Текст книги "Поэмы. Драмы"

Автор книги: Вильгельм Кюхельбекер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 33 страниц)

(вполголоса) Его терзают угрызенья,

Сосет, грызет его бессмертная змея:

Безмолвно наслажуся я

Бесов достойным зрелищем мученья.

И повлеку его потом на преступленья,

Как глупого тельца на бойню под обух, —

На подвиги, от коих взор и слух,

Содрогшись, помертвеют:

Пред ними прежние, как тени, побледнеют,

Неискупимы будут и весь ад

Вольют в его раздавленную душу;

И перережу всякий путь назад

И клятву вечную на падшего обрушу!

(Выступает вперед.) Грядущей смерти внемлю я шагам:

Сюда, сюда, к сим близится стенам!

И жертва новая уже готова,

Увенчана – и нож уже остер,

И вскоре, вскоре загорит костер!

(Громко) Письмо к вам от какого-то Веснова.

Ижорский Подай.

(Читает письмо.) В выздоровлении моем

Приемлет непритворное участье...

Он здесь в имении своем...

«Для молодого человека счастье

Знакомство с вами». Моему уму

Дивится, знаньям... Просит позволенья

Ко мне приехать...

Шишимора И ему

Позволишь, без сомненья?

Ижорский Зверь ненасытный, и его

Пожрать ты хочешь?

Шишимора Я? кого?

Помилуй! мне какое дело? что ты?

С людьми же у тебя, не у меня расчеты:

Не сделали мне люди ничего.

Ижорский С тобою спорить нет охоты:

Ты знаешь силу перстня моего?

Он дорог мне. Напрасно брови

Насмешливо сближаешь: крови

Веснова, вот тебе рука моя,

Ты не напьешься: да! спасу Веснова я.

И глупый ли, смешной ли,

Какой бы ни был я, мне все равно;

Отказ на просьбу, – решено:

Он не погибнет!

(Уходит.)

Шишимора

(уходя за ним) Ой ли?

ЯВЛЕНИЕ 5

Открытое место в лесу близ большой дороги. Глубокая осень.

Шишимора Где ты, заяц? заяц, где ты?

Что нейдешь ты, трус косой?

Заяц Дуб, береза, вяз раздеты

Лиходейкою-зимой:

Сад и поле стали пусты,

Льдом покрылася река,

Позабыт кочан капусты

В огороде мужика.

Тот кочан и бел и сладок;

Зайчик на капусту падок:

По просторным по лугам,

По веселым по холмам,

Вдоль забора, по оврагу

Трус поднялся в огород.

Да! и зайцу даст отвагу

Холод, голод и нужда.

Звал ты: трус бежит сюда,

Прибежал и ждет, что скажешь?

Ждет, что заюшке прикажешь?

Шишимора С горки прыг, на горку скок,

В лес беги ты на восток:

Раздается рог ловецкий,

Псы подняли лай и вой;

Мчится всадник молодецкий,

Ворон конь его лихой...

Ты яви свою отвагу:

Перережь дорогу псам;

По просторным по лугам,

По веселым по холмам,

Вдоль забора, по оврагу

Примани ловца сюда.

Нет, не трусь, русак проворный:

Не тебе грозит беда, —

Шею сломит он, задорный.

Заяц Как? не верю я ушам:

Мне явить свою отвагу?

Мне манить сюда ватагу

Злых собак, ловцов лихих?

Пуще смерти трушу их.

Шишимора Ну, пошел же! или духу

Я придам тебе, косой!

Заяц Тотчас, благодетель мой!

Но утешь мою старуху,

Коли зло случится мне;

Ох! недаром и во сне

Был я позван к людям в гости:

«Велика, – я думал, – честь!»

Уж сегодня не унесть

Вас мне, бедненькие кости!

(Убегает заяц.)

Шишимора

(один) Так, оправдается примета стариков:

«Беда, когда русак перебежит дорогу!»

Наедешь на нежданную тревогу,

Ижорский; бойся русаков!

И выручит тебя Веснов,

И будет предан неминучей доле,

И в дом его ты примешь поневоле.

Но слышу голоса воров:

Подобно вою стаи гладной

Неистовых волков,

Несется песня шайки кровожадной.

Скрывается. Является атаман с тремя разбойниками.

Разбойники

(поют) Не батюшка напутствовал,

Снабжала же не матушка

Удалых нас, молодчиков,

В дорогу ту, дороженьку,

В дремучий бор, в ночь темную.

Напутствовал царев кабак,

Снабжала же головушка,

Головушка разгульная,

Разгульная да буйная;

И нам дала подарочки:

А первый был подарочек

Товарищ наш, булатный нож;

Второй-то был подарочек

Кистень с ремнем, товарищ тож;

Ружье, ружье немецкое

Был третий нам подарочек!

Атаман Пожалуй, вы пеньем накликнете врага:

Молчать! Мне слышатся рога.

Приляг на землю, Костя:

Не к нам ли черт несет какого гостя?

Что?

1-й разбойник

(прилег к земле) Конский топот.

Атаман Близко?

1-й разбойник Да.

Атаман Взберись на елку, Фомка-борода.

2-й разбойник взбирается на дерево. Не видишь ли чего?

2-й разбойник Мне видится охотник.

Атаман Один?

2-й разбойник Один.

Атаман Здесь стой, Андрюшка-плотник,

Ты, Костя, здесь, а мы с Фомой,

Мы станем вот за этою сосной.

3-й разбойник По нас ли, полно, драка?

Эй, не попасть бы нам в беду, Космач!

Атаман Один! – Ты слышишь ли, измоченный калач?

Чего ж боишься?

1-й разбойник Чу! залаяла собака.

2-й разбойник Бежит русак.

Атаман К ружью! дружнее! стой!

Является Ижорский верхом; его окружают; несколько выстрелов.

Ижорский

(кричит) Злодеи! режут!

Атаман Точно так.

Ижорский Разбой!

Еще несколько выстрелов; Ижорский падает с лошади. Вдруг прибегают Веснов и Лидия, одетая казачком. Веснов убивает атамана; разбойники разбегаются. Лидия между тем бросилась к Ижорскому и поддерживает ему голову. Занавесь опускается.

ДЕЙСТВИЕ III

Кикимора

(по поднятии занавеса) Вы мне скажите, вы, чувствительные дамы,

Охотницы до страхов и чудес,

Что может быть милее нашей драмы?

В ней все, чего ни спросишь: темный лес,

Безумье, и любовь, и нежности, и бес,

И наконец, о радость! и разбойник.

Мы подождем: быть может, и покойник

Еще появится, какой-нибудь Вампир,

Таинственный, ужасный, бледнолицый:

Вот тут-то будет пир!

Вот тут-то все заохают девицы!

Вы поняли, любезные друзья

(По крайней мере так надеюсь я),

Что в глушь, где приняли в кровавые объятья

Ижорского Космач и братья,

С большой дороги близко; а Веснов,

Скакавший по делам на тройке рысаков

В Орел, услышал выстрелы воров:

Он оттого-то так явился кстати

И спас Ижорского. Ижорский ранен, – вот,

Исполнены любви, старанья и забот,

Веснов и Ваня от его кровати

Не смеют отойти. Но вскоре, здрав и бодр,

Покинул Лев Петрович одр,

И вскоре снова

Веселье дикое в стенах Сладкова:

Вино и карты, песни, крик и шум;

Он вновь средь жертв своих приветлив и угрюм,

И шепчет, кажется: «Всем гибель вам готова!»

Тогда смутилася душа Веснова;

Тогда тяжелой тучей облекло

Его унылое чело;

Он не сказал Ижорскому ни слова,

Но часто на него подъятый долгий взор

Могущий выражал укор.

А каковы подчас бывают стрелы взора

И как их трудно перенесть,

Из следующего на сцене разговора

Вы можете расчесть.

Занавес поднимается; Кикимора уходит.

ЯВЛЕНИЕ 1

Кабинет Ижорского в Сладкове; Ижорский и Шишимора.

Ижорский Он осуждать меня дерзает:

Его молчанье хуже, чем слова.

Какие ж надо мной даны ему права?

Что этот мальчик вображает?

Спас жизнь мне! – Но, во-первых, я

Не знаю, стоит ли того и жизнь моя,

Чтоб ею дорожить; а во-вторых, и всякий

Не трус, из самолюбья одного,

На месте Дон-Кишота моего

Не отказался бы от драки.

За что же тут благодарить?

Какое сделал он неслыханное дело?

И дерзости его мне почему сносить?

Я докажу свое мальчишке превосходство!

Шишимора

(смотревший на Ижорского исподлобья, как будто пораженный нечаянною мыслию) Какое сходство!

Ижорский Чье? с кем?

Шишимора С княжной.

Ижорский Да, на княжну похож

Ванюша, казачок Веснова. – Дале что ж?

Шишимора Ты мыслями себя пустыми не тревожь,

Но сходство велико. К тому ж, такая нежность,

Почтительность у барина к нему!

А у него какая-то небрежность,

Когда что господину своему

Подаст, когда поднимет что?.. и даже:

Раз в разговоре казачок

Карманный уронил платок;

Веснов хотел поднять; я был на страже,

Вошел – и, будто пойманные в краже,

Слуга и барин вздрогли.

Ижорский Точно так!

Но мы исследуем, узнаем, что и как...

И, если я обманут, —

Надеюсь, уж вперед обманывать не станут!

(Смотрит в окно.) Смотри: какой же ряд саней

К нам валит! как на сахар мухи,

Ко мне летят они: клянусь, должны быть глухи

И слепы все, без глаз и без ушей!

Шишимора Пусть их! – иди, встречай любезнейших гостей.

Уходят оба.

ЯВЛЕНИЕ 2

Другая комната в Сладкове; Веснов и Лидия.

Веснов Нет, Ваня, нет! с меня довольно:

Здесь доле не останусь я.

Лидия Ах, понимаю вас, и мне смотреть так больно.

Веснов Растерзана душа моя:

Как! он ли, кто умом и пламенным и смелым,

Избытком чувств, избытком сил

Меня потряс, мне душу поразил?

Его ль своим летам незрелым

Избрал я в образец?

Я на него ль взирал, исполнен удивленья,

И думал: «Наконец

Тебя нашел я, доблестный боец,

Исшедший с честью из сраженья

С огромной ратницей-судьбой!»

Воскресли для меня в его лице те мужи,

Прелестной греческой священной старины

Могущие и дивные сыны,

На коих среди битв и рока и оружий

Взирали юноши и вместе с жизнью кровь

За их высокую любовь

Из ста смертельных ран с улыбкой изливали.

Отныне ж для меня великих имена —

Пустые буквы лишь на суетной скрижали:

Очнулся я от сладостного сна;

Пал идол мой и все, с ним все кумиры пали!

Когда еще, как радостный маяк,

Он освещал моей грядущей жизни мрак, —

Блажен его любовью,

Своею лучшей и чистейшей кровью

Я за его любовь бы заплатил:

Безумец, за него, и дерзостный и гордый,

Я мир неизмеримых сил

Предполагал в неколебимо твердой

Его душе, достойной всяких жертв...

Вдруг ослеплен затменьем дикой страсти,

Он для меня, он для всего стал мертв.

Но даже и тогда все оной темной власти

Хотел я приписать, которая мужей,

Над чернью вознесенных,

Колеблет во сто крат сильней,

Чем стадо смирное обыкновенных,

К порывам пламенным не созданных людей.

Теперь же – высказать устам моим не в силу —

Теперь же всех надежд, всех снов моих могилу

Я вижу: горе мне! – мой полубог злодей!

Лидия Нет, не его вини в ужасном превращеньи,

Одну меня; так, я всему виной!

Ко мне он бросился с пылающей душой,

А я, холодная! он был осмеян мной!

И вот враждует всем в злосчастном заблужденьи

За преступление одной.

Но докажи ему, что дружба есть святая,

Что бескорыстная любовь

Не призрак, не мечта – и узришь: будет вновь,

Чем был он для тебя; и, землю освещая,

Вы вместе, две прекрасные звезды,

Взойдете выше горя и беды,

Взнесетесь выше всех искусов и прельщений,

И человечества восторга полный гений

В нем Кастора и Поллукса в тебе

Благословит. Тогда – так! вашей я судьбе

Возрадуюсь тогда и примирюсь с собою:

Быть может, свой обман тогда прощу себе.

Веснов О Лидия! что ты творишь со мною?

Как надо мною ты, волшебница, сильна!

Входят Ижорский и Шишимора и останавливаются в дверях, не замечаемые Бесковым и Лидиею. У ног твоих клянусь:

(бросается на колени) тебе посвящена

Отныне жизнь моя; твоим орудьем буду:

Тебе последую во всем, повсюду...

Ижорский

(выступая вперед) Наш Грандисон каков!

Что это значит, господин Веснов?

Что это, госпожа Веснова, —

Или как вас прикажете назвать?

Веснов

(вскочив) Ижорский, вас прошу – ни слова!

Ижорский Не вы ль меня заставите молчать?

Уж это чересчур забавно!

И на сей раз

Ослушаться осмелюсь вас...

Да! жизнь свою ты начинаешь славно,

Ты, на груди моей согретая змея!

Но к сердцу своему тебя приблизил я,

А ты – ведь человек, и было б очень чудно,

Когда бы на досуге, в тишине

Ты не придумал, как расторгнуть сердце мне!

Веснов Пред вами оправдаться мне не трудно.

Ижорский О, верю! что же трудно для тебя?

Ты мальчик хоть куда красноречивый;

Но не оправдывай себя:

Не так ли? я Dandin рогатый и счастливый!

За вкус свой похвалить позвольте вас, княжна,

За состраданье к малолетным; впрочем,

Над вашей хитростью немного похохочем:

Уж слишком романтически она

Придумана, уж слишком мудрена!

Ее и в глупой не допустят сказке.

Бежать от жениха к любовнику – и в маске,

В чехмене казачка... положим, но опять

Явиться для чего, и это как понять?

Веснов Ижорский, на меня вы желчь свою излейте:

От вас я все решился перенесть.

Но если дорога вам честь,

Княжну вы оскорблять не смейте!

Ижорский Мне, мне грозишь, обманщик подлый, ты?

Нет, ярости своей не удержу я доле!

Рука ли у меня отпала? я ль в неволе?

Или, объятый мраком слепоты,

Я к сердцу твоему не обрету дороги?

Знай: льва ты уязвил среди его берлоги:

Умри!

(Бросается с кинжалом на Веснова.)

Лидия Веснов! Ижорский!

(Хочет защитить собою Веснова.)

Шишимора

(удерживает ее) Стой!

Судьбы не отвратишь: година роковая!

Ижорский закалывает Веснова.

Веснов Все кончено: я расстаюсь с тобой!

Сказать могу же ныне, умирая:

Тебя любил я чистою душой.

Ты от меня желала тяжкой жертвы.

Но жертву я принес: таил свою любовь.

Служил твоей любви к другому... Стынет кровь;

Темно... вас примирю ль по крайней мере мертвый?

Ижорский, да! тебя я предпочел себе;

Хотел, – но не угодно то судьбе...

Язык отяжелел; какая тьма густая!

Спасайся...

(Умирает.)

Лидия лишается чувств.

Ижорский Что сказал он, демон? издыхая,

Он что сказал? «Тебя я предпочел себе»?

Что это? что?

Шишимора Вот время ты нашел

Расспрашивать! не торопись: узнаешь!

Но буде ты теперь попасться не желаешь,

Хорош его последний был совет:

Людей еще покуда нет,

Спасайся! – Ведал я, что будет твой припадок

Не слаб, и вот к крыльцу велел подвесть лошадок

На всякий случай... Что стоишь ты? смотришь что?

Да, точно так! ее возьмем с собою:

Не скоро вас увидит кто,

Обоих вас плащом своим прикрою.

(Выносит Лидию и насильно выводит Ижорского.)

ЯВЛЕНИЕ 3

Степь. Ижорский, Шишимора, Лидия спит.

Ижорский Моим беспамятством воспользовался ты:

Ее с собою взял; на что нам это бремя?

Шишимора Вы, люди, странное, смешное, право, племя:

Что час – меняете желанья и мечты.

Ушла – и ты бесился; ныне

Одна, в твоих руках, без помощи, в пустыне, —

Я думал, ты меня похвалишь, скажешь: хват!

Не тут-то было, нет! все я же виноват.

Ижорский Злой дух, довольно преступлений:

Их новыми умножить не хочу.

Шишимора Ты только лезешь на ступень с ступени,

Но вот взберись совсем на каланчу —

Увидишь сам...

Ижорский Ужасный искуситель!

Чего еще желаешь? я губитель,

Убийца подлый я:

Не в поединке, в битве равной,

Противника сразила месть моя, —

Нет, в безоружного вонзил я нож бесславный!

Шишимора Ха! ха! ха! ха! ты шут забавный!

Тебе прискорбно то,

Что ты не в силу ваших правил,

«Как убивать людей», убил Веснова, что

Тебя я от хлопот избавил,

«Зачем при этом не был де никто

Из забияк задорных,

Отставленных за буйство, в фраках черных,

В усах, в венгерках, длинных, словно шест,

Сухих?..» Но описанье надоест;

И сами скуку и тоску наводят;

Их знаешь: в шулерах друзей себе находят;

Чтобы попить, поесть,

Так называемая честь

Для них единственное средство;

Два пистолета герб их и наследство;

Двух молодых глупцов их дело свесть,

Заряд поверить,

Шаги отмерить

И выстрела дождаться; а потом

Подробно, с расстановкой, за столом

Рассказывать, как все происходило,

Как благородно, мило,

И следуя всем правилам, дурак

Другого дурака отправил в вечный мрак.

Благодарить меня ты должен бы, чудак,

Что ты извел врага без дальных объяснений,

Без этих скучных всех приготовлений,

Переговоров, писем, посещений

Вышереченных забияк,

Которые тебе враньем бы надоели,

Тебя бы волокли к тому же, к той же цели,

Да только целые недели!

Ижорский Что с нею делать мне? – Так, я неколебим;

Так, знаю: все они повапленные гробы,

Все преисполнены предательства и злобы,

И никогда ни в чем уж не поверю им...

Но, признаюсь, пустые уверенья,

Что из любви ко мне, для моего спасенья

Переоделась, что Веснов,

Собою жертвуя, ей помогал, не боле...

(Такие басни для одних глупцов...)

Но, признаюсь, меня смущают поневоле;

А чаще бесят, – лоб у ней каков?

Чтоб я вдался в обман, надежды не теряет!

Я? сумасшедшим ли она меня считает?

К тому же эти слезы. – Сверх того

И для побега моего

Она тяжелая помеха...

Чему смеешься ты? мне, право! не до смеха.

Шишимора Как не смеяться тут? ты чудный человек:

А разве мало рек,

В которые ее ты мог давным-давно бы?..

Ты ж знаешь: «Все они повапленные гробы,

Все преисполнены предательства и злобы», —

Так что же и жалеть? Или, когда в тебе

Уж нет довольно мужества и силы,

Чтоб самому раскрыть ей дверь могилы,

Так предоставь ее судьбе,

Брось Ариадну здесь – и будешь ты Фезеем!

Ижорский Мне ль совершенным быть злодеем?

Шишимора Быть совершенным, брат, довольно мудрено,

И потому-то, знай, оно

Всегда, во всем почтения достойно.

Ижорский

(глядя на Лидию) Как спит она и сладко и спокойно!

Шишимора Тем лучше для нее и даже и для нас!

Пока еще не отворила глаз,

Пойдем, прими совет полезный,

Пойдем – и разом с плеч долой.

Ижорский медлит. А то, тебе сказать я должен, друг любезный,

Ты молодец с горячей головой;

Мне не предвидеть всякого мгновенья:

Еще, быть может, собственной рукой...

Оно б и ничего: но скучны поученья,

Упреки скучны мне, которым всякий раз

Внимаю вследствие твоих проказ,

Так лучше удались от преткновенья;

Мне дорог до того покой,

Что даже я забыл бесов обыкновенья:

Тебя не искушаю, мой герой, —

Напротив, предваряю преступленья.

Ижорский поспешно уходит. Идет, бежит... постой!

Подействовало! – нужно ж было,

Их было разлучить пора;

Она опасна нам: уж начал он уныло

Смотреть, вздыхать. – Нет! тут не вышло бы добра,

И эти самые всегдашние нападки

На человечество, на мир и на нее...

Да! подтверждают мнение мое,

Что правила его уж очень стали шатки,

Что голос сердца криком заглушить

Едва уж может он... пора его сгубить!

Тебя я, безнадежность, призываю,

Отчаянье, тебя зову!

Тебе его, как жертву, посвящаю:

Созрел – и богоборную главу

Пусть сокрушит в неистовстве о камень!

Схвати безумца, смерть души! схвати

Преступника железными когтьми

И сринь его в неугасимый пламень!

(Уходит.)

Солнце садится; при последних его лучах начинается тихая торжественная музыка; является Титания и становится в головах Лидии.

Титания Пронеслися испытанья;

Стану и расширю длань я,

И страдалицу младую

Сном чудесным, мирным сном

Непробудным очарую.

(Ведет рукой) Розы, вспыхните кругом!

Кусты роз распускаются вокруг Лидии. Вы, древа, к ее защите

Ветви темные прострите!

Дерева поднимаются из-под земли и осеняют Лидию. Ты запой в ночи ветвей,

Сладкогласный соловей!

Слышно пенье соловья. Мимо прожурчи, ручей!

Является ручей. Пусть твой тихий, тихий шепот,

Заглушая стон и ропот,

Унесет с собою вдаль

Девы слезы и печаль!

Темнеет; музыка. Пир готов благоуханий,

Звуков пир и пир мечтаний:

Да почиет, возлетая,

В вечном сне в жилище рая,

Да почиет здесь, доколе

Ангел не слетит оттоле!

Ангел тот путеводитель

Вознесет ее в обитель,

Где без примеси блаженство,

Вечный свет и совершенство!

Стало совсем темно; Титания пропадает в мраке; музыка продолжается все тише и тише; восходит луна и озаряет спящую Лидию.

ЯВЛЕНИЕ 4

Взморье, утесы; полночь. Бука на свиснувшей над водой скале.

Бука Расширь сотканные из молний крила,

Одень в пожары темную лазурь,

Дохни, задуй полночные светила,

Взволнуй пучину неба, демон бурь!

Демон воздуха

(в высоте) Разыграюсь под шатром

Беспредельного эфира;

Вихрем гряну, брошу гром, —

Вздрогнут основанья мира.

Начинается гроза и буря.

Бука Реви, реви, властитель вод шумящих,

Против твердыни черных, диких скал

На приступ устремляй за валом вал!

В унылом гуле гласов их стенящих

Пусть слышится последний, смертный стон.

Пусть в искрах моря взгляд последний блещет,

И пусть убийца узрит и встрепещет,

И с ужаса пусть обезумит он!

Демон моря

(вздымаясь из волн) На приступ, на приступ! бегите, валы;

Главы воздымайте огромные, белые;

Дружнее, вперед, мои ратники смелые!

Подройте подножье кремнистой скалы.

Начинается волнение.

Бука О царь подземной тьмы! и ты внемли:

Схвати, подвинь столпы безмолвной бездны;

Пусть с треском лопнет скорлупа земли,

Пусть в мрак могильный свет проникнет звездный,

И пусть суда проникнет грозный свет

С ним вместе в мрак дрожащего злодея,

Пусть он воскликнет: «Мне спасенья нет!» —

И в бездну прянет, цепенея.

Демон земли

(высовывая огромную голову из пропасти) С роковых твоих слов

Среди тьмы я проснулся;

И едва я коснулся

Адамантных столпов,

Весь мой дом пошатнулся;

И ногой едва топнул,

Рухлый хрящ земли лопнул.

(Погружается.)

Земля трясется.

Бука

(смотрит вдаль) Он! он идет, самим собой гонимый,

И черный ангел с ним; и в чашу ад

Уж налил свой огонь неугасимый:

Его нам предал рок неумолимый;

Испьет преступник неисцельный яд.

Исчезает Бука; на противоположный утес выходят Ижорский и Шишимора.

Ижорский Природа в судоржном припадке:

По черной тверди мчится гром;

Кивнул седой утес челом;

Земля трясется в лихорадке.

Но жажду слышать треск и шум:

Пусть шум и треск и завыванья

Поглотят чувств моих и дум

Неукротимые взыванья!

Нет! не вопий, Веснова кровь!

Нет! не воздвигнется мой волос:

Напрасно к небу вновь и вновь

Возносишь мстительный свой голос.

Меня ль лишишь ума и сил?

Тебя ль услышит бог-каратель?

Я сердце черное пронзил;

Да! – мерзостный погиб предатель.

Была ужасна жизнь моя:

Сначала жертва, – тут губитель...

Но пусть! – Не содрогаюсь: я

Был правой казни совершитель.

Так смолкни ж, лютая тоска!

Молчи, затихни, – заклинаю!

Или не слышишь, что вещаю?

Изменнику моя рука,

Злодею должное воздала,

Врагу воздал я мздой кинжала!

Засните ж, спите! но – увы! —

Вы не умолкнете вовеки,

Вовеки не умрете вы,

Безумной совести упреки!

Не я ль покинул и ее

В бесплодной, горестной пустыне?

Быть может, уж погибла ныне,

Скончала в муках бытие;

И члены сладостного тела —

Вотще щедрота неба их

В красу роскошную одела —

Истлеют средь песков сухих.

Или же будет им гробница

Зовущая своих детей

Голодным воем из степей

На брашно страшное волчица!

Прочь, прочь, призраки! прочь, позор,

Раздравший сердце, тьмящий душу!

Прочь! – Суетные сны разрушу, —

Их свеет мой отважный взор.

Ты свет зажги мне в тьме сомнений,

Ты днесь мне истину скажи,

Ты, мрачный раб мой, демон лжи,

Ты, древний хульник, черный гений!

Тебе я силою кольца

И властью, взятой над тобою,

И страшным именем творца

Повелеваю: предо мною

Мои все тайны обнажи;

Мне ныне истину скажи:

Я грозный ли, но правый мститель?

Или неистовый губитель?

Вещай, поведай, демон лжи!

Шишимора Глаголом той трубы стенящей,

Которая в конце веков

Воздвигнет трупы из гробов,

Глаголом казни вечно мстящей

Вещать тебе подъемлюсь я:

Ничтожный смертный, торжествую!

Так, молвлю правду роковую —

И вмиг умрет душа твоя;

Заклятием твоим плененный,

Я, благости лютейший враг,

Я молвлю: «Он, тобой сраженный,

Он верен был, и чист, и благ!»

Кругом его души ходил я,

Высматривал, как жадный зверь,

Но – ярости моей поверь —

В душе его не находил я,

Не находил, за что бы мог

Схватить его, потрясть и сдвинуть

И в бездну за тобою сринуть.

Разрушил дивный ты чертог,

Ты храм сломил, злодей кровавый,

Где дух жил, созданный для славы,

Для утешения земли.

Терзайся, рвися и внемли:

Как некогда Алкид могущий,

Младенец, змея задушил,

Так точно он, Алкид грядущий,

Исполнен благородных сил,

Свое же сердце победил;

Души желанье, страсть живую,

Расцветших, первых чувств восторг

Он, раздирая грудь младую,

Для друга, для тебя исторг;

Тебя, слепец великодушный,

Приносом счастья своего

Спасти хотел; но ты, послушный

Злоречью сердца твоего,

Ты, алчный тигр, пожрал его.

Клянусь твоею слепотою,

Клянусь бездонной, вечной тьмою,

Грядущим жребием твоим,

Клянусь презрением моим

И яростной к тебе враждою,

Клянусь, клянусь, клянуся им,

Кого назвать я не дерзаю,

Клянуся: истину вещаю.

Терзайся, рвися и внемли!

Людей безумны, слепы чувства,

Смешны восторги чад земли;

Но без притворства, без искусства,

Забыв и мир весь и себя,

Любила Лидия тебя.

А ты – свирепый огнь Эрева

Твоя бунтующая кровь;

Нет! ты не веруешь в любовь;

Ты сын проклятия и гнева:

Смрад из души твоей возник,

Из гроба чувств твоих гниющих, —

И мглой зловоний, смерть несущих,

Прекрасный осквернился лик.

Ее, безжалостный и хладный,

Ты растерзал, как волк не гладный,

Но жаждущий убийств одних,

И бросил средь степей глухих.

Клянусь твоею слепотою,

Клянусь бездонной, вечной тьмою,

Грядущим жребием твоим,

Клянусь презрением моим

И яростной к тебе враждою,

Клянусь, клянусь, клянуся им,

Кого назвать я не дерзаю,

Клянуся: истину вещаю!

Терзайся, рвися и внемли!

Ты призван был в светило миру,

Был создан солью быть земли,

Но сам раздрал свою порфиру,

С главы венец свой сорвал сам,

Державу сокрушил златую

И бросил часть свою святую

На оскверненье, в яству псам.

Ты волю буйным дал мечтам,

Межу ты сдвигнул роковую

И так в строптивом сердце рек:

«Да будет богом человек!»

Но человека человеком

Везде, всегда ты обретал;

Тогда неистовым упреком

На сына праха ты восстал

И бесом смертного назвал.

Но я твоею слепотою,

Но я бездонной, вечной тьмою,

Грядущим жребием твоим,

Но я презрением моим

И вечною к тебе враждою

Клянусь, но я клянуся им,

Кого назвать я не дерзаю,

Тебе клянуся и вещаю:

Не беспорочный сын небес,

Могущий, чистый, совершенный,

Не сын же бездны – нет! не бес,

Земного мира гость мгновенный,

И се – неисцелимый яд

В твою раздавленную душу

Волью – и с хохотом обрушу,

Безумец, на тебя весь ад!

Ты червь презренный, подлый гад,

Своею дерзостью надменной

Ты стал в посмешище бесов

И в мерзость области священной

Блаженных, радостных духов!

После третьего «терзайся, рвися и внемли» Шишимора начинает превращаться в огромное, ужасное чудовище; при последнем стихе он возрос до того, что головой заслонил выглянувшую между тем из-за туч луну, а голос заглушил громы. Ижорский без чувств падает под скалу, являются Бука и Кикимора, также росту исполинского.

Кикимора

(смотрит вниз) Лежит без жизни под скалою, —

Он жизнь в отчаяньи скончал,

Клеврет, смиряюсь пред тобою,

Я пред тобою слаб и мал.

Бука Так, он без жизни под скалою, —

Доволен, демон, я тобою;

Ты, спутав сетию греха,

Сгубил безумца.

Шишимора Ха! ха! ха!

Гул повторяет хохот бесов; громы гремят; вдруг необычайный блеск, перун падает перед бесами и им предстоит добрый дух.

Добрый дух Ты торжествуешь, племя ада;

Но бог преложит смех твой в стон:

Не любит так родитель чада,

Как человека любит он.

Святой руки своей созданье

Вам даст ли он на поруганье?

Он? он и червя слышит глас,

Судьбину и былинки мерит;

Кто ж смеет молвить, кто ж поверит,

Чтоб сотворил благий для вас

Того, кому моря и сушу,

Огонь и воздух покорил,

Того, в кого живую душу —

Свое подобие вложил?

Кикимора Не веришь? пусть! нужды нам мало;

Да лишь бы дело было так.

Взгляни: дыханья в нем не стало,

Его сковал могильный мрак.

Он был при жизни нашей жертвой, —

У нас отнимется ли мертвый?

Добрый дух Да будет же, безумцы, вам

Пред небом и пред бездной срам!

Страдалец, вами возведенный

На темя дерзновенных скал,

Всех чувств от ужаса лишенный,

Не сам с них бросился, а пал;

И ныне вам я возвещаю:

Он сокрушен, но зрите, жив, —

Раскаянье не путь ли к раю?

Господь и свят и справедлив.

Бука Раскаянье? Оно ли в силах

Судьбой разорванную нить

Связать и спящие в могилах

Погибших трупы воскресить?

Добрый дух Блажен невинно убиенный:

Земли он не желает вновь;

Он там, где свет неизреченный,

Где неисчерпная любовь.

За душу ж скорбного убийцы,

Дрожащего полночной тьмы,

Бегущего лучей денницы,

Господню благость молим мы,

И се господь ему страданья

И долгий посылает век,

И се в горниле испытанья

Спасется грешный человек.

Шишимора Нет! нет! я своего стяжанья,

Поверь, не выпущу из рук:

Ударю, плоть его разрушу

И с смехом стонущую душу

В ад увлеку, в жилище мук.

(Хочет броситься на Ижорского.)

Добрый дух Стой, враг! во имя пресвятого

Тебе повелеваю: стой!

Отныне средь песка морского

Вздымайся черною скалой!

Шишимора превращается в утес. Вы зрите ль, вы, его клевреты,

Что ваша буйная борьба,

Что ваши гордые наветы?

Вас да страшит его судьба!

Бука и Кикимора обращаются в бегство. Бежите, полные боязни:

Но вас достигнут громы казни.

Между тем буря прошла; солнце восходит. Добрый дух исчезает, сливаясь с его лучами. Занавесь опускается.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

Ижорский.

Барба-Яни (Граф Капо д'Истрия).

Никита Боцарис Туркофаг.

Триланэ (Trelawney).

Зосима, старый паликар дружины Никиты.

Еще несколько паликаров.

Омар, Сеид – турки

Старик рыбак, его невестка, его внук – русские.

Мещанин, Крестьянин, Две деревенские девушки, Слепые гуслисты, Два мальчика – русские

Кикимора.

Журналист.

Поэт.

Тени Лидии и Веснова.

Голоса с востока и запада.

Русские крестьяне, воины греческие и турецкие.

Первое действие в Новороссийском крае; остальные два, кроме интермедий, в Греции и Турции.

ДЕЙСТВИЕ I

ЯВЛЕНИЕ 1

Утро. Взморье; на берегу черные крутые утесы; поверхность воды гладка и спокойна; солнце сияет ослепительным сиянием. Лодка с двумя рыбаками, дедом и внуком. Ижорский лежит в обмороке у подножия выдавшейся вперед скалы.

ПЕСНЯ РЫБАКОВ

Старик Смолкли бури,

Грома нет:

Свод лазури

В блеск одет;

Без завесы

Солнца щит;

Луч утесы

Золотит.

Мальчик Весла машут,

Бьют и пашут

Ниву волн;

Хлябь белеет,

Тенью реет

Легкий челн.

Мальчик Ну, дедушка, наслал же непогоду

Господь сегодня ночью!

Старик Говори!

Я стар, а не слыхал такой, поверь мне, сроду.

Да только ты что? – До зари,

Как ни стонали воздух, море, суша,

Как ни гремел по бурной тверди гром,

Ты спал и – богатырским сном.

Мы дивовалися тебе, Петруша,

Тебе завидовали все:

Не просыпался ты ни разу...

А вот и ты по нашему рассказу

Рассказываешь о грозе!

Мальчик С тобою, дедушка, поспорю:

Я слышал все, хотя и спал,

Я слышал, как за валом вал

Катился и ревел по воющему морю,

Как гром бесперерывно рокотал;

Я слышал бой стихий, их вопль и треск и грохот,

И вместе чей-то хохот,

Зловещий чей-то свист...

Старик Да что с тобой? дрожишь ты и теперь, как лист.

Мальчик Взгляни, взгляни же: голову вздымая

До облаков, скала крутая,

Как уголь, черная...

Старик Пускай себе крута,

В ней что же страшного?

Мальчик Ее уста,

Ее бездонный зев! – Из этих уст сегодня

Хуленья изрыгала преисподня.

Старик Ты спал, а бредишь, брат, и после сна.

Мальчик А эти два горящие пятна...

Ведь были ж двух ужасных глаз зрачками

И, как колеса, быстрыми кругами

Вращались, словно у совы.

Старик Послушай: выкинь вздор из головы,

Перекрестись, да за работу!

Вот утро! хоть в кого вселит охоту

К работе и трудам! – Обоих нас одеть,

Обуть и накормить, Петруша, – сколько можем,

Мы твоему отцу поможем.

Зевать не станем, – а что рыбы в сеть

Понабежит довольно: после грома

Всегда бывает так; знать, и она

Ожившей силой воздуха влекома

С родного тинистого дна.

Греби дружнее!

Мальчик Дедушка!

Старик Ну что же?

Опять какой-нибудь утес

Вдруг для тебя преобразился в нос

Морского чуда?

Мальчик Господи мой боже!

Там мертвый на песку лежит.

Старик Не мудрено: или грозой убит,

Или утопленник, изброшенный волнами.

Да где же?

Мальчик Прямо перед нами.

Старик Причаливай.

Пристают. Он, может быть, и жив...

Так точно: тело

Еще совсем не посинело,

Еще тепло...

Мальчик Вот был бы я счастлив,

Когда бы точно...

Старик Нет сомненья:

Господь послал нас для спасенья

Несчастного. – Он не в подъем

Мне одному; его вдвоем

Мы в лодку как-нибудь внесем.

Уносят Ижорского в лодку.

ЯВЛЕНИЕ 2

Хижина рыбака. Ижорский только что очнулся. Старик рыбак, его невестка, внуки и внучки.

Ижорский И жив я?

Старик Слава богу!

Ижорский Скажи мне: кто ты?

Старик Я рыбак.

Лежал ты замертво у взморья; кое-как

Тебя я поднял: понемногу