девиц более именитых, более родовитых... Я останусь в обители, буду до конца дней своих славить Господа... Я боюсь... – едва слышно прошептала Елена.

   – Бог милостив, – улыбнулась матушка игуменья.

* * *

Протоспафарий Феофилакт недовольно вздыхал и более всего на свете желал бы схватить дочь за руку и увести её на залитый полдневным солнцем двор, где монахини, верно, уже заканчивали готовить в дорогу лёгкий крытый возок.

Если бы только дочь могла знать, сколько усилий потребовалось Феофилакту для того, чтобы Елена была внесена в список царских невест! Сколько пришлось снести унижений и насмешек!..

Слишком многие столичные и провинциальные сановники стремились удостоиться чести представить юных дев молодому монарху.

Слишком крупной была ставка в той игре – императорская корона, высшая власть...

А в словах дочери действительно содержалось немало правды, причём такой правды, о которой и сам Феофилакт предпочёл бы не упоминать.

Что греха таить – он не смог добиться в этой жизни того, на что рассчитывал. Так пусть хоть его ребёнок достигнет большего в этой жизни...

Старинный аристократический род, из которого в прошлом вышло немало весьма высокопоставленных царедворцев и военачальников, род некогда весьма влиятельный, давно утратил и былое величие, и положение при дворе.

После смерти старшего брата Мануила, сумевшего возвыситься до звания протомагистра, Феофилакта как-то незаметно отодвинули в сторону, постоянно обходили наградами и титулами, а в последние годы безродный выскочка – великий логофет Феоктист – перестал приглашать его во Дворец даже на те церемонии и приёмы, куда Феофилакт имел право являться в силу своего титула старшего меченосца.

Нельзя было сказать, что Феофилакт впал в немилость, поскольку и до притеснений от великого логофета он не успел искупаться в лучах монаршей благосклонности.

Попытки вернуть былое положение своего древнего рода протоспафарий Феофилакт предпринимал неоднократно: оказав несколько мелких услуг великому логофету Феоктисту, племянника Георгия удалось определить в Магнавру, где юноша обучался наукам вместе с молодым государем.

Через монахов из обители Феодора Студита Феофилакт познакомился с некоторыми влиятельными иерархами, входившими в ближайшее окружение патриарха Игнатия, он даже был представлен его святейшеству и произвёл на патриарха хорошее впечатление, особенно когда с жаром обличал происки иконоборцев, не смирившихся с историческим поражением. Но когда Феофилакт уже предвкушал грядущее возвышение – представился удобный случай: освободилось место, можно было получить назначение в Тайный Совет, – заветная почётная должность была отдана ничтожному патрикию Евлогию, состоявшему хотя и в отдалённом, но родстве с василиссой Феодорой.

Неудачи на пути к вершинам власти не ожесточали, а лишь укрепляли сердце Феофилакта. Вера в Божественный Промысл не позволяла ему опускать руки, и время от времени протоспафарий Феофилакт предпринимал очередную попытку подняться чуть выше в сановной иерархии.

К сожалению, без твёрдой поддержки в ближайшем окружении вдовствующей императрицы все потуги неизменно оказывались тщетными...

Известно, что кровное родство было самым важным при возвышении любого человека, ибо миром правят семьи, родственные кланы, фамилии.

Одна семья властвует над крохотным клочком земли, другая, более сильная, подчиняет себе целое селение, третья, ещё более могущественная, держит в узде бразды правления всей провинцией.

Семье монарха принадлежит власть над империей.

Если человек не входит в состав царского рода, он может ценой неимоверных ухищрений и унижений достигнуть лишь определённого титула, дойти до степени опоясанной патрикии, и – всё... Впрочем, случайная принадлежность к семье государя не могла гарантировать счастливую судьбу.

Алексей Муселе, армянин по происхождению, сделал одну из самых блестящих карьер в империи и достиг звания патрикия, вскоре присовокупил к нему звание анфштата и, наконец, сделался магистром.

Женившись на Марии, дочери императора Феофила, он был тотчас же провозглашён кесарем.

Перед Алексеем открывалась возможность короноваться соправителем и после кончины тестя по праву занять престол. Но судьба распорядилась иначе: по ходатайству Варды, брата василиссы Феодоры, Алексей был послан стратигом в Сицилию, и началась сложная интрига – с подмётными письмами, с ложными слухами о сношениях Алексея с арабами, а затем уличная молва стала прямо обвинять выскочку в злоумышлениях против Феофила.

Дело усугубила безвременная смерть Марии.

Для Алексея Муселе жизнь превратилась в ад.

После ареста и конфискации имущества Алексей Муселе был выпущен на свободу лишь для того, чтобы выстроить монастырь, в котором и закончил свои дни...

Сколь бы мудрым и справедливым ни был человек, сколь ни радел бы он об интересах государства, стоящие у кормила власти и близко не подпустят его к тем должностям, где осуществляется действительное управление империей.

Занимая должность начальника имперского ведомства почты и внешних сношений, которое ведало, помимо прочего, также внешней разведкой и службой тайного сыска, Феофилакт получал самые свежие и наиболее достоверные с ведения о положении империи в мире. Он видел, что ромейское государство с каждым годом утрачивает былое величие, терпит позорные поражения от арабов и славян, и понимал, что повлиять на ход дел можно, лишь вступив в тесный и сплочённый родственный клан правящей династии, лишь приблизившись к молодому василевсу.

Вдовствующий протоспафарий несколько раз предпринимал попытки вступить в брак с особами, принадлежащими к императорскому роду, но по тем или иным причинам ни один из намечавшихся брачных союзов так и не был заключён.

По мере того как подтачивалось здоровье василиссы, всё более расшатывалось и управление делами империи. В делах господствовал неимоверный беспорядок, империю грабили со всех сторон славяне, арабы и павликиане, а в столице все логофиссии управлялись дурно. Порядок, кажется, был изгнан отовсюду, а империя стремилась лишь к пышным показным празднествам...

Тогда-то Феофилакт впервые подумал о том, что великое государство должно функционировать слаженно вне зависимости от того, кто именно занимает трон.

Не ради сладостного упоения властью прорывался Феофилакт на административные высоты, но лишь ради блага Ромейской империи.

* * *

Монастырские воспитанницы высыпали к воротам, чтобы увидеть, как их подруга уезжает в столицу, и всякая, вероятно, надеялась про себя, что когда-нибудь и за ней приедут родители и на золочёной карете увезут к суженому.

Елена оглянулась и прощальным взглядом окинула высокие каменные стены монастыря, узкие окна келий, храмовые купола с облезшей позолотой...

Долгих десять лет провела Елена в обители.

Здесь её учили читать по Псалтири, учили грамматике и риторике, музыке и математике, а также шитью и прочему рукоделию, которым приличествовало заниматься девушке из благородного семейства.

   – Прощайте, милые подружки!.. – едва сдерживая подступавшие слёзы, сказала Елена. – Помолитесь за меня Господу, чтобы не оставил меня в сей трудный час...

Но Елена видела, что подруги уже все знали и вовсе не считали, что ехать в столицу на смотрины царских невест – столь уж тягостный и невыносимый жребий.

Девицы не сводили глаз с красавца конюха, а он медленно взобрался на козлы, громко чмокнул губами, огрел кнутом коней, и деревянные колеса загрохотали по вымощенной камнем дороге.

Теперь для Елены начиналась новая жизнь – загадочная, манящая, волнующая...

Елене казалось, что вся природа должна была ликовать вместе с нею, но по обочинам дороги лениво бродили собаки и поросята, рылись в пыли куры, высоко в небе кружил одинокий коршун, выбирая себе добычу.

   – Легче, легче, вы!.. – прикрикнул конюх, придерживая ретивых коней.

Красивому молодцу приходилось изо всех сил натягивать поводья, чтобы возок плавно катил по дороге.

Елена с грустью поглядывала по сторонам, словно навеки прощалась с тенистыми садами и зелёными виноградниками.

* * *

Стояла тёплая весенняя пора, когда солнце ещё не испепеляло полуденным знаем иссохшую землю, но уже ласково согревало нивы и пажити.

Василий глядел на дорогу, уходящую в горы. Через несколько вёрст будет развилка и каменистая колея свернёт направо, чтобы, миновав перевал, упереться в тихое селение... Где-то там остались братья и сёстры, там на тихом погосте покоятся родители.

   – Что пригорюнился, Василий? – спросил конюха протоспафарий Феофилакт.

   – Я, ваше превосходительство, родом отсюда, из этих мест... Вспомнилось детство, вот и загрустил.

   – Отчего же грустить? Детство – такая замечательная пора... Не так ли, Елена?

   – Да, – согласилась молодая госпожа. – Все тебя любят, на руках носят, крутом мамки, няньки, несут подарки, сласти, игрушки... Прекрасное время!

   – А я как вспомню – всегда хотелось только поесть досыта и хоть изредка поспать! – с непонятным ожесточением вымолвил Василий.

   – Почему же ты не ел досыта? – удивилась Елена. – У тебя был дурной повар?

   – Нечего было есть, – усмехнулся Василий. – Нас, детей, было много, а еды было мало.

Елена пожала плечами, недоумевая.

   – Если пожелаешь как-нибудь навестить родных – изволь, – предложил Феофилакт. – Я смогу отпустить тебя ненадолго.

   – Благодарю покорно, ваше превосходительство, но... ещё не время, – замялся Василий.

   – А я порой завидую жителям здешних селений... Насколько тиха и покойна жизнь в провинции! У нас же в столице – шум, гам, суматоха, коварные интриги, – задумчиво сказал протоспафарий Феофилакт. – Боже, как здесь хорошо! Никакой суеты, никакой грызни, никакого притворства...

   – Отчего бы и нам не поселиться в тихой провинции? – спросила Елена.

   – Я себе не принадлежу. Мой удел – служить великой империи там, где будет указано монархом... – уклончиво ответил Феофилакт. – Прикажет государь – поеду хоть на край земли.

Сзади послышался топот копыт, показалось облако пыли, протоспафарий поспешно съехал с дороги, а Василий в испуге натянул вожжи, останавливая лошадей, и вскоре застывший на краю дороги возок обогнала щегольская коляска, в которой ехала, вальяжно откинувшись на ковровые подушки, богатая красавица, окружённая служанками. Следом за коляской пронеслась дюжина всадников на поджарых арабских скакунах.

   – Я решил, что едет какой-то важный вельможа! По меньшей мере – стратиг фемы... Или императорский курьер. А оказалось – всего-навсего провинциальная матрона, – с усмешкой сказал Феофилакт. – Впрочем, стратиг фемы имеет власть только над людьми своей провинции и лишь до тех пор, пока он находится в провинции. Если же он покидает её пределы, то является частным лицом и не обладает правом на всяческие привилегии, коими бывает избалован в своей феме...

   – Хорошо быть стратигом, – простодушно сказал Василий.

Спустя несколько минут за очередным поворотом дороги Василий увидел роскошную коляску лежащей на боку. Насмерть перепуганные служанки помогали своей госпоже выбраться из-под обломков.

Спешившиеся охранники суетливо собирали сундуки, короба и мешки с поклажей, разбросанные во все стороны, и фальшивыми голосами проклинали на чём свет стоит дурные дороги.

Василий натянул вожжи, останавливая быстрый бег каппадокийских жеребцов.

   – Надеюсь, досадное происшествие не повлекло каких-либо серьёзных последствий? – осведомился Феофилакт у красавицы, отряхивавшей пыль со своих пышных нарядов.

   – К счастью, нет! – обворожительно улыбнулась незнакомка.

   – И вас, я вижу, ничуть не опечалила поломка столь дорогой и красивой коляски? – искренне удивился Феофилакт.

   – Могло быть хуже! – беззаботно воскликнула женщина.

   – Вашему оптимизму можно позавидовать, – любуясь ею, заметил Феофилакт.

   – Ничто так не поднимает дух, как сознание избегнутого несчастья!.. А коляску я куплю себе другую, потому что эта колымага, по правде сказать, мне давно надоела.

Елена несмело заглянула в глаза отца, словно испрашивая его позволения, а затем любезно предложила потерпевшей дорожное крушение красавице воспользоваться её возком.

   – Мы можем доставить вас до ближайшего постоялого двора... Новую коляску вы там себе не купите, но сможете отыскать кузнеца, который починит вашу, – сказал Феофилакт. – Впрочем, вы можете оставаться на месте...

   – Я еду с вами! – поспешно воскликнула женщина, оперлась на руки служанок и легко взобралась на сиденье рядом с Еленой.

   – К сожалению, для ваших служанок не найдётся места, – сказала Елена, словно извиняясь за небольшие размеры возка, в котором не было ни атласных подушек, ни скамеечки для прислуги.

   – Не огорчайся, дитя моё! Девушки смогут поехать за нами верхом. А эти бездельники, – красавица пренебрежительно указала на охранников, – будут здесь дожидаться кузнеца...

Феофилакт подождал, пока служанки взберутся на лошадей, и махнул рукой Василию, повелевая трогаться.

Незнакомка завела разговор с Еленой, но говорила нарочно громко, словно желала, чтобы и Феофилакт, ехавший сбоку, принимал участие в досужей беседе.

   – У тебя доброе сердце, дитя моё, однако я не стану немедленно благодарить тебя, ибо надеюсь, что когда-нибудь смогу достойно отплатить тебе за твою доброту... Ваше превосходительство, какие у вас прекрасные лошади! Я сама давно мечтала иметь каппадокийских жеребцов. Какие красавцы!.. У вас, должно быть, лучший выезд в Константинополе?

Феофилакт сдержанно кивнул в знак согласия.

   – Как бы я желала когда-нибудь прокатиться на одном из этих красавцев верхом...

   – Думаю, что это желание исполнить несложно, – сказал Феофилакт.

* * *

Поглядывая сбоку на беззаботно болтающих женщин, Феофилакт сравнил достоинства своей дочери и её случайной попутчицы и нашёл, что дорожная незнакомка действительно красива, но напоминает летнюю, пышно расцветшую розу, в то время как Елена представлялась нежным весенним бутоном. Цветение его было ещё впереди, но была надежда, что в пору расцвета он сможет затмить своей красотой все прочие цветы...

Однако дорожное происшествие лишь ненадолго оторвало протоспафария от собственных раздумий.

Всё последнее время Феофилакт жил с ощущением грядущей катастрофы. Более всего удручало государственного мужа то обстоятельство, что высшим сановникам Константинополя не было ясно то, что представлялось Феофилакту самоочевидным. Никого не тревожит дальнейшая судьба христианской империи, никому нет дела до вселенского распространения великой спасительной Идеи...

На служение великой империи должны быть направлены помыслы самых достойных, самых благородных и честных людей государства, но помыслы членов синклита не простирались дальше удовлетворения собственных капризов.

Всякий народ, согласуясь с велением времени, избирает для себя такие цели, которые соразмерны имеющимся у него средствам к их достижению. Высшая цель Ромейской империи – продвинуть во все стороны света свои границы, как можно шире распространять по миру свет христианской веры... И в этом был не только идейный смысл.

Для того чтобы ромейские риторы и философы могли уделять время совершенствованию своих умений, искусники и поэты могли целиком отдаваться своим занятиям, а политики и придворные могли без помех углубляться в изучение хитросплетения связей между отдельными людьми и государствами, – должны были существовать полчища послушных рабов, безропотно исполняющих самую трудную работу.

Поставщиками рабов для цивилизованных христианских государств Европы всегда служили дикие племена, недостаточная организованность которых не позволяла им эффективно противостоять экспансии Константинополя.

С течением времени происходили лишь некоторые изменения в способе получения рабов: если прежде приходилось совершать многотрудные завоевательные походы против сопредельных племён, то нынче эти варвары сами привозят своих закованных в цепи соплеменников, чтобы обменять их то ли на парчу, то ли на пряности, то ли на золото, то ли на вино...

Империя поощряла подобное развитие отношений с дикарями, и приезжающим с торговлей тавроскифским гостям оказывались всяческие мелкие поблажки, разумеется, не затрагивавшие коренные интересы казны.

Варваров следовало всячески привлекать в империю, следовало всячески способствовать увеличению количества привозимых рабов. Цель была двоякая: укрепить империю и одновременно ослабить варваров.

Ослеплённые блеском золота, они готовы продавать своих братьев и не могут уразуметь, что рубят сук, на котором сидят...

Ромейская империя – единственная на всей земле подлинно великая империя, полноправная наследница античности и Великой Римской империи... Константинополь – око и центр вселенной. Император – глава всех народов земли. Патриарх – духовный отец всех христиан... И сами ромеи – народ особый, отмеченный свыше... Все прочие – варвары, удел которых состоит в служении ромеям. Константинополь – второй Рим. И если древнему Риму суждено было погибнуть из-за своего неверия в Истину, то уж Константинополь находится под надёжной защитой Провидения... Христианский Рим, преславный Константинополь будет царить над миром вечно!..

Важнейшая забота всякого христианина – забота о спасении собственной души. Самый реальный путь к этому – служение христианской империи.

Эту формулу Феофилакт открыл для себя в ранней юности и всю жизнь следовал ей.

Всё, что бы ни делал Феофилакт, он совершал ради блага христианского государства, как он сам понимал это благо.

Вероятно, в каждом человеке, независимо от того, какого он происхождения и на какой ступени социальной лестницы находится, живёт неизбывная тоска по управлению своим государством. В глубине его души смутно брезжат контуры идеального общественного устройства.

Некоторым счастливцам удаётся достичь властных вершин, и что же? Куда деваются их мечты?! Почему мы не знаем в истории примеров идеального государства? При столкновении с грубой реальностью жизни былые иллюзии так и остаются нереализованными. В том нет вины правителя. Повинно лишь время, в которое ему выпало жить и царствовать.

Добро приходилось зачастую осуществлять при помощи зла, красоту творить при помощи уродства, а свободу утверждать насилием...

Воевать с дикарями всегда сложно.

Они не признают никаких законов, не знают ни стратегии, ни тактики, их действия абсолютно непредсказуемы, но они крайне редко терпят поражения...

Если уж у варваров так устроена душа, что они не могут прожить без грабежей и разбоя, нужно по меньшей мере указать им, куда следует устремлять свои походы, кого грабить и на кого поднимать меч.

Было бы в высшей степени справедливо и угодно Господу, если бы тавроскифы и прочие обитатели варварского мира избирали объекты для своих набегов во владениях врагов империи – например, на землях багдадского халифата...

Нужно доходчиво объяснить им, что сокровищ они смогут приобрести ничуть не меньше, чем в землях ромеев, но опасностей там гораздо меньше...

Увидеть и оценить результаты того или иного действия способен и дурак. Умный же будет стремиться к тому, чтобы понять глубинные причины поступков, чтобы в дальнейшем предотвращать их пагубные последствия.

Феофилакт считал, что главная причина набегов северных варваров на города Ромейской империи – не столько их врождённая жадность, но отсутствие знания о Боге истинном.

Одурманенные ложными верованиями, они и не догадываются о существовании истинного пути к спасению, они отягощают свои души грехами, причиняя империи убытки...

Просветить дикарей светом истины и тем самым избавить границы империи от постоянной опасности – вот главнейшая цель подлинного патриота своего Отечества.

Река Истории то течёт по гулким ущельям, сметая всё на своём пути, то растекается по равнине и неспешно несёт в своём потоке народы и государства...

В периоды равнинного течения Истории человек сравнительно мало подвергается риску, однако столь же мала и вероятность крупного выигрыша.

А в эпохи бурных преобразований всякий, кто осмеливается избрать великую роль, рисковал порой всем своим достоянием и даже самой жизнью, зато и выигрывал в случае удачного стечения обстоятельств весьма многое – либо царскую корону, либо великую славу, либо несметные сокровища, либо победу в сражении и лавры полководца...

Феофилакт был убеждён в том, что своих подлинных вершителей и творцов История отнюдь не выставляет напоказ. Истинные вершители судеб всегда остаются невидимыми. Ведь порой для того, чтобы пришпорить клячу Истории, требуется совершить вовсе незначительное действие, приложить минимальные усилия, хотя последствия подобных деяний могут затрагивать судьбы миллионов...

Всякому вершителю Истории следует искать самый короткий и простой путь к достижению цели.

Себя самого Феофилакт склонен был причислять именно к таким творцам, к немногим посвящённым, коим открыт был глубинный смысл Истории.

Феофилакт желал перемен в империи и, в отличие от весьма многих, знал, что именно для этого следует предпринять.

Всякая перемена без нужды и без видимой пользы вредна, все лёгкие средства в делах государственных – по большей части средства ненадёжные... Перемены могут быть лишь на некоторое время блистательны, но со временем зло преобладает...

Для любого государства нет выше блага, чем иметь вблизи трона мудреца. Однако не видим ли мы, что правители приближают к себе отнюдь не самых достойных, но самых льстивых, оттесняя мудрецов подальше от себя...

Истинный преобразователь государства – скорее Садовник, нежели Строитель... Сообщество людей не есть здание, каковое обновить можно враз, перестроив своды и перебрав стены, но более походит на сад, для обновления которого тот много сделал, кто умел избрать и насадить первый корень, хотя взрастить дерево может одно только время...

А между тем хорошенькая женщина в коляске беззаботно болтала с Еленой.

И поскольку голова протоспафария Феофилакта в ту пору была занята лишь государственными заботами, при взгляде на красавицу он подумал, что с её помощью он легко мог бы заручиться поддержкой сильных мира сего.

Красавица, вне всякого сомнения, принадлежала к числу женщин знатных, но не слишком благочестивых. Такие не могут не нравиться мужчинам. В её доме наверняка будут частыми гостями важные вельможи... Не исключено, что и сам государь станет время от времени посещать эту диву...

Про себя протоспафарий решил, что непременно разыщет её в столице.

* * *

Когда Елена увидела, какими глазами смотрел на незнакомую красавицу её отец, она почувствовала в душе ревность, смешанную с детской обидой.

Многоопытная незнакомка случайно поймала ревнивый взгляд девушки, но скоро сумела расположить к себе сердце юной монастырской воспитанницы тем, что беседовала с ней как с равной.

Разумеется, единственной темой непринуждённой беседы двух молодых красивых женщин была... любовь.

В последние годы Елена много раз слышала о любви, но – лишь к Господу Богу. Это внушали Елене наставники.

Когда Феофилакт поместил дочь в монастырский пансион, ей едва исполнилось семь лет, и юная дева, выросшая за высокими стенами монастыря, видела жизнь только через решетчатое окно кельи, так что не было ничего удивительного в том, что Елена смотрела на мужчин как на диковинные создания, не имеющие ничего общего с женщинами.

Зато Анастасия – так звали прекрасную незнакомку – относилась к представителям сильного пола с лёгким пренебрежением» порой доходящим до презрения.

Из её пространного монолога следовало сделать вывод, что всякая женщина должна любить не мужчину, а лишь саму любовь.

   – Грешно так говорить, – робко заметила Елена и краем глаза поглядела на конюха – ведь он всё слышит и может подумать Бог знает что!..

А у попутчицы оказалось своё мнение относительно греха.

   – А что – не грешно? Можно ли прожить хотя бы один день без греха? Это невозможно даже в раю!.. Господь Бог создал Адама и Еву... И они тут же согрешили. И нет ли в том вины их создателя?

Елена смущённо прыснула й отвела в сторону глаза. Ей, воспитанной в строгих монастырских правилах, и в голову не могло прийти обсуждать божественные установления. А бесстрашная незнакомка продолжила:

   – Я терпеть не могу святош, которые все самые естественные человеческие устремления объявляют греховными!.. Почему? Да потому, что так выгодно священникам. Так удобнее церкви. Человек всегда должен чувствовать себя виноватым. Всегда!.. И он должен молить прощения у всякого скопца, одетого в чёрную рясу. И приносить богатые дары. Служить неведомо чему до самой смерти. А ради чего?..

Анастасия возмущённо фыркнула и стала обмахиваться пышным веером.

   – И ты, прелестное дитя, не верь ни единому слову этих лгунов, обряженных в златотканые ризы...

   – Вы так отзываетесь о священнослужителях... А я вначале подумала, что вы благочестивая дама, которая совершает паломничество по святым местам, – призналась Елена.

   – Неужели меня можно принять за пилигрима?! Нет, просто я хочу пожить какое-то время в столице. Мне до смерти надоела тупая провинциальная глушь! Надеюсь, что в Константинополе смогу найти светскую жизнь – всё-таки присутствие двора ко многому обязывает...

По молодости и неопытности Елена не могла взять в толк, к чему именно обязывает жителей Города присутствие в нём императорского двора.

   – Да, что там ни говори, а в столице жизнь более весёлая, – мечтательно закатывая глаза, нараспев произнесла попутчица.

   – Наша матушка игуменья часто повторяла, что жизнь в столице полна соблазнов и оттого порочная, – сказала Елена.

   – Порочная, греховная!.. Это всё – только слова!.. Что есть порок?.. Если так называемый порок делает человека хоть чуточку более счастливым, никто не сможет расстаться с порочной склонностью даже под страхом смерти, не так ли? – загадочно улыбнулась Анастасия.

   – Человек слаб... – копируя голос матушки игуменьи, сказала Елена. – Диавольские искушения подстерегают на каждом шагу, прелесть бесовская лезет в душу, не всякий может уберечься...

   – Не всякий и желает уберечься!.. Человек стремится к удовольствиям, и если он порой творит зло, то только потому, что это ему приятно. Да никто и не считает, что сеет зло. Всякий желает добра, а для окружающих это добро представляется злом, – отвечала Анастасия, надеясь, что смелость её суждений не останется незамеченной благородным мужчиной.

Расчёт оказался точным – если вначале протоспафарий Феофилакт лишь любовался попутчицей, рассеянно слушал её монолог, то вскоре он начал прислушиваться к её откровениям. Он уже был благодарен судьбе за то, что Елене была послана такая попутчица. От мимолётной дорожной беседы дочь может получить больше пользы, чем от многолетних проповедей монастырских наставников.

Елена должна понемногу привыкать к тому, что во взрослой жизни свои убеждения нужно уметь или тщательно скрывать, или убедительно отстаивать.

   – Жить, прелестное дитя, – это значит иметь, пользоваться и наслаждаться! Все люди ищут наслаждений и стремятся избегнуть страданий.

Анастасия произнесла эту тираду намеренно громко, и Феофилакт понял, что предназначены были эти слова не дочери, а ему.