Текст книги "По земле ходить не просто"
Автор книги: Вениамин Лебедев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)
Распрощались у моста. Николай в сопровождении красноармейца направился в гору и исчез в темноте.
* * *
– Шабаш, ребята! – негромко крикнул Николай и, воткнув в землю лопату, вытер рукавом телогрейки потное лицо. – Устали?
– Намаялись, как полагается.
– Еще один запал, и на сегодня довольно, – успокоил он, сел на обрубок бревна и навалился спиной на стенку сруба. Около него собрались бойцы. Подошел и политрук роты Грибачев. Ему уступили место рядом с Николаем.
На опушке начали рваться снаряды.
– Опять лупит, – сказал один из бойцов.
– В белый свет как в копеечку…
– Тут не копеечка – тысячи вылетают.
– А что тебе? Жалко ихних денег?
Немецкая батарея неистовствовала, но это вызывало только веселое злорадство бойцов четвертой роты: бей сколько хочешь, там никого нет.
Район обороны роты действительно оказался проклятым местом. Николаю даже в голову не приходило, что может быть такая невыгодная позиция. Противник сидит на длинной высотке и просматривает каждый сантиметр, а четвертая рота занимает перед ним оборону в низине на полуболотистой низменности. Кругом равнина, и только чахлые кустарники кое-где затрудняют обзор. Траншеи, вырытые весной и летом, с наступлением осени до самых краев заполнились водой. Потери роты были ужасные.
Николай решил строить наземные укрепления. Лучше самый изнурительный труд для всех, чем потеря одного человека.
Пока не наступили заморозки и земля не промерзла еще глубоко, часть бойцов роты километрах в трех в тылу валила деревья и сооружала нечто вроде узких срубов. Потом их перебросили на тракторах и машинах поближе к переднему краю, а оттуда на плечах перенесли и установили на наиболее опасных местах двумя рядами. Теперь надо было взяться за лопаты и заполнить срубы доверху землей.
Николай никому не давал пощады. Спать приходилось не больше двух часов в сутки. Сам Николай и политрук Грибачев работали наравне со всеми. И все это при условии, что нельзя было ослаблять и оборону.
Сооружение наземных траншей, конечно, не осталось незамеченным противником. Почти каждые сутки немцы организовывали разведку. Маленький лесочек в центре обороны роты немцы буквально измолотили снарядами.
Недели две назад после артобстрела лесочка тяжелыми снарядами Николай прибежал к дзоту, который находился на опушке. К счастью, гарнизон дзота – четыре человека – был жив.
– Снять пулемет и все имущество и бегом отсюда! – приказал он старшине Северову.
– Сейчас, товарищ старший лейтенант. Только еще печку снимем. Жаль ее оставлять. Уж очень хороша.
– Оставить печку! Скорее! – прикрикнул Николай, но тут же отдал другое распоряжение: – Подбросьте туда дров, да побольше.
Старшина Северов, не совсем понимая, в чем дело, выполнил приказание и выскочил из дзота.
И тут началось. На глазах Северова и его группы от дзота полетели обломки бревен. Но печка дымила.
– Вы нам спасли жизнь, товарищ старший лейтенант, – сказал Северов, взглянув на командира роты блестящими глазами. – Но как вы узнали, что сейчас дзот разобьют?
– Сам артиллерист. Знаю, как заманчива такая цель, – рассеянно ответил Николай. Он уже думало другом: нельзя ли обмануть противника, превратить разбитый дзот в ложную огневую точку?
Ночью Николай послал туда пулеметчиков. Они затопили печку, потюкали топорами, будто заготовляют дрова, постреляли из пулемета и отошли. Немцы снова начали обстрел из орудий. С тех пор эта игра в кошки-мышки не прекращалась.
И сейчас, сидя вокруг Николая, солдаты со злорадством прислушивались к артобстрелу.
– Вы не замечаете, товарищи, что уже больше недели у нас нет потерь? – спросил вдруг политрук. – Ни одного раненого или убитого. Вот это победа! Лопатой и топором побеждаем смерть.
– Еще бы. Вон сколько наворотили земли. – Теперь разве дурака какого зацепит пуля.
– А помните, товарищ старший лейтенант, как в первые дни вы нас заставляли работать? Сил просто не было стоять на ногах… Скоро, ребята, закончим, – заговорил старшина Северов, подражая голосу Николая. – Вот у Егорова четверо детей… Бросим все по лопатке за каждого из них… А тут этих детей наберется ой-ой-ой. У Аракильяна пятеро, у Савельева четверо. Пока всех перебираем, глядишь, метров тридцать укрытия готово. Вот я когда радовался, что у меня и у вас нет детей… Иначе еще пришлось бы копать.
Николай ухмылялся. Вот где никто не сомневался в его честности. Вот где он никогда не замечал ни тени недоверия к себе.
«А ведь хорошо получилось, – подумал Николай. – Адская работа, зато сблизила людей. Стали как одна семья. Не это ли главное?»
Николай был доволен. Рота стала сплоченной боевой единицей. Из случайного сборища людей она превратилась в могучую силу, где каждый верит другому, заботится о товарище и, если надо будет, окажет помощь, прикроет своей грудью соседа. С таким коллективом – да, да, именно коллективом! – можно пойти в наступление, отбить любую попытку врага атаковать позиции роты.
– Хватит! Пора за работу! – сказал Николай, поднимаясь. – Политрук, после работы я прошу вас находиться этой ночью в остальных взводах, а я уйду в боевое охранение.
– Вы бы поспали немного. Могу ведь и я сходить.
– Так надо, политрук. Боюсь я за боевое охранение. Это наше самое уязвимое место. Дурак будет немецкий генерал, если не попытается как-нибудь целиком захватить там наших, – озабоченно сказал Николай, взял лопату и направился вдоль траншей.
Провожая его взглядом, политрук подумал: «Какая удача для роты, что нашелся такой командир. И настойчив, и опытен, и с людьми обращаться умеет».
* * *
На рассвете четырнадцатого ноября Николай обошел передний край обороны и вместе с ординарцем вернулся на свой командный пункт. Собственно, это был обыкновенный, сооруженный наспех блиндаж с глиняными стенами. Даже при далеком взрыве со всех сторон сыпалась земля. Постоянно в блиндаже находились только телефонист и писарь. Сам Николай заходил сюда изредка и ненадолго.
– К вам звонил майор Куликов, – сказал телефонист. – Он передал, что вас к десяти часам вызывают в штаб дивизии. Будете есть? Мы ваш завтрак подвесили к потолку. Везде окаянные мыши.
– Некогда, – отказался Николай. – Потом.
Шагая по направлению к штабу полка, где ему обещали оседлать коня, Николай прислушивался к тому, что происходит на участке роты.
В траншеях было тихо, но боевое охранение огрызалось пулеметным огнем. Это было обычное дело, но Николай беспокоился. Боевое охранение почти вклинилось в линию обороны противника. Горсточка людей во главе с младшим лейтенантом располагалась в шестидесяти метрах от немецких траншей. Николай сделал все возможное, чтобы обезопасить группу. Но душа его, никогда не была спокойна, и он каждую ночь проводил на участке охранения и уходил только утром, когда неожиданная атака более или менее исключалась.
– Ты завтракал? – опросил его на командном пункте полка Куликов.
– Нет еще, товарищ майор. В моем положении лучше три дня не есть, чем опоздать на пять минут. Сразу запомнят и заметят. А потом выводы: нерасторопный, разгильдяй и прочее.
Куликов только покачал головой и приказал принести колбасу и кусок хлеба. Сложив то и другое в карман телогрейки, Николай сел на коня и поскакал в тыл.
В штабе дивизии больше двух часов пришлось ждать на улице. До сих пор Николай не знал, для чего его вызвали: то ли по делу, то ли чтобы дать нагоняй за какой-нибудь промах. Долгое ожидание, казалось ему, не предвещало ничего хорошего. Да и штаб дивизии ему не понравился ни в прошлый раз, ни, особенно, сегодня. Здесь жили так, будто нет войны. Понастроили такие блиндажи, что в них впору целый взвод разместить, а накаты – не всякой бомбой пробьешь.
Наконец Николая позвали.
Начальник штаба стоял в блиндаже за столом. Перед ним на столе лежала коробочка.
– От имени Президиума Верховного Совета награждаю орденом Ленина, – сказал начальник штаба заученную фразу.
– Благодарю вас, – коротко ответил Николай, а самому так и хотелось сказать: «Этот орден мне дали за то самое, за что вы проявляете ко мне недоверие». Но вместо этого спросил: – Разрешите идти?
– Нет. Погодите, – остановил его начальник штаба. – Я давно хотел с вами поговорить. Как там на участке вашей роты? Говорят, вы создали очень хорошую систему дерево-земляных сооружений и превратили позицию в неприступную. И потери у вас сократились… Я бы сказал, что их нет. Собираюсь побывать у вас, да все некогда.
Николай не узнавал начальника штаба, который явно заигрывал с ним. А ведь этот же человек, подписывая назначение, когда Николай прибыл из штаба армии, дал понять, что штаб не может относиться к нему с полным доверием. И военное звание Николая он поставил под сомнение. Как это человек за короткое время из старшего сержанта мог превратиться в старшего лейтенанта? Начальник штаба тогда не скрывал, что сомневается и в способности Николая командовать ротой. Назначаем, мол, но придется скоро снять. Неужели он понял, что неправ, и теперь решил исправить свою ошибку?
Нет! Этот, пожалуй, не из той породы.
Другому Николай сразу сказал бы: «При чем тут я? Сделали все это бойцы роты. Командиры рот, которые были до меня, старались делать то же самое, только не сумели завершить, потому что быстро вышли из строя». А перед этим промолчал: «Черт с ним! Пусть думает так, как ему заблагорассудится».
Убедившись, что Снопова на открытый разговор вызвать не удастся, начальник штаба отпустил его.
Николай вышел из блиндажа и направился к коню.
– Снопов! Подожди! – остановил его начальник политотдела батальонный комиссар Цаганков. – Не уезжай. Поговорить надо.
– Слушаю вас, товарищ батальонный комиссар.
– Слушать-то слушаешь, но скажи, почему ты здесь?
– Вызвали.
– А, знаю. Орден Ленина. Поздравляю. Рад за тебя. Желаю заслужить еще и еще. Но меня очень удивляет, знаешь что? Почему ты именно сегодня здесь? Понимаешь, в чем дело… У тебя на участке сейчас командиры рот и батальонов двух дивизий, представители армии, фронта. Приехали изучать строительство системы оборонительных сооружений в условиях болотистой местности. Перенимать лучшее.
Только сейчас Николай понял, в чем дело. Он ведь сам видел по дороге этих командиров.
– Мне ничего не было известно об этом. Но там политрук, товарищ батальонный комиссар. Он не хуже меня объяснит и расскажет все, что надо. Вместе делали. Командиры взводов тоже.
– Не понимаю я эту неурядицу. Поручено все организовать начальнику штаба. Он обязан был подготовить тебя…
– Никакой неурядицы тут нет, товарищ батальонный комиссар. Все продумано. Начальство дивизии не прочь похвастаться перед вышестоящими и соседями, но боязно показать с положительной стороны командира, который все-таки вроде бы скомпрометирован. Вот и решили удалить на время Снопова под благовидным предлогом. Только и всего. Ничего, политрук справится.
– Прекрасная аттестация политрука… Но не преувеличиваешь ли ты в отношении начальника штаба?
– Извините, товарищ батальонный. Разрешите отлучиться на одну минуту.
К неудовольствию начальника политотдела старший лейтенант, не получив даже согласия, нырнул в кусты. Послышался топот и призывный голос:
– Кис-кис-кис.
Старший лейтенант вскоре вернулся, прижимая к груди большого белого кота.
– Штабной кот… Разжирел на тыловых харчах. Мы тебя мобилизуем на передовую.
– Ну что ты, как мальчик, – недовольно остановил его Цаганков и подумал: «Снопов считает себя обиженным и, по молодости, будет сейчас куражиться. Скажет, что вот столько-то лет не видел кошек и это, мол, напоминает далекую мирную жизнь. Такой прием подчеркивания своих заслуг не нов».
– Мыши, товарищ батальонный комиссар. Мыши! Житья от них не стало, как наступили холода, в блиндажах. Спишь днем – по лицу бегают. Пищу подвешиваем на веревках к потолку… Чей кот?
– А… живет тут одна с начальником штаба. Подобрал по себе… Она притащила из тыла. Давай вези. Мешочка у тебя нет?
– Нет. Хоть бы веревочку. К седлу привязать.
Начальник политотдела поднял полу шинели и снял брючный ремень. Вдвоем, оглядываясь по сторонам, как воры, кое-как привязали брыкающегося кота к седлу.
– Садись и дуй скорее! – поторопил Цаганков, придерживая коня за узду.
Когда Николай проезжал мимо блиндажа начальника штаба, оттуда выбежала растрепанная женщина в солдатских брюках.
– Куда? Куда моего кота? Стой! Стой! – закричала она.
Николай пустил коня в галоп. Начальник политотдела, похохотав вслед, отправился в свой блиндаж.
* * *
– Что сегодня с немцами? – уже не первый раз спрашивал Николая младший лейтенант Цикарев. – Словно взбесились. Нервничают, что ли?
Николай поднялся на патронный ящик и встал рядом с Цикаревым. Несколько секунд он молча разглядывал нейтральную зону впереди боевого охранения. При свете ракеты ему удалось осмотреть балку и противоположный склон. Ничего опасного пока не было заметно.
Немцы действительно вели себя загадочно. Артиллерия их раз пять обрушивала шквал огня на высотку боевого охранения, а потом внезапно переносила удары в глубину обороны. Временами немцы поднимали такую автоматно-пулеметную трескотню, что казалось, вот-вот они выбросятся из траншей и пойдут в атаку.
Николай умышленно не отвечал на вопрос младшего лейтенанта. Пусть сам подумает. Это полезно.
– С перепоя они, – решил младший лейтенант. – С пьяных глаз.
Николай спустился с патронного ящика и за полу телогрейки стащил Цикарева на дно траншеи.
– Как сказать… Ты подумай по-командирски. Поставь себя на место немецкого офицера. Для чего бы ты сам устроил такую шумиху?
– Я? Не знаю. Бессмысленно это.
– Не совсем. Попробуй исключить нервозность противника.
– А, понял, они хотят взять языка. А это предварительная подготовка. Приучают наши тылы к шуму… Чтобы, когда подойдут за языком, наши не обратили сразу внимания на возню…
– Я тоже так полагаю, – согласился Николай., Девятнадцатилетний командир, начавший свою боевую жизнь со службы в боевом охранении, тылом считал даже свою роту. Из этого парня будет толк. Николай был рад за него и старался всячески помочь ему.
Самому Николаю легче было служить. Начал он с рядового и возраст был побольше, да и образование высшее. А этому в девятнадцать лет навязали взвод, да еще в боевом охранении. Поэтому Николай, не стесняя самостоятельности, старался учить, следил за каждым шагом Цикарева.
– Сходим к пулемету, – сказал Николай и пошел по траншее.
Ночь была на исходе, но рассвет наступал медленно. Угрюмые тучи сплошным пологом тянулись от горизонта до горизонта. Только на востоке виднелась узкая светлая полоса.
На правом фланге их окликнули пулеметчики.
– Как тут? – спросил Николай, останавливаясь.
– Пока ничего не заметно, товарищ старший лейтенант.
– Ракету.
Младший лейтенант поднял ракетницу и выстрелил в сторону немцев. Светлая полоска прорезала стрелой утреннюю мглу и, замедлив полет, превратилась в ослепительный шар. Пока она догорала на маленьком парашютике, успели осмотреть заснеженное пространство до самых немецких траншей.
Когда ракета погасла, стало особенно темно. Несколько минут все молчали.
– Холоднее становится.
– Это лучше, чем окопная грязь.
– Где кот? – вспомнил Николай.
– Он за особые заслуги устроен на персональную пенсию во втором взводе. Спит на пуховой постели у старшины Северова около самой печки. Красота жизнь.
– А мыши? Есть в блиндажах?
– Ни одной. Как ветром сдуло. По запаху, что ли, почувствовали.
– Не будет сегодня нападения, – сказал младший лейтенант, когда обозначился рассвет. – Вот Длинный и Новый у немцев пошли за завтраком. Ваня! – крикнул он, подняв плащ-палатку, служившую дверью в блиндаж. – Идите за завтраком. Фрицы уже двинулись.
– Ну, я, пожалуй, пойду, – сказал Николай Цикареву. – Надо зайти в первый взвод. Туда ночью дали пополнение.
– За нас не беспокойтесь, товарищ старший лейтенант. Сами понимаем… Не первый день.
Все же, уходя, Николай предупредил:
– Будьте начеку!
– Ротозейства не допустим.
Николай с ординарцем пошел в тыл. Скоро траншеи кончились. Начались дерево-земляные завалы.
Они прошли больше трехсот метров, не встретив ни одного человека. Да, оборона здесь была весьма жидкая. Прежнее представление об окопной войне, где траншеи забиты солдатами, здесь не подходило. Одна только рота Николая занимала участок, растянувшийся почти на три километра. В траншеях через каждые двести– двести двадцать метров находился обыкновенный дзот со станковым или ручным пулеметом и гарнизон из четырех-пяти человек. Вот и все. Эти гарнизоны, конечно, находились в более опасном положении, чем при сплошной обороне. Николай считал счастьем то, что удалось связать эти точки телефоном. Резерв состоял всего-навсего из самого его, ординарца и двух телефонистов на командном пункте.
У поворота траншей Николай и его ординарец попали под минометный огонь. Пришлось залечь под дерево-земляной завал и переждать. Но едва они тронулись дальше, их окликнули:
– Стой! Кто идет?
– Свои! – ответил Николай, узнав голос одного из бойцов группы старшины Северова.
– Здравствуйте, товарищ старший лейтенант.
– Здравствуйте. Почему оставили дзот?
– Командир приказал. Забеспокоились мы. Из боевого охранения сообщили, что вы вышли давно. А тут еще минометный обстрел.
Вот они люди! Сколько в них настоящего человеческого тепла. Ничего для них Николай не успел сделать, а они готовы бежать куда угодно, чтобы выручить командира из беды.
Стараясь не поддаваться нахлынувшим теплым чувствам, Николай спросил:
– Как у вас там? Все живы-здоровы?
– Пока все благополучно. А ночь-то была беспокойная. Ерепенились немцы. Сейчас вроде бы потише.
К дзоту подошли, когда туда принесли завтрак.
– В самый раз, товарищ старший лейтенант, – встретил его старшина, доложив обстановку. – Завтракать будете? Водки выдали на два дня.
– Спасибо. Я уж потом.
– Вы у нас никогда не завтракаете. У других не брезгуете, – обиделся пулеметчик, разливавший суп в котелки.
– Кто-то звонит, – ответил Николай и, наклонившись, зашел в дзот.
– Пятнадцатого разыщите! – кричал комиссар полка.
– Я – пятнадцатый. Слушаю вас, товарищ двадцать первый.
– Где ты пропадаешь там? Слышал последние известия? Наши войска окружили немцев под Сталинградом… Слушай подробности и сообщи твоим…
Николай пулей выскочил из дзота.
– Старшина, давай выпьем! Слушай, ребята! Триста тридцать тысяч немцев окружены под Сталинградом. Сейчас их дробят на части и уничтожают. Наступление идет от предгорьев Кавказа до Воронежа. Похоже, что мы перевалили трудный подъем. Начинаем спуск. Нелегкое дело спуститься с высокой горы, но с каждым днем равнина ближе. Немцы, конечно, сами не уйдут. Надо их выбить с нашей земли, но выбьем!
Николай сгреб первых попавшихся под руки бойцов и обнял..
– Наконец-то! – Дожили!
– Счастливый вы, товарищ старший лейтенант. Радость с собой приносите,
– За наших там, на юге, друзья!
Закусить Николай не успел. За изгибом траншеи показался человек. Он бежал по лесу. – Товарищ старший лейтенант, чепе! – выпалил помкомвзвода, задыхаясь. – Один из нашего первого взвода перешел к немцам.
– Что-о-о? Кто? Кто?
– Новичок. Банкин по фамилии. Вчера прибыл в роту.
Николай торопливо пошел по лесу.
– Стреляли в него наши, да поздно было. Не попали… Успел перемахнуть через хворостной завал. Мы ушли за завтраком. Лейтенант в это время зашел в блиндаж, а Банкин стоял на посту вместе с ефрейтором. Пока ефрейтор стрелял из автомата, Банкин улизнул в кусты и оттуда к немцам.
К приходу Николая во взводе были уже политрук и уполномоченный особого отдела.
След Банкина на снегу вел прямо к немцам. Шагах в тридцати от траншеи в нейтральной полосе нашли брошенную винтовку и подсумки.
– Я нарочно пробыл здесь всю ночь, – говорил политрук, словно оправдываясь перед Николаем. – Только за полчаса до этого ушел на соседнюю точку. Там ведь тоже пополнение…
– Что ж, политрук: влипли мы. Из-за сволочи достанется нам теперь. Скажут: воспитательная работа, то да се. Припомнят наши грехи прошлые, настоящие и будущие…
– А вы что? Святые? Разве узнаешь, что он приехал с намерением изменить? Дело теперь не в этом, – сказал уполномоченный. – Сколько он может принести нам вреда?
* * *
Старая легковая эмка, шустро лавируя между двухсторонним потоком грузовиков, автокухонь, санитарных машин и конных подвод, выбралась на гору и, свернув с автострады, затарахтела по заснеженному проселку. Шофер, пожилой солдат, вцепившись обеими руками в баранку, до боли в руках сжимал ее, терпеливо объезжая все неровности, но когда машину подбрасывало на ухабах, морщился и бросал испуганный взгляд на сидевшего рядом бледного подполковника.
А подполковник Кушнарев не замечал ни плохой дороги, ни промахов шофера. Проезжая по этим местам, он, казалось, читал историю полка: здесь проходили с боями в прошлом году.
Почти семь месяцев Кушнареву пришлось проваляться в госпитале, и вот снова армия. С трудом удалось ему освободиться от назначения в запасной полк и добиться перевода в действующую армию. Мало того. Свершилось почти чудо – его направили в родную часть.
В штабе дивизии знали о его приезде. Едва машина остановилась, подбежал щеголеватый лейтенант и открыл дверцу.
– Генерал-майор просит вас к себе на обед, – доложил он Кушнарёву.
Новый командир дивизии не был молод, но и не стар для своего положения. Кушнарева он принял без подчеркнутой официальности.
– А не остаться ли вам, подполковник, моим заместителем по строевой части? – спросил он, закуривая после обеда.
Предложение было неожиданное и весьма заманчивое, но Кушнарев отклонил его.
– Благодарю, товарищ генерал, за честь. Но очень прошу оставить меня командиром полка. Я обязан туда вернуться ради живых и мертвых. Да, и мертвых, – подчеркнул он, чувствуя, что говорит слишком возвышенно.
– Я понимаю… Для тех, кто сам лежал в окопах рядом с бойцом, вполне естественно…
Генерал говорил тихо, взвешивая каждое слово. И Кушнареву он на первый взгляд понравился.
– Ну, что же, – продолжал генерал. – Пока побудьте командиром полка. Но предупреждаю вас: попозже я все-таки постараюсь забрать вас к себе. А теперь я хочу познакомить вас с делами полка. Прежде всего посмотрите-ка на расстановку командного состава. Должен вас предупредить, правда, пока по секрету, что долго стоять на занятых рубежах мы не будем. Вы понимаете, что это значит. А в наступлении нужны смелые и инициативные командиры. Обратите внимание на командира четвертой роты. Когда-то у него была прекрасная аттестация, но потом он был в плену.
– Вы говорите о Снопове? Простите, товарищ генерал, мне незачем к нему присматриваться. Я его знаю с Халхин-Гола. Могу сказать, что был свидетелем первого его выстрела. Какая у него сейчас аттестация, я не знаю, но я верю ему. Это талантливый командир.
– Не спешите с выводами, – прервал генерал. – Дело не только в плене. У Снопова были промахи, и немалые. Недавно один из его бойцов перешел на сторону немцев. Я, конечно, не верю в выдвинутую некоторыми работниками штаба версию, будто Снопов завербовал этого бойца и направил к немцам с донесениями, тем более, что все утверждают, что он даже не видал в глаза этого бойца.
– Какая подлость! Подозревать Николая Снопова! Я знаю, что его перебросили в тыл противника. Знаю и то, что он неудачно спрыгнул с самолета и попал в плен. Потом партизаны его вырвали буквально из-под виселицы. Подозревать такого человека? Нет! Мои убеждения в отношении Снопова совершенно твердые. Я верю ему, как самому себе.
– Это делает вам честь, подполковник. Я немало людей знаю, которые отрекаются от друга, если тот попадет в беду. Вам он друг? Кстати, вы по-особенному произносите слово «верю». Что-то вы имеете свое?
– Свое не свое, но я много думал об этом. По моим документам вы знаете, что мне приходилось воевать много. И я всегда чувствовал, что что-то нам мешает. А тут поражение в начале войны и прошлым летом. Отступали… Почему? Много, конечно, причин. Но, по-моему, немаловажное значение имело недоверие друг к другу. Что-то уж очень сильно культивировалась у нас за последние годы подозрительность. Мы много мечтали в сорок первом году о стабилизации фронта: «Эх, остановить бы немца, собраться с силами и давнуть как следует». Но разве можно добиться крепкой обороны, когда сосед с опаской оглядывается на соседа, боец на командира? Вы простите, что я так разоткровенничался. Но, товарищ генерал, сейчас вот никому в голову не приходит подозревать каждого командира в измене – и мы побеждаем.
– Может быть, вы и правы. Опыт показывает, что изменников очень мало и повлиять на ход войны они не смогли. Но я вам по-дружески советую: не стоит распространяться об этом слишком. Вас не поймут, а неприятностей можете себе нажить много. И за Снопова не слишком заступайтесь. Не нужно, не стоит.
У Кушнарева пропало всякое желание разговаривать с генералом, и он рад был, что отказался пойти к нему в заместители. Нет, такой не станет грудью на защиту своего подчиненного, если тот попадет в беду, хотя бы и не по своей вине.
– Да, товарищ подполковник, отсюда вам в полк придется ехать на санях. Машина не пройдет. Тут в политотделе как раз следователь по делу Снопова. Прошу вас подвезти его до полка.
Из домика генерала Кушнарев вышел в самом дурном настроении. Как же воевать с таким? Он отца с матерью готов заподозрить в чем угодно. А Николая Снопова перебросили через фронт, заставили перенести черт знает что и теперь его же преследуют.
– Где тут политотдел? – спросил он часового.
– По тропинке влево.
Разыскав землянку начальника политотдела, Кушнарев постучал, и, не получив ответа, открыл дверь.
За перегородкой спорили двое.
– Разве не бывает случаев измены? Вы хотите свалить вину за Банкина на Снопова, потому что его легче обвинить. Но поймите же, он не зря награжден орденом Ленина за действия в тылу у противника. Как вы не хотите понять это, – горячился Цаганков.
– Насчет ордена… Мало ли бывает ошибок? А вот что командир роты несет полную ответственность за каждого бойца, это совершенно ясно, – равнодушно и холодно отвечал незнакомый голос.
– Если вы так убеждены в виновности Снопова, вам незачем ездить в полк, – сказал Кушнарев, входя за перегородку. – Ведь вы уже решили его участь заранее. А факты, подходящие вам, вы можете подобрать и за своим столом в тылу.
– А вы кто такой? – надменно спросил следователь, поднимаясь. Это был бледный широколицый человек. Военный как военный. Только петлицы другие.
– Приехал? – обрадовался Цаганков, узнав Кушнарева. – Слышал. Слышал. Ждали. Хотел встретить, да как узнаешь, когда ты приедешь. Пообедаем вместе, а?
– Я пообедал у генерала и вполне сыт, – многозначительно сказал Кушнарев. И Цаганков его понял. Они хорошо знали друг друга. На Халхин-Голе Цаганков был комиссаром второго батальона.
– Н-да. Ладно, – нахмурился Цаганков, давая понять Кушнареву, что и ему тоже не все нравится в командире дивизии. – Познакомьтесь вот…
– Мне приказано довезти вас до полка, – сказал Кушнарев холодно. – Вы скоро освободитесь?
– Пожалуй, что свободен, – ответил за следователя Цаганков.
Выехали в кошевке. Дорога была плохая. Со стоном хрустел под полозьями сырой снег. Лошадь выбилась из сил и скоро покрылась пеной. Кошевку то и дело бросало из стороны в сторону. Красноармеец-ямщик, из призывников старшего возраста, часто соскакивал с об-лучка и с крестьянской сноровкой поддерживал кошевку.
Разговаривать со следователем Кушнареву не хотелось.
– Ваш оперуполномоченный там шляпа. Составил такую филькину грамоту, что виноватого не найдешь, – начал было следователь.
– Виноватый давно у немцев, – грубо ответил Кущнарев и замолчал.
Когда проехали с полдороги, впереди за лесом на переднем крае обороны вспыхнула ружейно-пулеметная стрельба и тут же началась бешеная канонада. Новые и новые батареи вступали в бой с обеих сторон. Казалось, пушки состязаются в скорострельности.
Ямщик-красноармеец то смотрел на Кушнарева, то вглядывался вдаль.
– Ты что все время оглядываешься? – раздраженно заметил следователь. – Не бойся. Снаряды сюда не долетят. Жив будешь.
– Сюда-то снаряды не долетят, – согласился ямщик. – Это верно. Да видите, какая кутерьма поднялась. Люди наши погибают.
– Тоже нашелся стратег, – презрительно фыркнул следователь. – Мало ли на фронте стреляют. За кобылой смотри хорошенько.
– Гони быстрее! – приказал Кушнарев ямщику. – Как можно быстрее!
Ямщик постарался. Минут через двадцать они въехали в лес. Там их обогнали танки.
Скоро показались блиндажи штаба полка и палатка санчасти.
Кушнарев соскочил с саней. В это время к нему подбежал начальник штаба.
– Товарищ подполковник! Противник атаковал боевое охранение. Пытается взять языка. Командир роты старший лейтенант Снопов одним взводом вступил в контратаку. Резервная группа полка из саперов и химиков вышла на помощь. Их повел ваш заместитель майор Куликов. Они на подходе к месту боя. По нашей просьбе туда направилась рота танков Т-34, – доложил он.
– Связь?
– Боевое охранение молчит. С командным пунктом роты связь есть, но там, кроме телефониста, никого нет.
– Я перехожу на командный пункт роты. Вызовите туда начальника артиллерии и начальника связи. Дайте сопровождающего до командного пункта роты. Знающего.
– Могу я сопровождать. Знаю, где, – сказал начальник связи.
– Садись. Ну, ямщик, давай.
Кушнарев, не заходя в помещение, умчался к переднему краю.
Следователь, оставшись на дороге, позабытый всеми, потоптался на месте и с тревогой стал прислушиваться к шуму боя. В уме он невольно связывал сегодняшнее нападение немцев с изменой красноармейца Банкина и виной командира роты. Не одной ли это цепи преступлений звенья? Нельзя ведь доверять следственному материалу оперуполномоченного и донесениям политработников из полка и дивизии. Ему ведь намекнули, когда посылали в полк, что здесь все сжились и прикрывают один другого. Оправдывая командира роты, выгораживают себя.
В санчасть стали прибывать раненые. Следователь с ужасом смотрел на окровавленные повязки, на землистые лица тех, кого подвозили на санях.
– Где командир роты? Старший лейтенант где? – кричал младший лейтенант, раненный в голову, пытаясь вырваться из рук врачей. – Мне надо идти. Я видел, где он упал!
– Его подобрали! Везут уже, – успокаивали младшего лейтенанта. – Перевязывают в батальонном медсанвзводе.
Мимо санчасти под конвоем провели к землянке штаба пленных немцев, одетых в белые маскировочные халаты.
Канонада стала утихать. Мягко, как удар по трясине, раздавались выстрелы гаубиц, звонко и энергично звучали пушечные.
К палатке санчасти, фыркая моторами, подошел танк. Четверо танкистов и военфельдшер спустили из-за башни носилки с ранеными.
