Текст книги "Истребители. Трилогия"

Автор книги: Владимир Поселягин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 38 (всего у книги 63 страниц)

От скалы нам стали активно семафорить, чтобы мы продолжили движение. Мимо меня протискивались бойцы и стали пересекать дорогу.

– Знаешь кого? – понял старшина.

– Да, и в этом проблема. Потому что без него я не уйду.

– Кто?

– Вот тот с бородкой в рваной телогрейке. Мой первый механик, старшина Морозов… Семеныч.

Я никак не мог ошибиться. В этом старом седом пленном сразу узнавался Семеныч. Конечно, сейчас он уже не тот сорокалетний здоровяк с широким разворотом плеч, плен сделал свое дело. Худая мумия, вот на что он был похож. Да и судя по постоянному подергиванию всем телом, он был еще и болен, видимо простудой, если не чахоткой. Кашель ни с чем не спутаешь.

– Сева, ты сам понял что сказал? – поинтересовался старшина.

– Понял, и от своих слов не отказываюсь. Я с ним три месяца воевал, он мне как батя был. Именно Семеныч ремонтировал все машины, на которых я летал. Именно ему я обязан пятьюдесятью сбитыми.

С этой стороны дороги никого кроме нас не осталось, ожидавший на той стороне Рябов сделал свирепое лицо и побежал обратно.

– Чего встали?

Старшина быстро объяснил задержку.

– Сева, сам подумаю, что мы с освобожденными делать будем? Это же балласт, да и на катер они все не поместятся, – проникновенно стал говорить Рябов.

– Он мой однополчанин – это раз. Там наши люди – это два. В рыбачьей деревне наверняка есть лодки, возьмем на буксир – это три. И нас мало – это четыре, – буркнул я.

Рябов задумался. Время утекало, солнце вставало в зенит, а нам до вечера нужно было преодолеть не малое расстояние. А если взять с собой этих доходяг, то оно еще больше увеличится, мы все прекрасно это понимали.

– Ладно. Уничтожаем охрану, берем пленных и уходим. Всем все ясно? Тогда разработаем план, старшина подвинься поближе…

После того как проехал последний грузовик немаленькой автоколонны, пленные снова вышли на дорогу и стали равнять дорогу работая кирками и лопатами под присмотром охраны, которая ближе чем на сорок метров к бойцам не приближалась. Боялась, это было видно. Семеныч бегал с тачкой, возя стройматериал, то есть щебень.

– Начали, – тихо выдохнул Рябов, и нажал на спуск.

Звонко хлопнула винтовка и один из полицаев, тот, что с пулеметом упал. После чего коротко протрещал автомат и ударил залп карабинов. На этом весь бой и кончился. Три бойца выскочили на дорогу и добили раненных, проводя зачистку.

Пленные стаяли в каком‑то оцепенении, наблюдая за нами. Сам я не стрелял, стрелков было много, так что цели распределили.

– Наши?! – негромко сказал один из бойцов. Невысокий худой паренек лет восемнадцати в дранных шароварах.

Выскочив из‑за укрытия я побежал к Семенычу, стоявшего за спиной здоровяка, которого не подкосил даже плен, только стали видны жилы исхудавшего тела.

– Старшина? Семеныч?! – закричал я.

– Наши?! Наши!!! Ур‑ра!!! – заорал в ответ тот же белобрысый паренек. Дальше нас захлестнуло волной пленных. Меня перехватили за пару метров до механика, крепко обняли и даже поцеловали в щеку. Без всякий мыслей, просто от радости.

Семеныч услышал, и видимо узнал голос, потому как резко повернулся и с недоверием всмотрелся в мое лицо, его лицо осветила счастливая улыбка, через секунду перешедшая в плач.

Похлопав по спине обнимавшего меня парня, велел ему идти представиться Рябову, а сам подошел к Семенычу, молча стоявшего, и резким, судорожным движением обнял его.

Пока разведчики, выставив охранение, собирали оружие и убирали трупы, мы отошли в сторону. Кстати, ведомый, вместе с сержантом были со мной не отходя ни на шаг, вроде как составляя мою свиту.

– Не ожидал я вас тут увидеть Виктор Семенович, – начал я разговор.

Слушать механика пришлось на ходу, разведчики закончили быстро, так что через минуты мы уже шагали сторону берега. История старшины Морозова была не замысловата, как и истории многих попавших в плен в сорок первом. После того как меня отправили в госпиталь, старшина получил другого летчика с которым и служил.

В конце октября был мощный прорыв немцев под Москвой, который смогли локализовать только через неделю, но за это время фашисты успели натворить немало дел. Понятное дело, что авиачасти эвакуировались первыми, это те, у кого был бензин, у полка Запашного он был. Отправив самолеты, наземные службы погрузились на машины и последовали за полком в ту же сторону. Старшина задержался, готовясь эвакуировать поврежденную машину на новеньком студебеккере, только что полученным по от американцев. Я не знаю когда в моем мире начался ленд‑лиз, но тут техника уже поступала, и довольно давно. Правда грузовиков было еще мало, вряд ли больше тысячи.

Не успели, на взлетную полосу ворвались два гусеничных бронетранспортера с крестами на бортах. Так старшина и трое бойцов оказались в плену.

Про этот прорыв я слышал, но только про один из госпиталей, что захватили немцы.

Наши отбили его через три часа, но после того как там побывали эсэсовцы шедшие во втором эшелоне спасать оказалось не кого. Фотографии зверства фашистов разошлись по всему Союзу и за пределы его, вызвав международный резонанс.

Американцы под впечатлением даже увеличили поставки необходимой нам помощи по основному дефициту, правда, цену не сбросили.

Как Семеныч из‑под Москвы оказался тут, для меня было загадкой, пока он сам, не разъяснил. Слушал кстати не только я, Рябов шагал рядом поставив командовать пленными Жору.

Обычно где пленных захватывали, оттуда их отправляли в ближайшие лагеря, но в данном случае три сотни советских военнопленных посадили в поезд и отправили куда‑то к морю. Причем брали только саперов. Как среди них оказался Морозов он объяснил сам. Оказалось во время пленения пока бойцы прикрывали его, механик успел поджечь истребитель, бросив в разгорающуюся кабину свои документы, а при допросе сообщил, что является сапером, которому приказали уничтожить технику.

– И что вы делали на побережье? – поинтересовался лейтенант заинтересованным тоном.

– Да, действительно?! – мне тоже было интересно.

Семеныч ответил.

– Чего? – не понял Василий.

Механик повторил.

– Подожди… – у меня в голове что‑то щелкнуло вставая на свои места, – так как вы оказались тут раз все закончили? Это не в правилах немцев оставлять живых свидетелей?!

– А нас и уничтожили, – грустно усмехнулся старшина. В это время впереди возникла какая‑то заминка, мы остановились и присели на первые попавшиеся камни.

– Сбежал? – полувопросительно, полуутвердительно поинтересовался Рябов.

– Можно и так сказать, хотя я бы сказал спасся. Нас убивали просто. Набивали в трюмы людей до предела отводили подальше в море и расстреливали два патрульных катера. Я был в третьей шаланде. Когда мы отошли от берега, вдруг началась стрельба и взрывы, нас закрыли и мы не могли понять что происходит, тем более двигатель заглушал большинство шумов, пока в корму не попала бомба. Оказалось над нами проходили «пешки», вот несколько и атаковало катера, невольно потопив и нашу лоханку.

– «Пешки»? Точно, они как раз должны морем были лететь, чтобы не насторожить оборону, – кивнул я.

– Из сорока человек до берега доплыло всего трое, да и тех… эх! – махнул рукой и отвернувшись пробормотал Семеныч.

– М‑да, вода сейчас… – я невольно вспомнил свое купание, от чего по телу прошла дрожь.

– Подождите, так это утром все произошло? – вдруг задал вопрос Рябов.

– Утром, – кивнул Семеныч, – мы когда выплыли нас какие‑то рыбаки сдали, тем, которых вы постреляли. Да двое были совсем хворые, умирали, переохлаждение наверное, вот их и застрелили. Не хотели возится.

– Вот, возьмите, тут на донышке, но вам пока много и не нужно, – протянул я механику свою фляжку с коньяком. Сто грамм всего осталось, но тоже дело.

– Подождите, я не понял, что они делали? – вдруг поинтересовался Степка.

– Что‑что? Хреновое дело они делали. Дорогу для сверхпушки прокладывали. «Дора» она называется, – ответил я за Семеныча.

– А ты откуда знаешь? Этой информации, про огромную пушку, всего несколько дней?! – вдруг удивленно поинтересовался Рябов.

«А, так вот вы тут что вынюхивали? Понятно».

– Так этот Ганс и сказал. Только мельком, вроде как «мы еще покажем вам». Как‑то так, – воспользовался я возможностью прикрыть свои знания из будущего.

Беспокоило меня другое. «Дора» была под Севастополем, но не как в Феодосии. Это было просто невозможно, ее перевозили только по железной дороге. А если это была не она, тогда кто? Столько вопросов и ни одного ответа.

Про пушку Семеныч ничего не знал, но зато на карте Рябова довольно точно указал, где и откуда они ее строили. Прикинув путь, понял, что это сто процентов не «Дора», а что‑то поменьше, и мобильнее, так как весь путь шел по дороге от железнодорожной станции.

Еще через два часа, мы наконец смогли добраться до деревушки и двух постов по бокам от нее на расстоянии с километр до каждого.

– Так это те самые рыбаки, что нас полицаям сдали, – ткнул пальцем в двух аборигенов, что вешали сушиться сети, вдруг тихо сказал старшина Морозов.

Несмотря на судорожный кашель, он лежал рядом со мной на камнях и тоже изучал местность. На захват постов пошли разведчики, для массовки взяв пять бойцов, что выглядели посвежее после марш‑броска. А наша задача захват этой деревушки и сигнальный костер.

Посмотрев на свое воинство, кивнул головой, прошептал:

– Как только начнется стрельба, идем на штурм. Всем все понятно?

– Да, – ответили мне.

– Тогда прикрытие на месте, остальные ползком за мной.

Рывком я метнулся к подобию забора. Тут деревьев фактически не было, да и те, что были, шли на растопку вместе с кизяком. Заборы делали из лозы, прутов и тому подобному. Так что щели были, и видно все хорошо. Хаты построены тоже из веток, только обмазаны глиной, а кирпичный дом имелся всего один, да и тот чуть в стороне. Наверняка принадлежал местной рыболовной артели, слишком советским было это здание, явно недавняя постройка.

Строений было четыре. Два явных сарай, и два жилых дома. Есть еще ледник, но его не видно, закрывает от нас крайней постройкой. Именно там держали выживших красноармейцев. Мне о ней Семеныч рассказал. Около того, что был построен из глиняных кирпичей, тот, что получше, паслась белошерстная коза на длинной веревке. Сушились сети на натянутой веревке. У будки спал на цепи старый пес, вылизывал шерсть, сидя на подоконнике рыжий кот. Идиллия.

В это время дверь со крипом отворилась и из старой мазанки вышла бабка, причем такая как будто это с нее писали бабу Ягу. С кряхтением разогнув спину, она довольно бодрой походкой двинулась к новостройке, около которого сушилась одежда, причем, только мужская.

– Вы двое, проверьте дом, остальные берите на прицел то длинное здание, – тихо скомандовал я.

Стрелять нам было категорически запрещено, только после того как произойдет первый выстрел от одного из постов, так что действовали мы молча, надев на стволы штыки. Пулемет, что забрали у полицаев, установили на сошках чуть в стороне чтобы мы не перекрывали ему сектор стрельбы.

Через пару минут из окна показался один из бойцов, и молча развел руками. Дом был пуст.

Мы тихо подбирались к последнему, то есть второму дому, когда на пределе слышимости хрустнула ветка. Потом еще одна и еще.

– Начали! – громко командовал я, и взмахом руки, лежа, послал пять бойцов вперед.

Именно они были вооружены гранатами, так что в случаи чего могли закидать их в окна. Один из бывших пленных добежать не успел. Хлестко ударил выстрел из окна и он упал.

– Огонь по окну! Гранаты кидайте! Кидайте гранаты! – орал я четырем оставшимся бойцам, которые присели у стены.

Загрохотал пулемет. Брызнул стеклом, оконный проем. Бойцы приготовили было гранаты, но шлепки впивавшихся рядом пуль испугал их.

– Прекратить огонь! Гранаты кидайте! – орал я.

Видимо мой голос привлек стрелка, так как рядом расщепив столбик забора впилась пуля. С недоумением посмотрев на почти белоснежные щепки, рывком откатился в сторону, спасаясь от второй пули.

Пока я кувыркался, один из бойцов закинул‑таки две гранаты в пустой проем окна. Через несколько секунд раздались два глухих хлопка.

– Вперед! – скомандовал я, и вскочил вслед за остальными.

– Ур‑ра! – подбадривая себя бежали бойцы.

– Эй, а вы куда?! Я вам что сказал? Берегите наши тылы, следите за подступами, – остановил Кречетова и Микояна.

– Так мы, товарищ майор… – начал было говорить ведомый, как я рявкнул.

– Бегом на боевую позицию!

Терять опытных летчиков не хотелось, всем известно изречение пуля дура. Поэтому и старался держать парней подальше от боя. А тут смотри‑ка ослушались. Оставили одного из освобожденных, что по здоровью не мог участвовать в захвате деревни и побежали подвиги совершать. Вернемся, заставлю картошку чистить.

Через минут все было кончено. Отослав во главе Семеныча трех бойцов к обрывистому берегу, где планировалось развести костер. Велел прихватить дрова и сразу поджечь их. Если катер неподалеку, то он сразу заметит нас. Двух заставил обыскать дома, собрав трофеи остальных с пулеметчиком отправил к своим бойцам, пусть следят за дорогой, нежданных гостей мы не хотели.

– Вот, товарищ майор. Берданка, мы с такими в августе воевать начали, когда нас призвали. Все, что было со складов тогда выгребли, – крутя в руках знакомую мне винтовку, говорил один из красноармейцев лет за сорок.

– Видел такие, из одной даже пострелять пришлось, – ответил я беря в руки оружие.

Повертев в руках эту довольно старую винтовку, я замахнулся и зашвырнул ее за забор к кустам, рядом с которыми паслась коза.

– Там эта старуха живая. Забилась за печку и верещит что‑то.

– Да хрен с ней! Вон, наши бегут. Разведчики. Заканчивайте, похоже, что‑то случилось, – рассеянно ответил я после чего посмотрел в туже сторону куда указывали разведчики. Там в двух километрах от берега виднелся хищный силуэт бронекатера: – Не обманули, действительно ждали.

Наблюдая, как катер маневрируя пристает к небольшой пристани, где покачивалась довольно большая лодка, я развернулся и зашагал к домам у которых суетились бойцы. Трофеи были хоть и небольшие, но были, вот сейчас они их и упаковывали не обращая внимание на верещание старухи бегавшей вокруг них. Хотя почему она защищала вещи немецких солдат с постов, стоявших тут на постое, не знаю, может, боялась последствий, но вопила она знатно.

Проходя мимо одного из сараев, я вдруг почувствовал знакомый запах, поэтому мой путь был плавно закончен у одной из стен этого дощатого строения.

– Да быть такого не может! – изумился я разглядывая увиденное богатство.

Мельком глянув на замок, достал маузер и отстрелил дужку замка, после чего распахнув одну из створок, и вошел внутрь.

– Ого! А я‑то думал зачем стрелял?! – послышался сзади голос Рябова.

– Ага. На запах повелся. Как думаешь, все вывезем?

– Почему нет? В лодку напихаем… Половина наша.

– Хорошо, – ответил я подходя к ближайшей веревке на которой была вывешена вяленная рыба и отрывая перышко.

– Ум‑м, вкусно, – последовал моему примеру Вася.

– Ага, ща Семеныча озадачу, пусть командует погрузкой, вот мешки лежат и корзины. Как думаешь, килограмм двести тут есть?

– Наверняка есть. Ладно, побегу встречать моряков, – ответил лейтенант и, сняв одну рыбину, выскочил из сарая.

Последовав было за ним, как был вбит обратно в сарай бойкой бабкой. Две минуты мне потребовалось, чтобы понять что за рыбу надо платить.

– Бабка ты не охренела?! Мы не покупаем, мы берем как боевой трофей!

Однако старуха ничего не хотела слушать. Тут я вспомнил, как один из бойцов пару минут назад сунул мне в руки свернутый рулон немецких денег, которые я машинально убрал в карман.

– Мало!

– О! А говорила по‑русски не понимаешь, – хмыкнул, доставая следующую купюру.

– Мало!

– Да подавись! – сунул ей весь рулон и выставил довольную бабку вон, после чего прикрыл створку, крикнул бойцов, чтобы грузили рыбу и направился к дому.

Кроме часовых, что оставались на своих постах все уже собрались у небольшого катера, поэтому кроме убитых рыбаков, которых вынесли из дома, мне никто не встретился.

Моей целью была коза, раз трофей значит трофей. У нас рядом с полком госпиталь обосновался на двести лежачих мест, я это хорошо знаю, часто под настроение, плохое или хорошее, приходил туда с гитарой или гармонью. Так вот в госпитале было две козы и врачи часто говорили, как раненым было полезно козье молоко, жалея, что коз было мало, да и тех просто подарили госпиталю местные жители.

Вот я и решил увеличить поголовье рогатых.

– Товарищ майор? На мясо? – поинтересовался пробегавший мимо Кикобидзе.

– Какое мясо? Глаза разуй, молоко будем доить! Идти не хочет коз‑з‑за, два раза уже боднула.

Боец споткнулся, после чего засеменив в сторону группы разведчиков, что‑то обсуждавших с одним из матросов, при этом постоянно оборачиваясь. Пожав плечами, я последовал дальше. Через три секунды со стороны разведчиков долетел взрыв смеха. Пропустив мимо бойцов, что носили рыбу, я подвел постукивающую копытами козу к борту катера, и ласково сказал:

– Давай Маша за мной.

– Эй! Козла я на борт не пущу. В лодку его, – вдруг рявкнули откуда‑то из‑за рубки.

– Козла?! А это что, козел?!

Вышедший морской командир в звании старшего лейтенанта, утвердительно кивнул. Я резко обернулся в сторону наблюдающих за нами разведчиков, где прятался Кикобидзе.

– Вот ведь гад, и промолчал!

– В смысле? – не понял моряк.

– Да… – махнул я рукой, и быстро объяснил.

– Ха‑ха‑ха, – заражал моряк.

– Да я думал это вымя!!! – возмутился я.

У командира катера началась истерика. Сзади подхихикивали бойцы. Некоторые уже откровенно смеялись.

– Я еще думаю, что это она бодается, тут оказалось, что это он… Явно доиться не хотел, – вслух размышлял я.

– Ага, вот бы он удивился если его доить стали. Ой, не могу‑у‑у, – простонал всхлипывающий от смеха лейтенант.

– Да что вы ржете‑то?! Это вы все тут деревенские, а я этих коз только на картинках видел, да когда мимо проезжал!

Ажиотаж вокруг козла стих минут через пять, как раз когда закончилась погрузка.

– Отходим! – раздался крик. Один из матросов в серой робе скинул причальный канат и ловко запрыгнул на палубу.

Хорошо привязанная рыбачья лодка, оказавшийся баркасом, потянулась следом за нами набитая трофеями, куда запасливые разведчики затащили также крупнокалиберный пулемет. Кроме пяти бывших пленных среди узлов торчала голова козла. Я решил раз молока не дает, пусть козлят делает.

– Ну что, Виктор Семенович? Будем жить? – радостно хлопнув механика по плечу, спросил я.

– Будем. Будем жить! – твердо ответил он, глядя на удаляющийся берег.

Мы сидели у левого борта, прислонившись спиной к рубке. Семеныч повернув голову, смотрел на удаляющийся берег через головы сидящих в баркасе освобожденных бойцов, заслоняя мне обзор, поэтому я рассматривал сам катер. Он был другой, заметно меньше чем тот, что спас меня. У пушки на носу, ведомый с Кречетовым что‑то расспрашивали у артиллериста с танковым шлемофоном на голове.

– Хм, бабка с палкой бегает… – услышал я слова Виктора Семеновича, как на лицо и шею брызнуло чем‑то тепловатым и сильно ударило в руку, опрокинув на правый бок.

Вытерев лицо, ошарашено посмотрел на испачканные красным пальцы.

– Семеныч? – позвал я старшину, не сводя глаз с пальцев.

– Кхрр‑р‑р ба‑абка‑а, – услышал я страшный хрип с горловым бульканьем.

Посмотрев на старшину, увидел месиво в районе левого плеча и горла из которого хлестала кровь.

– Семеныч!!! Су‑ука‑а!!! – взглядом зацепившись за фигурку на холме, я под удивленные взгляды разведчиков, освобожденных бойцов и экипажа, рывком вскочив, перепрыгнул через бьющееся в агонии тело своего бывшего механика и подлетев к спаренному пулемету на корме, отшвырнул от него матроса.

Холодные рукоятки пулемета задрожали у меня в руках, когда пулемет забился от короткой очереди. Из стволов вырывались спаренные огни выстрелов. Короткими очередями я стрелял по холму, тряся головой смахивая слезы. Я разносторонний человек, изучающий многое, что было увлекательно, однако медицина не входила в сферу моих интересов, но тут даже я понимал, что старшина не жилец.

– Ушла тварь! – со злостью сплюнув, посмотрел на пустой холм. Старухи уже не было, шустрая оказалась: – Бля! Семеныч!

Резко развернувшись, я побежал обратно к телу механика около которого уже склонились Рябов и один из матросов, они были ближе всех и успели первыми.

– Виктор Семенович? – вытерев рукавом комбинезона лицо, я шмыгнул носом, – как же так‑то а?

– Сем‑мье. Сх‑хаш‑шжи‑и! – успел прохрипеть Морозов и дернувшись замер.

Оттолкнув в сторону, мимо меня протиснулся фельдшер из группы Рябова.

Я стоял и плакал, пока он осматривал тело. Вздохнув, фельдшер покачал головой.

– Умер, шансов не было, если бы даже был врач.

Бормоча ругательства и обещания что я сделаю со стрелком когда вернусь, и как долго она будет умирать, стоял, уткнувшись лбом о бронелист обшивки рубки и машинально потирая плечо.

– Товарищ майор, вы ранены? – поинтересовался фельдшер закончив с Морозовым.

– На излете ударила, – пробормотал я.

– Давайте я вас осмотрю. Хм, невезучая у вас рука товарищ майор. Опять она пострадала.

Когда с меня сняли верхнюю часть формы, на палубу упал полусмятый кусочек свинца.

– Похоже, пройдя через старшину Морозова она почти полностью потеряла силу, – пробормотал Рябов, с интересом рассматривая здоровенный синячище на моем плече.

Поеживаясь от холодного весеннего ветра, я хмуро сказал:

– Пулю мне отдай. Я ее семье отвезу.

– Адрес знаешь?

– Да.

Кроме синяка у меня не обнаружили даже разрыва кожи, хотя ямка от удара присутствовала, что изрядно удивило фельдшера. Минут десять, несмотря на то, что я начал медленно синеть, осматривал меня, осторожно поднимая и опуская руку, ощупывая, отслеживая реакцию на свои действия.

– Судя по всему просто синяк. Ни перелома, ни трещин нет, но после того как прибудем нужно полное обследование в госпитале, и сделать снимки, – подвел он итог, и велел мне одеваться.

– Старшину в брезент заверните, у моряков спросите, скажите, потом вернем, – велел я своим.

Пока Кречетов узнавал насчет брезента, мы со Степкой начали приготавливать тело старшины к перевозке. Я решил похоронить его как полагается, со всеми воинскими почестями у последнего местоположения штаба полка. Была там одна прекрасная поляна, где я любил отдыхать. Вид оттуда просто изумительный. Думаю Семенычу бы понравилось.

Оттолкнувшись от палубы, матрос ловко приземлился на бетонный пирс и принайтовил брошенный канат к причальной тумбе. Через пару секунд бронекатер был пришвартован к пирсу, где ожидала немаленькая толпа встречающих.

Как я и думал, первым делом нас загребли контрразведка. Смерша еще не существовало, так что эти функции исполняли именно они. Проследив как в кузов полуторки погрузили тело старшины, я последовал за молодым лейтенантом госбезопасности, мне предстояло много что объяснить и рассказать. Однако в кабинете меня ожидал не выспавшийся сюрприз.

– Рассказывай, – хмуро буркнул Никифоров, как только я вошел в помещение. Степку, кстати завели в соседний кабинет.

– Что именно гражданин начальник? – вздохнув, поинтересовался я.

– Не ерничай, давай все по порядку. Тобой САМ заинтересовался.

– Ну хорошо, – устало кивнул я, и присел на стул перед столом за которым сидел особист.

– Подожди, может чаю?

– Можно.

После чая я в подробностях доложил все что со мной случилось после того как меня сбили. Никифоров слушал молча, с непроницаемым лицом. Он только раз приподнял брови, узнав, что немецкий летчик был из группы подполковника Шредера, и поморщился, когда я описывал, как этот немец бросился на меня. Когда дошел до гибели Морозова, он только глухо выругался. Никифоров не хуже меня знал механика.

После особиста эстафету принял вернувшийся в кабинет лейтенант представившийся Поляковым, и провел очень профессиональный допрос, но уже записал все на бумагу, которую и дал мне подписать.

При выходе из здания штаба фронта где и находилось управление контрразведки, меня буквально подхватили под локоток и возмущенно вопя потащили к одной из машин.

– Да стой те вы! – выдернул я руку из цепких пальцев знакомого пузана в форме политработника: – Что вам нужно?

Пузан был из политуправления фронта, и о боже! До эфира, который так никто и не подумал отменять, осталось меньше часа.

– Да вы шутите?! У меня боевого товарища убили, и мне друзей ждать надо!

– Ваши однополчане уже отбыли в часть с вашим погибшим другом. Они закончили раньше. Это я приказал. А теперь проедемте со мной.

– Извините, но наверное я откажусь, я сейчас не в том состоянии чтобы выступать в эфире.

Пузан возмущенно завопил, что мое мнение его интересует в последнюю очередь, раз партия сказала, что я буду выступать, то я буду выступать.

«Да хрен с вами!» – подумал, а вслух сказал:

– Поехали!

– Вот ваша речь. Тут все согласованно с цензурой, – быстро шагая рядом со мной, говорила помред. Мерецков встречавший меня у машины, шагал с другого бока, бубня над ухом что меня будет слушать весь СССР, и прося неналажать.

Все это наложило некоторый отпечаток, на мои мысли.

– До эфира три минуты! – раздался вопль из соседнего коридора.

– Ну, мы надеемся на тебя, – пожав мне руку комиссар, и приглашающее показал на дверь.

Стул перед микрофоном был удобным, откинувшись на спинку я сквозь ресницы прищурив глаза смотрел на редактора отчитывающего время.

«Три, два одни… Пуск!»

– Добрый день уважаемые товарищи радиослушатели. В эфире радиостанция Керчи. Как мы и обещали сегодня у нас в гостях Дважды Герой Советского Союза летчик истребитель майор Суворов. Он только что с боевого вылета, в котором сбил три немецких самолета, доведя свой счет сбитых самолетов противника до шестидесяти двух лично и девять в группе… – бубнил диктор, начав передачу.

– … а теперь слово предоставляется дважды Герою Советского Союза майору Вячеславу Суворову.

– Здравствуйте товарищи… – тут я замолк на несколько секунд. Не потому что нечего было сказать, а потому что бросив случайный взгляд на свои руки, которые положил на стол перед собой увидел черные ободки под ногтями. Плохо смытая кровь Семеныча как будто говорила «не смей, они ждут от тебя другого». Крепко сжав челюсть, я на миг зажмурил глаза.

Андрей Смолин, диктор на Керченском радио с недоумением смотрел на молодого паренька, который сидел перед ним, крепко зажмурившись. Когда этот знаменитый на весь Союз парень вошел в помещение студии, Андрей сразу заметил что с ним что‑то не так. Слишком бледным он был. Сейчас замолкнув на первой же фразе, закрыл полные боли глаза, и вот уже две секунды молчал. Смолин один из немногих знал, что в прошлое свое выступление Суворов был пьян, причем в стельку. Однако политработники тщательно это замалчивали. Сейчас же от летчика кроме запаха сгоревшего пороха на изодранном комбинезоне, и заметных царапин на высоком лбу чуть прикрытых светлой челкой, ничего особого не чувствовалось.

Вдруг, Суворов распахнул свои глаза, и Андрей вздрогнул. Столько бесшабашной веселости, которой был так знаменит этот прославленный летчик, было в его глазах.

– Я не могу их подвести… – скорее прочитал по губам чем услышал Смолин, после чего чуть усмехнувшись, гость начал свою речь, однако как же она отличалась от той копии что лежала перед Андреем.

Открыв глаза, я встретил удивленно‑недоумевающий взгляд диктора, что сидел напротив и, усмехнувшись, продолжил. Будем надеяться, что эта небольшая заминка была несильно заметна:

– … Андрей Павлович был прав, и я действительно после вылета. Только он не уточнил, что вылет был вчера, и я был сбит. Чтобы прояснить эту ситуацию бегло расскажу что было. Дело в том что несколько дней назад нами был сбит немецкий летчик, и он поведал о важной шишке которая в составе автоколонны проследует по определенному маршруту. То есть это была дезинформация, мы поняли это, однако отменять операцию не стали. Вылет совершили в составе сборной группы, восемь штурмовиков, и восемь истребителей прикрытия…

Я спокойно чуть иронично рассказывал про ту операцию. Избегая касаться скользких тем. В этот раз я решил провести более серьезную передачу чем в прошлый раз, с легкими вкраплениями юмора. При этом решив удивить слушателей песнями Высоцкого, которыми ранее не баловал их.

– … Так и закончился тот бой. Причем это не значило, что он проигран, мы выполнили свое задание, именно это было нашей целью, а то, что нас сбили… что ж, судьба. Так вот, наш бой, сподвиг меня на написание песни. Знаете многие удивляются как я быстро пишу их, и они правы, я тоже удивляюсь. Например, за вчерашний день, я написал тексты сразу трех песен, первая про наш бой. Сейчас вы ее услышите.

Подхватив гитару, поморщившись от боли в плече, и накинув ремень, поработал снятой с повязки рукой.

… Их восемь, нас двое – расклад перед боем

Не наш, но мы будем играть.

Степа, держись, нам не светит с тобою,

Но козыри надо равнять.

Я этот небесный квадрат не покину

Мне цифры сейчас не важны,

Сегодня мой друг защищает мне спину,

А значит, и шансы равны.

Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,

Надсадно завыли винты,

Им даже не надо крестов на могилу,

Сойдут и на крыльях кресты.

«Я первый, я первый, они под тобою»,

Я вышел им наперерез,

«Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою»,

В бою не бывает чудес.

Степан, ты горишь, уповай, человече,

Теперь на надежность строп.

Нет, поздно, и мне вышел «мессер» навстречу,

Прощай, я приму его в лоб.

Я знаю, другие сведут с ними счеты,

Но по облакам скользя,

Влетят наши души, как два самолета,

Ведь им друг без друга нельзя…

…Мы крылья и стрелы попросим у Бога,

Ведь нужен им ангел‑ас,

А если у них истребителей много,

Пусть пишут в хранители нас.

Хранить – это дело почетное тоже,

Удачу нести на крыле.

Таким, как при жизни мы были со Степой,

И в воздухе и на земле.

Таким, как при жизни мы были со Степой,

И в воздухе и на земле.

(В. Высоцкий).

Прижав пальцами, струны я пытался унять сильно бьющееся сердце. В эту песню я вложил душу что уж говорить.

– Как вы слышали, окончание было другим, но и пришла она мне не в спокойной обстановке. Менять ее я не стал. Несмотря на итог боя, задание было выполнено, причем непросто выполнено, но даже перевыполнено. Мы воспользовались этим налетом чтобы вызвать неразбериху в войсках противника и нанесли мощные бомбово‑штурмовые удары по крупному узлу железнодорожной станции и аэродрому. Потери немцев сейчас подсчитываются. Многие бойцы и командиры спрашивали, не верующий ли я? Скажу честно: нет. Я атеист в полном его понимании. Религия, возведенная на убийствах и казнях для меня неприемлема. Это я о Владимире Святославиче, о том который Красное‑Солнышко. Но людям это нужно, так что пусть будет.