Текст книги "По земле ходить не просто"
Автор книги: Вениамин Лебедев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 30 страниц)
– Война ведь, милая.
– Не надо! – разрыдалась девушка, уронив голову на коробку радиостанции.
Подполковник постоял на месте, не зная, что говорить. Сигнальная лампочка радиостанции бросила бледный свет на осунувшееся за одну ночь лицо радистки.
На рассвете прибежала подруга Ольги.
– Я была сейчас в санчасти… – заговорила она торопливо. – Туда доставили раненых, которые были с майором Сноповым… Они были в других танках. В тех, сгоревших… Майор Снопов, говорят, вырвался вперед, чтобы прикрыть их, и его машину подбили…
Ольга недослушала. Она сунула в руки подруги наушники и микрофон и побежала к выходу. Ей надо было самой увидеть этих людей, расспросить о майоре, пока их не увезли в медсанбат.
На улице было совсем светло. За ночь успел выпасть снег, и теперь было не так уныло, как вчера. Кругом белело, но Ольге все это показалось саваном майора Снопова. Лежит, наверное, где-нибудь на свежем снегу…
Завернув за угол дома, она побежала через сад к одиночному сараю, где вчера видела серую палатку санчасти. Хлесткий ветер ударил в лицо. Громыхал железный лист на крыше, и за его беспрерывным громыханием Ольга не услышала зловещее шуршание тяжелых снарядов.
Перед глазами мгновенно выросли огненные столбы. Ольга взмахнула руками, словно собираясь полететь, и упала на снег, не успев осознать случившееся.
* * *
Получив весьма ценные сведения об обороне противника в районе города Цинтен, советское командование решило изменить направление прорыва обороны, а против ударной группы немцев использовать авиацию. Целый день штурмовики стаями и парами рыскали над позициями противника, а в это время части ударной армии, смяв немецкие позиции, вышли за Кройцбург, окружили Цинтен. Мощный бронированный кулак противника был разбит.
Часов в двенадцать дня полковнику Белову сообщили из пехотной дивизии, что в полосе их наступления подобраны люди из танкового экипажа!
– Они живы! Майор Снопов жив? – закричал в трубку полковник.
«У аппарата майор Снопов. Передаю трубку,»—ответили издали.
– Здравствуйте, товарищ полковник, – отозвался голос Николая. – В экипаже трое раненых. Остались целы с механиком-водителем. Ночью нас подбили и окружили. Танк сгорел. До подхода пехоты оборонялись своими средствами. Скоро прибудем.
– Жду! Жду, дорогой! – ответил полковник, стараясь скрыть выливающуюся через край радость. – Не чаял вас увидеть в живых…
Закончив разговор, полковник спросил радистку:
– Как там Ольга Кадубенко?
– Скончалась. Не довезли до госпиталя… Чего там… Раны такие…
Уже под вечер, выйдя из штаба, командир бригады увидел Николая. Он стоял в саду под искалеченной яблоней, там, где погибла Ольга.
Полковник подошел к Николаю. Молча поздоровались. Взглянув на обнаженную голову майора, полковник внутренне содрогнулся: волосы Николая на висках были седые. Вчера еще этого не было.
– Не сумели сберечь… Чистая душа была…
Метр за метром продвигались войска Третьего Белорусского фронта по Восточной Пруссии. Десятого апреля пал Кенигсберг. Танковая бригада после взятия этого форпоста многовековой агрессии немцев против славянских и прибалтийских народов была переброшена на Земландский. полуостров. Здесь, взаимодействуя со Второй ударной армией, она вышла к порту Пиллау.
В разгар боев на полуострове по всем частям пронеслась радостная весть: советские войска взяли Берлин. Еще раньше стало известно, что на Эльбе встретились советские и союзнические войска.
Казалось, война подходит к концу, но солдаты и офицеры, которым приходилось непосредственно иметь дело с противником на поле боя, если даже и поговаривали об этом, то как-то отвлеченно. Трудно было поверить людям, привыкшим за годы войны к превратностям военных событий, что мир совсем близок. Ведь рядом с каждым продолжали падать убитые и раненые товарищи. В одном только не было ни у кого сомнения: победа будет на нашей стороне.
Поздно вечером восьмого мая Николай получил приказ закрепиться на занятых рубежах. Бригада в это время вела бои на косе Фриш-Нерунг. Николай стянул танки в одно место и занял круговую оборону на случай контратаки противника.
Экипаж командирского танка готовил площадку для ночлега. Танкисты уже привыкли выкапывать в земле углубление, на которое загоняли потом танк. Получалось что-то вроде землянки.
– Молодцы! – похвалил Николай и тоже взялся за лопату.
– А как же, товарищ гвардии майор, – отозвался механик-водитель Баврин. – В конце-то войны особенно не хочется умирать.
– Хватит глубины, – сказал Николай. – Зачистим дно и ладно. Пашка, заводи танк и загоняй…
После ужина Николай по привычке уложил автомат рядом с гусеницами, лег возле Баврина, наказав часовому разбудить его через три часа, и мгновенно заснул.
Сквозь сон он слышал стрельбу из пулеметов, автоматную трескотню. Разбудил его отчаянный крик:
– Товарищ гвардии майор! Ребята! Николай вскочил.
«Прозевали! Немцы прорвались к танкам! Сожгут!»– мелькнуло в сознании, и он, схватив автомат, закричал изо всех сил: – К бою! Экипажи, по местам! – И пополз из-под танка.
– Не надо к бою! Война кончилась! – крикнул Баврин и выстрелил из ракетницы.
– Что? Как «война кончилась?»
– Немцы капитулируют! Безоговорочно! С победой! Ура-а!
Это было так неожиданно, что Николай, схватив Баврина за шиворот, основательно тряхнул его.
– Откуда это известно? Кто сказал? – А сам подумал: «Что же мы завтра будем делать?»
– По радио передают. Слышите штабную радиостанцию?
Вдали действительно слышался голос из репродуктора, но Николай не мог разобрать отдельные слова. Он только чувствовал торжественность и взволнованность в тоне диктора и поэтому понял, что свершилось что-то очень важное.
Только теперь Николай сообразил, что завтра не надо будет стрелять, не надо идти на гибель, не надо остерегаться снарядов, пуль, осколков, не понадобится оглядываться на небо, ожидая оттуда бомб. И каким чудовищным был его вопрос, заданный самому себе: «Что же мы будем делать завтра?»
Николая окружили танкисты, пехотинцы, артиллеристы. Одни кричали, другие старались выразить свои чувства и мысли степенно, все были взволнованы до предела, всем хотелось быть вместе.
– Пошли, братцы, сами послушаем передачу, – предложил Николай.
– Идем!
Они побежали к тылам бригады, расположившимся в четверти километра в овраге.
Выбежав на высотку, Николай остановился:
– Стойте! Отсюда хорошо слышно.
Сквозь предрассветную мглу отчетливо доносились слова диктора.
Да, война закончилась. Немцы капитулировали. Наступила долгожданная победа.
Хотелось кричать о радости этой минуты, о том, что было пережито за годы войны, о горечи поражений, о погибших товарищах… Но Николай только молча смотрел на алеющее на востоке небо.
А позади, где был передний край, слышалась беспорядочная стрельба, но это уже не для убийства людей, а в воздух, в честь торжества жизни на земле.
Торопливо застучала зенитная батарея. Трассирующие снаряды, прочертив в воздухе красные и оранжевые полоски, уходили в сторону моря. Не удержались перед соблазном дать салют в честь победы зенитчики.
С толпой танкистов к высотке, где стоял Николай и его группа, бежали капитан Вихров и помощник по технике Баженов.
– Сашка! Назад! – крикнул Николай Вихрову. – Душа из тебя вон, сейчас же отдай все твои запасы ракет. Отдай ребятам.
– Зачем тратить напрасно? Нельзя!
– Ах ты, куркуль несчастный! Еще собираешься воевать? Ребята, вытрясите у него все, что есть!
Вернувшись к танкам, Николай вдруг почувствовал угрызения совести после радостного потрясения. В самом деле, немцы рядом, кто знает, что еще они могут предпринять, а он, как мальчишка, позабыл о бдительности. Разве можно верить фашистам, хотя бы и поверженным, пока в их руках находится оружие? Это ли не безумие со стороны командира батальона на переднем крае? Он тотчас проверил охрану танков, отдал на всякий случай все нужные распоряжения и только после этого спросил у окружающих:
– Как немцы?
– Радуются, видимо. То же кидают ракеты.
– Война всем надоела.
– И немцу она тоже не мать родная…
Николай приказал собрать солдат и офицеров, чтобы провести небольшой митинг, но в это время из расположения мотострелковой роты прибежал посыльный.
– Товарищ гвардии майор, немецкие парламентеры идут. С белым флагом. Командир роты не знает, как быть, и просит вас прибыть для встречи с ними.
– Парламентеры? – переспросил Николай, чувствуя всю сложность своего положения. Поблизости нет ни одного офицера выше его по званию, да еще владеющего немецким языком. Из штаба прибыть не успеют. Значит, парламентеров придется встречать ему. Как с ними поступить? Никто из офицеров об этом не проинструктирован.
– Прекратите всякую стрельбу! – приказал он. – Капитан Вихров и старший лейтенант Каплин, ко мне! Баженов, свяжитесь со штабом бригады и доложите. Я иду в первую роту. Будем дипломатами…
В сопровождении двух офицеров и толпы солдат он подошёл к развалине какого-то здания.
Немцы шли по ничейной земле. Впереди шагал маленький солдат с белым флагом, а за ним парадным прусским шагом двигались три офицера.
– Сашка, вставай слева, а ты, Лешка, – справа, – вполголоса распоряжался Николай. Он надвинул поглубже танкошлем и поправил гимнастерку. – Никаких оскорблений и враждебных выпадов, – предупредил он стоящих позади солдат и офицеров. – Мы – Советская Армия. Помните это.
– Они в парадном, надо бы и нам переодеться…
– Наплевать! Мы в этой одежде победили их и в ней же и встретим. Сапоги, конечно, надо бы почистить, но не успеем.
– Белый флаг возьмем?
– Шиш! Мы их не просили на нашу землю и теперь мира не просим. Это уж пусть они придут с белым флагом.
Когда парламентеры оказались уже метрах в тридцати, Николай шепотом подал команду Вихрову и Каплину:
– Шагом… марш!
И три советских офицера четким шагом кадровых командиров выступили вперед.
Отсчитывая шаги, Николай мучительно думал: «Что сказать парламентерам с первых слов?» Но из трудного положения его вывели немцы.
– Мир! – крикнул по-русски немецкий солдат, шедший впереди с белым флагом. И потом, улыбаясь во все лицо, добавил по-немецки: – Фриден!
– Теперь-то ты улыбаешься, – сказал кто-то из советских солдат за спиной Николая.
– В сорок первом году не то пел… – поддержал другой, но на них цыкнули, и они замолчали.
Солдат с флагом остановился и отступил в сторону на три шага.
– Я, командир дивизии, прибыл сюда согласно распоряжению моего начальства, чтобы договориться о порядке капитуляции, – сказал по-русски высокий немец с высохшим лицом.
– Вы немедленно будете доставлены в соответствующий штаб, – сказал Николай. – А пока прошу сдать оружие.
Командир дивизии был в чине полковника. Он первым достал пистолет и передал Николаю, который, не задерживаясь, сунул его в руки Вихрову.
Когда полковник отстегнул узкую парадную шпагу в вычурно разукрашенных ножнах, которая годилась разве для того, чтобы разгонять дерущихся собак, он со стоном произнес по-немецки:
– Мой бог! Погибла Германия!
Николай не подал виду, что знает немецкий. Он видел, что полковник из той группы немецкой военщины, которую называют черной костью. Такие служат всю жизнь и никогда не становятся генералами.
Николай знал, что по международному праву старшим офицерам полагается при пленении возвратить холодное оружие, но, взглянув на шпагу, он заметил на конце эфеса изображение орла со свастикой в когтях.
Это словно подстегнуло его. Без всякого уважения он сунул шпагу в руки Каштану.
Очень хотелось сказать этому полковнику: «Сейчас вы изображаете из себя убитого горем патриота, а совсем еще недавно с фашистским оружием в руках сами ринулись разрушать чужие жилища и государства, сея смерть и горе. Когда у вас хорошо шло разбойничье дело, вы кричали до одурения «хайль» и очень далеки были от мысли об ответственности и расплате. Тогда вы не думали о судьбе Германии…»
С трудом сдерживая себя от желания высказать все это, Николай процедил сквозь зубы:
– Вы не Германию жалеете, господин полковник, а оружие разбоя, которое у вас вырвали… Германия не погибла, а если погибнет в будущем, то по вине самих вас, немцев… Сами погубите…
Услышав эти слова по-немецки, полковник опустил голову.
У Николая не было никакого желания продолжать этот разговор, хотелось поскорее избавиться от парламентеров. К черту такую дипломатию! Хватит возиться! Поэтому как только из штаба бригады пришла машина, он с удовольствием отправил парламентеров в тыл.
– Комиссар! – крикнул он своему заместителю по политической части. – Остаешься за меня… Три экипажа держать в состоянии боевой готовности номер один. А я ненадолго отлучусь. Пошли, ребята, к морю. Солнце победы встречать.
Море в это утро было спокойное. Волны, словно отдыхая, плавно выкатывались на прибрежный песок и, осев, с мягким шипением отходили назад.
Небо стало совсем бледным. Над горизонтом блеснул край огненного диска. На гребни волн легла узкая оранжево-золотая полоска отражения.
– Вот оно, – прошептал кто-то.
А солнце выплывало выше и выше и, оторвавшись от горизонта, казалось, остановилось на месте, озарив море и горы уже дневным белым светом.
Солнце победы…
Солнце мира!
В это утро никто не мог оставаться на месте. Увлеченные какой-то идеей, товарищи Николая побежали к танкам.
Николай, оставшись один, закурил и сел на камень. Перед глазами без конца катились морские волны.
Когда-то, – Николаю казалось, что это было очень давно, – в такое же вот утро стояли они с Ниной на горе над Камой. Они мечтали о большом счастье. Поэтому даже мрачные тучи над горизонтом представлялись им какими-то таинственными замками с причудливыми зубцами крепостных стен… Они клялись навсегда запомнить это утро, быть верными друг другу.
Шесть лет прошло с тех пор. Не думал тогда Николай Снопов, что в день большого праздника всего народа он мог бы оказаться вдали от Нины, что к радости победы примешается грусть.
Что с ней? Жива ли она? И если жива, вспомнила ли она его в эти часы?
Два с половиной года Николай ничего не знал о Нине. А как ее не хватало ему! Ведь свою любовь к ней он пронес через годы, не запятнав даже мысленно.
Яркой звездой сверкнула перед Николаем и мгновенно сгорела Ольга Кадубенко, оставив в душе незатухающую боль от преждевременной гибели чудесной девушки…
По дороге к морю бежали солдаты и офицеры батальона. Капитан Вихров издали показывал Николаю какую-то бумажку, а Каштан размахивал большой бутылкой, как будто из-под шампанского.
– Подпишите, пожалуйста, эту бумагу, товарищ гвардии майор, – подбежав к Николаю, сказал запыхавшийся Вихров.
– Что это такое?
Николай развернул бумажку. В ней было напечатано на машинке:
«Всем! Всем! Всем!
Мы, солдаты и офицеры подразделения майора Снопова, сегодня 9 мая 1945 года, в день победы над фашистской Германией, бросаем этот документ в Балтийское море с мыса на косе Фриш-Нерунг. Пусть следующие поколения знают, что мы, участники Великой Отечественной войны, сражаясь в 1941–1945 годах за социалистическую Родину, отстаивали жизнь и свободу народов всего мира, воевали за счастливую жизнь будущих поколений. Вечная память героям, павшим в борьбе за правое дело!»
Внизу стояло множество подписей. Николаю было оставлено первое место.
Бумагу свернули и затолкали в бутылку. Потом заткнули ее пробкой, обмотали тряпкой, а сверху еще обмотали изоляционной лентой.
– Гвардии майор, вам поручаем бросить ее в море.
Все вместе сбежали к берегу. Николай поднялся на высокий камень и, размахнувшись, бросил.
Бутылка, описав дугу, скрылась в глубине, но через несколько секунд выскочила обратно и закачалась на волнах. Медленное течение уносило ее.
У танков Николая ждал адъютант командира бригады.
– Разрешите, товарищ гвардии подполковник, поздравить вас с Днем Победы, – официально обратился он к Николаю.
– Костя, ты спятил с радости. Перестал разбираться в званиях…
– Нет, я не ошибся, – возразил адъютант. – Вчера пришел приказ о присвоении вам звания подполковника. Да еще о награждении орденом Отечественной войны первой степени. В сегодняшней суматохе не успели сообщить. А теперь распишитесь в получении пакета.
Николай прочел приказ. Несколько секунд простоял он молча, потом спросил:
– Завтрак привезли? После завтрака прошу всех офицеров построить свои подразделения. – Потом уже тише добавил: – Будем прощаться. Меня отзывают…
– Куда?
– Не знаю. К шестнадцати ноль-ноль я должен быть в штабе бронетанковых войск…
Через день гражданский самолет увозил подполковника Николая Снопова из Москвы на Дальний Восток. В кармане его гимнастерки лежал приказ о назначении командиром танкового полка.
Пассажиры самолета с любопытством рассматривали молчаливого подполковника со множеством орденских колодок и знаков ранений на гимнастерке. Слишком молодым этого человека нельзя было назвать. Виски его серебрились. По лицу пролегли морщины. И только высокий и светлый лоб и лучистые ясные глаза, как у всех людей с чистой совестью, говорили о его молодости.
* * *
Директора детского дома Анну Григорьевну разбудил стук в дверь.
– Анна Григорьевна! Анна Григорьевна! – Ночная дежурная по интернату барабанила в дверь обеими руками. – Вставайте! Вставайте!
Перепуганная Аня никак не могла попасть рукой в рукав халата. Ей сразу же почудилось, что произошло какое-нибудь несчастье, может быть, пожар в интернате.
– Вставайте! Вставайте!
– Что? Что случилось? – закричала Аня, впуская дежурную.
– Радио включайте! Война закончилась! – выпалила девушка и кинулась к репродуктору. – Немцы капитулируют. Безоговорочно…
Руки ее дрожали от радостного волнения, и она никак не могла включить репродуктор. Аня вырвала из ее рук штепсель и вставила в розетку.
Несколько секунд они стояли, прислушиваясь к взволнованному голосу диктора.
– Боже мой! Наконец-то! – прошептала Аня и кинулась успокаивать детей: – Коленька! Надя! Что вы плачете? Войны же нет! Папа приедет! И мы будем жить хорошо-хорошо. Одевайтесь скорей, пойдем в интернат. К ребятам. Им тоже надо сказать… – заторопилась она, бестолково кидаясь из одного угла комнаты в другой.
Разыскивая детскую одежонку, она бестолково суетилась, бегая по комнате.
– Надя, где твое платье?
– Ты же, мама, сама держишь его…
– Коленька, где твои чулки?
– Я надел их…
Поняв, что она ничем не в состоянии помочь детям, Аня подбежала к окну и открыла створки.
Как четыре года назад в Белоруссии в день начала войны, рассвет только что наступал. По улице метались взволнованные люди, слышались крики.
Через несколько минут Аня с детьми вышла из дому. Всюду на улицах толпились люди. Одни обнимались, целовались, другие от избытка радости пели, а во многих домах голосили женщины: их мужья, их сыновья и отцы не вернутся никогда. У Ани и самой было двойственное чувство. Вместе со всеми она радовалась, горячо переживая этот счастливый час. А тревожные мысли о муже заставляли вздрагивать даже в разгар ликования: жив ли, не сложил ли голову в последние дни и часы войны?
В интернате все уже были на ногах. Дети окружили Аню. И с этого момента она целиком ушла в дела заведующей.
Занятая всяческими хлопотами, она совсем забыла о детях. И только около полудня, возвращаясь после беготни по разным учреждениям, она увидела сына и спросила:
– А где Надя?
– Не знаю, – ответил Коля, пробегая мимо.
– Остановись, Коля! – вдруг испугавшись, крикнула Аня. – Дети, вы не видали Надю?
Никто не знал, куда она исчезла. Аня забежала в главный корпус, послала старших девочек на квартиру, но Нади нигде не было,
Страх сковал Аню.
Воспитанники интерната разбежались по улицам.
– Утонула! Утонула! – исступленно твердила Аня. Кто-то сказал, что не очень давно видел голубоглазую девочку на пристани.
Аня с группой воспитанников лихорадочно бросилась туда. Осматривали каждый уголок пристани, где прямо на берегу были сложены бочки, ящики, штабеля липовой клепки. Девочки не было,
– Вон она! – крикнула одна из старших девочек с балкона вокзала. – Спит на клепках!
Аня кинулась туда. Девочка, забравшаяся каким-то чудом на высокий штабель клепки, спала скорчившись, разморенная солнцем.
– Наденька! – крикнула Аня и расплакалась. Девочка проснулась. Оглядывая Каму, она сказала:
– Подождем, мама. Сказали, что пароход скоро придет.
– Зачем тебе пароход?
– Война же кончилась. Папа приедет. Подождем его и встретим.
– Ой, доченька! Он не сегодня приедет. Еще не скоро. Но теперь обязательно приедет.
