Текст книги "Поэмы. Драмы"

Автор книги: Вильгельм Кюхельбекер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 33 страниц)

Сова

(сидя на пне над курганом) Крик призывный, крик совы:

Духи, собрались ли вы

В час волшебный пред рассветом

На холме, в туман одетом?

1

Мертвецы Мы услышали твой зов:

Поднялись мы из гробов

Там из-под дубов и липок,

Рой беспятых, рой антипок.

2

Блудящие огни Рой надводных плясунов,

Мы услышали твой зов

Там над радугой болота,

Средь зеленых, влажных мхов:

Что? какая там работа?

3

Русалки Мы при месячных лучах

Раскачались на древах,

Хохотливые русалки, —

Вдруг услышали твой зов,

Голос твой смешной и жалкий,

И примчались из лесов.

4

Лешие Ель, сосна не выше леших,

Нам в траве равна трава, —

Что прикажешь нам, сова?

Мы заводим в тину пеших,

Мы обходим ездоков:

Мы услышали твой зов.

5

Домовые На грудях, как лебедь, белых,

Чистых, будто первый снег,

Юных вдов и дев созрелых

Мы избрали свой ночлег;

Там мы на грудях сидели,

Зов услышали – слетели!

6

Сильфы Сильфы мы; мы от высот,

Где без скорби, без забот

И резвились и кружились,

На лучах луны спустились.

7

Гномы Блеск несносный, свет дневной

Ненавидят наши очи;

Мы жильцы подземной ночи,

Вверх мы вызваны совой.

8

Ондины Дом наш в глубине пучины,

Но на берег вышли мы

Из речной, прохладной тьмы,

Сладкогласные ондины.

9

Саламандры Мы ж купаемся в огне;

Любим мы и треск и пламень;

С дымом вьемся к вышине,

Растопляем медь и камень, —

Совушка, сова из сов,

Мы услышали твой зов!

Все Совушка, сова из сов,

Мы услышали твой зов!

Сова Сюда вас звать велел великий Бука:

Судить он хочет двух ослушников-духов;

Над ними приговор да будет вам наука!

Не знаю, превратит ли их в волов,

Иль человеку предоставит

И грудь земли орать заставит,

Или же обернет в почтовых лошадей,

Или в кряхтящих стихотворцев,

Или в дрожащих царедворцев,

Или в игралище детей,

Жуков, привязанных ногою к нитке, —

А только знаю, их осудит к страшной пытке.

Пора унять вас: вы охотники шалить.

Но благо: с вашей братьею шутить, —

Я вам порука, —

Не любит Бука.

Бука, огромная обезьяна, поднимается из-под земли, в больших креслах, обитых алым бархатом; на нем алый же плащ, на голове большой парик века Людовика XIV, в правой руке пук розог.

Бука

(к Кикиморе и Шишиморе, которых держит перед ним связанных другая обезьяна) Кикимора! Шишимора! раздор,

Который сеете между духами,

Нам надоел; от жалоб, криков, ссор

Покоя нет нам; что нам делать с вами?

А сверх того, не я ли вам велел

Отнюдь никак не ведаться с чужбиной?

И что же? ты, Кикимора, пострел,

Ты англичан, ты немцев облетел,

Ты воротился с целою корзиной

Противных мне, неслыханных затей!

И что же? Русскую литературу,

Мою шутиху, смирненькую дуру,

Ты, ты заставил умничать, злодей!

Я дядьку дал ей, чинного француза;

Я няньку дал ей, – называлась Муза,

Да, Муза! – Им подчас давал щелчок

Кикимора; старушка, старичок

Сердились, но не ждали, не гадали

От детища ни горя, ни печали:

Оно их слушалось, под их гудок

Плясало по введенному порядку;

Вдруг няньку в шею, старику толчок,

Ногами топнуло и ну! вприсядку.

А ты, Шишимора! – ты не шалун,

Ты хуже шалуна: наушник, лгун;

Обнесть других тебе и пир и праздник;

Но сам каков ты? говори, проказник;

Скажи, как смел ты, Буки не спросясь,

Сноситься тайно с дивами Турана?

Не ты ль подарок принял от Арслана?

Или не я властитель твой и князь?

К тому ж, кому раскидываешь сети?

Холодному, слепому гордецу,

Безумному, как Евины все дети,

Бегущему на гибель, как к венцу,

Без всякой помощи духов и ада, —

Ловить таких – какая тут отрада?

Теперь внемлите мне, духов собор;

Произнесу над ними приговор:

За все помянутые мною шашни

Я мог бы их томить в подвалах башни;

Зашить я мог бы в зайчий их тулуп,

Пугать и гнать помещескими псами;

Лет на сто запереть в пустынный дуб...

Не так ли? мог бы? рассудите сами!

Но потому ли, что наш век так глуп

И уж с виновных не сдирают кожи,

Или что с прежним Букою не схожий,

Хотя, как прежде, хмурю бровь и лоб,

Я сам под старость тайный филантроп,

Или что без того не быть бы сказке, —

Я положил в премудрости своей,

Дабы подобных не было затей,

По предварительной примерной таске,

Их порознь на год в кабалу отдать

Ижорскому. – Надеюсь, им наскучит,

Нас слушаться, надеюсь, их научит!

Не слишком ли я благ? прошу сказать.

Все духи Преступники достойны всякой муки:

Поем и славим милосердье Буки!

Бука Но месяц в облаках потух:

Белеет край небес туманных,

Редеет тьма полей пространных,

Светает... чу! запел петух!

Бука снова погружается в землю; духи исчезают.

Сова Легче дыма, легче снов

Разлетелся сонм духов:

Нет виденья, нет призрака;

Шум и шепот их затих:

Миновало царство мрака,

Солнце близко, рассвело;

Спрятаться и мне в дупло!

(Прячется.)

ЯВЛЕНИЕ 3

Огромная освещенная зала; оркестр играет вальс; пар несколько кружатся, в числе их Ижорский с Лидиею; после двух или трех тур он подводит ее к стулу графини Шепетиловой и откланивается; музыка перестает, танцоры расходятся.

Лидия Алина, с кем я танцевала?

Графиня Ижорского, ma chere,^[185] ты не знавала:

Он путешествовал, в пять лет

Объехал целый свет;

Как слышно, человек необычайный

И свел своим умом Ветренева с ума.

Лидия Людей необычайных ныне тьма.

А впрочем, ты признаешься сама,

Ветренева с ума свесть – нет великой тайны.

Графиня

(Ветреневу, который разговаривает в нескольких от них шагах с одним генералом) Ветренев, слышите?

Ветренев Позвольте, генерал!

Графиня, нет! простите! не слыхал.

Графиня Княжна божится, что не трудно

С ума вас свесть.

Ветренев С княжной и с вами спорить безрассудно:

Княжне и вам на жертву ум принесть

Всегда себе поставлю в честь.

Лидия Знакомы вы с Ижорским?

Ветренев Боже!

Мы с ним друзья:

Он жизни для меня дороже,

С ним неразлучен я.

Графиня Нам друга своего, Ветренев, опишите!

Ветренев Глубокий ум, но сердца не ищите:

Оно растаяло от гибельных страстей.

Лидия Господь избавь нас от таких друзей!

Ветренев Лицо Вампира или Лары...

Оркестр начинает играть кадриль. Кадриль! там недостало пары:

Осмелюсь ли, княжна?

Лидия встает и подает ему руку.

Графиня Вертеться не откажется она!

Ижорский между тем бродит по зале; останавливается и смотрит на танцующих.

Жеманский

(подходит к нему) Вы так задумчивы, не влюблены ли?

Ижорский Что за вопрос? но пусть так! я влюблен.

Жеманский Не верю я: вы ко всему остыли.

И я, признаться, светом утомлен:

Я много жил, и чувствовал, и видел,

Я много жил – и жизнь возненавидел!

Ижорский Но с небольшим вам двадцать лет?

Жеманский Да в двадцать лет я прожил веки.

Испил и радости и скорби реки,

И для меня обманов сладких нет!

Ижорский Тогда возьмите пистолет

И – застрелитесь.

Жеманский Вот совет!

Но видно по всему, вы не поэт.

(Уходит.)

Ижорский Вот молод и румян и глуп и тучен,

А и в него вселилась блажь,

И лезет он туда ж,

И страстию байронствовать размучен!

Веснов

(приближается к Ижорскому с некоторою робостью) Вы здесь, Ижорский? и не скучно вам?

Средь вихря света леденеют чувства;

Природы чудеса и чудеса искусства

По слуху одному знакомы нам,

Но вы их видели! вы были в вечном Риме;

На Этне были вы: в ее священном дыме

Над морем пламенным, над ранней, светлой мглой

Носились вы ликующей душой

При воскресающем, дневном светиле!

Вы поклонялися в степях при древнем Ниле

Царей египетских гробам;

Вы измеряли пирамиды...

О боже мой! вы были там,

Где за свободу гибли Леониды,

Где пел божественный Гомер —

В Афинах, в Спарте были сами!

Ах! как вы счастливы в сравненьи с нами!

Я, например,

Под хладными я зрею небесами,

Все это только знаю я из книг, —

Как на восторги вас достало?

Клянуся, за один подобный миг

Отдать полжизни дешево и мало!

Ижорский смотрит на него не без участья, но не отвечает; Веснов удаляется.

Ижорский Как молод он, как пламенен, как свеж!

Да, были и во мне когда-то чувства те ж...

Зачем же я отцвел и почерствел так скоро?

Давно я позабыл свою весну.

Но от его сокрою взора

Души моей убитой глубину:

Холодный мой язык счастливца не встревожит.

Он, впрочем, и понять меня не может:

Содрогся бы, когда б воображал,

Что я среди святых воспоминаний,

Среди развалин, водопадов, скал,

В странах, к которым простирает длани,

Где каждый шаг мой чудо обретал,

Без крыльев, без мечтаний

Скучал!..

(Помолчав) Как надоел мне этот бал!

Мне душно! шумом оглушенный,

В толпе, но средь толпы уединенный,

Забыться не могу: пойду;

Но скуку ту же я везде найду.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ 4

Невская набережная; светлая северная ночь; Ижорский прогуливается.

Ижорский Плывет по небу ясная луна;

С чуть слышным стоном о гранит прибрежный

Бьет сонная, ленивая волна;

Кругом меня и мир и тишина,

Но мира нет в душе моей мятежной.

Исполнен дерзости, исполнен сил,

Когда-то призрак счастья я ловил,

Но скрылся средь ненастья призрак дивный.

Все испытал я, все я разлюбил:

И скорбь и радость мне равно противны.

Пусть ищут! счастия искать не мне

В унылой, вялой, мертвой тишине.

Я все вкусил: и блеск златой лазури,

И брань стихий, и брань сердечной бури,

Восторг и ярость, ревность и любовь;

Вкусил, забыл, – не пожелаю вновь.

Я в битве зрел дымящуюся кровь,

Близ моего чела жужжали пули;

По битве с пламенных, роскошных уст

Я поцелуи пил: и что ж, скажу ли?

Меня война и нега обманули!

В войне и неге холоден и пуст,

Я видел смерть без страха, без участья,

Я поднимался с ложа сладострастья

С усталой, пресыщенною душой

И снова рвался в ужас боевой!

Что может быть еще мне в свете ново?

Все, все, что сладостно, все, что сурово,

Знакомо, старо для меня; не я ль

Исчерпал все: и самую печаль

И самое раскаянье? Сначала,

Так, – кровью обливался я, стеня,

Но алчный коршун – совесть – занимала,

Живили угрызения меня...

Теперь – или последовать совету,

Который с час назад я дал поэту

Жеманскому? – Так, вижу, средства нет:

Когда-нибудь и тот же пистолет,

Или вода, или кинжал надежный...

А если то конец мой неизбежный,

Что медлить? но зачем же и спешить?

Нет, не в минуту прихоти, не в скуке

Я разорву бесцветной жизни нить:

Я хладно приготовлюся к разлуке

С унылою гостиницей земной;

Я выйду равнодушный постоялец,

Не скроюсь из нее, платильщик злой.

И что же? в путь готовлюсь роковой,

А перстень? почему хранит мой палец

Подарок этот чудный и смешной?

Как сердце человека своенравно!

Ужель? – клянусь, и ново и забавно:

Тому, чем мог бы быть блаженным я,

Не верит мертвая душа моя;

И между тем, как разбирать я стану, —

Здесь, в глуби сердца, верю талисману!

От шайки бедуинов караван

Я с горстью храбрых спас в глухой пустыне

(Все это помню, будто вижу ныне),

Тогда-то насмерть раненным мне дан

Дервишем этот дивный талисман;

И он сказал мне: «Вот кольцо простое:

Ты ж, сын мой, пренебречь им не дерзни;

Кольцо на пальце трижды поверни

И покоришь себе начало злое».

Старик вдруг умер; но в его очах

Изображались злоба, смех и страх.

Вот шепчет мне какой-то демон, чтобы

Я испытал могущество кольца;

В прошедший век, в век моего отца,

Такое дерзновенье навлекло бы,

Что хуже казни, хохот на меня;

Но изменился свет: день ото дня

Воскресшие старинные преданья

Приемлют большую над нами власть;

О люди! люди! странные созданья!

К чудесному во всех возникла страсть.

Давно ль кричали: «Ад и небо бредни!»

Не верили ни в бога, ни в чертей;

Все просвещалось, самые передни.

Теперь – взгляните на своих детей,

Ученики, поклонники Вольтера!

Конечно, суеверие не вера:

Но где же, где хваленый ваш успех?

Что ваша мудрость? и подумать – смех!

На чем же я остановлюсь? и веря

И вместе и не веря, что начну?

Что будет – будет! – перстень поверну,

Пусть ошибусь, – не велика потеря!

Раз, два, три – вздор! – Пора домой: с Невы

Поднялся ветер... Кто же там навстречу

Ко мне идет? – Остановлюсь, замечу.

Кикимора

(в виде маленького старика! в сером фраке, в альмавиве, в большой белой квакерской шляпе) Вы звали, кажется...

Ижорский Ошиблись вы:

Я звать не думал.

Кикимора Право? вот забавно!

Да кто же здесь глубоко так и плавно

О вашем просвещеньи рассуждал,

О предрассудках, суеверьи, вере,

О людях, веке, мире и Вольтере,

И наконец вертеть колечко стал?

Ижорский Итак... но не того я ожидал!

Кикимора Беда! и нас встречают уж по платью!

Неужто мне явиться было с ратью

Чудовищ разных? век ведь не таков!

И к нам безжалостлив он и суров:

Мы из баллады в прозу перебрались.

Не горд, не пышен ныне наш наряд:

Нам вместо прежнего всего остались

Фрак серый, пестрый плащ да чудный взгляд.

Но позабудь на час мой вид смиренный.

Чего желаешь? будет! прикажи!

Ижорский Клянусь, хотя зовешься духом лжи,

Старик ты в самом деле драгоценный!

Итак, послушай, милый супостат:

Мне тридцать лет, здоров я и богат,

И, говорят, не дурен я собою,

Быть может, и не глуп; но кто ж судьбою

Во всем доволен? тяжек жребий мой!

И я (стыжусь! смеяться надо мной,

Насмешник ты лукавый, старый, волен!),

Но общею и я болезнью болен:

Все надоело мне; и жажду я

Каких-нибудь безвестных впечатлений, —

Всех вялых скорбей, пошлых наслаждений

Пугается, бежит душа моя.

Кикимора Да, нелегко тебе помочь, приятель!

Да, люди стали очень мудрены!

Бывало, деньги, женщины, чины —

И счастливы, а ныне, ныне кстати ль?

Не смей и предлагать им вздор такой!

Но быть так: выслушай, философ мой;

Придумал я новинку вот какую:

Доселе ты людей, их мысли, свет

Знавал, признайся, – только из примет;

Скажи мне, видеть истину нагую

Везде, во всяком случае, всегда

Желаешь ли?

Ижорский Скажу, положим: «Да»;

Твои условья?

Кикимора Не страшись, любезный,

Не стану требовать твоей души:

Обряд пустой, старинный, бесполезный!

Нет! вон бумагу только подпиши,

Что год меня продержишь.

Ижорский Шутишь?

Кикимора Только!

Что ж? по рукам?

Ижорский Бумага где?

Кикимора

(подает ее) Изволь-ко!

Ижорский подписывает.

ДЕЙСТВИЕ II

ЯВЛЕНИЕ 1

Кабинет Ижорского; его нет дома; Кикимора сидит перед камельком в вольтеровских креслах; смеркается.

Кикимора Как весело моим товарищам-духам!

А мне как скучно!

Как тесно средь людей, как вяло и как душно!

Друзья, друзья! раздолье вам:

Вы вьетесь к светлым высотам,

Перелетаете моря и сушу,

Подслушиваете природы душу,

Таинственный бой жил земных,

Вниз смотрите очами звезд златых,

Поете в гласе бурь, средь пламени трещите, —

Меня, изгнанника, вы, братья, помяните!

И, если близко кто порхает в ветерке,

Или работает и роет подземелье,

Или вкушает сладкое безделье,

Купаясь в быстром, алом огоньке,

Вот в этом, например, что в камельке,

Пусть мне предстанет! пусть веселье

С ним посетит меня в угрюмой келье!

Мне грустно: я сижу нахмуряся как сыч,

Сижу, Ижорского хандрою зараженный,

Вздыхаю, как влюбленный,

И сонный монолог читаю, усыпленный...

Придите же!

Саламандр Знич выскакивает из огня. А! здравствуй, Знич!

Знич Не думал, не гадал в тебе найти поэта!

Брат, славная тобой элегия пропета!

Ха! ха! ха! ха! как ты, Кикимора, смешон!

Дай осмотрю тебя со всех сторон:

В руке газета,

А на носу очки,

Глубокомыслия и дельности примета!

Где прежние твои прыжки?

Проворство где былое?

Кикимора Оставь меня в покое!

Я без того сердит:

По милости наушников и Буки

Мне умереть пришлось со скуки...

Знич смеется. Все вашу братию смешит!

Поверь, мне не до смеха:

Плохая тут потеха

Дни проводить с брюзгой,

Кому все надоело под луной.

Хоть бы он раз, хоть бы ошибкой

Меня порадовал улыбкой!

Казать ему я истину взялся,

Срывать с людей, с их помыслов личину;

Вот думал: угожу! Кляну свою судьбину:

Расшевелить его нельзя!

Кто б ни был, а при мне свои все мысли,

Все тайны выскажет; сам случаи расчисли,

От них хотя бы кто да хохотал —

Пример: писатель; издает журнал;

Заглавье чудо: «Беспристрастный»!

Судья стихов и прозы самовластный,

Он уши свету прожужжал

Про чистую свою любовь к наукам; я же

Смекнул, что чистота его вся в саже;

С ним свел Ижорского, и был мой журналист

Речист!

С глазами, полными огня и чувства,

Он стал – ты отгадал – ругать искусства,

С восторженным размахиваньем рук

Стал поносить безумный бред наук

И восклицал: «Нет! только в деньгах счастье,

К ним только, к деньгам, есть во мне пристрастье;

За деньги – Пушкина я унижать готов,

За деньги Пиндар мой – Свистов!»

Так толковал герой бумажный,

Но сохранял и вид и голос важный

И надрывал витийством грудь;

Что исповедал нам, нимало не заметил

И только помышлял и метил,

Как нас надуть.

Знич Смеялся твой Ижорский?

Кикимора Он? ничуть!

Зевал. Когда ж ушел писатель,

Зевнул, еще зевнул и мне сказал: «Приятель,

За истину твою и гроша я не дам.

Ее и прежде знал я сам,

И для таких, как это, откровений

Не нужен мне ни злой, ни добрый гений».

К влюбленным я его привел потом:

За постоянство их хвалили всюду,

Дивились все их нежности, как чуду, —

Но нам они простейшим языком

Признались, что друг друга ненавидят,

Смешнее ничего любви не видят

И только для того доигрывают роль,

Чтобы о них не замолчали в свете.

И мы отправились оттоль

К ученому: его застали в кабинете

За книгами; но книги ела моль;

Он нам сказал: «Они единственно для виду,

В них в год заглядываю раз;

Труды и чтенье пагуба для глаз».

Вот завернули к Аристиду

Новейших дней, к судье: «Сердечно бы я рад, —

Так говорил судья, – продать неправде душу,

Но, мой почтеннейший, я трушу!

Ведь сто рублей и тысяча не клад,

И предлагать такую малость глупо;

Большая у меня семья —

Дарить, так уж дарить не скупо!»

Два франта к нам пришли; их прозвали: друзья;

Что не солгали

Красноречивой древности скрыжали,

Что подлинно Дамон и Пифиас живали,

Из их примера утверждали;

Друзья уселись – и тогда...

Ты отгадаешь их признанье:

То было их последнее свиданье, —

Друзья расстались навсегда.

Знич Что ж твой питомец при подобных встречах?

Кикимора Жалеет о своих минувших сечах,

О странствиях своих былых,

О тех пустынях грозных и немых,

Где он скучал, как здесь скучает,

И сердится и уверяет,

Что ведал это наперед,

Что это вовсе для него не ново:

Он каменный, он лед!

И если бы не данное мне слово,

Меня прогнал бы он давно:

Ужиться с ним страх, братец, мудрено!

Знич Кикимора, тебе, как другу,

Я окажу услугу:

Возьми, вот порошок;

Он мной составлен из огня живого,

Которого пылающий поток

Причина всякого бытья земного;

Я ж при содействии ночных светил

Моими чарами огонь сгустил.

Знай: в порошке чудеснейшая сила;

Знай: смертный, будь он хладен, как могила,

Любовью загорит, как вкусит от него,

И отречется от всего;

Ее лишь будет видеть во вселенной,

За ней последует повсюду и всегда,

Но если влюбится она в него – беда!

Любовь погаснет в нем – перун мгновенный,

Раздравший ризу тьмы,

Блеск, за которым мрак мрачнее вдвое.

Заговорились мы;

Прощай, обнимемся!

Кикимора Нет, брат, пустое!

Благодарю тебя, но ты сожжешь мой фрак.

Вы, саламандры, пламень,

Да я теперь не воздух и не камень.

Знич Я зябну здесь: прощай, чудак!

Знич пропадает в огне.

Кикимора

(один) Да, славный порошок и преполезный!

Спасибо, Знич любезный!

Вам, Лев Петрович, удружу:

He стану перед вами лицемерить,

Не обману вас, правду всю скажу;

Но вы вольны ж мне верить иль не верить...

И если вам лжецом казаться буду я,

Что делать? такова судьба моя!

Хотя и горько и обидно,

Не спорить же с судьбой, как видно.

Излечится от скуки наконец

Страданьями мой молодец

Живыми, самыми живыми – вам ручаюсь.

Посмотрим, как их поспешит обнять?

На вялость их – надеждою ласкаюсь —

Не будет нам пенять.

(Уходит.)

ЯВЛЕНИЕ 2

Дом князя Пронского; комната Лидии. Лидия и графиня.

Лидия

(поправляясь перед трюмо) Еще бы не скучать! Мой боже!

Здесь, в Петербурге, все одно и то же.

Графиня Неблагодарная! она, —

Нет бала, нет собранья, —

Полком поклонников окружена;

Для них закон ее желанья, —

И смеет говорить, что скучно ей!

Лидия Да, признаюся в глупости моей:

Они-то именно мне надоели,

Все эти селадоны, пустомели,

Любезники, питомцы наших зал.

Как только вспомню бал,

Их сладость, остроты, кривлянье, вздохи, лепет, —

Меня бросает в страх и трепет.

Сначала весело дурачить было их;

Но вижу: и щелчков моих

Они не стоят.

Графиня Все? без исключенья?

По крайней мере, вот Ижорский не похож.

Лидия Ижорский? ваш герой? – хорош!

О! нет сомненья:

Он не мартышка... он медведь.

Графиня Однако ж этому медведю сеть

Раскинуть ты пыталась.

Лидия Что ж? вам я признавалась

И признаюсь... ведь было бы смешно,

Когда бы небом было суждено

Его разнежить мне!

(Помолчав) Ма chere, смешно бы было:

Воображаю, как смотрел бы он уныло,

Как ревновал бы невпопад!

Гяур наш, наш Конрад

От одного дрожал бы, таял взора,

От взора моего! – Ручаюсь вам, умора!

(Хохочет.)

Входит слуга.

Слуга Ижорский Лев Петрович...

Лидия

(продолжая смеяться) Он! принять!

Его в гостиной будем ожидать.

Слуга уходит; за ним Лидия и графиня.

ЯВЛЕНИЕ 3

Кабинет Ижорского; Кикимора, потом Ижорский.

Ижорский Кикимора, где ключ от фортепьяна?

Кикимора Не знаю: заложен.

(В сторону) Лекарство действует: герой влюблен.

Ижорский Что ты смеешься, обезьяна?

Кикимора От скуки сказку я прочел:

Мудрец влюбленный; пресмешная сказка!

Ижорский И сходство ты нашел?

Кикимора Прошу покорно: вот привязка!

Какое сходство? с кем? с тобою?

Ижорский Да.

Кикимора Влюблен ты? не поверю никогда.

Ижорский Влюблен?.. как это слово мало!

С ее бытьем мое бытье

Судеб определение связало;

Из всей вселенной я избрал ее.

Горжусь перед тобою,

Насмешник жалкий, злополучный дух:

В тебе нет жизни, ты для гласа сердца глух;

Могущ, бессмертен ты, но ты с душой родною

Не встретишься вовек;

Я слаб и смертен – пусть! – но человек.

Кикимора Так, так! ты человек: в восторге этом глупом,

В непостоянстве этом узнаю

Природу ветротленную твою.

Давно ли сравнивал себя ты с хладным трупом?

«Я для всего простыл, перегорел;

Уж недоступен я для стрел

Страстей и рока и напасти».

И кто же? ты – невольник страсти,

Которой (не сердися, свет!)

Из всех страстей смешнее нет?

К тому ж, перед тобою

Скрывать нужды нет, и не скрою:

Ты точно прав был; без огня,

Без жизни, камню мертвому подобен,

Ты не был уж способен

И забавлять меня.

С таким кумиром год, по нашему условью,

Прожить мне стало тяжело:

Я, я надменности твоей назло

Околдовал тебя любовью.

Ижорский Ты?

Кикимора Так, я. Неужель не знаю вас,

Смешные, гордые Адамовы потомки,

Вас, род заносчивый, как вечный кедр, и ломкий,

Как трость сухая, как зерна лишенный клас?..

По воле мы играем вами:

Вам заблуждения даем,

То стужей вас знобим, то жжем огнем

И веселимся вашими страстями.

Безумья ваши нам насущный хлеб;

А не припомню я ни разу,

Чтобы из вас кто сотворил проказу

И не винил бы неба и судеб:

Нос расшибете? – божие веленье!

Споткнетесь? – тайна! глубина!

Не так ли? встретилась тебе твоя «она»,

И ты задумал в то ж мгновенье:

«Ее узнал я, роком мне дана!

Она – моя та половина,

С которою соединен и слит,

Божественный гермафродит,

Когда-то я носился среди чина

Бесплотных, дивных сил,

Но там – не знаю, как? – да согрешил;

Тогда создатель

Меня во гневе на два распилил».

И прочее, о чем мечтатель

Платон премудрую систему сочинил!

Прекрасно, слова нет; догадлив ты и тонок

И рассудителен: а между тем бесенок,

Покорный ваш слуга, над вами подшутил!

Ижорский Досадно, и тем более досадно,

Что, кажется, ты прав!

Но быть так: от твоей мне шутки не накладно;

От чар ли я каких, волшебства или трав

Влюблен – но все влюблен, и радуюсь любови:

Ты с нею ток роскошный новой крови

Мне пролил в жилы; сердце расцвело,

Все вкруг меня вновь ясно и светло;

Во взорах Лидии взаимность я читаю,

В порывах сладостных и бурных утопаю.

Кикимора И все, что следует, как то известно нам

Давно из приторных элегий, из посланий,

Исполненных восторгов и страданий!

Да с позволенья вашего я вам

Со всею скромностью вопрос задам:

Что, если ангел ваш лукавит, лицемерит?

Что, если – пусть и не при всех, —

Но тайно подымает вас на смех?

Ваш ангел женщина, а женщине поверит

Ребенок разве – вдруг...

Задумался?.. меня к ней не свезешь ли, друг?

Ижорский берет шляпу и выходит. Кикимора за спиной его кривляется с злою улыбкою, а потом выбегает вслед.

ЯВЛЕНИЕ 4

Сад на даче у князя Пропетого. Князь, Лидия, графиня, прогуливаясь; Ижорский и Кикимора, спрятанные за деревом.

Графиня Послушайте, mon oncle, что Лиди говорит!

Неужели мой фаворит

Ижорский держит шута?

Он? путешественник, философ, филантроп?

Князь Ох вы, разумницы! ну, держит шута!

Что ж тут худого? Йорик и Эзоп

Что были? ведь шуты ж! и на меня минута

Находит иногда, в которую, когда б

Я не был ваших предрассудков раб,

Меня бы утешал дурак забавный

Гораздо более всех ваших мудрецов.

Люблю Москву я, город православный:

Вот там живут по правилам отцов;

Хоть наряжаются и там подчас в шумиху,

А золоту все честь и славу отдают;

В Москве у князя Алексея шут,

Купила Марья Дмитревна шутиху...

Лидия Papa!^[186] возможно ли? Москва...

Князь Не Петербург? – Слова, одни слова!

Ижорский странен, мы согласны;

Да человек богатый он, прекрасный,

Родня большая, множество связей,

Проигрывает куши,

Сказать, какие? при ином не смей;

Зато семь тысяч душ! за эти души

Прощу мильон да не таких затей!

Ижорскому из первых я друзей,

И вас, mesdames,^[187] прошу, как можно

С ним обходитесь осторожно.

Лидия Его просили вы?

Он дурака хотел привезть сюда на дачу...

Князь Просил.

Лидия С досады чуть не плачу:

C'est ridicule!^[188] побойтеся молвы...

Князь «C'est ridicule» – вот ненавижу слово:

Оно у вас про все и для всего готово.

Но больше не хочу вам потакать:

Моих плохих и жалких обстоятельств

Не утаю от ваших я сиятельств,

А чем могу их поддержать?

В Ижорском бог послал мне благодать:

Он не игрок, не любит он играть,

Играет так, со скуки;

А между тем господь недаром дал мне руки.

Конечно, этот способ сопряжен

С большою трудностью, – другой я, лучший, знаю;

Тебе, та chere Lydie,^[189] его не предлагаю;

Однако же в тебя философ наш влюблен...

Лидия плачет. Mon ame,^[190] сентиментальность ненавижу:

Не плачь! я для тебя беды большой не вижу,

Хотя бы замуж выдти за него.

Но, впрочем, и не требую того.

Неужто не поймешь? У вас, плутовок,

Тьма хитростей, уверток и уловок;

Не мне тебя учить: найдешь сама

Довольно средств, как свесть его с ума.

Мне денег, денег! бьюсь не из большого:

Будь деньги, сыщем жениха любого.

Принарядитесь для побед:

К нам Лев Петрович будет на обед...

Как вас приму я, Лев Петрович!

(Делая рукой движение, будто знакомит гостей между собою) Рекомендую: наши все! друзья!

Граф Фаро, князь Тузов, лорд Гамстер, пан Стоссович, —

Их полюбить прошу покорно я!

(Помолчав) Да! приказать в уху прилить араку:

Одно шампанское – без крепости, без смаку!

В пух разорился я: увы! – уха и дочь,

Не откажитесь вы сегодня мне помочь!

(Уходит.)

Графиня Какие правила! какие наставленья!

И будут в пользу вам? но в этом нет сомненья:

Вы своего отца достойное дитя;

Пленять, обворожать, заманивать шутя

Умеете...

Лидия Оставьте оскорбленья,

Графиня! низостей чужда душа моя:

Ижорского я не любила,

Но гордость, признаюсь, мне голову вскружила,

И очень виновата я —

И вот наказана!.. Однако мне поверьте,

Различие найдется между нас:

Тщеславье ослепить могло меня на час,

А все на свой аршин меня не мерьте.

(Уходит.)

Графиня Благодарю покорно! но я вам

Себя – в свою мне очередь поверьте —

Без наказанья унижать не дам!

(Уходит.)

Выходят Ижорский и Кикимора, который в продолжение предыдущего разговора несколько раз высовывался и телодвижениями сопровождал слова играющих, особенно князя.

Кикимора Кто прав? я или ты? Ты слышал сам:

«Ижорского я не любила,

Мне только гордость голову вскружила».

Вот видишь ли, любезный мой Адам:

Твоя небесная, божественная дева —

Хотя признаться в том и неприятно мне —

Такая ж Эва,

Как все оне!

Ижорский Вот, вот где-в сердце смерть! Ты победил, лукавый!

Так, смейся, торжествуй! Растерзанный, кровавый,

Для человечества бесчувствен, слеп и глух,

Я твой отныне, адский дух!

Людей я презирал, отныне ненавижу.

Она – нет! нет! – ее я боле не увижу.

Любовь, ко мне любовь мне в ней являло все:

В движениях, в очах любви святая сила,

Со мной душа ее, казалось, говорила...

И не любила!

Я был игрушкой для нее:

Она меня с Вздыхалкиным сравнила,

С Жеманским, с тварями! а я ей бытие,

Дыханье каждое ей посвящал я! больно!

Кикимора смеется. Хохочешь, враг? довольно!

Да, мера есть всему,

Терпенью даже моему;

Ты вспомни, власть дана мне над тобой, предатель:

Ужасным быть могу...

Кикимора Не для меня, приятель:

Мой год неволи кончился вчера;

Из милости одной, из сожаленья

С тобою пробыл лишний день я;

Расстаться нам пора!

Так, пора – и я покину

Ваш несносный, бледный свет,

Вашу душную долину,

Где наводит все кручину,

Где ни тьмы, ни блеску нет.

Прилечу – и будет праздник

Между наших шалунов:

«Воротился наш проказник!» —

Так воскликнет полк духов.

Здесь я дряхлый старикашка,

Там же свеж и вечно юн,

Весел, легок, будто пташка,

Скор, как яростный перун.

Стрекоза, мой конь ретивый,

Верный конь, – зову! сюда!

Унеси меня туда,

В край свободный и счастливый,

В край лучей и гроз и бурь,

В беспредельную лазурь!

Кикимора исчезает; Ижорский закрывает лицо руками и поспешно уходит.

ДЕЙСТВИЕ III

ЯВЛЕНИЕ 1

Брянский лес. Русалки качаются на деревьях; Кикимора; потом Ижорский.

Хор русалок Смотрят вниз густые тучи;

Чей-то голос в мраке бродит:

Леший путников заводит, —

Дик и страшен бор дремучий.

Здесь и днем глухая ночь;

Не был слышен здесь от века

Стук секиры дровосека;

Зверь бежит отселе прочь,

Здесь объемлет человека

Дрожь, немого мрака дочь.

Здесь ничей нас не тревожит

Любопытный, дерзкий взор:

К нам проникнуть в черный бор

Только оборотень может.

Одна русалка Но что я вижу? Ловчий дерзновенный

Сюда зашел! и не содрогся он,

Когда седого Пана тяжкий стон,

Стоустным, диким гулом повторенный,

Восстал пред ним при входе в наш предел!

От страха он не пал? не помертвел?

Другая Когда пред ним сгустилися туманы,

Когда из них призраки-великаны

Подъялися, наш полк сторожевой,

Стояли, возвышались над древами

И длинными махали рукавами, —

Ужель тогда при входе в наш предел

От страха он не пал, не помертвел?

Хор Ужели он при входе в наш предел

От ужаса не пал, не помертвел?

Кикимора Бросьте же вздор романтический,

Гнев прекратите лирический;

Но удивляюсь и сам я:

На чудака погляжу,

Может, узнаю и вам я,

Кто этот ловчий, – скажу.

1-я русалка Скажи, скажи, любезный братец!

Между людьми ведь ты живал:

Быть может, где его встречал.

Смотри, какой нахал,

Какой наглец и святотатец!

Все Какой наглец и святотатец!

Какой нахал!

Между людьми ведь ты живал:

Кто он? скажи, любезный братец!

Кикимора

(смотрит с дерева) Ижорский, ты ли? старый друг,

Как изменился ты! Как исхудал ты вдруг!

Как бледен! Дик твой шаг то медленный, то шибкий,

Уста искажены язвительной улыбкой,

В лице, в движеньях тягостный недуг.

Бедняжка! – нет, теперь живых тех ощущений

Не думаешь искать, которых ты искал;

Отравою напитанный кинжал

В груди твоей, кинжал безумья и мучений;