Текст книги "Истребители. Трилогия"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 63 страниц)

Грустно вздохнув, я продолжил выполнять свои функции куратора‑наблюдателя:

– Сверчок, в сторону! У тебя на хвосте «мессер». Сделай бочку, ты выведешь его под пушки Сотого. Сотый слышал? Сотый!!! Сотый, твою мать!!! Прими «худого!.. Рыжий добей подранка, он пытается на свою территорию уйти… Глухарь! Что там за одиночка с парой дерется? Помоги ему!..

Четыре Хейнкеля уходят на бреющем на одиннадцать часов. Черкес, перехвати. Сверчок, на тебя сверху падает пара немцев уводи их на Глухаря он примет. Глухарь слышал?.. Сверчок, да что ж они в тебя такие влюбленные?! Уводи одиночку на Рыжего он примет.

Всем внимание! Преследовать противника за линию фронта ЗАПРЕЩАЮ! Глухарь, что с Сотым? Не отвечает? Подбит? Сопровождай его до аэродрома. Кто у нас ближе всего? Сейчас сам посмотрю. Давай к Бугаю. У него медики есть. Все, уходи.

Проводив взглядом как три «лавочкина» сопровождают поврежденный в бою истребитель теряющий скорость и высоту, на место базирования соседней эскадрильи, стал нагонять своих, внимательно наблюдая за воздухом и за маленькими точками внизу. Преследуемых и преследователей. Впереди уже были видны пары встречающих «сетью», из групп эскадрильи Бугая. Шансов уйти у немцев фактически не было. Шестнадцать бомбардировщиков девять истребителей, это не считая наблюдателя, потеряли фрицы за первый бой. Остатки поодиночке гнали к линии фронта.

Вечером был разбор полетов, то есть боя.

– … млей подтверждено, что сбито двадцать шесть Хейнкелей и тринадцать истребителей. К сожалению один бомбардировщик и два «мессера» смогли уйти. Два «худых» пожертвовали собой связав боем пару младшего лейтенанта Скрипача, дав им уйти к своим. Преследовать их на чужой территории я запретил.

Наши потери. Два подбитых, один сел на вынужденную на главную улицу Змиева. Летчик, сержант Кожедуб цел. Машина требует капитального ремонта. Второй смог дотянуть до аэродрома. Машина лейтенанта Сотникова. Ближайшая площадка была капитана Богачева, я отправил его туда с сопровождением. Рана у Сотникова довольно серьезная, перебита рука. Лейтенант отправлен в госпиталь. У меня все.

Закончив доклад, я сел, и осмотрелся. Самым мрачным из присутствующих был я. В бою не участвовал, только командовал, а поучаствовать хотелось так, что аж зубы сводило. Общий сбор командиров, был устроен вечером этого же дня, рапорты написаны, подробные схемы боя зарисованы, так что сейчас обсуждалось ответное посещение. Короче, после того как разбор полетов закончился, мы начали составлять план по налету на аэродром противника.

В конце на повестке дня стоял открытый вопрос, с решением которого мы тянули, оставив его на потом. Кто‑то из присутствующих командиров полетит в Центр со всеми последними наработками. С ним мы отправим съемки синхронизированных киноаппаратов – такие стояли на восьми истребителях – мой не исключение. В ответ из Центра должен прибыть один из инструкторов. Теперь появилась практика, отправлять инструкторов для пополнения боевого опыта в боевые части, так что не только мы отправляем на временную учебу летчиков, передавать накопленный опыт, но и к нам с ответным визитом будут прибывать командиры на временную замену.

Идея исходила не от меня, но я был с ней полностью согласен. Мы не летели, мы крались, именно так можно было сказать, глядя как низко прижимаются хищные силуэты «Таиров» и «лавочкиных» к заснеженной земле.

«Только бы успеть. Только бы успеть!» – шептал каждый из летчиков управляя своей боевой машиной. Шептал их и я. Только что мы перелетели линию фронта, и в данный момент в эфир должны нестись предупреждающие крики немецких радистов на передовой. Наподобие наших пунктов ВНОС.

Сейчас главное для нас успеть долететь до аэродрома перед тем как там поднимут тревогу.

Успеть, сейчас для нас главное успеть.

И мы сделали это. Сделали!

Первыми шли три звена под моим командованием, то есть двенадцать истребителей‑штурмовиков ударной группы. Наша задача тривиальна. Зенитки. Мы должны уничтожить зенитные средства этого аэродрома. Именно этим они и занялись. Сделав полубочку, поднявшись над аэродромом на сто метров, «Таиры» сходу атаковали зенитки. Где стоит каждая мы знали до метра. Пленные немецкие летчики описали это подробно.

Упакован аэродром, вмещавший в себя три полка по нашей терминологии – это где‑то около сотни машин – три батареи. Две из них, состояли из автоматических мелкокалиберных пушек и одна восьмидесяти восьми миллиметров, шестиорудийного состава. Мощная оборона, и хоть мы налетели неожиданно, две дежурные пушки встретили нас шквальным огнем. Какие из них дежурные мы не знали, так что атаковали все одновременно. Тут главное не столкнуться при пересечении курса.

– Проверка! – заорал я. Теперь можно не соблюдать радиомолчание. Сам я не атаковал, прикрывал со Степкой сверху, внимательно наблюдая за землей. Небо оставил за ведомым, это его задача следить за ним.

После атак, «Таиры» не поднимаясь отошли от аэродрома, и повернули назад. Сейчас жилые постройки в огне. Их штурмуют эрэсами «ишачки» соседнего полка, за ними второй волной шли две эскадрильи СБ. Одиннадцать машин. Поэтому сделав плавный полукруг я присоединился к звену Тапирова и мы стали набирать высоту. То же делали другие пары вдали. В том, что мы подавили не все зенитки я был уверен, хотя дежурные расчеты уничтожены, мне уже сообщили об этом, так что поднявшись над аэродромом где в дыму мелькали силуэты «ишачков» и «Таиров», я стал осматривать аэродром. Стоянки самолетов не привлекли моего внимания, они не наша цель. Первым налетом мы уничтожали технические службы и летный состав.

Уничтожать стоянки будет третья волна состоящая из Ар‑2 подполковника Шмидта и одной эскадрильи СБ второго полка бомбардировщиков майора Кириленко. Шесть машин.

– У опушки зенитка! – услышал я вопль в эфире. Видимо кто‑то из пилотов «ишачков» внизу, засек ее.

– Глухарь, уничтожить.

Отдав своим приказ я стал наблюдать за небом отслеживая ситуацию так же и на земле. Пока подошедший в охранении капитан Покрышкин строил оборону, не то чтобы мы ожидали нападения, а по привычке иметь крепкие тылы.

Соседний немецкий аэродром находился в ста километрах, но и об этом мы подумали.

Его блокировало звено из эскадрильи капитана Бугаева. Ненадолго, но нам должно хватить.

– Воробей, бомбардировщики на подходе, – сообщил мне Покрышкин.

Сам он находился на двести метров выше, по привычке держа господствующую высоту. А одно звено он вообще загнал на четыре километра.

– Отходим восточнее, не будем им мешать.

В течение десяти минут мы наблюдали за огненными адом внизу. Рвались боеприпасы, бомбы на складах. Горел склад ГСМ, горели самолеты, горели снег и земля. Горело все. Напоследок стоянку проштурмовали «лавочкины». Уничтожив немногие уцелевшие самолеты.

– Уходим, – приказал я.

Как ни странно, но этим вылетом командовал я. То есть командовать поставили меня. Не наши, приказ пришел из штаба фронта. Было непривычно вести в бой такое количество самолетов, но интересно, даже очень. Это как квест в стратегии, немного, но похоже. Опыт набирался значительный, стало меньше мелких ошибок, командовал я увереннее, замечал больше. В общем, несмотря на лично мной уничтоженную зенитку – видел как рванул боезапас – вылет мне понравился. Командовать было так же интересно как и работать руками.

После пересечения линии фронта – я шел последним – мы стали разделяться. По группам, по звеньям, парам мы расходились по своим местам базирования. В отличие от остальных, мой путь был к штабу полка, нужно писать рапорт. Другие командиры, будут это делать на месте, я же еще должен рассказать командованию про вылет.

Штаб нашего полка располагался на окраине Змиева. В том самом городе над которым шел тот памятный бой, который пресса окрестит впоследствии «Звездный день» по количеству появившихся звезд на фюзеляжах истребителей.

Кроме пары «лавочкиных», которая кстати шла сейчас за мной, больше у города никто не базировался. Убедившись, что шоссе чистое, я повел машину на посадку.

Ведомый последовал за мной. Загнав истребители в свободные капониры и передав машины в руки механиков мы направились в небольшое одноэтажное здание.

Поскрипывая настом, мы подошли ближе, кивком поздоровавшись с часовым, я рывком открыл крашенную коричневой краской дверь и под скрип пружины, первым вошел в небольшой помещение. Видимо оно была что‑то вроде прихожей.

– А, Суворов со своей тенью. Проходи мы у Литвинова, – высунулся из приоткрытой двери Стриж. Из соседней двери вышел дневальный полка с большим парящим чайником в руках, и направился в комнату откуда выглядывал подполковник, пока мы отряхивали обувь.

Следом за мной зашел Евстигнеев, штурман полка, это его пара села вслед за мной. Именно он осуществлял вывод передовой группы, в которой состоял и я, прямо на аэродром немцев.

– Началось? – спросил Евстигнеев.

– Нет еще.

Мы вместе вошли в кабинет майора Литвина. Наши ведомые прошли в соседнее помещение, где обычно находился дежурный и адъютант.

В течение часа я подробно, в малейших деталях описывал вылет. Рисовал схемы, где находился каждый истребитель или штурмовик. Это делалось не просто так, пока свежи воспоминания все наносилось на бумагу, чтобы отправлять в летные училища, нужно передавать молодым накопленный опыт.

В заключение я сказал:

– Таким образом, могу сделать следующий выводы, полное выполнение поставленной боевой задачи, уже сейчас очевиден значительный ущерб нанесенный противнику, при минимальных потерях с нашей стороны. Из‑за отсутствия бронирования на «Таирах» всего трое легкораненых летчиков‑штурмовиков, причем сумевших вернуться на свой аэродром, доказывает правильность выбранной нами тактики. Пока не известны потери немцев, но думаю, как только будет сбит над нашей территорией очередной ганс, мы все узнаем.

Через два дня, мы совершили налет на второй аэродром в нашей зоне ответственности. На этот раз результаты был не такими впечатляющими. Аэродром был маленьким, на земле и в воздухе всего было уничтожено около двадцати самолетов. Было бы больше, но за последние дни охотники изрядно проредили эту свору. Нас изрядно позабавил приказ командира Люфтваффе в нашей зоне ответственности: Немецким летчикам запрещается вступать в бой в случае встречи с самолетами противника ДАЖЕ ЕСЛИ ОНИ БОМБАРДИРОВЩИКИ.

В течение двух недель никаких особых запоминающихся встреч не было. Летали к нам в основном только разведчики, да и то редко. Немецкие пилоты до ужаса боялись наших «Таиров», а вот наши разведчики практически постоянно висели в ближнем и нередко в дальнем тылу немцев. Что их изрядно бесило. Несколько попыток перехватить наши «глаза» используя истребители недавно прибывшей части, закончили провалом. Причем сокрушающим провалом. Новенькие попались в устроенные засады, вырваться из которых смогли единицы.

За время нахождения на Юго‑Западном фронте я поднял свой счет до пятидесяти одного лично и семерых в группе. Причем двух мне не засчитали, они упали на территории противника, и подтвердить их кроме моего ведомого никто не мог. Так что наши штабисты верящие только в материальное подтверждение, то есть табличку номера с мотора, записывали на счет, а так нет, не верят. И правильно делали.

У Степки Микояна счет поднялся до пяти. У Покрышкина общий семнадцать, уже написано представление к Герою. У Кожедуба пока четыре, с его истребителем после того как его подбили в том памятном бою, были проблемы, так что пока «лавочкина» не отремонтировали сержант был безлошадным.

Были и потери. Разбился при посадке лейтенант Архипов, заглох мотор, и резким боковым ветром его перевернуло и бросило на землю. Еще одного потеряли при встрече с новичками, прибывших закрыть брешь, что мы пробили в местных радах Германских ВВС.

В последствии я узнал почему нас тут еще держали, оказалось никто не рассчитывал что мы так быстро управимся, и протянули время. За это время должны прибыть пополненный полк на «Яках», и заменить нас, а пока нам дали немного отдохнуть перед настоящей работой. И вот девятнадцатого февраля мы получили приказ, общий сбор на тыловом аэродроме. Пришел приказ на очередное перебазирование полка, на этот раз в Крым.

Аэродром под Харьковым.

– Альфред? Это ты?! – послышался чей‑то смутно знакомый возглас.

Летчик‑истребитель второго штафеля первой эскадры гауптман Альфред Нойманн недоуменно повернулся, сжимая в правой руке лайковые перчатки. Позади него стоял его давний знакомый еще по летному училищу.

– Фриц? Это ты? – сделав несколько шагов гауптман обнял давнего друга.

– Что ты тут делаешь? – одновременно сказали они друг другу, после чего засмеялись.

– Я смотрю ты уже капитан. А я все в старших лейтенантах хожу.

– И капитана и Железный Крест я заработал тут, на Восточном фронте.

– Давно ты тут?

– Кажется всю жизнь…, – гауптман закрутил головой, рассеянно отвечая.

– Давай отойдем под то дерево там скамейка есть пообщаемся. Сегодня мороза нет. Солнце хорошо прогревает.

Оба офицера здороваясь на ходу со знакомыми, отошли под высокую яблоню, росшую у здания столовой. Местная обслуга очистила скамейку от снега, так что можно было посидеть со всеми удобствами.

– Рассказывай, как у тебя дела. Что нового в жизни? – закуривая, первым спросил гауптман. Видимо про себя рассказывать, у него особой охоты не было.

Откинувшись на спинку скамейки, на которой летом отдыхали пилоты русского Аэрофлота и закинув на нее одну руку обер‑лейтенант Фриц Хартманн, весело улыбнулся.

– Да я только что с Западного фронта. Прибыл всего час назад.

– На том транспортнике прилетел?

– Ага, – обернувшись Хартманн посмотрел на Юнкерс.

– Сколько вас?

– Одиннадцать. Все пилоты‑истребители. Лучшие на Западном фронте, – с явным удовольствием ответил обер‑лейтенант.

– Понятно. Из наших кого видел? – докуривая папиросу спросил Нойманн.

– Только Леманна. Его к Роммелю перевели, так что он сейчас в Африканском корпусе Железные Кресты зарабатывает. У него восемь англичан счету. А тебя как? Сколько русских в землю вогнал? Из наших кого видел? Как тут с русскими женщинами, ласковые? – посыпал вопросами лейтенант, не замечая как мрачнеет его знакомый.

– Сколько вогнал? Фриц, дружище, ты вообще что‑нибудь знаешь о Восточном фронте? – с кривой улыбкой спросил гауптман.

– Да говорили, что эти дикари немного упрямы…, – начал было говорить Хартманн, как его перебил Альберт Нойманн.

– Упрямы? Дикари? Боже мой, Фриц, что вообще ты знаешь о Восточном фронте?

– Но Геббельс говорил…

– Забудь ты что он говорил. Все это ложь. Я знаю. Из всей эскадры уцелел я один! И то только потому что был в борделе. Знаешь почему погибло так много? Да потому что эти «дикари» при налете бьют не по стоянкам самолетов, а по жилым постройкам уничтожая сперва кадровый летный состав, – сверкая глазами, все громче и громче говорил Нойманн.

– Черт возьми, Альберт, я не знал, – лейтенант только сейчас обнаружил седые волоски на висках друга.

– Нас тут уничтожают. Помнишь Кёлера?

– Марка? Помню.

– Его сбили, он смог посадить машину на живот, но русские снова зашли на него и сожгли прямо в машине. Ты слышал о Суворове? Русском асе?

– Конечно. О нем все знают. Говорят он сбил больше сорока наших. Это правда?

– Пятьдесят один мой дорогой друг Фриц. Уже пятьдесят один.

Ломая спички, гауптман попытался прикурить. Щелкнув кремнем лейтенант поднес к кончику папиросы огонек зажигалки. Нервно вдыхая дым, гауптман Нойманн продолжил монотонно рассказывать, перепрыгивая по мере повествования с одного места сюжета на другое:

– Они звери. Представляешь, как звери. Как появился этот Суворов на нашем фронте несколько недель назад, так мы за неделю потеряли больше двухсот самолетов, еще через неделю потери исчислялись за пятисот. Дальние аэродромы они бомбят используя свои истребители‑штурмовики ночью, а ближние практически уничтожены. В бою с ними нет никаких шансов, и хотя их обычно бывает не больше шести‑восьми, а нас несколько десятков они нас бьют! Ты представляешь Фриц, бьют! Причем большинство таких встреч заканчивается одинаково. Несколько костров на земле, все что осталось от наших пилотов, и удаляющиеся русские. Целые.

За все время мы сбили всего троих, а сами потеряли больше ВОСЬМИДЕСЯТИ! Как только появился у русских этот полк охотников на новейших истребителях, наше господство пошатнулось. А эти проклятые Та‑3 лишили нас тылового обеспечения. Они охотятся за нашими поездами, машинами. Мы бросаем крупные истребительные части на прикрытие наших транспортных магистралей, так они перешли на ночные полеты. Мы несем потери Фриц. Каждый день не меньше пяти‑шести самолетов. Каждый день! Про паровозы за которыми они охотятся я вообще молчу. Вагоны есть, а таскать их нечем. В войсках уже начинает проявляться дефицит.

И знаешь кто все это придумал? Кто создал этот полк охотников? Кто изобрел все это?

– Суворов?

– Этот проклятый Суворов. Несколько сбитых русских летчиков говорят именно это.

– А я ведь слышал его, – вдруг невпопад сказал лейтенант, задумавшись над словами старого друга.

– Что?

– Он поет. По Лондонскому радио я слушал его песни, когда стоял во Франции. Хорошо пел, правда по‑французски, но хорошо.

– А, да, русские говорили что он певец и поэт, но я пропустил это.

– Голос приятный, тенор.

– Да мне плевать! Я его убить хочу! Понимаешь? Убить! У меня не осталось боевых товарищей, это он убил их. Хоть и чужими руками, но он. Я с ним встречался три раза. Три! Но ничего не смог сделать. Два раза смог удрать, а один раз сел на пузо когда меня подбили. Чудом успел выскочить из кабины истребителя и скатиться в овраг, когда русские расстреляли мою машину. Я тогда спасся чудом. У них вообще странная техника пилотирования. Удара в бою можно ждать отовсюду. Чуть зазевался и прощай. Таких как вы присылают еженедельно, но… Хотя, что это я, сам все увидишь. Ты про русских женщин спрашивал? Ласковые они это правда. Но если хочешь с сопротивлением, езжай в женский лагерь военнопленных там организовали бордель из самых красивых. Я там завсегдатай…, – аккуратно потушив бычок, большую бетонную урну гауптман перешел на другое оставив эту тему. Он видел что лейтенант ему не верил.

Встав, они вместе направились к зданию столовой, обсуждая на ходу бордель из военнопленных. Фриц Хартманн пропустил мимо ушей все что сказал его старый друг. Было видно что он на грани срыва, и верить его словам, тем более Альберт был известным шутником и балагуром в училище, Фриц не стал. Его больше заинтересовали женщины. А именно военнопленные.

На этот раз обошлось без спешки. Сперва железкой отправили БАО. Он ушел сутки назад. Потом на Крымский фронт вылетели мы. Мы это не весь полк, включая Дугласы, а шестерка «лавочкиных». Это и моя пара и звено прикрытия под командованием старшего лейтенанта Мельникова. Наша задача за пару дней найти, и при возможности приготовить площадки для охотников. В общем, свести все в общую схему, ну и пообщаться с местным командованием. Будущее место нашего базирования было левее Керчи. Там был старый аэродром местно аэроклуба, туда мы и направлялись.

Перелет был с одной посадкой на промежуточном аэродроме для дозаправки. Там мы немного размяли ноги и пообедали, после чего продолжили перелет.

Наконец вода под нами закончилась, показался порт и сама Керчь. Ориентиры не подвели, мы вышли точно на город. И с этим начались проблемы, которые мне сразу не понравились. Несмотря на то что мы заранее известили о своем прибытии – за день – по нам немедленно открыли огонь зенитные средства входившие в оборону города.

– Да они что охренели?! – услышал я возглас Мельникова, нарушавшего радиомолчание.

Я бы тоже нарушил если бы в двадцати метрах от меня разорвался шрапнельный снаряд. Непонятно на чем держалась машина лейтенанта, но измочаленные плоскости и радиостанция еще держались, как то пережив близкий разрыв.

– Орел‑один, дымишь. Иди на снижение, – быстро приказал я. Позывные мы поменяли, так что некогда бывший Глухарем, Мельников, стал Орлом. Орел‑два соответственно его ведомый.

В отличие от звеньевого остальные машины не пострадали. Мельком глянув на уходившую вниз пару, я привычно делая противозенитный маневр стал связываться со штабом ВВС фронта, благо соответствующие коды мне дали. Вторая пара под командованием старшего сержанта Дмитриева с ведомым сержантом Кожедубом ушли в сторону делая такой же маневр отвлекая внимание от пары Мельникова.

Мои переговоры с дежурным по штабу быстро переросли в настоящий мат. Дошло до того что я пообещал спуститься и набить ему морду. Не знаю что именно подействовало, но почти мгновенно, как будто зенитчики этого дожидались, все стихло.

– Блин. Надо было тебя раньше прибить пообещать, – оставил я за собой последнее слово.

– Прибилка не выросла! – не отстал дежурный.

Крепко сжав зубы я промолчал, по‑другому отвечу.

Снижаясь, мы подождали пока лейтенант посадит подбитый истребитель, и освободит полосу, стали заходить на посадку. Сели мы не на новое место временного базирования, а на большой аэродром в пригороде. Докатившись до большой башни со следами налета, были выбиты окна и стены издырявлены крупнокалиберными пулями, я загнал машину к остальным. Выбравшись из машины, застегнул комбинезон на груди, дул пронизывающий ветер. Не смотря на то, что тут было не так морозно как на Юго‑Западном фронте, но тоже холодно. Первым делом я побежал к машине Мельникова. Мне не нравилось как рядом бойцами и моими летчиками суетились врачи.

– В чем дело? – добежав, первым делом спросил я.

Оказалось лейтенанта все‑таки ранили. Шрапнель зацепила икроножную мышцу, рана неприятная, но ничего страшного.

– Неделю летать не будет. Большая кровопотеря, – сказал осмотревший Мельникова врач.

– Вы командир? – отвлек меня командный голос из шума толпы окруживших раненого и его машину бойцов обслуги.

Обернувшись, я увидел лейтенанта НКВД с двумя бойцами с красными повязками дежурной смены на рукавах.

– Да, это я и есть. Капитан Суворов. Вот мои документы и приказ, – ответил я.

– Точно. Суворов, а я смотрю на кого вы похожи, – улыбнулся лейтенант, но документы изучил очень внимательно.

Поставив Степку старшим, я велел замаскировать машины на краю летного поля, подальше от зениток. Обычно именно на них приходиться первый удар, так что укрывать истребители возле зениток это большая ошибка.

Не смотря на то, что директивы были приняты недавно, на аэродроме царил образцовый порядок. Было видно, что местный хозяин на своем месте.

«А это видимо он едет» – подумал я, заметив две «эмки» направлявшихся к нам.

Увидев, кто вылезает из второй машины, я невольно улыбнулся. Никифоров. Так вот куда отправили мой полк, в котором я служил до ранения. Теперь мне была понятна эта странная на первый взгляд дисциплина и маскировка аэродрома. Тут стоял моя родная часть в которой я начинал службу. Ко мне шагали майор… уже подполковник Рощин и остальные командиры полка. Со всеми я был знаком, так что не обошлось без похлопывания ладонями по спине когда мы обнимались.

– А где мой любимый двойник? – спросил я у радостных командиров. Было видно, что мое появление обрадовало их. И сильно.

За всех ответил Никифоров, который за то время что я его не видел, стал капитаном:

– Да здесь он… живой главное.

Сердце сжалось от недобрых предчувствий. Я старался не сводить наше отношение с прадедом до близких. Видел как‑то фильм, как два двойника касаются друг друга.

Один был вроде из прошлого другой из будущего. Так вот при касании они слились и взорвались кровавыми ошметками. Вряд ли это касалось нас, но лучше перебдеть, да и подставлять деда не хотелось своим знакомством. Мало ли что. Есть он на свете, и хорошо. Так же я попросил узнать судьбу своей прабабки. Мне не хотелось бы чтобы с ней случилось то, что было в реальности. В моем мире. Окружение под Киевом, плен, бордель из военнопленных девушек. Побег. Партизанский отряд, где она прослужила до сорок третьего года, и где встретилась с дедом. Его сбили над лесом в котором находилась та партизанская часть. Дальше завязалась любовь, в сорок четвертом родился дед, бабка до конца войны прожила в Москве у родителей деда. Вот так‑то вот.

Когда я был в Москве, я не раз проезжал мимо дома, где жили мои пра‑пра‑родители. Зайти? А как я им представлюсь? Мол, дай‑ка я зайду к незнакомым людям? Глупость.

Потихоньку старался помочь им, на вопросы майора – ему все‑таки донесли – ответил, что хочу помочь своему двойнику. Хоть одно родное лицо вокруг. Архипов посмеялся, но не мешал.

– Ранен?

– Не сильно, иначе бы в госпиталь отправили, а не в лазарете лечиться оставили, – за Никифорова ответил Рощин.

– Что у вас тут происходит? – задал я самый насущный вопрос. Во мне первым восстал командир, отвечавший за своих людей, и воюющий за правое дело. Оставив вопрос насчет деда на потом, я вопросительно посмотрел на Рощина.

– Пойдем в штаб там и поговорим, – вздохнув сказал Рощин, и отдав несколько дельных команд, пригласил меня в машину.

Оставив лейтенанта Микояна за старшего, я сел в машину и мы поехали в сторону невысоких строений, но проехав их, мы остановились метрах в трехстах в стороне.

Оказалось, в зданиях ничего не было. Пустые коробки, цель для немцев. Сама административная структура аэродрома и стоявших тут частей были разбросаны в землянках вокруг аэродрома. Бомбежки тут бывали довольно часто.

Бросив зимний шлемофон на стол, я скинул реглан, и повесил его на спинку довольно дорогого стула.

– Откуда такая красота?

– Морячки подарили. У них лайнер на берег выкинуло, там много что с него поснимали.

– Понятно.

Присев на стул, я откинулся на спинку, и вопросительно посмотрел на Рощина. Он был самым старшим в помещении, и как мне казалось, именно он должен был объяснить мне все, что тут происходит. Лететь куда‑либо, и искать места для аэродрома подскока без знания местной обстановки не просто глупо, а преступно.

Мне нужно было знать все!

Просидели мы до ужина, и только после него я встал из‑за стола и хмуро бросил:

– Дела. Как у вас тут все сложно.

Сама суть происходивших тут событий, можно было уложить в отдельную повесть, но я укорочу ее. Короче сейчас на Керченском фронте натуральная жо..а. И это еще мягко сказано. Полк перевели сюда три недели назад и сразу попытались бросить в бой. Хотя какой бой, во время прибытия на фронте была тишина так что их попытались использовать пока была возможность. Вот тут был первый камень с местным командованием. Их подчинили 51‑ой армии под командование генерала Львова.

Вряд ли сам генерал отдавал приказ, все приказы шли от оперативного отдела армии.

Рощин отказался выполнять самоубийственный для них приказ. Пытаясь объяснить что они не знают обстановки, не знают местность, проще говоря, они не готовы. Однако на приказе настояли. Но и тут Рощин сделал все по своему, сам приказ на штурмовку они выполнили, и уничтожили артиллерийский дивизион, но перед самым закатом, сумев уйти. Так бы и длилось их противостояние с местным начальником штаба, если бы не прибытие… Мехлиса. Почти сразу, все замерло. Инициатива практически умерла. Пока это спасало полк. Особых заданий не было, кроме пары налетов на первую линию окопов. Именно в один из таких вылетов и подловили «Як» прадеда. В жарком бою с десятком «мессеров» они потеряли три машины, но дали уйти «илам». Два «яка» потеряли безвозвратно.

Всего в эскадрилье капитана Горелика осталось пять боеспособных машин. «Як» прадеда уже вернули в строй, сейчас на нем летал один из безлошадных летчиков. А вообще с системой ПВО, к которой кстати относимся и мы, то есть наш полк, на Керченском фронте было швах, и это даже не смотря на то, как нас встретили на подлете к городу. Короче всю систему ПВО надо было поднимать с низов.

Прадеда ранили довольно серьезно, множественные осколочные, но… Меня заинтересовала одна особенность, на полуострове не было госпиталей, то есть, совсем не было. Никифоров пояснил, что ближайший госпиталь находился на Кубани.

Раненые бойцы, получив первичную перевязку в полковой санроте, свозились с позиций в Керчь, откуда оказией на пароходах, самостоятельно добирались до Новороссийска. Красного креста на них нет. Это я про местное командование.

Именно на них лежала вина за подобную халатность относительно отсутствия медучреждений. В дальнейшем все оказалось намного хуже.

Покачав мысленно головой вспоминая рассказы командования полка, и подошедших после других командиров, я продолжил накидывать кроки на новенькую карту сверяясь с картой полка. У них были указаны все ровные площадки для возможного использования как ВПП, причем несколько они уже использовали. Эти я помечал как засвеченные. Время сделать вылет и осмотреть ближайшие площадки было, благо мне давали У‑2 с штурманом полка в качестве пилота, но я решил оставить все на завтра, время есть. Майор Смолин изрядно сократил мне время на поиски удобных мест базирования полка. Так что завтра предстоял тяжелый день, нужно было облететь их все и осмотреть визуально, а пока… Мне было нужно в штаб береговой обороны ПВО. Познакомиться с будущими соратниками Рощин выделил мне машину, и даже слова не сказал, когда со мной поехали ведомый Мельникова и капитан Никифоров. Еще через час мы подъехали к большому зданию на побережье. На набережной ходили патрули в черных бушлатах, к пристани были пришвартованы бронекатера, две штуки. На их невысоких мачтах реяли флаги военно‑морского флота СССР.

Радиоцентр штаба мы нашли быстро, вот только нужный мне человек уже сменился, но вот радость‑то, здание он покинуть не успел.

– Добрый день. Это вы капитан Колосов? – с любопытством спросил я у высокого крепыша, который застегивая на ходу шинель направлялся к выходу. В фойе было пусто, кроме дежурного и нас никого не было.

– Это я, – кивнул он насторожившись.

– Привет тебе от «сопляка‑прибивальщика».

Никифоров стоял и с интересом читал боевой листок на стенде, пока мы разговаривали с капитаном. Честно говоря, можно было ту ситуацию спустить на тормозах, но я пообещал при своих людях, да и сам честно говоря всегда считал что хамов учить надо. Так что, тут я преследовал две цели. И ответить. И поднять свой авторитет, хоть и таким способом, в том, что держу слово. Сказал, сделал.

Широкая спина особиста скрывала нас он дежурного, так что моего удара никто не увидел, но вот когда мы направлялись к выходу оставив в середине помещения согнувшегося и кашлявшего капитана, двери распахнулись и в фойе ввалилась целая толпа командиров. От лейтенанта и выше.

– Кто такие? – немедленно прозвучал вопрос от полковника артиллерии.