Текст книги "По земле ходить не просто"

Автор книги: Вениамин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 30 страниц)

– Нету у нас сейчас пакли, – пожал плечами техник-строитель. – А известь и алебастр вернем, когда райисполком получит наряд.

– Так не пойдет. Эти материалы нам самим понадобятся не позже чем через десять дней.

– Вернут, когда рак на горе свистнет, – мрачно вставил завхоз. – Много они возвращали? В прошлом году с каким трудом мы достали листовое железо. Хотели к печам железные кожухи сделать, а как узнали в райисполкоме, сразу забрали. Говорили, что для детского дома, а пошло на квартиру начальству. Сколько Фомин ни противился—вынудили. Нынче то же начинается…

– Ничего не вернули? Не заплатили?

– Заплатят после петрова дня снегом. Ихних расписок у нас куча: за гвозди, железо, паклю…

– Что же вы предлагаете? – спросил Сергей завхоза.

– Э, Сергей Петрович! Плетью обуха не перешибешь. Фомин артачился, так ушли его.

– Если Фомин артачился, то я драться буду. Школа – государственное учреждение, а я не соучастник ее грабежа! – сказал Сергей и, повернувшись к технику, добавил – Поворачивайте оглобли! А вы, товарищ завхоз, дайте мне все эти расписки: пойду в райисполком.

– Зачем ходить? Сами вызовут.

Сергей не поверил, что его действительно вызовут, но скоро оттуда пришел посыльный.

В кабинете Карпова была и Ивлянская. Карпов. встретил Сергея приветливо, словно не было того грубого разговора в день возвращения из области.

– Что же вы, Сергей Петрович, не хотите нас выручить? – откинулся Карпов на спинку стула. – Сила в помощи друг другу. Нам сегодня нужны материалы, вам – завтра что-нибудь понадобится… Здание прокуратуры надо ремонтировать. Они, знаете, народ такой, не любят ждать.

– В школе лишних материалов нет. Известь мы загасили всю, до последнего килограмма. Через неделю сами начнем заливать фундамент. А там и штукатурка подоспеет.

– Известь можно и загашенную вывезти – в бочках. А к тому времени, когда вам потребуется, мы достанем.

– Нет. Во-первых, вы не сможете так быстро привезти, а потом, надо время вывезти и загасить. У нас работа приостановится.

– Что же вы – райисполкому не верите? За школу-то ведь мы отвечаем. Не с вас спросят прежде всего, если она не будет готова к сроку!

– Знаю. Знаю и то, как вы обещаете и как выполняете. Нам сейчас нужна пакля, а ее нет. И листовое железо тоже не вернули с прошлого года.

– Не желаете, значит, выполнять распоряжение райисполкома? – вспыхнул Карпов. – Не желаете выполнять распоряжения вышестоящих органов?

– Не вы доставали и не вам распоряжаться этими материалами, – вмешалась Ивлянская. – Будьте добры выполнять мои распоряжения. Я вам приказываю!

С трудом сдерживая возмущение и стараясь не наговорить лишнего, Сергей пытался убедить их:

– Что вы, товарищи? Я бы рад помочь, но на моем месте любой сказал бы то же самое. Я не капризничаю.

– Давно бы так, – смягчился Карпов. – Пишите распоряжение завхозу.

– Нет, дать я ничего не могу, – твердо сказал Сергей. – Прошу вернуть то, что брали!

– Дадите! – крикнул Карпов, багровея.

– Я приказываю! Приказываю, как заврайоно!

– Пишите хоть сотню приказов, не дам! Народ меня оплюет, если я это сделаю!

– Так-то выполняете распоряжения органов Советской власти?

– Не Советской власти, а ваши распоряжения не выполняю!

Сергей встал и вышел из кабинета.

Карпов вскочил. Глаза его встретились со взглядом Ивлянской. Что-то брезгливое шевельнулось в нем. Как он мог годами таскаться с этой старой бабой? Увлекался ею когда-то…

Карпову противно было это узкое дряблое лицо с подслеповатыми глазами. Его возмущало и злило, что она не сумела выполнить его поручение, дала этому молокососу козырь в руки для болтовни на собраниях. Предупреждал же, что это надо сделать тихо и без шума!

Карпов подошел к окну. По пыльной улице на двух телегах везли горючее для тракторов. Из-за угла райисполкома вышел Заякин. Кивком головы он поздоровался с агрономом, приподнял фуражку, приветствуя старика, сидящего на ограде бывшей церкви, и пошел по улице немного сутулясь.

– Мальчишка! – вырвалось у Карпова. Он сказал это тихо, но Ивлянская услышала его.

– Мальчишка и есть, – подтвердила она.

– Надо будет присмотреться к нему повнимательней, – бросил Карпов. Потом многозначительно добавил – Да узнать, что он за человек. Тянуть с этим нечего.

Ивлянская поняла: надо подобрать факты против Заякина, приукрасить их, а потом, при удобном случае, где-нибудь на большом собрании вылить на него все, да так, чтобы он не смог ответить, чтобы согнулся под тяжестью обвинений. А там – само пойдет. Во-первых, всегда найдутся люди, недовольные учителем и готовые поддержать любое обвинение, а во-вторых, Заякин еще молод, не искушен в борьбе и, получив оплеуху, начнет горячиться, наделает немало глупостей.

Через несколько часов Сергей получил распоряжение районо выехать вместе с инспектором за тридцать километров в одну из семилетних школ для проверки готовности к новому учебному году. Отказаться было невозможно и, отдав кое-какие указания завхозу да предупредив Аню, что приедет только на следующий день к вечеру, Сергей уехал.

Возвращаясь, Сергей еще издали увидел у школы вереницы подвод. Это родители-колхозники подвозили дрова.

У моста догнали Андрея Егоровича, ехавшего на последней подводе с дровами.

– Последние, Сергей Петрович, – сказал он. – До единого полешка вывезли. Все это ладно, но одного не пойму: зачем же вы отдали райкомхозу известь и алебастр. Сами чем будете ремонтировать?

– Как отдали? Кто отдал?

– Сегодня подчистую вывезли. Сам видел.

– Ух и дам же я этому завхозу! – со злостью процедил сквозь зубы Сергей.

Завхоз был во дворе школы.

– Кто выдал известь и алебастр?

– Я, – ответил завхоз, глядя на Сергея исподлобья.

– Сегодня я вам запишу только выговор, а в следующий раз с треском выгоню!

– Хоть сейчас выгоняйте! – вызывающе ответил завхоз. – Вам что! Не поладили с начальством – и укатили в другое место. Вам везде рады. У вас образование, а мне тут надо жить! У меня семья!

– Кто приказал?

– Карпов и Ольга Захаровна. Ругать завхоза было бесполезно. На квартиру Сергей пришел злой.

– Подрубили школу под самый корень! – сказал он Ане. – Ремонт сорван. Материалы нам скоро не достать.

Аня уже все знала.

– Не расстраивайся, Сережа, – сказала она, ставя на стол обед. – Обойдется как-нибудь. Есть же эти материалы в области.

– А ты думаешь, без наряда даст кто-нибудь? И в облоно бесполезно обращаться. Там прекрасно знают, что известь и алебастр есть у нас. Скажут: куда девали? А что ответишь?.. Нет, невозможно больше терпеть. Сегодня партактив в четыре. Обязательно выступлю.

– Прошу тебя, Сережа, помолчи! Себя погубишь. Карпов здесь бог и царь и воинский начальник. Живо с тобой расправится.

– Брось ты!

В клуб, где должно было быть собрание, Сергей пришел за полчаса до начала. В вестибюле возле бильярдного стола толпились люди. Они наблюдали за игрой секретаря райкома Масленникова с директором МТС и шумно реагировали на каждый промах или удачный удар.

Директор МТС проиграл и под общий смех отошел от бильярда.

– Трех игрочишек долой! – торжественно провозгласил Масленников, поднимая кий над собой. – Кто следующий? Условия: проигравший – под стол!

– Я желаю! – выступил вперед Сергей, на время позабывший все неприятности.

– Бросьте, Сергей Петрович! Опозорит он вас, – предупредил директор МТС, вытирая платком бритую голову.

– Лезь заранее под стол! – кричал Сергею председатель колхоза «Ударник» Старцев.

– Заставь, заставь лезть секретаря под стол! – подзадоривал Сергея председатель колхоза «Авангард» Михайлов.

С самого начала игра сложилась в пользу Сергея. У Масленникова было четыре выигранных шара, а у Сергея семь. Страсти зрителей нарастали. Михайлов чуть не прыгал от восторга: ему очень хотелось увидеть секретаря под столом.

Закончить игру не удалось. Звонок возвестил о начале собрания.

– Почему, директор, не заходите к нам? – спросил Масленников. – Больше месяца работаем вместе, а только однажды наспех поговорили, да и то в коридоре.

Приходите, а когда надо – и вызывайте. Я тоже числюсь родителем.

– Спасибо. Мне давно надо было зайти.

С докладом о работе Советов выступил Карпов. Сергею казалось порой, что перед ним не тот человек, который оболгал его в области и мешает работать здесь, а другой – кристально чистый. Он не щадил ни себя, ни других. Особенно досталось Ивлянской. О средней школе Карпов упомянул только вскользь, но у Сергея создалось впечатление, будто докладчик что-то недоговорил, и ему почудилось в этом что-то зловещее.

В перерыв Сергей записался для выступления в прениях, надеясь, что он не будет первым, но, когда заседание возобновилось, председательствовавший Масленников объявил:

– Слово имеет Сергей Петрович Заякин, директор средней школы.

Сергей встал и прошел между рядами. Поднимаясь на сцену, он чувствовал на себе взгляды сотен глаз.

– Я хотел бы, товарищи, рассказать о трудностях, с которыми приходится сталкиваться нам, работникам школы… У нас были созданы условия для успешного завершения ремонта. Но сегодня ремонт сорван товарищем Карповым. Да, именно сегодня сорван! – бросил Сергей громко и твердо.

Дальше Сергей с горечью рассказал, как его вызывали к Карпову и потребовали от него известь и алебастр.

– Вопрос был поставлен так: либо я подчиняюсь распоряжению и выдам то, что у меня требуют, либо я против Советской власти. Следовательно…

– Вы, конечно, за Советскую власть? – спросил Масленников, засмеявшись.

– Да, но я ничего не дал!

– У вас все же вывезли! – крикнул кто-то из зала.

– Для этого понадобилось временно отослать меня в другую школу. Такие вымогательства стали системой. Могу предъявить документы, по которым видно, что Карпов выкачал из школы… И это за два года.

– Взяли и спасибо не сказали? – насмешливо спросил директор МТС.

– Не сказали… А теперь, товарищи, скажите, кто из вас не знал, что в июле Ивлянская уезжала в отпуск? – спросил Сергей, воодушевленный поддержкой собрания.

– Уезжала, а что такое? – спросил Масленников.

Сергей рассказал, что его обозвали лжецом в облисполкоме и как потом он встретился с Карповым у детского дома.

– Вы еще легко отделались! – бросил кто-то реплику.

– Я бы хотел, чтобы школа впредь была ограждена от вымогательств, а работники ее от окриков и оскорблений, – закончил Сергей.

После него взял слово директор МТС, потом председатели колхозов. Они тоже говорили о порочном стиле работы аппарата исполкома, о лицемерии Карпова, о том, как он преследует отдельных работников, как потворствует собутыльникам.

Сергею передали записку: «Выступили вы правильно, но не дали должной оценки Карпову». Под запиской стояли две подписи: Старцев, Чистых.

Карпов набрасывал в блокноте заключительное слово. На душе было скверно. Факты собрали хлесткие. Сгладить то, что было высказано в его адрес, невозможно было ни голословным отрицанием, ни ловкими словесными вывертами. Собрание поверило выступавшим. Это было совершенно очевидно. Раньше он мог лавировать: в докладе не говорить острых слов о тех, кого опасно тревожить, пока идут прения, а потом обрушиться на них в заключительном слове и сделать вывод, что такой работник не годится, не обеспечивает, недостоин и тому подобное. Правда, и после заключительного слова обиженный обязательно полезет со справкой, но чтобы доказать что-то, надо время. А что докажет человек за три минуты, установленные регламентом? Только следи за стрелками часов, да оборви вовремя. Оправдывающийся стушуется, и этим дело кончится. Избавиться потом от такого работника – пара пустяков: надо только ввернуть кое-где словечко, сослаться на собрание, и дело в шляпе! Пусть потом пишет жалобы. Так даже лучше Карпову. Он просто скажет: разве не видите, от кого жалоба? А там, наверху, сами сделают вывод: «Карпов требователен, Карпов – принципиальный работник». Это и есть главное.

Сегодня, однако, Карпов растерялся. Надо придумывать какой-то другой ход. Молчать? Но молчать – значит признать свои ошибки. На это идти нельзя. Надо отвести все обвинения, поставить под сомнение благонадежность самих выступающих. Значит, нужно взяться за самого авторитетного из них.

Из-за спины ему протянули записку. Обернувшись назад, он увидел взволнованное лицо Ивлянской и услышал ее хриплое от курения дыхание.

«Мне выступать или нет?» – спрашивала она в записке.

«Лезет, старая дура, куда не просят!» – со злостью подумал Карпов, вырвал из блокнота листок и написал: «Собрание затягивается. Не стоит».

К трибуне Карпов вышел как всегда смело, словно не о нем говорили пренеприятные вещи.

– Прежде всего я хочу отметить, что сегодняшнее собрание партийного и советского актива проходит как никогда правильно, – начал он. – Давно у нас не было таких собраний. Если бы мы почаще поругивали друг друга, то меньше было бы недостатков и недоразумений. – Карпов торопливо перелистал страницы блокнота. – Тут мне приписывали всякие будто бы неправильные действия. Хочу кое-что пояснить. Да, по распоряжению райисполкома в колхозах мы брали сено, овес и еще кое-что. Но все это для хозяйства исполкома!

– Поросят тоже для нужд исполкома?

– Поросят покупал я. Могу показать квитанции. Брали мы в школе паклю. Она израсходована на ремонт квартиры товарища Масленникова. Затем железо. Оно ушло на коммунальные квартиры. Райкомхоз обязан был расплатиться. Почему он не расплатился, я не знаю. Завтра же проверю. Известь и алебастр из школы мы взяли заимообразно. Так что все законно. Тут и товарищ Масленников об этом много говорил, но кому-кому, а вам, товарищ Масленников, нечего возмущаться. Вместе мы с вами решали вопросы и давайте вместе отвечать! Вешать все на Карпова – не по-партийному!

В зале зашумели. Послышались возмущенные голоса. Однако цель была достигнута. На секретаря райкома брошена тень, и дело затянется надолго. А там видно будет…

Глава четвертая

На участке фронта, который занимал уральский полк, после продолжительных боев наступило относительное затишье. Противники закопались в землю..

Однажды утром командир роты старший лейтенант Мезенин вызвал к себе Снопова и Куклина.

– Собирайтесь. Вас приказано направить в распоряжение штаба полка.

– Как? Насовсем из роты? – спросил Николай. – Почему?

– Сказано: откомандировать. Значит, насовсем. Очевидно, образование кое-какое значение имеет. А жаль. Хорошие вы ребята. Воевать с вами можно. Надежные ребята.

– Куда же нас?:

– Куда? В штаб. Засадят бумаги писать, – ответил старший лейтенант.

– Ну уж в канцелярии меня сидеть не заставят! – решительно заявил Андрей.

– Как сказать. Тут дело военное. И бумаги писать кому-то надо. Ну, идите.

Николаю хотелось на прощание пожелать командиру роты что-нибудь хорошее, и он не по-уставному проговорил:

– Желаю вам здоровья, товарищ старший лейтенант.

– Спасибо, ребята. И вам того же.

В штаб их не засадили, а направили в распоряжение командира батареи семидесятишестимиллиметровых орудий того же полка. Батарея понесла значительные потери и теперь пополнялась за счет наиболее образованных и грамотных людей из пехоты.

Николай и Андрей не раз видели в бою этих отчаянных артиллеристов с короткоствольными пушками. Они сопровождали атакующих пехотинцев чуть ли не в самых боевых порядках роты. Командовал ими высокий черноватый капитан, не расстававшийся с биноклем.

– Вот это дело! – обрадовался Андрей, узнав о направлении. – Там капитан стоящий!

Огневые позиции батареи находились на западном склоне высотки недалеко от переднего края. Командир батареи стоял в орудийном окопе, когда Куклин и Снопов подошли к нему с докладом.

– Пришли? – опередил их командир батареи, а сам подумал: «Помнит командир полка свое обещание… Ох и будет возни с этими интеллигентиками».

Увидев, что командир батареи чем-то недоволен, Андрей не очень учтиво ответил:

– Направили, товарищ капитан.

Капитан посмотрел на Андрея, и уголки его губ дрогнули в усмешке.

Он задал Николаю несколько вопросов: откуда, какое образование, где семья, чем занимаются родители, а потом взялся за Андрея:

– До армии были знакомы со Сноповым?

– Видел однажды в городе.

От внимания капитана не ускользнуло удивление Снопова.

– При каких обстоятельствах?

– Ехал я в трамвае, смотрю, бежит вслед студент. Спрашиваю: «Почему не садишься в вагон?» Он мне отвечает: «Двадцать копеек экономлю». «Дурак, говорю ему, беги лучше за автобусом – целый рубль сбережешь».

– Старый анекдот, Куклин, – перебил его капитан. – Я его еще в детстве слышал. А ты такой же балагур. В боях участвовал или до сих пор в штабах околачивался? Может быть, избавились от тебя начальники?

– Сказали тоже… Все время вместе в третьей роте были в стрелковом отделении. Благодарности имеем.

– Ну, это неплохо. Если и после боев остался балагуром, значит, не страшны тебе японцы…

В первые дни пребывания в батарее Андрей и Николай жили на огневой позиции и входили в расчеты орудий как запасные номера. Пользуясь тем, что стрелять приходилось мало, они с увлечением занимались у орудий. Капитан требовал, чтобы они могли в любую минуту заменить каждого из расчета. Через несколько дней их поставили замковыми, хотя они могли бы замещать и наводчика.

Однажды вечером привезли две машины со снарядами. Заканчивая разгрузку, Николай громко расхохотался очередной шутке Андрея и тут же услышал знакомый голос.

– Коля! Снопов!

Около пушек стоял человек в командирской форме.

– Своих не узнаешь?

Только теперь Николай узнал Колесниченко и спрыгнул с машины. На петличках Дмитрия Петровича виднелись две шпалы.

– Здравствуйте, товарищ военврач второго ранга!

– И ты здесь, Коля?

– Здесь, Дмитрий Петрович.

– А я думал, ты еще в институте. Впрочем, понятно. Не мог ты в стороне оказаться, когда такое происходит. Добровольно, конечно, пошел? Не раскаялся?

– Да нет!

– Нисколько не изменился… Разве почернел на солнце. – И указывая на бруствер окопа, Колесниченко предложил: – Сядем. Давно в Монголии?

– С полком прибыл. Был в пехоте.

– Прошел, значит, и пехотную аспирантуру? А как с экзаменами?

– Отзубрил, Дмитрий Петрович. Все сдал.

– Хорошо, – с удовольствием сказал Колесниченко. – Молодец. Поздравляю… Да, не думали мы с тобой месяц тому назад, что придется встретиться в таких условиях и за столько тысяч километров. Помнишь дом отдыха? Прекрасно там было. И почему мы часто не умеем ценить обыденную жизнь. А что пишет Нина?

– Она не пишет и писать не будет, – подчеркнуто твердо ответил Николай, не глядя на Дмитрия Петровича.

– Почему? – изумленно спросил тот. – Вы же так хорошо дружили с ней. В чем дело?

– Не знаю, – опустил Николай голову. – С ней у нас все кончено.

– Вот это да-а! Не ожидал… Кто же в этом виноват?

– Кто же может быть, кроме меня самого? – горько усмехнулся Николай. – Сам порвал…

– Но почему же? Почему?

– Перед самым моим отъездом случилось одно неприятное дело. Был, одним словом, громкий разговор… Так что писем я не получу… Да это и лучше, пожалуй… – поспешно закончил Николай.

– Не ожидал, не ожидал от тебя этого! – с искренним огорчением сказал Колесниченко. – Но ведь ты ее любишь?

– Мало ли кто из нас кого любит? Зина, помните, доказывала, что для любви нет границ и расстояний… Есть, оказывается, и предел и расстояния.

Дмитрий Петрович глубоко вздохнул и, вытащив портсигар, закурил.

– Знаешь, Коля, не понимаю я этого всего. Дураком вроде тебя нельзя назвать, но…

– Умным тоже не приходится? – подсказал Николай.

– Пожалуй, так… Откуда у тебя такая дурь в голове? Разве можно поступать так? Девушка любила тебя, а ты… Чертовщина какая-то. Да и на войне не все погибают. Конечно, бывают жертвы, но разве в мирной обстановке люди не умирают? А жизнь никогда не боялась смерти! Откуда у тебя эти паршивые интеллигентские манеры?

– Интеллигентского во мне, Дмитрий Петрович, ничего нет. А только близок локоть, да не укусишь.

– Опять неверно, – поморщился Колесниченко, словно от зубной боли. – Хочешь сказать, что исправить невозможно? Неправда! Можно! Да и нельзя иначе. Любовь – это такая штука, что в жизни по-настоящему бывает только один раз. Все, что потом, – уже не любовь, а только отрепья одни, ошметки. Не верь тому, кто проповедует вторую, третью и десятую любовь! Вот я старше тебя на десять лет, а каждый день вспоминаю свою жену. Конечно, в моем возрасте говорить о любви – глупость, а вот я таскаю с собой полотенце, которое взял из дома. Почему? Да потому, что на нем есть метка жены.

Колесниченко, зная характер Николая, не щадил его самолюбия и, увидев, что тот невольно притронулся к левому карману гимнастерки, ухмыльнулся про себя, но сделал вид, что ничего не заметил.

Солнце давно закатилось за горизонт, на землю спустились сумерки, а они все еще сидели, не замечая времени. Разговор их прервал старшина батареи. Он передал Николаю, что капитан Гусев приказал ему явиться к себе через пятнадцать минут в полном боевом.

– Иди, – тепло сказал Колесниченко. – А Нине надо написать. Чем скорее, тем лучше.

– Напишу, когда перейдем в наступление. Не могу пока, Дмитрий Петрович.

– Я верю тебе. Ну, до свидания. Побереги себя.

– И вы поберегитесь, Дмитрий Петрович. Распростившись с Колесниченко, Николай сбегал за оружием и пошел к командиру батареи. Гусев ужинал, сидя на снарядном ящике.

– Вы пойдете со мной на наблюдательный пункт. Захватите с собой буссоль. Да гранаты не забудьте взять.

– Есть!

С наступлением темноты капитан Гусев, Николай, Андрей и два телефониста пошли в окопы пехоты.

Ночь была темная, безлунная. На черном небе мерцали крупные звезды. Над передним краем изредка вспыхивали ракеты, раздавался сухой треск винтовочных выстрелов.

Шли молча. В темноте Николай видел спину командира батареи, который уверенно шел вперед, словно эти места ему знакомы с детства.

В седловине между двумя высотками их встретил незнакомый Николаю лейтенант, рота которого занимала оборону в этом районе. Обменявшись двумя-тремя фразами, командиры направились параллельно переднему краю, а потом круто повернули на восток. Скоро лейтенант распростился и пошел обратно. Николай понял, что наблюдательный пункт выносится за передний край обороны – в нейтральную зону.

Не доходя несколько десятков шагов до гребня сопки, капитан шепотом приказал двигаться по-пластунски. Густая жесткая трава была влажна от росы, и вскоре Николай промок до нитки.

Перевалив за вершину, капитан остановился и спросил:

– Все тут?

Николай оглянулся. Даже на фоне совершенно темного неба отчетливо вырисовывались очертания гребня сопки. Казалось, что отсюда видна даже полоса помятой травы там, где они проползли.

«Так вот почему он приказал ползти», – подумал Николай и с уважением посмотрел на капитана, который пополз еще дальше.

На склоне, косогора капитан дождался Николая и спросил:

– Где развернем наблюдательный пункт?

– Хорошо бы на этой высотке, – ответил Николай, чувствуя, что его экзаменуют.

– Не годится. Сразу засекут.

– Тогда на южном склоне. Правда, подступы с тыла будут затруднены, но…

– Правильно.

Продвинувшись вперед, начали окапываться. Первый слой земли сняли без особого труда, но затем стали попадаться камни, и чем глубже – тем их было больше. Копали лежа. Чтобы не обнаружить себя, старались не стучать.

Неожиданно со стороны японцев затрещали винтовочные выстрелы. В ответ заработали пулеметы и винтовки советских пехотинцев. Перестрелка, вспыхнув в в одном месте и постепенно нарастая, передвинулась вправо по фронту. До артиллеристов то и дело долетали визгливые пули и, срикошетив, проносились дальше. Капитан, работавший наравне со всеми, остановился и прислушался.

Край неба начал алеть, а они едва углубились на один метр. Оставлять людей здесь было опасно, и капитан отправил Андрея с телефонистами на огневую позицию.

– А мы с вами останемся тут, – сказал он Николаю. – Поставьте телефон и – маскироваться!

Маскировались тщательно, подбирая травинку к травинке. С наступлением рассвета еще раз проверили свою работу.

Над дальней сопкой блеснул край солнечного диска и, быстро поднимаясь, оторвался от горизонта.

Командир батареи смотрел в бинокль на позиции японцев и говорил, будто сам с собой:

– Здорово закопались. Нелегко их оттуда выкурить. Но ничего!.. Правее у них ложные позиции. Видите? Это уж как дважды два… Ловко же они меня обманывали!

Николай не видел в стереотрубу ни ложных ни настоящих позиций. Впереди была пустынная сопка без всяких признаков жизни. Чтобы не молчать, он спросил:

– Что там за красноватой возвышенностью?

– Где? Вижу… Что-то похоже на зенитную батарею, но слишком близко. Не будем торопиться с выводами. Вы, Снопов, пока ложитесь и поспите, а я буду наблюдать. Потом смените меня.

– Не лучше ли, товарищ капитан, вам уснуть? Пока все тихо, а там неизвестно как будет…

– Пожалуй, дельно… Меня разбудите через два часа, если ничего не случится.

Капитан завернулся в шинель и лег на дно окопа. Николай прильнул к стереотрубе.

Сопка по-прежнему была пустынна. Было так тихо и спокойно, что можно было подумать, будто это обыкновенное утро в мирной холмистой степи. Не хватало только пасущихся овец и коров.

Метр за метром изучал Николай передний край противника. Ему хотелось научиться так же ясно видеть все, как капитан. Но ничего примечательного он пока не обнаружил, а глаза уже начали уставать. Только в одном месте трава блестела как будто несколько тускловато. Это насторожило. Он присмотрелся внимательнее. Трава подозрительного цвета тянулась со стороны японцев. Было ясно, что кто-то под утро сбил росу. Кто это мог сделать? Люди? Машины? Зачем? Куда они могли направиться?

Николай нерешительно посмотрел на капитана. Гусев спал. Борода его, незаметная вчера, за ночь пробилась, и лицо стало еще чернее.

Николай еще раз посмотрел туда, где терялся след. Внизу, между позициями, росла высокая трава, похожая на камыш. Может быть, там искать?

В это время трава зашевелилась, но не там, где он искал, а ближе – метрах в двухстах от наблюдательного пункта.

– Товарищ капитан! Товарищ капитан! Японцы перед нами!

– Где? Где? – спросил капитан, мгновенно просыпаясь.

– Скопление японцев в камышах.

– Не может быть! – резко ответил капитан и оттолкнул Николая от стереотрубы.

– Я видел…

– А, черт! – выругался капитан. – Передай: «Батарея, к бою!»

Огневая позиция отозвалась тотчас же. Гусев сам взял телефонную трубку и начал передавать команды. Николай, ничего не понимая, стоял на коленях рядом с капитаном. В эту минуту он чувствовал себя беспомощным, никому не нужным человеком. Выйди капитан из строя – Николай ничего не смог бы предпринять. Хорошо, конечно, что на огневой позиции он изучил устройство орудий и наводку, но вот изучить подготовку данных для стрельбы не додумался. Вот и торчит теперь столбом перед командиром батареи.

Первый снаряд, прошуршав над головой, разорвался в воздухе далеко за целью. На месте разрыва остался клубок бурого дыма.

– Левее… Прицел… – крикнул капитан в трубку. – Батарея, четыре снаряда… Огонь!

Над местом, где были замечены японцы, одновременно рявкнули шесть разрывов шрапнели. В то же мгновение там все пришло в движение: показались фигуры в желто-песочных мундирах, раздались крики, послышались отрывистые слова команды, и вся эта масса ринулась к окопам боевого охранения второго батальона, расположенного впереди основных позиций. Роты второго батальона открыли огонь, отсекая их.

– Огонь! – кричал капитан в трубку.

– Бегут! Сюда бегут! – крикнул Николай, увидев впереди группу японских солдат, устремившихся к наблюдательному пункту.

– Шугани гранатой! – приказал Гусев, мельком взглянув через бруствер.

Две гранаты, брошенные Николаем, покатились под откос и одна за другой разорвались среди бегущих. Осколки с визгом ударились перед окопом и, подняв пыль на бруствере, рикошетом скользнули вверх.

– Черт! – выругался капитан. – Пригибайся, когда бросаешь.

Через полчаса все стихло. Атака была отбита. В нейтральной полосе остались десятки трупов. С большим запозданием открыла огонь японская батарея.

Капитан бросил телефонную трубку и закурил.

– Гранату все же надо уметь бросать, – сказал он примирительно. – Радиус действия у нее велик. Осколки у меня фуражку сбили. В следующий раз самому надо укрыться и других предупредить.

Николай молчал. Было стыдно до слез. Знал же он все об этой гранате! Сколько раз сам рассказывал батарейцам, а тут растерялся и чуть не погубил своего командира.

– Ну, ничего, – подбодрил его командир батареи. – Бывает и хуже.

Запел телефонный зуммер.

– Я слушаю, – ответил командир батареи. – Готовились к атаке… Примерно? Два взвода… Не может быть! Снопов… Красноармеец Снопов… Слушаюсь…

Закончив разговор, капитан улыбнулся.

– Благодарят нас. Штаб сообщает, что две роты самураев хотели снять наше боевое охранение. Не вышло. Давай завтракать. А вот воды нам до вечера не видать. Дорога она здесь, дорога!

* * *

Николай старался понять, что происходит, но сильный стук в висках мешал ему сосредоточиться. Глаза видели отвесную стенку траншеи, бойко бегающего по брустверу черного паука, тонкий штык, конец которого терялся в каком-то желтоватом кругу.

Он помнил, что перед атакой японцев была сильная артиллерийская подготовка.

– Японцы! Близко! – закричал Андрей.

– Противник слева! – доложил телефонист.

– Банзай! – раздалось где-то впереди.

Капитан Гусев и Николай в два прыжка очутились рядом с Куклиным и Макаренко.

– Батарея, к бою! – крикнул капитан. Ясно было, что противник решил отбить высотку. Пользуясь темнотой, японцы вплотную подошли к наблюдательному пункту.

Команды капитана потонули в торопливой скороговорке пулемета. Андрей бил короткими и частыми очередями. Николай выстрелил. Толстый приземистый японец, подгонявший своих солдат пистолетом, пошел как-то боком, клонясь к земле.

«Этот далеко не уйдет», – подумал Николай, беря на мушку другого.

Пулемет Куклина внезапно замолк. Николай оглянулся. На бруствер выскочил японец с безумными глазами и завизжал. Андрей вышиб из его рук винтовку, но японец, падая, успел схватить его за горло. Оба свалились на дно траншеи. Николай швырнул гранату за окоп и бросился на помощь другу, но тот уже сам поднялся. В руках у него был окровавленный самурайский кинжал.

Капитан, не отрываясь от трубки телефона, стрелял из пистолета вдоль хода сообщения. Макаренко, раненный в плечо, одной рукой вгонял обойму в магазинную коробку.

– Огонь! Огонь! – кричал капитан.

С нарастающим воем приближались снаряды.

«Сюда!» – промелькнуло в сознании Николая, но не страх, а злорадство испытывал он.

Снаряды накрыли наблюдательный пункт, но, к счастью, ни один не угодил в траншею. На артиллеристов обрушились горы песка и комья земли.

– Ура-а! – донеслось сзади.