Текст книги "Истребители. Трилогия"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 63 страниц)

У «пешки» стояло командование, пара механиков, и мой экипаж. На Никифорова уже одевшему парашют, я глянул мельком, а вот на стрелка более внимательно. Сержанта я видел в первый раз, так что попытался составить о нем личное мнение. Судя по упрямому подбородку, то еще тип, а какой он в действительности, в полете увидим.

– Взлетаете по команде, – сказал Никитин.

Я в это время застегивал ремни парашюта, который мне помогал надевать один из незнакомых механиков, и только кивнул, после чего пропустив вперед Никифорова, полез в кабину «пешки» через люк снизу. Степанов уже занял свое место и с интересом крутил головой у одного из ШКАСов.

Подсоединившись к внутренней связи, я достал из кармана свои очки и одел их вместе с шлемофоном.

– Как связь, слышите меня? – спросил я.

– Норма командир, – ответил штурман.

– Слышу хорошо, товарищ командир, – отозвался Степанов.

С помощью передвижного компрессора я запустил сперва правый мотор, потом левый. Поработав на холостых оборотах, прогревая моторы, я нетерпеливо посмотрел на Никитина, как меня отвлек Степанов.

– Товарищ командир, связь с штабом фронта установлена. Прием довольно четкий.

Повернувшись, я увидел, как майор резким движение махнул рукой, давая разрешение на взлет.

Приборы в кабине я знал на отлично, поэтому манипулируя управлением, дал газу и стал разгоняться.

Оторвавшись от земли, я убирая шасси, спросил у штурмана:

– Курс?

– Тридцать два.

– Поворачиваем, – сказал я бодрым тоном, хотя с меня градом тек пот. Машину я так и не смог почувствовать, не давалась она мне, и было такое впечатление, что долго я ее не удержу.

– Как дела командир? – спросил Никифоров.

– Плохие дела, товарищ политрук. Не чувствую я машину. Уже три минуты летим, на два километра поднялись, а машину я не чувствую, – мне хотелось плакать, я был такого мнения о себе, а тут такой облом.

Свое самомнение я получил, пробуя летать на самых разных типах самолетов, и на первых же минутах сразу понимал, что и как можно на ней делать. Чувствовал машину. Даже во время авиашоу во Франции над аэродромом «СЕРНИ‑ФЕРТЕ‑АЛЛЕ» под Парижем в прошлом году, где я летал на B‑24 «Либерейтор», который мне разрешил пилотировать хозяин этого самолета, так я почти сразу его «понял». Несмотря на то, что рядом сидел хозяин и тревожно смотрел что я делаю. Однако спор с дядей Жорой он проиграл, в том, что я не смогу управлять им, а я смог.

– Возвращаться мы не можем… – начал было говорить Никифоров, как я досадливо прервал его.

– Да не в этом дело, я ПОКА его не почувствовал, мне нужно время. Так что я сейчас буду делать небольшие маневры, и виражи, вы внимание не обращайте, лучше за воздухом следите.

– Мы с курса сбились. Возьми на семь… это правее, – сказал он.

– Знаю я как ориентироваться, – пробурчал я, делая осторожный поворот направо.

– Вижу линию фронта, – сказал я, делая легкие виражи на право, налево. Дымы от горящей техники действительно были видны хорошо.

– Курс семнадцать, – сказал Никифоров.

Повернув, куда он приказал я, внезапно для всех заорал:

– А‑а‑а. Есть! Чувствую машину!!! Чтоб ее… в… и…

– Командир, в чем дело? – попытался прокричаться через мой мат, Никифоров.

– Я машину почувствовал!

– Все нормально? – осторожно спросил Никифоров.

– Норма все, самолет – мой, – и, в подтверждение, сделал бочку с выходом из пике.

– Командир больше так не делай, или лучше предупреждай, мы и так поняли что у тебя все в порядке, – сердито сказал Никифоров, под одобрительное молчание Степанова.

– Подходим к месту прорыва. Начинаем работу, – внезапно сказал штурман.

– Работаем, – ответил я.

Во время поворотов я внимательно осматривал землю, изредка отвлекаясь от наблюдения за небом. Особист постоянно бормотал в ларингофон передавая данные о местоположении немецких и наших войск, количестве и вооружении. Честно говоря, что он там видит, на изрядно задымленной земле, не понятно, но он не умолкает не на минуту, указывая куда мне и где повернуть.

В километре от нас, двенадцать «хеншелей» бомбили наши войска, неподалеку висела «рама», от чего я крепко сжимал штурвал, так хотелось атаковать их.

– Командир, под нами мост, и скопление войск. Штаб приказал разбомбить его, – сказал Никифоров, на миг прервав передачу данных.

– Ху.м что ли?

Оба члена экипажа засмеялись.

– Нет. Думаю вторым вылетом. Взять полную нагрузку и… Справимся?

– Не знаю, я истребитель. Не бомбил никогда. Попробуем.

Мы висели над войсками Вермахта еще минут тридцать, после чего ушли от места прорыва на юг, согласуясь со штабом фронта.

– Товарищ политрук, горючка на исходе, – сказал я особисту.

– Сейчас… Возвращаемся, нам дали разрешение.

Самое сложное это посадка. Поэтому на подлете к аэродрому я был во внимании, оба члена экипажа следили за воздухом, чтобы нас не сбили при посадке, так что я не отвлекался, наблюдая еще и за небом.

– Есть касание, – пробормотал я, и стал притормаживать самолет, полностью убавив газ. Когда мы подкатились к месту стоянки, где нас уже ждал топливозаправщик, машина с бомбами и механики, я дал газу и лихо развернулся, заглушив моторы. От штаба к нам пылила полуторка с командованием.

Я последним вылез из машины, и встал под ветерком, который остужал мое разгоряченное тело. Гимнастерка вся в пятнах пота, под ветром стала слегка холодить тело. Сильно зачесалась спина, там, где рана. Потянувшись, я под гудение нагнетателя бензовоза, и шум бензиновой струи в бак, сказал присевшему рядом на снятый парашют, Степанову:

– Хорошо‑то как. Слушай, а нас кормить то будут? А то есть охота.

– Не знаю, товарищ старший сержант.

– Будут, товарищ старший сержант, столовую предупредили… да вон уже несут, – сказал один из ползающих по самолету механиков.

И действительно от столовой к нам быстрым шагом, даже можно сказать трусцой спешили две официантки с бидоном и корзиной.

Особист, вместе с фотоаппаратом уехал в штаб, оставив начштаба. Переговорив с механиками, которые заканчивали осмотр раскаленных моторов, он направился к нам.

– Так, товарищ старший сержант. Теперь составляем рапорт о вылете, – сказал он подходя к нам, и на ходу доставая лист бумаги.

Вздохнув, я встал и используя крыло как стол, согласуясь с капитаном быстро накидал черновик.

– Нормально. Теперь переписывай.

Написав рапорт и расписавшись отдал его капитану, который изучив, и как‑то озадаченно кинув на меня взгляд, тоже расписался, что‑то дописав, После чего убрал лист в папку, и направился к штабу.

«По‑русски же писал, что это он так на меня посмотрел?» – озадаченно подумал я, гладя ему в спину.

– Кушайте товарищи летчики, – услышал я девичий мелодичный голосок.

– Что у нас сегодня, Любаш? – спросил я у знакомой официантки, которая носила нам обед в санчасть.

– Вареники.

– Вишневые?

– Нет, товарищ летчик. С творогом.

Вернувшийся без фотоаппарата особист, присоединился к нам. Быстро и торопливо пообедав, мы снова заняли свои места, и после приказа пошли на взлет.

– Ну ни хрена себе!!!

– Что? – спросил особист.

– Да как ей управлять теперь? Мы сколько взяли?

– Так механик же говорил…

– Да говорил что полную, а сколько это?

– По две двестипятидесятки на внешних держателях, и шесть соток во внутреннем бомболюке.

– Тысяча шестьсот?!!!

– Да.

– Я то думаю что это мы так долго оторваться не могли!!

– Все нормально?

– Да в принципе норма. Но все равно маленько не по себе.

– Курс шестнадцать, – сказал особист, после того как мы поднялись на три тысячи метров отойдя от аэродрома на двадцать километров.

При подлете к мосту мы внимательно обшарили глазами небо.

Кроме «рамы» вдали, небо было чисто.

– Сперва бомбим, потом пикируем. Веди, – отреагировал я.

– Я сокол‑17, вышли на цель нача… – забубнил в рацию Никифоров.

По данным, что мне давал штурман мы под заградительным огнем зениток, встали на боевой курс.

«– Блин, и свернуть нельзя!!!» – подумал я когда буквально в десяти метрах под нами вспух очередной разрыв снаряда.

– Сброс!!! – заорал Никифоров и я почти сразу почувствовал как пешка скакнула вверх, освобождаясь от груза.

– Ну что там? – спросил я нетерпеливо, уходя противозенитным маневром.

– Падают‑падают. Пока еще пада… Есть!!!

– Ну???

– Да не видно не зги, пыль одна… Сейчас… Черт! Мост цел. В скопление войск попали рядом с берегом, горит там что‑то.

– Мессеры заходят с солнца, – вдруг закричал Степанов.

Смело повернувшись в сторону солнца, я чуть прищурившись посмотрел на две пары немцев которые с высоты падали на нас.

«– Отлично подготовленная и исполненная атака. На пять баллов! Однако еще далековато, уйти мы не успеем, но вот спикировать это да. Успеем!» – успел подумать я, и дернув «пешку» в сторону, вошел в пологое пикирование.

– Парни, держитесь, пикирую на мост! – закричал я, положив палец на кнопку сброса бомб.

Надрывно загудели так хорошо мне знакомые по симулятору моторы, сообщая что «пешка» пикирует.

– А‑а‑а. Н‑на, – выдохнул я выводя «пешку» из пике.

– Стрелок, что там? – спросил я у Степанова.

– На второй заход идут. Первый раз они промахнулись, слишком резко мы вниз ушли.

– Щас на пары разобьются, и снова атакуют. Штурман, что там с мостом?

– Две легли на мост рядом с берегом, метров на тридцать моста нет. Всю технику что на нем была снесло, да и другие пролеты покоробило. Две остальные упали на берег. Мост поврежден, и сильно. Но лучше бы в середину попасть было.

– Ну спасибо. Я вообще на этом аппарате второй раз лечу, а вы от меня что‑то хо…

– Немцы атакуют, – прервал наш спор Степанов, его пулемет огрызался короткими очередями.

«Профессионально работает!» – успел подумать я.

– Сейчас посмотрим, что это за тяжелый истребитель!! – сказал я, и виражом увернувшись от первой, пошел в лоб второй паре.

– Я пустой! – устало выдохнул я, уворачиваясь от очередной атаки одного из «худых».

Это нелегкий бой научил их осторожности. Два неосторожных догорали в бурьяне, так что подошедшая очередная восьмерка мессеров согласуясь похоже по рации, не стала атаковать, а с интересом наблюдала наш бой с оставшимися двумя немцами.

– Я тоже все до железки! – откликнулся Никифоров.

– А у меня давно уже кончились, – ответил на немой вопрос Степанов.

– Что же они не атакуют? Все кружатся рядом, – спросил Никифоров, глядя на мессеры.

– Что‑то замышляют, – ответил я, тревожно крутя головой. Мы шли вдоль фронта, и в это время рядом пролетела пулеметная очередь, из‑за чего мне пришлось дернуть штурвал в сторону поворачивая всю избитую «пешку» в сторону немецкого тыла.

– На свой аэродром гонят, поняли что мы пустые, – хрипло сказал Степанов.

– Похоже что так. Только я сомневаюсь что долетим. Левый мотор вот‑вот заклинит, он уже дымит. Слушай, бортстрелок, а что у нас с рацией?

– В начале боя еще разнесло, так что связи нет, – откликнулся он.

– Понятно. Ж…па значит.

– На их аэродром я идти не хочу, – сказал Никифоров.

– Да, а я хочу? Смотри, как нас эскортируют. Целых восемь мессеров. Думать надо, – хмуро ответил я.

– Да что тут думать, прыгать, – выдал предложение Никифоров.

– Да какое там. Со злости в воздухе расстреляют, – отмел я его предложение.

– Смотри‑ка, справа к нам один подлетел, что‑то руками показывает, – вдруг сказал стрелок.

Посмотрев на «худого» я увидел, что пилот с улыбкой показывает на нас, и на землю.

– Вот гад, еще и издевается! – возмутился особист.

Вспомнив так некстати фильм «Хроники пикирующего бомбардировщика» подивившись похожести сюжета, я сделал тоже самое, что и пилот в фильме. Показал на себя, на землю, потом фигу немцу. Ухмыльнувшись, тот ушел вверх.

Перед глазами продолжали стоять кадры из фильма, как летчики, которых привели на немецкий аэродром, бросили свою «пешку» на самолеты врага.

Но я не такой. Эти парни настоящие герои, да это так. Но я другой, и погибать не хочу. Я врага хочу бить, и жить, да жить, и сейчас судорожно искал выход из создавшейся ситуации.

Прибавив газу поврежденному движку, отчего он затрясся и задымил сильнее, я крикнул, как только он выбросил густой клуб дыма, и появились языки пламени:

– Парни есть идея. Держитесь крепче, мы падаааееем!

Летели мы на тысячах метрах, поэтому мне пришлось использовать все свое искусство, чтобы вывести «пешку» из штопора на двухстах. Сбив носом крону березы, мы ревя одним мотором понеслись над лесом. Место для посадки, которое я разглядел с высоты, было зеленым лугом у реки.

Выпустив закрылки, я убавил газу и стал планировать, сбрасывая скорость. До опушки, где находился луг, оставалось метров сто, как Степанов, крикнул:

– Немцы с двух сторон заходят.

В это время лес кончился, и под нами была сочная зеленая трава луга.

Отдав штурвал от себя, я опустил «пешку» пузом на траву. Корпус машины затрясся на кочках так, что щелкали зубы и мелкой вибрацией дрожал весь корпус. Справа и слева от нас, разбрасывая торф, в брызгах воды врезались снаряды пушек, несколько из них попали в левое крыло. Оказалось, луг был заболоченной частью реки, и мы разбрызгивая воду и куски торфяной массы, неслись по ней скользя на брюхе. Немцы после промаха стали набирать высоту, чтобы снова атаковать. Похоже, мы сильно их разозлили.

– Держитесь, берег!!! – заорал я и оперся ногами в приборную панель. Было тесно и трудно, но я сделал это за какие‑то секунды.

В это время пешка проскочив болото, вылетела на открытую воду и с большим буруном, перескочив стометровую речку, врезалась в берег и взлетела по четырехметровой пологой песчаной круче, наверх. Где и замерла хвостом в воде. Посмотрев на толстый ствол дуба, который рос в полуметре от разбитого носа пешки, я быстро скомандовал:

– Покинуть машину.

Сзади завозился особист и послышались щелчки пряжек. Однако одна из моих пряжек не отстегивалась, похоже ее заклинило, и я оказался намертво пристегнут к сиденью.

– Твою мать!!! – не удержался я, дергая ремень.

– Что? – спросил Никифоров, откидывая фонарь.

– Ремень заклинило… б.я! О! Есть, отстегнул! – выкрикнул я и одним рывком вывалился из кабины на крыло. Не удержавшись на нем, я скользнул вниз и покатился по круче в воду. Когда я вынырнул, ища дно ногами, увидел как прямо на меня катился особист. Рядом послышалось падение и шум воды. Степанов тоже выбрался из дымящейся машины.

– Ныряем, мессеры заходят, – успел я крикнуть обеим головам, что были на поверхности воды.

Парашют, который я просто не успел отстегнуть, набрал воды и стал тянуть меня на дно, из‑за чего я стал, резко дергаясь пытаться скинуть его. Рядом послышались оглушающие удары по железу и по воде.

Оттолкнувшись от дна, я добрался до берега и расстегнул последнюю лямку парашюта. Рядом отфыркивался Никифоров, выплевывая воду. Парашюта на нем уже не было. А вот Степанова видно не было. Отшвырнув парашют в сторону, я нырнул в воду, где были видно движение под водой.

Повезло сразу ухватить его за плечо. Рывком приподняв сержанта над водой, мы с Никифоровым вытащили Степанова на берег, где он судорожно выплевывал воду которой успел наглотаться. Подхватив его под руки мы поднялись на кручу, и стараясь двигаться быстро скрылись среди деревьев.

– Скидывай парашют, он из‑за него тяжелей стал в два раза.

Освободив сержанта от намокшего парашюта, мы присели кто где стоял. Степанов продолжал тяжело дышать. Оглядев нас, он судорожно сказал:

– Спасибо… вам! Я уж думал… все, отлетался…

– Да не за что. Блин, все промокло! – расстроено сказал я, вынимая все бумаги и раскладывая их чтобы просушить. Достав шоколад, я одну убрал сушиться, а две разделил. Одну нам с особистом пополам, другую Степанову.

– Ешь‑ешь. Ты и так на ногах еле стоишь. Сейчас побегать придется, силы нужны будут, – сказал я заметив что он хочет отказаться от большей доли.

Разложив сушиться оружие и кобуру, выщелкнув патроны, я стал стягивать с себя одежду, бормоча:

– Хотел ведь сегодня искупаться сбегать, но ни как не думал что это произойдет так.

Выжав всю одежду, я заново обмундировался, и пока особист выжимал свою и Степанова, заново одел сапоги.

– Уходить надо. Наверняка наземным войскам сообщили о нас.

«Хотя сейчас не середина или конец войны, могут и рукой махнуть. Но все равно лучше перебдеть!»

– Ну как вы? Бежим? – спросил я укладывая вещи обратно в планшет и карман.

– Ты куда? – спросил Никифоров, заметив, что я собираюсь бежать на запад.

– Туда, – указал я.

– Нам в противоположную сторону надо. На восток.

– До фронта шестьдесят километров пехом топать? Да ну, товарищ политрук! Тут до немцев километров восемь осталось. До аэродрома я хотел сказать.

– У тебя есть какое‑то предложение? – нахмурившись, спросил особист.

– Ну да! Идем на аэродром, выбираем самолет, который готовиться к взлету, и…

– Думаешь получиться?

– Год назад мессер у них угнал и ничего, стреляли, конечно вслед… Да ладно, давно это было, – добавил я заметив как насторожился Никифоров, да и Степанов тоже смотрел на меня удивленно.

Сказал я это не просто так. В санчасти давно стал обдумывать за кого себя выдать, за советского не получиться. Я просто не знал жизни в это время, и спалюсь на мелочах. Поэтому был единственный выход эмигрант из Франции, благо по‑французски балакаю чисто. Сирота, родители погибли во время бомбежки при захвате немцами Франции. По мелочам я еще не продумывал, но основную версию выработал, и даже заучил. Но основной для меня ответ будет, родители погибли, сирота, начал новую жизнь, про старую не спрашивайте, не скажу. Где‑то так.

– Очень интересно, а вам не кажется ТОВАРИЩ старший сержант, что нам надо поговорить?

– О чем? – сделал я вид, что не понимаю.

– О жизни. Так, Степанов, а ну‑ка отойди метров на сорок.

– Товарищ политрук, сейчас тут немцы будут, а вы все о своем, бежать надо, и быстро. К тому же я все равно ничего не скажу!

– Это еще почему?

– У меня новая жизнь. Старой нет, все, – развел я руками.

– В полку поговорим. Так, насчет твоего плана, самолет угнать сможешь?

Я только возмущенно фыркнул в ответ.

– Товарищ политрук, побежали, в полку через два часа ужин. Пельмени. Мне Люба сказала.

– Хорошо. Вперед.

И мы побежали. Степанов довольно быстро запыхался, и нам приходилось то бежать, то идти быстрым шагом.

– Очки сними. Бликуют, – сказал Никифоров.

– Ах ты черт, я про них совсем забыл, – досадливо ответил я, стянув со лба очки и убирая их в карман галифе.

К аэродрому мы вышли со стороны леса. И судя по тому, что тут была натянута тревожка в виде проволоки с консервными банками, мы не первые тут оказались. Да и пулеметные гнезда, где дежурили пулеметчики, навевали сомнения в нашем плане.

– Банки‑то, наши, – тронув одну из консервных банок. тихо сказал Степанов.

– Угу. Похоже тут наш аэродром был, вон где здания, разбитая «сушка» лежит.

– Там еще зенитная пушка, – указал рукой особист на мелкокалиберную зенитку.

– Уходить надо, – сказал Степанов.

– Согласен, ничего не получиться, охраняют тут крепко.

– Ну да, если шумом и стрельбой, то конечно, хрен они нам что сделать дадут, но я про это и не говорил, – ответил я.

– По тихому? – спросил особист.

– Ага. Видите, во‑о‑он там транспортник стоит, в который мешки грузят из машины. Заметьте он готов к взлету, моторы уже запущенны. Значит в течение пятнадцати минут он взлетит. Если по‑быстрому пробежим по лесу, и выйдем вон там, то можно по‑пластунски добраться до него. А уж там…

– Попробуем, все равно другого выхода нет.

– Да. Жаль что мы не в летных комбинезонах, временно пока близко не подошли, можно было прикинуться своими, но в гимнастерках мне кажется это вряд ли получить. Ладно, чего ждать, побежали.

И тут случилось то, на что я никак не рассчитывал, даже не задумывался как‑то. Мы встретили своих. Буквально выскочив на них.

– Стоять. Хенде хох! – тихо выдохнул сержант‑пограничник, держа меня на прицеле карабина, так как я бежал первым. Под его ногами лежали два тела в знакомой серой форме. Видимо патруль.

– Свои, мать твою… … … … – от испуга я загнул такого коленца что даже сержант заслушался, однако карабин не опустил, продолжая держать меня на прицеле.

– Кто такие? – послышался вопрос справа.

Посмотрев в ту сторону, я увидел лейтенанта тех же войск.

– Летчики сбитые. Ребята там транспортник под парами, мы его угнать хотим. Не успеем, если вы нас задержите. Слышите, моторы у него гудят?

– Подожди, а там места есть? – спросил быстро лейтенант.

– Ну его грузят, вес неизвестен, а что? – спросил я.

– У нас шесть раненых. Возьмете?

– Захватить поможете, возьмем, – сказал вместо меня особист.

Мы успели. Как это ни странно, но мы успели, или немцы задержались, не суть. Пограничники, пользуясь тем, что их скрывает высокая трава, подползли к самолету и взяли в ножи не только солдат что грузили, но и пилотов, которые курили у хвоста.

«Повезло, что похоже они только заняли эту площадку, день два не больше, а то так бы легко не было. И вообще где они все? А время же ужина, то‑то я смотрю народу мало!».

– Вперед, – скомандовал лейтенант, и мы поползли к транспортнику, волоча носилки. Парни, что захватили самолет, пользуясь тем что от остального персонала аэродрома они закрыты корпусом «юнкерса» стали освобождать салон. Когда мы подползли, они уже освободили его, и дали нам возможность попасть внутрь.

– Товарищ политрук. Самолет пустой. Мы можем взять их всех, – прокричал я в ухо Никифорову, который помогал грузить раненых.

– Веса хватит взлететь?

– На пределе, но думаю взлетим, их же всего семнадцать с ранеными.

Пока шла загрузка я пробрался в кабину, и вытащив из кресла немецкого летчика, скинул его на гофрированный пол, показав на него одному из пограничников.

С приборами я разобрался быстро, так как летая на мессере, был вынужден запомнить все надписи.

– Ну как? – втиснулся ко мне Никифоров.

– Норма. Жду, когда дадут разрешение на взлет.

– Чего!!!

– Да шучу я. Все, сели?

– Да.

– Тогда полетели!

Включив динамик салона, я четким дикторским голосом сказал:

– Уважаемые товарищи военнослужащие. Авиакомпания «Люфтганза» выполняет внеплановый чартерный рейс с аэродрома номер один, на аэродром номер два. Командир корабля и экипаж просят вас воздержаться от курения на борту и пристегнуть привязные ремни.

Мой пассаж был встречен смехом и улюлюканьем, хорошо различимым через открытую дверь.

Ревя моторами, транспортник стал разгоняться по полосе. Однако какого либо беспокойства это не вызвало, кроме того что меня стали ругать по рации.

Показав пальцем на наушник, сидящему на месте второго пилота особисту, продолжил взлет.

Когда шасси оторвалось от полосы, Никифоров что‑то забормотал в микрофон, явно успокаивая дежурного.

«Ого, он еще и по‑немецки говорит!» – подумал я наращивая скорость. Летели мы на запад, и как только аэродром визуально скрылся, повернул на восток по большой дуге.

– Товарищ политрук, что там с курсом?

– Сейчас… – слышимость в наушниках была просто изумительная по сравнению с нашими, так что болтать можно было спокойно не напрягая связки.

Набрав полную скорость, я на бреющем полетел в полк.

Фронт мы пролетели спокойно, а вот при приближении к нашему аэродрому за нами увязались пара мессеров недоуменно крутясь рядом.

– Странно. Они же должны были найти убитых, – сказал я особисту.

– В эфире этого не было. Я его внимательно слушаю.

В это время немцы еще раз крутнувшись рядом ушли к себе, видимо приняв нас за везущего диверсантов транспортник.

– Уфф, ушли!

– Не радуйся, посмотри на сорок пять, – сказал Никифоров.

К нам приближались три точек, в которых я легко узнал «чайки». Более чем уверен, что они из полка Запашного.

– С нашими свяжитесь.

– Частоты не те, не получается.

– Вот блин попали, они же сейчас нас атакуют!

– Садись!

– Что?

– Садись немедленно!!!

– Да понял я. Им чтобы нас догнать надо минуты две… Сколько нам до аэродрома?

– Минут десять.

– Тогда садимся. Вот дорога, где наша войсковая колонна идет, в поле и сяду.

Сбросив скорость и выпустив закрылки вместе с шасси, я стал планировать на поле. Бойцы которые шли по полю, сперва недоуменными фигурками застыли глядя на нас, но потом бросились в поле видимо поняв что мы собираемся сделать.

– Держитесь, сейчас будет трясти! – крикнул я в салон.

И не обманул, трясло нас преизрядно.

– Фу, сели, – сказал я снимая очки и вытирая лицо.

В это время снаружи послышались крики, в основном матерный русский, и рев моторов над головой.

Когда я выбрался из салона, самолета вокруг уже сверкая улыбками, стояла толпа человек в триста, слушая лейтенанта‑пограничника. Прислушавшись, понял, что он в подробностях рассказывает, как мы захватили самолет у немцев. Пехота была не пуганная, шла к фронту, поэтому мы и были встречены так спокойно. О немецких диверсантах они пока еще не задумывались.

Гимнастерка была мокрой от пота, проведя рукой по волосам, я одел обратно шлемофон и помахал «чайкам», что делали очередной круг над нами.

– Товарищ политрук, к ужину опоздаем, – подергав особиста за рукав, сказал я.

– Сейчас нужно раненых вытащить.

– А зачем? Царица полей пехом идет, техники у них я не вижу. Лучше к нам, там хоть Лютикова.

– Думаю что ты прав. Подожди, – быстро сказал он и направился к майору, что командовал бойцами, которые взяли нас в «плен».

«Чайки» сделав последний круг, улетели к себе.

– Взлетаем, – махнул рукой Никифоров.

К моему удивлению погранцы тоже заняли свои места, видимо не желая бросать своих.

Взлет прошел нормально. Сделав круг натужно ревущими моторами, мы направились к себе.

На аэродроме были в шоке, когда на их полосу нагло приземлился немецкий «юнкерс». «Чайки» только сели и персонал еще ничего не знал, так что к нам они бежали вооруженные чем попало. Один даже с поршнем в руке.

Поэтому, какое же было охренение у народа, когда у остановившегося транспортника открылась дверца, и оттуда выпрыгнул особист одного из полков, которого все знали очень хорошо.

После того как «юнкерс» замер и моторы заглохли, я просидел в кресле еще минут пять отходя от того дикого напряжения, что было у меня за все время полета. Вздохнув, я провел рукой по лицу вверх, сдирая заодно наушники. Повесив их на штурвал, я отстегнул ремни и со старческим кряхтением встал. Последние пассажиры уже покинули салон, так что кроме пятен крови, пары мешков, что были использованы вместо подушек для раненых, и немецкого летчика забитого в угол, которого так никто и не удосужился выкинуть, в салоне никого не было.

Посмотрев на маленькую желтую кобуру на поясе летчика, чуть хмыкнув быстро содрал ее и сунул в карман галифе, после чего подхватив один из маленьких мешков, с отчетлив шуршащей внутри бумагой, да и вес указывал что там именно бумага, вышел на свежий воздух. В это время как раз отъезжали две полуторки куда погрузили раненых, и мое появление было не замечено.

– Да ты весь мокрый, – сказал сидящий под крылом Степанов. Вокруг бурлил народ, так что я не очень четко разобрал слова, но смысл понял.

– Товарищ старший сержант, а как?.. Расскажите откуда это? – развел руками один из бойцов БАО, в звании сержанта. Насколько я помню он был оружейником в нашем полку.

– Рассказать? Ну слушайте, – сказал я закинув мешок обратно в салон самолета, вдруг там что важное.

Понемногу к нам стали подходить люди, прислушиваясь ко мне. Особист сразу скрылся с глаз с командованием полка, так что отвечать, то есть отдувать пришлось мне. По бледному виду Степанов было понятно, что многого он не расскажет, так что однополчане уцепились за меня.

– Значит так. Вылетели мы на бомбежку. Отбомбились нормально, мосту конец пришел, а тут раз, и двадцать мессеров. Степанов кричит: «Со стороны еще тридцать заходят!». Но я же истребитель, хоть и на бомбовозе. Поэтому развернулся и атаковал их. Первого сбил, второго. На вираж, еще сразу четверых. В общем, всех сбили, но один летит. Я подлетаю, на гашетку нажимаю, пулеметы молчат. Патроны кончились. Тогда я его крылом БАЦ по хвосту.

– И что? – спросил один из «черных духов» с улыбкой, они сразу поняли что я заливаю, но слушали с интересом.

– Хвост в щепки, но летит зараза. Тогда я пропеллером левого мотора, по крылу…

– Иии? – спросил все тот же. Среди толпы слышались смешки.

– Крыла как не бывало, но летит… – развел я руками.

– Тогда я крылом по фюзеляжу…

– Ну и‑и‑и?

– Фюзеляж в дребезги, немец на моторе сидит как‑то управляет, но летит.

В толпе слышн откровенный смех. Кто‑то отчетливо сказал:

– Во заливает. Ну комик, ему бы в артисты.

– Тогда Степанов говорит: «Командир прижмись к нему, я сейчас!». Ну я крыло подвел к немцу. Смотрю, Степанов вылез наружу и с сапогом в руке по крылу к немцу ползет. Подполз, бац ему сапогом по голове, ну тот вместе с мотором в пикировании и в землю врезался. Вот так вот храбростью и находчивостью сержанта Степанова и был сбит пятидесятый мессер. Ну, а пока мы гнали последнего немца, оказалось, что забрались далеко в тыл к немцам, только хотели было развернуться. Как тут мессеры налетели… э‑э‑э  м‑м‑м? – завис я на миг.

– Сто? Двести? – кто‑то спросил.

– Двести? Чего врать‑то? Сто пятьдесят было. Окружили они нас. Ну, я думаю все будем принимать последний бой, только собрался броситься на таран, как горючее кончилось, и мы в пике и врезались в землю.

– Разбились? Насмерть?

– Нее. В болото упали. Вылезли, а куда идти?

– И куда?

– Тут мы вспомнили, что рядом есть немецкий аэродром, и мы туда. Прибегаем, немцев на нем видимо не видимо. Ну, я роту охраны схватил левой рукой, правой колочу им по мордасам. А сам кричу экипажу. «Захватываете самолет, а то улетит сейчас!». Смотрю, а тот действительно на взлет пошел, тут наши подбегают и за хвост его держат. Ну я с охраной разобрался, стволы у пулеметов и пушек в узел завязал, и побежал на помощь. В общем выкинули мы немцев из самолета и домой полетели.

– А пограничники?

– А‑а‑а, э‑э‑э??.. А!!! Так летим мы значит, смотрю внизу наши идут, и рукой машут, подвези мол, ну, а мы что? Не русские что ли? Подобрали, и вот здесь. Кстати, а ужин был уже?

– Был‑был. Если поторопишься то успеешь, столовая собирается и на машины. Передислоцируемся мы.

– Ну, я побежал тогда, – и я действительно побежал.

Забежав в санчасть, я подхватил свой сидор, сунул в него очки, и закинув на плечо, отмахавшись от соседей по палате, тоже собиравшихся, побежал в столовую.

– Теть Вер, как насчет поесть?

– Ой, матушки. Суворов! Ты же с вылета не вернулся, говорили вас немцы сбили, – всплеснула повариха в столовой.

– Сбили‑сбили. Так как на счет поесть?

– Только холодное оста…

– Да мне пойдет. Там еще особист и сержант Степанов не кормленные, – сказал я засуетившимся работникам общепита.

Мне наложили холодных пельменей, которые я стал с урчанием поедать. Минут через семь пришел Степанов и присоединился ко мне. Никифорова не было, но я видел что одна из официанток унесла куда‑то судок.