Текст книги "Поэмы. Драмы"
Автор книги: Вильгельм Кюхельбекер
Жанры:
Боевая фантастика
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 33 страниц)
Прокофий Поляк? чего от Ляпунова хочет?
Зовут его?
Кикин Мне не сказал прозванья,
Да и наличник шишака его
Опущен.
Прокофий Может быть, переодетый
Земляк наш, пленный, или втайне нам
Усердный из бояр Московской думы?
Качаешь головой?
Кикин По речи он
Не русский; говорит-то он и чисто,
А все заметно, что не наш.
Прокофий Впусти.
Ольга уходит. Кикин впускает поляка и хочет идти. Владимир Кикин, здесь останься.
(Поляку) Кто ты?
И с чем пришел?
Поляк К тебе, пан воевода.
Прокофий Так говори ж!
Поляк Пусть выйдет наперед.
Прокофий Нет, он не выйдет.
Поляк Или ты боишься
Со мною быть глаз на глаз?
Прокофий Ты смешон:
И русским я и полякам известен;
Но Кикин верный сын родной земли,
Он должен быть свидетелем беседы
Прокофья Ляпунова с поляком.
Поляк Ты мне не доверяешь, пан Прокофий?
Прокофий Тебя не знаю.
Поляк
(подняв наличник) Знаешь ли теперь?
Прокофий Гонсевский! и в рязанском стане ты!
Гонсевский Ты видишь.
Прокофий Но?
Гонсевский Другому никому
Не смел я поручить, о чем тебя
Уведомить обязан. – Слушай: руку
Охотно правую себе бы дал
Я отрубить, когда бы мог тебя
В стенах кремлевских видеть нашим пленным.
Не скрою: я и с личными твоими
Недоброхотами из здешних был
В сношеньях, чтоб схватить тебя врасплох.
Но низкое убийство гнусно мне;
А уж враги твои острят ножи:
Погибнешь, витязь, ежели отвергнешь
Благий совет мой. – Брось ты этот сброд;
В Рязань или в Коломну удались,
Или на Волгу в Нижний, – там борись,
Когда достанет силы, с мощью Польши.
Но лучше к Владиславу перейди;
Тебе ручаюсь: будешь принят нами
Так, как никто. Для первого начала
Займешь (тебе готов я уступить)
Высокий сан наместника столицы,
Боярство за тобою утвердит
Младой монарх, которому и ты ж,
Прокофий, присягнул, – хотя потом
Присягу и нарушил.
Прокофий Я присяги
Не нарушал; свою присягу вы,
Жолкевский и король ваш и вся Польша,
Нарушили, попрали: ждали мы,
С дня на день ждали, с месяца на месяц
И – королевича не дождались.
Не станем тратить слов; да ты и сам
Ведь не надеешься меня склонить
К предательству моей земле родимой.
Гонсевский Так удались.
Прокофий Наличник опусти.
Гонсевский К чему?
Прокофий Прошу тебя.
(Отворяя дверь) Войдите все вы.
Весь караул и всякий, кто бы тут
Из посторонних ни случился.
Гонсевский Что ты?
Прокофий Не беспокойся: нужно.
Входят стрельцы и переодетая Марина. Земляки!
Ведь есть и в неприятельских рядах
Честные души, помнящие бога.
Вот вам пример:
(указывает на Гонсевского) нарочно из Кремля
Пришел отважный, благородный воин
И говорит (и верю я), что мне
Грозит опасность, что мои злодеи
В земских полках сгубить меня хотят.
Его совет, чтоб я покинул стан
И набрал рать иную. – Мне скажите:
Что делать?
Стрелец Головы все за тебя
Готовы положить мы; только нас,
Отец ты наш, не покидай.
Прокофий Ты слышишь?
Марина
(выступая вперед) Совет хороший дал тебе поляк.
Не слушай их, не верь им: удались.
Россию любишь? – Удались, Прокофий!
Спаси себя хоть для земли родной.
Теперь еще ты можешь: завтра – гибель.
Прокофий
(долго молча смотрит на нее) Тебе я благодарен, добрый отрок!
Твое усердье вижу и ценю
Тем выше, что я от тебя никак
Не заслужил участья столь живого.
Доводом сильным подкрепляешь речь:
Святой, бесценной пользою России;
Но эта ж польза именно, мой друг,
И требует, чтоб я остался в стане,
Чтоб и погиб, когда так суждено.
Не в укоризну никому: но мне ли,
Грозу завидев, броситься бежать?
Нет! Русскому народу нужен признак,
Чтоб истинных друзей своих узнать
И отличить от ложных: этот признак
Не верность ли? – Да! сам Христос сказал:
«За стадо пастырь душу полагает,
Наемник же бежит»; я – не наемник,
Себе я цену знаю, но и знаю,
Что малодушьем упаду в цене.
Да нет и той надменности во мне,
Чтобы себя избранником считал я,
Тем именно, кто господом призван
Освободить страдалицу Россию...
Ее и без меня бог не оставит:
Пошлет ей избавителя-вождя,
И будет оный вождь и боле счастлив,
И чище, и способнее меня;
Тот совершит, что только начал я.
Свой долг исполню: друг, предлогом мне
Служить не может и родной страны
Гадательное будущее благо.
Гонсевский По крайней море завтра ты нейди
На Раду казаков.
Прокофий Нельзя нейти!
Я слово дал.
Марина Тебя я заклинаю:
Не иди!
Прокофий Не заклинай.
Марина Рязанцы, мне
И витязю литовскому не верит, —
Пристаньте к нашей просьбе... вы ему
Издавна преданы... Ах! умолите,
Склоните, – силой, ежели нельзя
Уже иначе, удержите...
Прокофий
(с улыбкой) Друг,
Из них кто силою меня удержит?
Кикин Позволь мне с сотней избранных стрельцов
Идти, боярин, за тобой на Раду?
Прокофий Когда опасность точно мне грозит,
Что значит сотня перед целым войском?
Кикин Так большее число их устрашит.
Прокофий А может быть, подаст причину к бою
Меж братьями. – Чем к мерзостной резне
Подать вам повод, сто раз лучше мне
Пасть одному. – Ступайте.
Уходят стрельцы.
(Кикину) Ты из стана
За нашу цепь проводишь лично пана.
Прощай, поляк! ты человек с душой.
Гонсевский Мне жаль, поверь мне.
Прокофий Верю. Бог с тобой!
Уходят Гонсевский и Кикин. Племянник мой с тобой пойдет, Марина...
Марина Ах, Ляпунов! раскаянье, кручина,
Отчаянье.
(Заливается слезами.)
Прокофий С отчаяньем борись;
Раскаянье благослови; молись,
Молись, прибегни к благости господней
И устоишь пред алчной преисподней.
ДЕЙСТВИЕ V
Сцена 1
По табору прохаживаются Трубецкой, Голицын, Заруцкий. Чуть светает.
Трубецкой Сердечно рад я, князь Иван, что ты
Сам вызвался присутствовать на Раде:
Ты друг Прокофью; отвратишь, надеюсь,
Опасность, буде там ему опасность
И угрожает. Я было и сам
Хотел туда же; да неловко что-то...
Не правда ли, боярин?
Заруцкий Точно так.
(К тому ж тебя и трудно заменить.)
Но в этом случае тебя заменит
Благоразумный князь.
Трубецкой Вполне! вполне!
Теперь, Иван Мартыныч, я спокоен:
Вступиться за Прокофья есть кому, —
Вы оба мужи честные; Голицын
Ему приятель: ты ему не враг,
Хотя и были ссоры между вами.
Заруцкий Что было, то и сплыло. – Я его
Люблю и уважаю.
Трубецкой Знаю, брат.
Не осудите, светы, что я вас
Так рано поднял: не спалось, признаться,
От дум, и попеченья, и забот,
А между тем мне виделись страшила:
Едва глаза зажмурю, не вздремну —
Что ж? Ляпунов стоит передо мною,
Рубаха вся в крови!
Голицын Господь с тобою!
Трубецкой Иной бы испугался; я же снам
Не верю, – да и верить им грешно.
Голицын Грешно?
Трубецкой Не знал ты? в книге Иисуса
Сирахова весьма запрещено
Держаться снов, видений, ворожбы,
Мечтаний и гадании.
Голицын В самом деле?
Трубецкой В какой главе, теперь я не припомню.
Пропели петухи?
Голицын Пропели, князь.
Трубецкой Вот мы и прогулялися по стану...
Ведь вам знаком был немец доктор Фидлер?
Заруцкий А как же.
Трубецкой Окаянный был умен,
Он мне говаривал, что до зари
Вставать здорово. – Братцы, до свиданья.
(Уходит.)
Заруцкий Поклон мой.
Голицын Бью тебе челом.
Заруцкий Сегодня князь Димитрий Тимофеич
Изволил ночью плохо почивать...
Что делать? – выспится и поутру! —
И, право, кстати; спишь, так не грешишь;
По крайней мере ближним не мешаешь.
Кого-нибудь к Прокофью, князь Иван,
Порасторопней из твоих. Скорее,
Чем нам, тебе поверит Ляпунов.
Голицын Был правда к дому нашему всегда
Расположен счастливый этот воин,
Особенно к Василью; да меня
Он что-то невзлюбил по смерти Федьки
И Марьи Годуновых.
Заруцкий Точно так;
А сверх того порассуди, размысли:
Ему ли, выскочке, повелевать
Боярами, князьями, и какими? —
Иван Голицын...
Голицын Брат, не говори:
Иван Голицын позабыт, заброшен;
Голицын под рукою у кого?
У Ляпунова. А его отец,
Петрушка Ляпунов, ведь был в холопях
У моего отца. – Известно всем:
Он из простых дворян, не из московских,
Не из жильцов. – Какая, право, чернь
Выходит нынче в люди!
Заруцкий Князь Иван,
Нам помоги усторонить Прокофья,
И сан его и место ты займешь.
Голицын Вам рад бы помогать я; только что-то
Димитрий Тимофеич скажет?
Заруцкий Что?
Потужит, и поплачет, и расхвалит
Покойника, потом и замолчит.
Голицын
(зовет) Толстой! Потемкин!
Они входят.
Потемкин Что прикажешь?
Голицын Ступайте к Ляпунову; от меня
Ему ручайтесь (можете и крест
Поцеловать), – что будет безопасен
На сходке казаков, хотя бы он
Не оправдался даже; что обратно
Отпустится и цел и невредим.
Ступайте.
Толстой Слушаем.
Заруцкий О Просовецком
Им помянуть ты позабыл.
Голицын Толстой,
Да что прошу его привесть с собой
И Просовецкого: желает Рада
Узнать вину его и наложить
По ней и наказанье на него.
Они уходят. Входит Заварзин.
Заварзин Ты здесь, боярин; весь я стан обрыскал,
Искал тебя.
(Вполголоса) Настроил я своих.
Заруцкий Пойдем к весельчакам, Иван Василич.
Сцена 2
У Ляпунова. Феодор и Кикин.
Феодор Что дядя?
Кикин Полагаю, скоро выйдет,
С ним только что расстался духовник.
Феодор Как? духовник?
Кикин Боярин покаянье
Принес в грехах и приобщился тайн.
Феодор Знать, сам не чает воротиться с Рады.
Вот он!
Прокофий
(входит) Уж здесь вы, дети? Добрый день!
Пришли вы кстати рано: порученья
Я изготовил для обоих вас;
Жену мою в Рязань проводишь, Федор;
А ты, Владимир, в Лавру, и тотчас,
Бумаги —
(отдает их) эти, братец, Салтыкову,
А эти вот Пожарскому. – Друзья,
Что смотрите так грустно, так уныло?
Вы мужи; я и не таю от вас:
Иду на суд казачий, а с него,
Быть может, и на страшный божий суд.
Я снарядился в путь. Меня вы, дети,
Простите, буде вас чем оскорбил! —
Но оскорбленья лучше, чем соблазны...
Соблазны! – я увлек вас за собой
В мятеж безумный на царя Василья...
Вы были молоды; на мне ваш грех;
Вы согрешили только по незнанью:
Виновен я, и тяжко. Благ господь:
Меня спасает ныне милосердый;
За мой мятеж и кровь мою и плоть
Ему предать мятежникам угодно;
А душу (уповаю на Христа) —
Исхитит он из мятежей житейских
И упокоит в вечной тишине.
Но вас молю: соблазны мне простите,
Забудьте их! Еще одно; не мстите
Моим врагам; с вас клятву в том возьму.
Феодор О боже! боже! Сохрани его,
Спаси надежду нашу!
Прокофий Друг, я вам
Вчера доказывал, что я обязан
Не устранять сей чаши: пью ее —
И радостно. Да будет воля божья!..
Бедняжка Ольга!.. утешенье ей,
Защита и покров отец небесный...
В дороге, Федор, береги ее!
Феодор И жизни за нее не пожалею.
Прокофий Бог, друг мой, наградит тебя. – Она!
Глаза утрите.
Входят Ольга и Ваня. Ты, душа,
Зашла со мной проститься.
Ольга Я совсем;
Да тяжело мне, тяжело, Прокофий!
Прокофий Нас, Оля, помирит отъезд твой с братом;
Не навсегда ж и расстаемся мы;
Так, свидимся; я это точно знаю.
(Ване) Здоров ли ты, приятель?
Ваня Так и сяк;
А кое-кто совсем здоровым стал
И стал красавцем. Пусть себе заснет!
Когда проснется, подадут ему
Сорочку белую; в сорочке белой
Еще получше будет; по него
Заедут, повезут его на свадьбу.
Прокофий Благослови меня, блаженный старче!
Ваня Христос с тобою: кланяйся Христу.
Входят Толстой и Потемкин.
Прокофий Добро пожаловать! Не по меня ли?
Потемкин Поклон от князя; да и повещенье,
Что нечего на Раде казаков
Тебе бояться.
Прокофий
(тихо) Я и не боюсь;
Но больно мне, что на душу берет
Иван Василич лишний грех.
Ваня Прокофий,
Твоим гостям я песенку спою.
(Поет) Раскричалась галок стая:
«Заклюем мы сокола!»
Слышит их сова слепая,
К ним летит из-за угла...
Закричала галок стая:
«Помоги ты нам, родная!
Примани к нам сокола!»
Шлет она к нему посла...
Кто же совушкин посланник?
Отгадаете ли вы?
Филин ли, ее племянник?
Сыч ли, дядюшка совы?
Без ножа он, а убийца,
Дня не любит, – мраку рад;
Он не мышь, он и не птица,
С крыльями, а все же гад.
(Кланяется.) Посланник – нетопырь: с чем поздравляю.
Потемкин То-то и есть, боярин! сам спесив,
А домочадцы с велика до мала
Заносчивы: и друга и недруга
Поднимут насмех.
Прокофий Не сердись, прошу;
Вот если бы тебя Владимир Кикин
Или мой Федор словом уколол,
Ты сам увидел бы, что не потачник
Я дерзости обидной. – Но старик
Не от меня приял святое право
Младенчески высказывать, что дух
Высказывать ему повелевает.
Пора? – вы ждете? – Оленька, прости!
Прости! молися! —
Он целует ее, она лишается чувств. Поддержи же, Федор!
Не дай упасть ей. – Бедная! прости!
Ты с нею, Ваня?
Ваня Как же, мой сыночек!
Прокофий Утешь ее.
Ваня
(поднимает руку вверх) Вон тот ее утешит.
Прокофий Прощай.
Уводят Ольгу Феодор и Ваня. Не медли же и ты, Владимир.
Дай руку, братец... С богом! На коня!
Кикин уходит. Пойдемте.
Толстой Просит князь, чтобы с тобою
Пришел на суд и Просовецкий.
Прокофий Нет;
Не казакам его судить; не судьи
Они грабителю. Скажите князю:
Земской устав нарушил Просовецкий,
Земскою думой будет он судим.
(Молится перед иконой и уходит с Толстым, и Потемкиным.)
Сцена 3
У Марины. Ржевский и Лодоиска.
Ржевский К себе просила. После наглой лжи,
Которою так гнусно очернила
В моих глазах и зятя и сестру?
Лодоиска Ах! Ржевский! позабудь! не знаешь ты,
Как мучится, терзается царица...
Идет! – Иван Иваныч, пощади!
Вводит Марина.
Ржевский Марина Юрьевна...
Марина Благодарю,
Что ты пришел. – В другое время мне
И совестно бы было... Ржевский! Ржевский!
Мы говорим, а гибнет Ляпунов...
Не прерывай! Он сын твоей России,
И сын-то ныне самый нужный ей.
Он враг тебе. – Пусть! – За Россию ты
И душу положил бы. – Есть причины
Не слишком доверять словам Марины;
Но в эти искаженные черты,
В глаза потухшие всмотрись! – Спеши же,
Беги! туда, на Раду казаков!
Там гибнет, издыхает Ляпунов:
С мгновеньем каждым ближе смерть и ближе
Ах! Ржевский, ради всех святых!
Ржевский Царица!
Марина Беги! лети! о! почему не птица,
Не ветер ты, не мысль моя?
Ржевский Иду.
Спасу ль его? – не знаю, но паду
Хоть вместе – тут же.
(Уходит.)
Марина С богом, храбрый воин!
Закрой его щитом твоей груди!
Великодушный! – с ним ты пасть достоин:
С ним пасть завидно. – Пасть! О! не пади!
Спаси его!
(Падает на скамью.)
Лодоиска Как дух ее расстроен!
Ужасен вопль отчаянной любви.
Царица!
Марина Лодоиска, не зови!
Пресытилась я жизненной отравой:
Не возвращай меня в ваш мир кровавый!
Сцена 4
Девичье поле. Коло казаков. Заруцкий, Заварзин, князь Иван Голицын, Чуп, войсковой писарь, войсковой хорунжий, атаманы, есаулы, сотники, казаки.
Заруцкий Смотрите, молодцы! – Когда мигну,
За дело принимайтесь. – Краснобая
Не слушайте: ведь вражий сын речист;
Как раз вас обморочит.
Есаул Вот еще!
Мы видели бумагу, и – довольно.
Заварзин И слышали, и писарь войсковой
Заверил и признал, что тут и подпись
Его руки. Не так ли?
Писарь Точно так;
Не раз случалось видеть почерк мне
Боярина, – и я...
Сотник Хлопко Да и гонец
Пред тем, как стал качаться на осине,
Во всем мне повинился.
Подходит Чуп. Пане Чуп!
Чуп А что?
Заварзин Всех нас известь Прокофий хочет.
Чуп Не изведет! Пускай себе хлопочет!
Заруцкий Послушай, дядя!
Чуп Слушаю, Мартыныч.
Голицын Совсем его не допускать до слова,
Ей-богу, лучше.
Чуп Этого, москаль,
Нельзя: где коло, тут и слово; в коле
Судья или судимый – все равно,
Имеет слово.
Заруцкий Чуп!
Чуп Нельзя.
Заварзин Злодей
Уж два раза от нас отговорился.
Чуп Хотя бы десять раз, а все нельзя.
Заруцкий
(Заварзину) Зачем ты, Фролко, старого хрыча
Не напоил, не уложил до кола?
Заварзин Поил, Иван Мартыныч; да его
Сам дьявол не уложит.
Заруцкий Молодцы!
Всех нас убить намерен был Прокофий.
Казаки Убить всех нас! – постой же: мы его!
В куски его изрубим, растерзаем,
Руками разорвем!
Входят Ляпунов, Потемкин, Толстой, с другой стороны Ржевский. Идет! Идет!
Злодей проклятый!
Есаул Всходит на могилу.
Заруцкий Теперь на ней, а скоро ли то в ней?
Хлопко Смотри, как горд: не кланяется Раде.
Чуп Кто это с ним?
Заварзин Один из них Толстой,
Другой Потемкин, а послал Голицын
Их по него обоих.
Чуп Третий?
Заварзин Где?
Чуп Да вот, что прибежал, весь запыхавшись.
Заварзин А! Это Ржевский: личный враг ему,
Хотя и кровный брат его красотке.
Хорунжин
(выступает вперед и поднимает белый жезл) Без шуму, атаманы-молодцы!
Без шуму, хлопцы, вольные черкасы!
Открыто коло. – Тише! тише! тише!
Писарь
(с свитком) Стоит на Раде, на суду казачьем
Боярин-воевода Ляпунов,
Чтоб дать ответ на тяжкие изветы:
Он обвинен, ответчик Ляпунов,
В управе самовластной и жестокой,
В чиненьи притесненья казакам,
И, наконец, по грамоте, к которой
Привешена семейная печать
Их рода, Ляпуновых, – сверх того,
При ней видна руки его и подпись, —
В злодейском приказаньи городам:
Напасть на оных казаков, какие
Где обретаются, и всех убить
В один и тот же день и час; и день-то
Число седьмое сентября, а час
Четвертый ночи.
Казаки Слышишь ли, Прокофий?
Боярин Ляпунов, что скажешь нам?
Чем оправдаешься? – Ну, говори же!
Прокофий Не вы – Земская дума мне судья.
Заварзин Как? мы тебе не судьи? – ведь ты здесь;
На суд, на Раду, в коло ты пришел:
Так, стало, нас и судьями признал.
Прокофий Я здесь, и в ваше коло я пришел
Не быть судиму, а судиться с вами.
Заварзин Судиться, то есть спорить? нас учить?
Не думай: не дадим и не позволим.
Заруцкий Ответ короткий: признаешь ли ты
Своею грамоту? – она тобой ли
Написана? твоя ли тут печать?
Твоя ли подпись?
Прокофий Вышлите ее
В Земскую думу: думе отвечаю.
Хлопко И отвечать не хочет: вот гордец!
Заварзин Чего мы ждем? У нас в руках изменник!
Казаки Злодей! изменник!
Ржевский Стойте, казаки!
Хлопко Прочь, Ржевский! и тебе он неприятель.
Ржевский Я только знаю, что он прав. К нему
Пройдете вы по телу моему;
Не иначе.
Прокофий Великодушный Ржевский!
Казаки Пусть оправдается!
Прокофий Не трудно мне
Пред вами оправдаться.
Чуп Оправдаться
Он хочет... тише! тише!
Казаки Говори!
Прокофий Быть так; но не забудьте: чтоб себя
Очистить от клевет, товарищ ваш
Прокофий слово скажет, а отнюдь
Не покоряется казачьей Раде
Боярин-воевода Ляпунов.
Голицын Какие, право, тонкие различья!
Прокофий Ох! жаль тебя мне, князь Иван Василич!
Винят меня в управе самовластной;
Но хоть один мне случай укажите,
Чтоб вопреки уставу поступил?
Заруцкий Да ты устав не сам ли сочинил?
Прокофий Ты <сам> и все вожди его скрепили
И приняла вся Русская земля.
Всегда я действовал в пределах власти,
Мне данной.
Заруцкий Смело утверждаешь, друг!
Но под тобой ли служит Просовецкий?
А ты его схватил и засадил.
Прокофий Я избранный, законный защититель
Бессильных, беззащитных; он грабитель,
Он зажигатель: если бы его
Я не взял, был бы я и сам преступник.
Заруцкий Тебе бы было на него донесть
Казачьей Раде.
Казаки Да! донесть! донесть!
А не вязать, как подлого москаля!
Прокофий Он русский стольник.
Заруцкий Он казак.
Казаки Он наш!
Он где? сюда его! где Просовецкий?
Входит Просовецкий. Ура! вот он! Ура, наш Просовецкий!
(Поднимают и качают его на руках.)
Просовецкий Потише, братцы! я устал, вспотел!
Ушел я из-под стражи, а за мною
Так и гнались проклятые стрельцы;
Чуть-чуть не затравили... Ух!
Казаки Ура!
Один из казаков Прокофий, отслужи молебен спасу:
Когда бы наш пузатый не пришел,
Тебя бы мы каменьями побили.
Просовецкий Неужто? – жаль же мне, что я пришел!
Прокофий Истома Просовецкий, ты бежал
Из-под законной стражи: вдвое будешь
Пред думою Земскою отвечать.
Просовецкий Прокофий, не боюсь твоих угроз:
Прошла твоя пора: ты сам в беде;
А мужиков изветы что мне?– Ты,
Ты научил их!
Заварзин Точно! ты не любишь,
Не терпишь казаков: в его лице
Ты был намерен всех нас обезглавить.
Хлопко Да что и толковать? Он нас хотел
Известь, зарезать... Где его указ?
Казаки Указ злодея! Грамоту! указ!
Ржевский Подайте, покажите.
Подают Ржевскому. Ржевский подает Ляпунову.
Заруцкий Ну, Прокофий!
Прокофий И верите вы этой глупой лжи?
Заварзин Не хочешь, а поверишь! чья тут подпись?
Прокофий Как вы достали этот лист?
Заварзин А так.
У твоего же отняли стрельца.
Стрелец же показал во всем согласно
С тем, что написано в твоем листе.
(Шепотом Заруцкому) Опасно мешкать: увернется бес;
Уж хлопцы ведь развесили-то уши!
Прокофий Где тот стрелец? Хоть для меня и низко,
Да так и быть; очную ставку мне
С ним дайте.
Хлопко Поздно, брат: стрелец не близко;
Он провалился в ад и ждет тебя.
Прокофий И как вы смели?
Заварзин Полно! нам не время
С тобою рассуждать.
Заруцкий Твоя ли подпись?
Прокофий Нет, не моя.
Заварзин Твоя! я говорю!
Твоя, проклятый! Я тебе за сына!
Ржевский Заруцкий, бешеного удержи!
Чуп Да что вы, хлопцы?
Ржевский Ты без рук, Голицын,
Стыдись! убийцам выдаешь его!
Толстой! Потемкин! – стойте, душегубцы!
Заварзин Пошел, красавец! не мешай ты нам!
Ржевский Вступитесь, казаки, за воеводу!
Заварзин Прочь! прочь! – не хочешь? Сгинь же, как собака!
Закалывает Ржевского, потом вместе с Заруцким и сотником Хлопко-Ляпунова; Чуп хочет броситься на помощь погибающим, – его оттесняют.
Прокофий Брат, – брат Иван! погиб ты за меня!
Ржевский Нас смерть мирит с тобою, брат Прокофий!
Христе-спасителю! прими мой дух!
(Умирает.)
Прокофий Указ не мой, клянусь царем небесным,
Всесильный! милосердый! о! спаси
Россию и моих убийц помилуй!
(Умирает.)
Казаки с ужасом разбегаются.
Сцена 5
Близ дороги в Троицкую лавру. Две могилы.
Ваня
(один с заступом) Бедняжечка! Ее ли я забуду
В своих молитвах? Ты ее скорее,
Христе мой боже! прибери к себе!..
(Помолчав) Остановились под Коломной мы;
Зачем-то вышел Федя Ляпунов...
Глаз на глаз с нею я в избе остался,
И вот она подходит, в пояс мне,
Рыдая, поклонилась: «Муж блаженный!
Нельзя самой мне: прогневлю его;
Ты воротись: ему грозит опасность;
Храни, оберегай, спаси его!»
И рад бы был; да я старик бессильный,
И малоумен я в мирских делах.
«Дает бессильным силу бог всесильный,
Премудрый и младенцам ум дает».
Что было делать? воротился я,
Да поздно! – Уходили Ляпунова,
С ним вместе Ржевского, и я убийц
Насилу упросил тела мне выдать.
Пусть вместе спят! я вместе их зарыл!
Чудны же, батюшка, отец небесный!
Судьбы твои: Прокофья не любил
Ванюша Ржевский, а закрыл собой
И пал с ним вместе. – Я царю Василью
Усердным был холопом... Что же? я
Его врага Прокофья схоронил.
Бездомный я, юродивый бродяга;
Он был и мудр, и славен, и могущ,
И воевода, и правитель грозный,
И властвовал над Русскою землей;
А без меня истлел бы в чистом поле;
Да! псы бы растерзали труп его,
И птицы бы остатки расклевали.
1834
ИВАН КУПЕЦКИЙ СЫН
ПИСЬМО К К<ОНСТАНТИНУ> О<СИПОВИЧУ> С<АВИЧЕВСКОМУ> ВМЕСТО ПОСВЯЩЕНИЯ И ПРЕДИСЛОВИЯ
Не далеко время, когда мне придется расстаться с Вами, мой добрый К.О., и расстаться, вероятно, навсегда, до гробовой доски... Ужели в Вашей памяти воспоминание обо мне останется просто какою-то карикатурою, чем-то странным, причудливым, похожим несколько на те уродливые лица, какие рисует перед глазами нашими первосоние? – Вашим другом я не смею называть себя: для дружбы нужно равенство, ваше чистое, свежее сердце заслуживает в жизни встретить сердце столь же чистое и свежее. Но я желал бы Вам оставить какое-нибудь доказательство, что и я умею быть благодарным: и мне ли не быть Вам благодарным за те часы, в которые Вы, благородный юноша, являлись истинным ангелом-утешителем мне, преждевременному старику, измученному до судорог всеми возможными житейскими и сердечными терзаниями, терзаниями самыми изысканными и вместе самыми пошлыми и гадкими?
Естественно, что мне должна была придти мысль посвятить Вам сочинение, которое я кончил в то время, когда наслаждался слишком коротковременным знакомством с Вами, – сочинение, которого отдельные части, так сказать, в Ваших глазах всплывали из глубины души моей, при Вас приняли настоящий вид и образ.
Чувствую, что этот плод моего хворого воображения не достоин Вас. – С Вашим именем надлежало бы соединить нечто вроде Шиллерова Дон-Карлоса; нечто похожее по крайней мере на те из прежних моих собственных созданий, в которых еще виден набожный чтитель Серафима-Поэта, сотворшего этого Карлоса, Позу, Валленштейна, Теклу, Макса Пикколомини. – К несчастью, любезные сердцу моему памятники времени, для меня более отрадного, далеко предшествуют минуте, когда я Вас узнал и понял. Итак, примите то, что у меня теперь есть, – каково бы оно ни было. – А Ваше имя мне тут необходимо: пусть хоть оно служит для других доказательством, сколь и по сю пору мне дороги те чувства и убеждения, которых Вы для меня представитель, которых Вы для меня были прекрасным олицетворением.
Прости, – скажу, – тебя я видел,
И ты недаром мне сиял;
Не все я в небе ненавидел,
Не все я в мире презирал.
Дай-то бог, чтобы Вы и до дверей гроба не лишились утешительной веры в светлую сторону природы человеческой! – Но, если бы случилось, что Вы бы и поколебались, – и тогда:
Verachte nicht den Glauben dciner Jugend![217]
Однако, мой добрый К. О., я забываю, что это не просто письмо к Вам, что эти строки, быть может, прочтете не Вы одни, что они не одно посвящение, а вместе и предисловие.
Предисловие обыкновенно оправдание, посильное ограждение себя от обвинений, которые предчувствует дурная совесть автора. Тащиться ли и мне по этой давно изъезженной колее? – Если мой Купецкий Сын никуда не годен, его не спасут от заслуженного забвения ни самое превосходное предисловие, ни даже самые благосклонные отзывы критики. – Если же в нем есть самобытная жизнь, его не убьют никакие, ни даже самые едкие суждения. Вместо того чтобы оправдывать себя, не лучше ли самому исповедать свои ошибки и промахи? – К ним однако же не могу причислить главную идею: она, быть может, преувеличена, да что же мне делать, если она так, а не иначе поразила мое воображение, если принудила меня осуществить ее именно так, а не иначе? – В развитии, в подробностях скорее соглашусь признать недосмотры, например хоть в том, что Андана слишком скоро могла усомниться в Булате и слишком поздно уверилась в низости и скаредности своего почтенного сожителя. Правда, и тут я бы мог кое-что сказать в ее извинение; но еще раз: не желаю себя оправдывать. – Охотно признаюсь и в том, что в моем Imbroglio[218] много такого, без чего бы можно обойтись, например, Интермедии; что вдобавок и в самых составных его стихиях слишком много разнородного, и что они потому никак не произведут стройного, классического целого. Возможно ли в самом деле спаять в одно: сатиру и элегию, рассказ и драму, комедию и трагедию, лирическую поэзию и сказку, идеал и гротеск, смех и ужас, энтузиазм и житейскую прозу, и – ожидать от всего этого гармонии? – Далее, не спорю, что в самой прихоти, с которою я так часто переменял метры, есть что-то похожее на шарлатанство; и сам вижу (и это всего хуже), что в моей сказке-драме все, чего ни спросишь, да только почти нет драматического движения! – На моем месте, а другой, столь же смело и откровенно, быть может, сознался бы во всем этом: только, кажется, у редкого не следовало бы за тем с полдюжины но и однако, а тут неоспоримые доказательства, что он совершенно прав и что критики врут, если его бранят за такие salti mortali[219] и непростительные опущения. – Я воздержусь от всех подобных красноречивых доводов и выходок, которые ровно ни к чему не ведут. – К чему же, ради бога, печатаю этот хаос и чего же хорошего от него ожидаю? – На это, любезный К. О., предоставляю за меня отвечать тому из моих критиков, у которого на то достает ума-разума и доброй воли; а сомневаться, чтобы между русскими рецензентами мог найтись такой не близорукий и честный человек, значило бы нанесть смертельную обиду тому почтенному сословию, которое так беспристрастно, тонко и глубокомысленно оценило «Горе от ума» Грибоедова, «Полтаву» Пушкина, «Гротески» Гоголя и «Сердце и думку» Вельтмана.
ДЕЙСТВИЕ I
ЯВЛЕНИЕ 1
В доме Зулейки. Иван и Зулейка.
Иван Устал я... Бабушка, здорово!
У вас обедать не пора?
Зулейка Давно пора, и все готово;
Да где ты с самого утра...
Иван Таскался? – Видишь ли: вчера
Я сбыл последние товары,
Окончил все свои дела;
Когда ж проснулся, мне пришла
Охота посмотреть Бухары.
Зулейка Как? – ты в Бухаре год почти
Живешь, торгуешь и...
Иван Базары
В Бухаре видел, а найти
Промеж хлопот не мог досуга
Взглянуть на храмы, на дворцы
И прочее. Беда! – купцы
На вечеринках друг у друга
Привыкли спрашивать о том,
Что кто видал в краю чужом.
Итак, я побродил сегодня,
А завтра, бабушка, пущусь
(Была бы воля лишь господня!)
В дорогу на святую Русь.
Зулейка Что ж? ты не встретил ли, сердечный,
Каких диковинок у нас?
Иван Как их не встретить! я сейчас
С диковинки бесчеловечной:
Вот из царева кабака,
В оковах, как рука, нагого,
Несут богатыря лихого
Четыре дюжих мужика;
Других четыре со всей мочи
(Посмотришь и зажмуришь очи)
Раз в раз в четыре молотка
Разят его по груди белой
И приговаривают так:
«Скажи, Булат, наездник смелый!
Скажи: найдется ли дурак,
Чтоб выкупил из злой неволи
Тебя себе же на беду?»
Он? – словно и не слышит боли
И отвечает: «Подожду».
Зулейка Мерзавцы!
Иван Истинно безбожно!
Но вор же, верно, и Булат.
Зулейка Ты судишь очень осторожно!
Всегда, кто страждет, виноват.
А между прочим вот в чем дело:
Их на попойках, в кабаках
Лихой Булат держал в руках.
Бывало, только пикнут смело,
Как вскочит и как гаркнет: «Вон!» —
Так всех их и положит он.
Буянам больно надоело,
Кипят на витязя враждой;
Взять силой – не по силе бой;
За хитрость взяться положили:
Булата зазвали в кабак,
Употчивали, напоили, —
И богатырь попал впросак.
Сидят, идет у них беседа
Про то, про се, и вдруг соседа
Толкнул сосед: «Не ври же, брат,
Не согласится наш Булат!»
А витязь: «Всякое сомненье
В моем усердьи оскорбленье».
Тут третий тотчас подхватил:
«Булат – отец наш; это, други,
Не я ли вам сто раз твердил,
Но мы не требуем услуги,
Не утрудим могучих сил...»
Глупцу взбрела на ум нелепость;
Спьяна, как видно, вздумал хват:
«Что, братцы? – если бы Булат
На месяц нам отдался в крепость?»
– «Ххмм! – молвил богатырь, – и я
Желал бы очень знать, друзья:
Когда бы быть мне по несчастью
Случилося под вашей властью,
Что бы вы делали со мной?
Но месяц? – долго! а доколе
Не выкупят – я в вашей воле,
Вам отдаюся головой».
Иван Ну?
Зулейка Месяц пролетел и боле:
Никто не выкупил его;
А он, бывало, ничего
Не пощадит для избавленья
Того, кто терпит угнетенья!
Злодеям же его не лень:
Сидят в кружале каждый день
И пьют, выдумывая муки.
Конечно, отряхнуть бы руки, —
И цепи разорвал бы он;
Но слово для него – закон.
Иван Жаль!.. я... Да великонька плата,
Которой просят мужики
За выкуп храброго Булата:
Ведь сто рублей не пустяки.
Зулейка Не поскупись. Ты барышами,
Ты родовой казной богат;
Так будь по деньгам тороват:
То, что сегодня дашь руками,
То, чем пожертвуешь теперь,
Мой милый, завтра же, поверь,
К тебе воротится – мешками.
Иван Мешками? – Дело! посмотрю.
Зулейка Тут нечего смотреть, любезный;
А надобно богатырю
Скорей помочь.
Иван Пребесполезный
На белом свете человек
Подобный богатырь.
Зулейка Голубчик!
Конечно, богатырь не купчик:
Его учи хоть целый век,
Копить не выучишь. – Когда же
Нагрянет вдруг не в добрый час
Толпа разбойников на вас...






