Текст книги "Истребители. Трилогия"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 63 страниц)

– Давай первым, – велел он, тревожно гладя назад. По всем прикидкам немцы уже должны были показаться, но их почему‑то не было.

Идти по тропе было невозможно, сперва мы позли метров сто по‑пластунски, но потом стало получше, кое‑где приходилось идти, то сильно согнувшись, то по‑гусиному.

– Перекур, – тяжело дыша, выдохнул особист, положив автомат так, чтобы можно было стрелять в тут сторону, откуда мы только что приползли.

– Я честно говоря охреневаю от такой ситуации, бегаем от немцев, и где!!! В своем же тылу! – изумленно покачал я головой.

– Тише говори, и старайся не сбивать дыхание, – велел хмурый Никифоров.

– У меня с дыханием все в порядке, – ответил я уже тише.

– Да знаю. Каждый день спозаранку вокруг аэродрома бегаешь, часовых пугаешь.

– Здоровый дух в здоровом теле, – был мой ответ.

– Отдохнул? – и поймав мой насмешливый взгляд, сказал, – пошли дальше.

В конце бурелома, когда мы перебрались через глубокий овраг, нам снова пришлось ползти под стволами упавших деревьев, и веток, стараясь сильно не шуметь.

– Все, вроде дальше обычный лес, – сказал я, выглядывая из кустарника, куда вывела нас тропа.

– Значит, правильно в то ответвление не свернули, а то черт его знает, куда бы он нас привела.

Внимательно осмотревшись, мы прикрываясь деревьями двинули дальше.

– Говорят где‑то, – остановившись, сказал я, внимательно прислушиваясь.

– Там вроде, – указал особист стволом автомата направление.

– Наши?

– Сейчас узнаем, давай за мной.

Дальше лес выходил на дорогу, где стоял строй бойцов, по моим прикидкам не меньше батальона. Я посмотрел на хмурого Никифорова, он кинув на меня взгляд велел лечь на землю и ползти за собой.

Отодвинув стволом маузера мешавшую мне смотреть ветку, я с интересом стал наблюдать за происходящим. То, что мы поступили правильно, я понял только тогда когда услышал пламенную речь командира НКВД с перевязанной головой, рядом стоял мотоцикл с люлькой, на котором он видимо приехал.

– …убили нашего героя… летчика Вячеслава Суворова. Преследование немецких диверсантов не дало успеха. Подразделение попало в засаду и понесло большие потери. Так что слушайте мой приказ. Диверсантов уничтожить. После боя их выжило двое. Один в форме политрука ВВС, другой лейтенанта ВВС, преступники вооружены и очень опасны, поэтому, как только их обнаружите огонь на поражение.

После чего он что‑то сказал рядом стоявшему командиру, тот тут же заорал.

– Батальон! Слушай мою команду! Первая рота цепью…

– Уходим быстро, – тихо прошептал Никифоров.

– Может выйти и сказать, что это я Суворов?

– Они тебя сперва свинцом нашпигуют, а потом смотреть будут, кого подстрелили. Уходим.

Мы снова отползли, после чего прикрываясь деревьями стали уходить вглубь леса.

– Не ожидал я от них такой наглости, это же надо наших же бойцов направили на наши поиски, а? Каково? – качал головой на ходу бежавший рядом особист. Видимо он до сих пор никак не мог придти в себя от такой наглой подлянки со стороны немцев.

Однако как бы он не удивлялся, бежать мы не прекратили. Перескочив через упавшее тонкое деревце, я побежал дальше. Сзади чуть отстав, пыхтел за мной Никифоров, постоянно оглядываясь, пытаясь обнаружить возможную засаду, поэтому просвет впереди первым увидел я.

– Лес кончается. Там вроде какая‑то техника движется.

Мы действительно отчетливо слышали рев двигателей. Я мог ошибиться, но мне кажется, там шли танки, и немало.

Осторожно подойдя к опушке, мы выглянули и осмотрелись. Дальше было поле с дорогой впереди, и хотя до нее было около километра, танки на ней мы рассмотрели отчетливо.

– Т‑26, БТ, О и двадцать восьмой, похоже, батальон идет. Вперед! – крикнул он.

Танки закрывала поднятая гусеницами пыль, и как он смог рассмотреть, что там идут именно названные танки, мне было не понятно, тем более без бинокля.

– Быстрее‑быстрее, – крикнул он, когда мы пробежали половину расстояния.

Обернувшись, я заметил как из леса выскакивают десяток фигур.

– Ложись!!! – заорал я, увидев, что несколько из них встают на одно колено и целятся в нас. Мы упали в высокую густую траву. Над головой засвистели пули, что заставляло нас все сильнее прижиматься к земле.

– Вперед, по‑пластунски, – приказал Никифоров и мы по ползли. Вдруг тональность рева танков изменилось, и я понял что они остановились.

– Черт! – вскрикнул Никифоров пытаясь выглянуть из травы и осмотреться. По его шее потекла струйка крови. Вскинув маузер, я не глядя, выпустил половина магазина в сторону немцев. То, что это немцы я не сомневался, идущей цепью батальон просто не мог успеть выйти на опушку.

– Сильно ранены, товарищ политрук?‑

– Оцарапало, – морщась, ответил он.

В это же время, взревев несколькими двигателями, к нам стали приближаться танки.

Вот один из них остановился метрах в двадцати от нас. Ползком мы укрылись за клепанным бортом боевой машины.

– Кто такие? – услышал я. Закрутив головой я увидел танкиста в шлемофоне, который прикрываясь полуоткрытым башенным люком, требовательно смотрел на меня.

– Политрук Никифоров особист семнадцатого БАП, и лейтенант Суворов, летчик‑истребитель двенадцатого ИАП, – крикнул я помогая перевязаться Никифорову его медпакетом.

– Суворов? Тот самый?

– Тот самый, – ответил я, не оборачиваясь.

– Ну‑ка посмотри на меня, – крикнул танкист.

Я обернулся.

– Точно, Суворов. Один в один, как в фотография в газете, – обрадовался танкист.

– Товарищ танкист, там немцы на нас охотятся, – напомнил я.

– Да? – удивился он. Но почти немедленно что‑то сказал в ТПУ. Вдруг на пяти танках, которые подъехали к нам, заработали пулеметы и пушки. Привстав, я выглянул из‑за бота танка. На моих глазах разрыв снаряда отшвырнул двух диверсантов в стороны, но трое оставшихся в живых успели скрыться в лесу. Однако танкисты не остановились на этом, продолжая азартно обстреливать опушку.

– Что там? – спросил особист.

Обернувшись, я увидел, что он стоит рядом со мной.

– Как вы?

– Сказал же царапина.

– Ушли немцы, – ответил я, на вопрос.

В это время танки прекратили огонь. Откинулась крышка люка и к нам изящно‑ловко скатился невысокий танкист. Тот самый, с которым мы перекликались, стараясь переорать рев танка.

– Ну, здравствуй герой. Читал я о тебе, читал. Как ты ту шишку из СС сбил… вчера газету привезли, всем полком читали. Молодец. А как ты на вопрос корреспондента ответил мы всей частью смеялись. Как уж там…

Прикрыв глаза чтобы было легче вспоминать, он речитативом сказал:

«Как сказал в интервью лейтенант Суворов:

– Жаль, что Гитлер летает только по закону всемирного тяготения. Хотя немного пеньковой веревки может помочь ему зависнуть…».

Вокруг нас стали собираться танкисты, меня хлопали по плечу, пожимали руки. В это время Никифоров, о чем‑то тихо разговоривший с подошедшим командиром сборного батальона, собранного по рембатам, в звании подполковника, громко сказал:

– Товарищи танкисты. Немцы, пользуясь документами старшего комсостава НКВД и Красной Армии, ввели в заблуждение советскую часть в составе стрелкового батальона, и направила их по нашим следам, сказав им, что мы немецкие диверсанты убившие лейтенанта Суворова, приказав им при обнаружении открыть огонь на поражение. Я думаю вы понимаете что в таком случае, они поймут кого убили, только после свершившегося факта. Так что нужно этого не допустить. Но помните, что в батальоне находятся наши бойцы, хоть и командуют ими переодетые немцы, поэтому никакой стрельбы на поражение.

– По машинам! – крикнул комполка. А нас с особистом быстро повели к строю остановившихся машин. Кроме танков в колонне присутствовали машины с горючим и боезапасом.

– Мотострелков у меня маловато, но взвод на двух машинах выделю… И взвод танков, – сказал комполка, одновременно командуя своими починенными.

Еще десяток танков съехал с дороги, в сопровождении пяти десятков пеших бойцов и направились к тем другим, которые спасли наши с особистом жизни.

– Это хорошо. Но нам связь нужна, причем немедленно, – ответил Никифоров.

Политрук быстро связался с кем‑то по штабной радиостанции, и несколькими кодовыми словами объяснил что произошло.

В это время на опушку вышла первая цепь, ищущего нас батальона. Увидев танки они остановились, что было дальше я не видел меня силой сняли с танка, на который я залез что бы все видеть, и сунули в открытую дверцу броневика.

Глухо заворчал мотор, и мы куда‑то поехали. Ехали мы долго, больше часа, иногда останавливаясь, или на оборот прибавляя скорость, пока несколько раз повернув, не остановились.

– Прибыли, товарищи командиры, – сказал командир броневика, как только мотор заглох. В него кроме меня еще и Никифорова посадили, так что ехали мы в тесноте, да еще и в жаре. На солнце броня была до предела накалена, но люки для проветривания экипаж не открывал, следуя приказу подполковника.

Открылась дверца, впуская во внутрь броневика свежий лесной воздух, в тишине отчетливо звучали чьи‑то команды, и матерные крики.

– Выходим, – скомандовал Никифоров и первым вылез из броневика.

Я немедленно последовал за ним, вытирая рукавом струившийся пот по лицу.

– Товарищ батальонный комиссар, ваше задание выполнено, лейтенант Суворов доставлен целым и невредимым, – услышал я, как только вылез из банной утробы бронемашины.

– Выполнено!!! Лейтенант, вы почему охрану не дождались в условленном месте?!! – стал наезжать на Никифорова местный особист.

– При подъезде к условленному месту встречи мною была замечена засада, поэтому я отдал приказ не останавливаться, – ответил Никифоров.

«– Так вот почему мы тот перекресток так быстро проскочили. Ой, чую что вокруг меня какие‑то игры закручиваются. Ой, чую!» – ошарашено подумал я.

– Повторная засада на подъезде к лесу, виде патрульных, едва не увенчалась успехом, но нас успела догнать машина охраны, и вступила в бой с противником…

Никифоров спокойно рассказывал, как все происходило. Я стоял сбоку и с интересом слушал, по мере его рассказа мои глаза открывались все больше и больше.

– Лейтенант Суворов? – отвлек меня от интересного повествования капитан, с повадками адъютанта.

– Да, это я, – ответил я.

– Прошу следовать за мной, – велел он, и развернувшись зашагал в сторону бревенчатых зданий, в которых видимо располагался штаб нашей дивизии.

Получив разрешение у Никифорова, я быстро зашагал за капитаном, на ходу с интересом крутя головой, разглядывая, куда попал.

Судя по обстановке и строениям, мы находились на каком‑то лесном хозяйстве. И только дойдя до домика егеря, я понял что мы в лесничестве. Под кронами деревьев были укрыты автомашины, по веткам протянута паутина проводов связи, бегают ординарцы. порученцы, посыльные. В общем, этот муравейник производил впечатление работающего штаба. Чуть не сбив, мимо нас пронесся мотоциклист с командиром в люльке. Пропустив его мы перешли через дорогу, и подошли к избушке, у входа которой стоял часовой. Рядом была сделана что‑то вроде курилки, в которой стояло пара командиров. Один из них с неуловимо знакомы лицом, мазнув по мне взглядом, отвернулся, разглядывая двух девушек связисток. Одна из них имела впечатляющие формы, и невольно привлекала к себе пристально‑восхищенные взгляды, которых видимо не боялась и не стеснялась, судя по всему привыкла и получала от этого удовольствие.

– Ой, извините, – налетел, кто‑то на меня, когда я входил в открытую дверь штаба. Сам я в это время разглядывал полянку с цветочками, а вернее ножки, что шли по ней, а еще вернее то колыхающееся нечто, от вида которого замирало внутри, и шло обильное слюноотделение. В общем, я разглядывал попку понравившейся мне связистки, как кто‑то на меня налетел, обдав запахом женских духов.

Присмотревшись, я узнал, кого держу в руках. Миронова, дочка комдива.

– Да бывает, – ответил я, и понял что держу ее на весу. Опустив девушку на крыльцо где мы, а вернее она столкнулась со мной, я спросил:

– Дарья, я не ошибаюсь?

– Да, это я, – расцвела она.

– Я помню, вы у нас были…

– Не задерживайтесь, вас ожидает генерал, – прервал меня капитан.

– Извините, – ослепительно улыбнувшись девушке, я обошел ее, и направился вслед за капитаном в сени, а потом уже в просторную избу, где за обеденным столом сидело несколько командиров.

– Товарищ генерал‑лейтенант, лейтенант Суворов по вашему приказу доставлен, – отрапортовал капитан, и сделал шаг в сторону перестав заслонять меня, и дав возможность обернувшемуся старшему комсоставу с интересом осмотреть меня.

– Лейтенант, пройдите сюда на свет, – велел плотный мужчина в генеральском френче.

«– Как на смотре при покупке лошади» – недовольно подумал я, но приказ выполнил незамедлительно.

«– А ведь это Жигарев, командующий ВВС СССР, не точно он!» – узнал я генерала.

– Так вот ты какой… – начал было генерал.

«– … северный олень!» – подумал я.

– …. Суворов. Мне так часто докладывали о твоих успехах лейтенант, что я волей‑неволей заинтересовался тобой, и решил устроить личную встречу. Хочешь, что сказать мне? Не верю я что тебе нечего сказать, читал я твою методичку, читал. Очень удивился, но приказал отпечатать и отправить по летным училищам… Ну что стоишь, садись, вот рядом с подполковником. Возьмем лейтенанта в свою компанию? – спросил он у присутствующих. Судя по его поведению и координации движений, он был выпивши, не сильно, но все‑таки.

– Возьмем, – прогудели они в разнобой.

Ага, попробуй откажи командующему. Командиры за столом с интересом разглядывали меня, пока я устраивался за столом.

Как только я сел, генерал сказал:

– Так. У нас всего два часа, лейтенант, до твоего вылета в Москву, так что поторопимся…

«– А ведь это Жигарев, командующий ВВС СССР, не точно он!» – узнал я генерала.

– Так вот ты какой… – начал было генерал.

«– … северный олень!» – подумал я.

– …. Суворов. Мне так часто докладывали о твоих успехах лейтенант, что я волей‑неволей заинтересовался тобой, и решил устроить личную встречу. Хочешь, что сказать мне? Не верю я что тебе нечего сказать, читал я твою методичку, читал. Очень удивился, но приказал отпечатать и отправить по летным училищам… Ну что стоишь, садись, вот рядом с подполковником. Возьмем лейтенанта в свою компанию? – спросил он у присутствующих. Судя по его поведению и координации движений, он был выпивши, не сильно, но все‑таки.

– Возьмем, – прогудели они в разнобой. Ага, попробуй откажи командующему. Командиры за столом с интересом разглядывали меня, пока я устраивался за столом. Как только я сел, генерал спросил:

– Слушай, а когда ты успел столько самолетов освоить?

Вот это влип! Мысли закрутились в голове с бешенной скоростью…

– Товарищ командующий, не знаю как это у меня получается. Вот сажусь в самолет и через некоторое время начинаю чувствовать, как и что у него, они ведь почти живые… – ляпнул я первое, что пришло в голову.

– Интересно, – взгляд генерала стал озорным – а на метле тоже сможешь?

– Тут, товарищ генерал, главное разбег взять побольше.

Окружающие дружно заржали.

«– Похоже пока пронесло», – подумал я, выдохнув с облегчением.

– Так, – Жигарев хлопнул ладонью по столу, – Пошутили и будя. У нас всего два часа до твоего вылета в Москву лейтенант, так что поторопимся…

Транспортный «Дуглас», на котором мы летели в Москву, монотонно‑усыпляющее гудел, но сон ко мне не шел. Я не один был такой бодрствующий, большинство спало, устроившись со всеми возможными удобствами, вроде Никифорова, который разлегся на мешках с почтой, и оглушающее храпел, не спасал даже рев моторов. Но кроме меня не спал еще один пассажир, полковник‑танкист, с зеленным лицом. Его изрядно укачало.

Прикрыв глаза, я стал вспоминать нашу встречу с генералом Жигаревым.

Вопросы, которые он мне задавал, отнюдь не были праздными, его действительно интересовало, что я скажу, хотя он тщательно скрывал это. Отвечал я после обдумывания ответов, что генералу явно нравилось, так что наш разговор затянулся на все три часа. Вопросы задавал не только Жигарев, но и остальные. По вопросам я понял, что они командиры авиасоединений. Глупо было бы считать что они прислушаются к моему мнению, но думаю кое какие мысли я вложил им в головы. Я тоже понимал, что разница между нами очень велика, они опытные командиры, я же зеленый лейтенант которому неожиданно повезло, отчего, по их мнению, наверное от неожиданности, стал писать свои мысли о необходимых действиях авиации в этой войне. Но по мере дальнейшего разговора я менял их мнение о себе. В конце разговора мы уже общались вполне серьезно, они поняли что я держу тему вполне на уровне, и со многим были со мной согласны, так что я составил у них нужное о себе мнение. Думаю, оно стало достаточно высоким.

По мере нашего общения, генерал велел называть его Павлом Федоровичем, чтобы я постоянно не вскакивал на его обращение ко мне.

К концу выяснилось, почему я лечу в Москву, к моему удивлению не для получения наград в Кремле, раскатал губу как же, а по просьбе Политуправления Ставки. Я должен выступить завтра по центрально радио. Оказалось стране нужны герои, и именно я подходил на эту роль по всем параметрам. Двадцать восемь сбитых, считая Гейдриха. Угон немецких самолетов, уничтожение крупного аэродрома противника, новаторские идеи, так что по этой причине к Жигареву и обратились нужные товарищи. Дальше уже согласовали с политуправлением ВВС.

Речь моя уже готовиться, так что, по словам Жигарева, мне нужно было просто отбарабанить речь, и лететь обратно. Тогда я спросил:

– Товарищ гене… Павел Федорович, разрешите мне задержаться в Москве на несколько дней.

– Что? Почему? – нахмурившись, спросил он.

Я постарался объяснить что хочу.

– Товарищ генера…. Павел Федорович, вы наверное знает что я пишу песни, – и после кивка, продолжил, – вот я и хочу зарегистрироваться в авторстве, а то более пятидесяти моих песен уже расползлось по воинским частям.

– Слышал, как же. Мой ординарец, очень хорошо поет. Мне про истребителя понравилось, – чуть зажмурив от удовольствия глаза, сказал генерал.

– А ты думал тебя награждать будут? – с хитринкой спросил Жигарев.

Я молча кивнул, что тут было сказать.

– Интересовался я на эту тему. Они хотят тебе сразу две звезды вручить. Одновременно. Вот только не знают что с награждением за сбитого Гейдриха делать. Вроде как третья звезда, так на две уже представлен. Парадокс.

– Товарищ генер… Павел Федорович, а что если… – сделал я паузу, генерал попался на удочку и спросил с легкой улыбкой:

– Что?

– Сирота я, Павел Федорович, может квартиру в Москве? Чем не награда?

Просьба была наглая, я даже сказал бы сверх наглая, но нужно думать о будущем, тем более я коренной москвич, и другого места жительства не хотел. В общем, воспользовался ситуацией.

Несколько секунд Жигарев с интересом наблюдал за мной.

– А что? Я сообщу нужным товарищам, пусть думают. Молодец лейтенант, ловко ты меня под этот разговор подвел, ловко. Да не красней ты так, молодец одним словом, – хмыкнув, сказал генерал.

– Хорошо. Даю тебе пять дней отпуску. Делай свои дела. А сейчас спой нам что‑нибудь такое… Чтобы до нутра пробирало. Я знаю, у тебя такие есть, – велел генерал.

– Марков, инструмент, – крикнул наружу один из полковников.

В избу внесли гитару и дали ее мне. Сделав перебор, я проверил звучание. Настраивал ее мастер, фальши я не услышал, после чего на миг замерев, сказал:

– Эту песню я написал за три дня, она обо мне… Нет, она о всех летчиках кто болеет за небо, – поправился я, и стал перебирать струны, все наращивая темп.

Я – летчик!

Красивая форма, рант голубой

И даже завидует кто‑то порой.

Я – летчик!

И гул от винта мой любимый лучший звук,

А мой самолет – это мой верный друг!

Я – летчик!

Мне хочется в небе бездонном летать,

За это готов я полжизни отдать!

Я – летчик!

Не черту, а небу я душу продал,

Мне кажется я от рожденья летал.

Я – летчик!

Я так это небо безумно люблю,

И мне без него не прожить даже хмурый денечек.

Покойного Нестерова выгну петлю, сверну от души,

Там вираж, бочка, горка…

Я – летчик!

Пускай перегрузка придавит – стерплю,

Но небо родное предать я вовек не посмею!

И землю я тоже, конечно, люблю,

Но только когда не по ней, а над нею!

Я – летчик!

Темнеет в глазах на крутом вираже

И давит на сердце мне несколько «g»…

Я – летчик!

Комбез весь в поту, можно просто отжать.

И кто вам сказал, что несложно летать?

Я – летчик!

Под крыльями смерть в оправе стальной,

Она поднимается в небо со мной.

Я – летчик!

И чтобы земля вновь не стала гореть –

Снова и снова я должен лететь.

Я – летчик!

По нити глиссады иду я домой,

А хочется жить где‑то здесь, над землей.

Я – летчик!

Жены у меня пока просто нет,

Землянка – мой дом, самолет – кабинет.

Я – летчик!

И снится мне каждую ночь напролет,

Что топливо есть и поднялся на лет.

Я – летчик!

К земле меня часто хотят привязать,

Но летчик обязан, он должен летать.

Я – летчик!

(Н. Анисимов)

Эту песню я пел раза три‑четыре. Немного, но голос успел поставить, где грустный, где убеждающий. Судя по тому, как меня слушали, они прониклись. Пел я минут пять, пропев ее дважды.

– М‑да… Кхм. Удивил лейтенант. Я думал, что ты уже не сможешь… а ты смог. Удивил. Много репетировал?

– Только мысленно. Вы первые кто ее услышали, – честно ответил я, плашмя положив гитару на колени, и тихонько перебирая струны.

– Кузнецов, что скажешь, пойдет? – спросил генерал у сидящего комиссара, который устроился на подоконнике и пускал наружу папиросный дым. Он кстати не один такой был, с разрешения Жигунова многие курили прямо в избе.

– Хорошая песня. Но в эфир ее нельзя, цензура не пропустит, а на пластинках пойдет на ура, – ответил он, выпустив очередное колечко дыма.

– Жаль, – искренне сказал генерал.

Насколько я понял их разговор, генерал хотел чтобы я спел ее в радио эфире, комиссар же возразил, не пройдет. «Я ЛаГГ – истребитель» они тоже забраковали. Нельзя петь про погибшего летчика. Позитива нет. После некоторых размышлений, показав, что мой репертуар они знают неплохо, решили остановиться на: «Первым делом самолеты, ну а девушки потом». Конечно это их мнение, но решать будут в Москве.

Через полчаса мы с Никифоровым, которого отправили вместе со мной, и еще пятью пассажирами транспортного «Дугласа», на закате вылетели в Москву.

– Подлетаем, – услышал я вопль в ухо от сидящего на жесткой лавке соседа. Военинтенданта, с толстым портфелем, в крепко зажатой руке.

«– Заснул все‑таки!» – подумал я, и потянулся.

Посмотрев в иллюминатор, я не увидел ничего, все окутывала ночь. Время прилета, по моим прикидкам, было около часа ночи. В салоне царила такая же темень, так что возможности посмотреть на часы, проверить угадал ли я, не было.

Постоянна накатывала невесомость, из‑за которой страдал тот полковник, я не видел, но слышать слышал. Хорошо, что кто‑то из экипажа догадался дать ему ведро, а не то пришлось бы отмывать салон.

Легкий толчок, известил что посадка прошла успешно. Ревя моторами, мы катились по ночному аэродрому. Кое‑где были видны посадочные огни, которые прямо на глазах гасли, остался только один, именно к нему с легким поворотом катился наш самолет.

Высадка прошла довольно быстро и деловито. Двое человек, что нам подали трап, разбили пассажиров на две команды и показали куда идти. Одна группа – это мы с Никифоровым, другая все остальные. У диспетчерской нас уже ждала черная «эмка». Цвета я понятное дело не разглядел, ночь все‑таки, да и на аэродроме пользовались светомаскировкой, просто предположил.

– Старший лейтенант Никифоров, лейтенант Суворов? – спросил водитель, стоявший у двери.

– Да это мы, – ответил Никифоров.

– Попрошу предъявить документы, – велел водитель.

«– Строго тут у них!» – подумал я, тоже протягивая удостоверение.

Мазнув по моему лицу светом фонарика, водитель сказал:

– Ваши вещи?

– У нас нет вещей, – коротко ответил Никифоров.

– Тогда попрошу в машину.

Ехали мы где‑то около часу, за окном ничего интересного. То есть, та же темнота, и только редкие патрули мелькали в свете притушенных фар.

– Приехали товарища командиры. Комната для вас уже забронирована. В десять утра за вами приедут, так что ожидайте.

Мы вышли из машины, и направились к затемненному входу в какое‑то большое здание.

Никифоров действовал уверенно, подойдя он попытался открыть дверь, но поняв что она закрыта стал бухать в нее кулаком пока она не приоткрылась и не выглянул мужчина в полувоенном френче, с фонариком в руке.

Осветив нас, он спросил:

– Никифоров и Суворов?

– Это мы, – ответил особист.

– Прошу за мной.

Мы быстро зарегистрировались, и в сопровождении мужчины, оказавшемся портье, направились на третий этаж, где находилась наша комната.

Быстренько скинув новенькую форму, что мне выдали вместо строй, изгаженной в побеге от немецких диверсантов, я пошел умываться пока Никифоров закрыв тяжелые портьеры осматривался используя пару свечек.

– Даже горячая есть, – сказал я выходя.

– Да? – удивился особист, и прошел в ванную.

Точно не помню, были ли в то время, то есть в теперешнее, комнаты с ваннами. Наш номер хоть и был двухместный, но ванную с туалетом имел. Генеральский что ли?

Меня это если честно, мало заботило, я хотел спать, поэтому почти сразу вырубился, как только моя щека коснулась белоснежной подушки. Меня не разбудил даже Никифоров, который вернувшись, стал устраиваться на своей кровати.

– Вставай, нам через час выходить, – толкнув меня в плечо, сказал особист, и что‑то напевая отошел в сторону.

Быстро сев, я протерев глаза спросил сонным голосом:

– Сколько времени?

– Почти девять, – был ответ.

– Угу. Я ванную, – сказал я, и подхватив со спинки стула выданное полотенце, направился в туалетную комнату. После завтрака в ресторанчик на первом этаже, за нами пришли.

Раздавшийся стук в дверь, вырвал меня из полудремы. Пользуясь солдатской мудростью, я пытался урвать сон где только можно, и сколько можно.

С интересом читавший газет Никифоров поднял голову и посмотрел на меня.

Щелкнув курком, я пожал плечами, после чего с недоумением посмотрел на пистолет в своей руке. Хмыкнув, я убрал маузер из вида, прикрыв его полотенцем.

«– Надо же фронтовые рефлексы, и тут действуют!» – мысленно покачал я головой.

Положив на стол газету, Никифоров встал и подошел к двери, щелкнув замком, он приоткрыл дверь.

– Добрый день. Это номер лейтенанта Суворова? Я правильно попал?

– Правильно. Вы кто?

– Я из радиокомитета, буду сопровождать вас на Всесоюзное радио. Машина уже внизу.

– Хорошо, мы сейчас спустимся, – ответил Никифоров.

– Мы? Извините, но у меня приказ доставить Суворова, но на сколько я понимаю вы им не являетесь, не вижу сходства с газетными фотографиями…

– Я старший лейтенант Никифоров, сопровождающий лейтенанта Суворова. На лейтенанта уже было совершенно несколько покушений со стороны немцев, так что меня приставили к нему в качестве охраны, – достаточно емко ответил Никифоров, приглашая гостя войти.

– Да? – искренне удивился вошедший в комнату парень, лет двадцати пяти.

– Именно, так что я сопровождаю его везде.

– Ну ладно. Хорошо. Нам пора ехать, – повторил гость, с интересом разглядывая меня.

– Ах да. Меня зовут Леонид Филечкин, – опомнился он.

– Всеволод, – протянул я ему руку.

– Старший лейтенант Никифоров, – сухо кивнув, сказал особист. Сближаться с нашим сопровождающим он явно не собирался.

– Вы уже готовы? Тогда прошу за мной.

Мы спустились в фойе, оставив ключ, и вышли на улицу, где ездили редкие машины.

– Так мы что? В «Москве» ночевали? – не понял я, глядя на название гостиницы.

– Да, получился такой каламбур, вы проживали в двойной Москве. Прошу в машину, – указал Леонид на стоявшую у входа машину. Что была за марка, я затруднялся сказать, но явно не советского автопрома. Она была мне не знакома.

Я с интересом разглядывал родной город в военное время. На окнах, как в кинохрониках были белые полосы крест‑накрест, но налюбоваться мне не дали, не успела машина тронуться с места, как довольно быстро остановилась.

– Приехали. Выходим, – сказал Леонид и первым покинул салон машины.

– Да ты шутишь? – спросил я. По моим прикидкам проехали мы меньше квартала.

– Нет. Вот здание Центрального телеграфа, именно тут вы и будете выступать с речью.

– А, ясно. Ну что идем? – спросил я.

– Идите за мной.

Здание было большим, и застекленным, не во всех окнах они были, в замену были натянута пленка. Я его помнил, не раз проезжал мимо на своем байке, сохранилось оно до наших времен, но сейчас оно было другим.

– Бомба упала, – пояснил Леонид, заметив, как мы разглядываем фасад здания.

Мы прошли внутрь, где я попал в руки редактора, и тут началось…

Почти три часа я заучивал речь, что была написана для меня. Некоторые места мне не нравились, я так и говорил Павлу Анатольевичу, ответственному редактору.

– Картонно больно. Не по‑настоящему.

Некоторые моменты мы переписывали, другие вообще стирали, кое‑что добавляли. Оказалось Павел Анатольевич был тут так же и цензором. Совмещал, так сказать.

То, что я буду выступать по радио, диктор сообщил еще вчера вечером, и подтвердили сегодня утром. И вот в два часа дня, мы с диктором Всесоюзного радио Эммануилом Михайловичем Тобиашем, начали нашу двух часовую программу. Когда я услышал сколько буду выступать, то впал в шок. Ну ладно десять минут, двадцать, ну тридцать в крайнем случае, но два часа!!! Что они от меня хотят?

Что хотят, я узнал когда прочитал свою речь, и пообщался с редактором. Кстати, когда он закончил, то встав с очень довольным видом, сказал:

– Меня не обманули, вы очень легкий в общении человек, мгновенно находите ответы на самые неожиданные вопросы. Это хорошо. Вам будет легко адаптироваться, и вы не будете теряться когда выйдете в прямой эфир. Теперь давайте еще раз, по вашим песням. Те, что вы предложили, мне понравились, но сами понимаете, все петь вы не сможете, только небольшие части.

– Это понятно, но почему все они разные? Тут и про войну и любовь, и про жизнь?

– Я хочу показать какой вы человек, а это более чем покажет какой вы писатель. Вы не думали о карьере певца?

– Думал, но не рано ли? Война все‑таки?

– Для этого не рано… Вы их уже зарегистрировали?

– Нет еще, как раз хотел, мне дали несколько дней отдыха, вот думал заняться.

– Я вам в этом помогу, но завтра. После эфира поговорим, хорошо?

– Спасибо.

– Ну что, все запомнили?

– Да, конечно, тут ничего сложного, мне фактически нужно оставаться самим собой.

– Хорошо, пойдемте, я познакомлю вас с нашим диктором Эммануилом Михайловичем.

Мы только успели познакомиться, как был дан сигнал, до эфира оставалось меньше пяти минут.

– Прошу в студию, – сказал редактор, и мы встав с дивана, на ходу общаясь направились в студию.

– Уффф. Однако сложная у вас работа, – сказал я снимая наушники и вешая их на крючок, рядом со столом. Был дан сигнал, что передача закончилась и можно вставать.