Текст книги "По земле ходить не просто"
Автор книги: Вениамин Лебедев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 30 страниц)
– Кто? – спросил начальник штаба, подбегая к танку.
– Старший лейтенант Снопов. Следователь заглянул в лицо раненого и отшатнулся: ему показалось, что перед ним лежит почти мертвец. Глаза закрыты, зубы стиснуты.
– Товарищ старший лейтенант! Командир! – бросился к раненому тот самый младший лейтенант, который пытался вырваться из санчасти и бежать на передовую. – Как же так?
Раненый открыл глаза. Взгляд его был тусклый, затухающий.
– Ничего, Митя. Ничего, – сказал он и даже попытался улыбнуться.
Подъехал подполковник Кушнарев с лейтенантом.
– В медсанбат! Немедленно! – распорядился Кушнарев. – Выдержит?
– Хорошо перевязан. Выдержит, товарищ подполковник. Раны не опасные, но много крови потерял…
– Коля! Ты меня слышишь? Коля! Это я! Кушнарев. И Андрей тут.
– Вернулся, – с трудом заговорил Николай, узнав его. – Рад за полк. Политрука… Грибачева не давайте в обиду… за Банкина.
– Перенесите его на кошевку! – крикнул Кушнарев. Он поднял с носилок шинель Снопова и тут же отбросил ее в сторону. Потом снял с себя шубу и укутал Николая. – Гони! – крикнул он ямщику. – Фельдшер, садись!
Когда кошевка тронулась, все побежали вслед. Первыми остановились начальник штаба и Кушнарев.
– Растеряйся Снопов, запоздай на пять минут – боевое охранение полностью захватили бы немцы.
– А тут ему всякая сволочня готова приписать черт знает что! – выругался Кушнарев, взглянув на следователя с бешеной ненавистью.
Глава седьмая
В начале 1943 года завершилась знаменитая битва на Волге—одна из самых крупных в мировой истории. К весне был освобожден весь Северный Кавказ, за исключением небольшого участка в низовьях Кубани. В январе была прорвана блокада Ленинграда, а в первой половине марта ликвидирована вражеская группировка в районе Ржева и Вязьмы. Немцы понесли колоссальные потери, а наши войска продвинулись на несколько сот километров.
Обо всем этом Николай знал только из газет и по радио. До середины апреля он лежал в госпитале в глубоком тылу и завидовал товарищам по полку: счастливы они тем, что были участниками освобождения Гжатска, Вязьмы, Ржева.
С нового года в армии ввели новые термины: офицер, солдат. Зато исчезли названия: боец, интендант, военврач. Ввели новую форму, с погонами. Впервые прозвучало новое название – Советская Армия.
В начале лета сорок третьего года на фронтах установилось затишье, но каждый солдат и офицер, где бы он ни был, понимал, что это затишье перед великой бурей. Солдат научился чутьем и по малозначащим признакам определять, когда и где будет жарко. Да и весь ход событий показывал, что немцы попытаются взять реванш за осенне-зимнее поражение, а советский народ и его вооруженные силы будут биться за то, чтобы выкинуть оккупантов с советской земли.
В начале лета началась перегруппировка войск.
В один из июньских дней танковая бригада стояла в лесу: передвижение, даже одиночных машин, в светлое время было категорически запрещено.
Командир бригады гвардии полковник Белов прибыл на место дневки чуть позже танковой колонны и сразу же приказал собрать весь командный состав. Распоряжения его были коротки: подготовить технику и людей к форсированному маршу, с наступлением темноты снова в поход…
Распустив офицеров, полковник направился к штабной машине, но тут к нему подошел незнакомый капитан и доложил:
– Товарищ гвардии полковник, капитан Снопов прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.
«Тыловик… Околачивался до сих пор где-нибудь за тысячу километров от фронта, – подумал полковник и со злорадством отметил про себя: – Добрались и до тебя, голубчик? Здесь тебе не около родственничков-генералов околачиваться».
Просматривая направление капитана в бригаду, полковник спросил:
– В боях бывали?
– В танковых частях не приходилось, товарищ гвардии полковник.
Полковника раздражали спокойные глаза капитана, его начищенные до блеска сапоги, хорошо выглаженные гимнастерка и брюки.
– Примете первую танковую роту, – сухо сказал полковник, – но имейте в виду: мы – гвардейцы. У нас свои традиции. Слабых мы не терпим в своих рядах.
– Постараюсь быть достойным традиций гвардейской бригады.
Это окончательно разозлило командира бригады.
– Не кричи «гоп», пока не перескочишь. Ступайте к командиру батальона. Адъютант, проводите его.
Николай повернулся и вместе с адъютантом направился в глубину леса, где стояли танки.
«Вот и встретили… Нечего сказать, приветливо, – посмеялся про себя Николай, но не пожалел, что ордена и медали в дороге сложил в полевую сумку. – Пусть не встречают по прежним заслугам». И тут же решил; пока не пройдет первое боевое крещение в этой бригаде, никому не говорить о прежних боях и не показывать ордена.
Только значительно позже полковник сам объяснил Николаю, в чем было дело. Не понравился его бледный тыловой цвет лица и прилизанное обмундирование.
После госпиталя Николай попал в офицерский запасной полк, а оттуда его сразу же направили на курсы командного состава бронетанковых войск.
Возвращения в свою часть на этот раз Николай не добивался: слишком тяжело было вспоминать об унижениях, о следствии, о запросах… Была и еще одна причина: хотелось осуществить свою давнюю мечту– попасть на танк.
Курсы работали в одном из городов, где был танковый завод. Они. отнимали почти все время – заниматься приходилось по двенадцать часов в день. И все же Николай мучительно считал дни и томился оттого, что он в тылу, что не участвует в боях. Не помогало даже то, что он малейшее свободное время проводил на полигоне завода, где испытывали и обкатывали новые, только что сошедшие с конвейера танки. Ему страстно хотелось овладеть искусством вождения танка, научиться без промаха бить по цели с полного хода.
Курсы были трехмесячные, но в середине июня всех курсантов группы, где учился Николай, досрочно выпустили и направили на фронт.
Перед выездом Николай получил приказ о присвоении ему звания капитана, а еще в госпитале ему вручили орден Отечественной войны за операцию по спасению боевого охранения. В полку не забыли о нем.
И вот он в поезде, снова едет на фронт, где назревали грозные события. Смутное настроение какой-то грусти овладело им. Фронта он не боялся. Не пугала его и мысль о возможной гибели. Но угнетало чувство одиночества. До сих пор он ничего не знает о Нине. Где она? Что с ней? Он верил во встречу, надеялся на нее, но как тяжело надеяться бесконечно, как трудно не иметь возможности хотя бы в письме делиться своими мыслями, надеждами с любимым человеком.
В Москве у Николая оказались свободными несколько часов до следующего поезда, и он решил съездить в подмосковный городок, где был госпиталь Сокольского. Может, удастся узнать что-нибудь о Нине.
В городке, недалеко от главного корпуса госпиталя, он встретил торжественную похоронную процессию. Впереди гроба несли на подушках ордена покойного. За катафалком шли генералы, полковники, врачи, сестры, много местных жителей.
– Кого хоронят? – спросил Николай прохожего, прежде чем взять под козырек.
– Генерала медицинской службы Сокольского. – Как? Сокольского?
– Погиб при бомбежке. Ездил на фронт в какой-то медсанбат консультировать врачей, и вот…
Что-то оборвалось в груди Николая.
Присоединившись к похоронной процессии, он немного проводил Сокольского, но времени было в обрез – нужно было возвращаться в Москву.
Только подъезжая к столице, он понял, что с гибелью Сокольского исчезла последняя надежда найти Нину.
Бригаду, в которую его назначили, Николай догнал на марше. Он был рад тому, что получает роту до начала боев. Это давало возможность познакомиться с людьми, попытаться сколотить боевой коллектив, на который можно было бы опираться в трудные минуты.
Бригаду остановили на Курской дуге в двадцати километрах от переднего края. Танки закопали до самых башен в землю.
Битва, которая получила в истории название Курской, или Орловско-Курской, началась пятого июля невиданными по мощности артиллерийскими и авиационными ударами. Десятки тысяч орудий извергали тучи снарядов, тысячи самолетов наносили удары по наземным целям.
Танковая бригада, стоявшая в резерве, ждала своего часа. Танкисты могли только догадываться, что происходит на переднем крае. Земля за горизонтом, казалось, клокотала от разрывов. Даже здесь, вдали от переднего края, налеты авиации следовали один за другим: немцы старались нанести потери резервам. К счастью, пока из бригады не пострадал ни один танк, ни один человек.
Николай, не имевший возможности отлучаться далеко от своей роты, вместе с другими офицерами часто выходил на опушку леса. Впервые за три года войны оказавшись во время большого сражения в резерве, он томился от безделья и чувствовал себя в какой-то степени виноватым перед теми, кто сейчас принял на свои плечи всю тяжесть немецкого наступления. Ему было неловко оттого, что он, офицер, нормальный человек, прячется при бомбежках под днище зарытого в землю танка, когда впереди гибнут люди, хотя разумом, ко-. нечно, понимал, что судьбу гигантского столкновения решают резервы и что настанет и его черед идти в бой.
Время, казалось, тянулось очень медленно. Канонада не ослабевала ни на минуту. Волна за волной пролетали самолеты над лесом, где стояла бригада.
В три часа дня, когда экипажи получали горячую пищу, Николай услышал крики:
– Капитан Снопов, к командиру бригады!
– Гвардии капитан Снопов, к полковнику! Николай побежал, на ходу надевая танкошлем.
Из блиндажа навстречу ему вышли полковник и начальник штаба.
– Ага! Вы уже здесь? Отмечайте по карте… Танковую роту Николая посылали на укрепление противотанковой обороны в районе шоссе Ольховатка – Курск.
Задача была понятна.
– Разрешите выполнять, товарищ гвардии полковник…
– Выполняйте. Но советую не вступать в открытый бой с танками противника… У них тут сосредоточены «тигры», «пантеры». Есть и «фердинанды». Сами понимаете…
Николай не верил в возможность борьбы с танками из засады: слишком мала вероятность лобовой встречи. К тому же, оставаясь на одном месте, рота теряла бы самое важное преимущество – маневренность. Однако на месте будет виднее, думал он.
А грозных «тигров», «пантер» и «фердинандов» он не боялся. Многолетний опыт боев научил его спокойно относиться к вооружению противника – не так уж страшен черт, как кажется. Врага надо бить, если даже он временно лучше вооружен. Наконец, теперь не сорок первый год: советская техника тоже далеко шагнула вперед. И Николай даже хотел встречи с «тиграми».
Одно только беспокоило его: рота еще не побывала в боях, люди не обстреляны, не почувствовали еще собственную силу.
Вернувшись к роте, Николай вытянул свою колонну на дорогу и развил предельную скорость. К счастью, в это время в воздухе не было бомбардировщиков. Около сотни немецких и советских истребителей дрались за господство в небе. То и дело подбитые самолеты, как бы нехотя, отваливали от общей карусели и, оставляя за собой дымные шлейфы, падали на землю и взрывались.
Волна тяжелых бомбардировщиков, типа «хейнкеля», показавшихся вдали, заставила Николая принять не совсем обычное для марша решение: рассредоточить роту и замаскировать машины подручными материалами.
Но едва эшелоны бомбардировщиков прошли над головой, на мотоцикле подъехал офицер связи пехотной дивизии.
– Капитан, наш генерал очень просит вас по возможности ускорить движение. Идут немецкие танки… Сдерживает их пока что только батарея. Что от нее осталось, никому не известно. Положение складывается…
Николай не стал слушать объяснений и подал сигнал к движению. То, что генерал не приказывал, а просил, говорило о многом.
Подъезжая к назначенной ему позиции, Николай увидел ту батарею, о которой говорил офицер связи. Она стояла на открытом ровном месте. Возможно, что вчера еще у нее были укрытия, окопы для пушек, а сейчас все вокруг было уничтожено, все сравнено с землёй. Орудия отчетливо просматривались среди нагромождения всяких обломков строений и заборов. Между орудиями беспрерывно поднимались фонтаны разрывов тяжелых снарядов. Трудно было поверить тому, что тут есть еще живые люди.
Николай поставил роту в засаду в трехстах метрах от батареи в редком кустарнике.
Обстрел батареи тяжелыми снарядами прекратился. Когда рассеялась пыль, Николай увидел артиллеристов. Они выкатывали из окопа единственную пушку.
«Что они собираются делать? – пытался понять Николай. – Неужели нас приняли за немцев?»
Скоро стало все ясно. Со стороны балки показались немецкие танки. Впереди шел широкий танк с длинноствольным орудием, окрашенный под цвет местности.
«Вот он «тигр». За ним идут другие машины… Это, несомненно, «пантеры». А позади старая мелкая сошка… Знакомые… Прикрывают…»
Короткоствольная пушка артиллеристов несколько раз тявкнула навстречу «тигру», но ответный выстрел смел расчет.
Николай видел, что силы неравные, если немедленно ввязаться в бой, но не мог смотреть равнодушно на гибель артиллеристов.
– Идем в атаку! – предупредил он товарищей. – Всем бить по головному танку противника… А дальше делай, как я…
Десять «тридцатьчетверок», сбрасывая маскирующие ветки и разрушая все перед собой, вырвались из кустарника и ринулись наперерез «тигру». Поймав на прицел лобастую башню, Николай нажал на спуск. В тот же миг броня «тигра» засверкала белыми искрами прямых попаданий бронебойных снарядов, однако Николай не обнаружил, что грозная машина получила серьезные повреждения. Снаряды были бессильны перед толщиной металла. Однако «тигр», словно ослепленный, покрутился беспомощно и остановился.
– Вот оно что! Экипаж внутри контужен! – догадался Николай и перенес огонь на ближайшую «пантеру». Она, не успев развернуться, попятилась назад. В это время ствол ее пушки отлетел в сторону. Это было так неожиданно, что даже Николай, уже немало видевший на своем веку, ахнул от удивления. Однако раздумывать было некогда. Получив временный успех, он хотел заставить немецкие танки отойти.
Проскакивая мимо остановившегося «тигра», он повернул башню и послал бронебойный снаряд в его борт. От танка отлетел большой кусок брони и изнутри вырвалось пламя. «А ты, оказывается, слаб в боках», – мысленно сказал Николай «тигру».
– «Пантера» слева! – отчаянно крикнул механик-водитель, круто бросая машину в сторону.
Николай оглянулся, и мороз пробежал у него по спине: его оплошность дорого обошлась экипажу. Подкравшаяся из-за батареи вторая «пантера» нащупывала стволом пушки борт «тридцатьчетверки».
Ожидая рокового удара, Николай резко повернул башню, но его опередили. Сквозь грохот выстрелов, рев моторов и лязг гусениц послышался тренькающий выстрел полковушки. «Пантера» вспыхнула, как спичка. На мгновение промелькнула голова артиллериста и скрылась за лафетом.
– Спасибо, друг! – крикнул Николай от души. Вторая «пантера» с оторванным стволом тоже горела. Потеряв еще три обычных танка, немцы отошли.
Чтобы не зарываться, Николай не стал преследовать их, повернул роту к балке, а оттуда, используя скрытые подступы, к месту засады. Когда танки были замаскированы, он послал четверых танкистов на помощь артиллеристам, а сам доложил по радио в штаб бригады: «Вынужден был вступить в бой с танками противника. Нами уничтожены «тигр», «пантера» и три танка старого типа. Вторую «пантеру» сожгли артиллеристы. У нас все благополучно»,
В штабе, видимо, не сразу поверили донесению и потребовали уточнить потери противника. После этого роте объявили благодарность.
Закончив переговоры со штабом, Николай вылез из танка, чтобы обойти экипажи. Из каждого люка на него смотрели улыбающиеся, счастливые лица.
– «Тигр»-то горит, товарищ капитан, не хуже бензобака.
– Бортовая броня у него на куски разлетается…
«А ведь рота прошла стадию формирования в боевых условиях, – подумал Николай. – И мне поверили. Пожалуй, в этом должно состоять счастье командира, а у меня нет этого ощущения. Только выводы для себя. Неужели я становлюсь стар? Или уже избавился от юношеского тщеславия?»
– Хорошо действовали, товарищи. Дружно. Если так будем и впредь воевать, никакие новые марки немецких танков нам не страшны, – ободрял он солдат, коротко подводя итог боя. – Все экипажи достойно дрались.
Вернулись посланные на помощь артиллеристам и доложили:
– Там никого нет… Раненого командира еще до нас, говорят, увел шофер. Там сейчас занимают оборону пэтээровцы.
Николай так и не узнал, что был свидетелем гибели родной батареи, где его сделали солдатом.
* * *
Немцам, несмотря на громадные жертвы, не удалось развить наступление. Правда, ценой огромных, невозместимых потерь они кое-где продвинулись, но это не было ни прорывом оборонительной полосы, ни тактическим успехом. Это скорее походило на вмятину в стене несокрушимой крепости, когда по ней бьют тараном: удары наносятся без конца, а на поверхности стены появляются только небольшие углубления. Таран бессилен против мощной преграды!
Батарея Андрея Куклина еще утром находилась на значительном расстоянии от переднего края, но уже к трем часам дня он не нуждался в наблюдательном пункте и в связи. Батарея отбивалась от наседающего противника прямой наводкой, и когда показались танки немцев, Андрей понял, что наступает критическая минута. Он отошел назад метров на тридцать и, сняв с головы пилотку, ударил об землю.
– Слушайте, братцы!
Наводчики, только что смотревшие в панораму, оглянулись назад и застыли, замковые задержали руки на рукоятках поршневых затворов, заряжающие так и остались стоять в обнимку с очередным снарядом, увидев своего командира в таком возбуждении.
– Товарищи мои!.. – крикнул Андрей. Многое хотелось сказать ему о долге солдата, о совместных прежних боях, о погибших товарищах, но вместо этого он поставил ногу на пилотку и отдал приказ – Дальше этой пилотки нет нам земли. Ни шагу назад! Стоять насмерть!
К орудиям Андрей вернулся ровным шагом, хотя мимо то и дело пролетали пули. Наводчик Василенко подал ему свою каску…
Противник стремился уничтожить батарею во что бы то ни стало. Атака следовала за атакой, а в промежутках между ними налетали десятки бомбардировщиков. Тяжелая артиллерия и вздохнуть не давала.
Вышли из строя Закир Мухаметдинов, затем Володя Казаков. Они были ранены почти одновременно. Из офицеров остался один Андрей. Судьба, казалось, берегла его для чего-то важного.
Расчеты редели. Выходили из строя и орудия, а Андрей бегал от одного расчета к другому, заменял выбывших, отдавал распоряжения об эвакуации раненых и подброске снарядов. Несколько раз взрывная волна сбивала его с ног. Он де помнил, когда и где потерял каску.
Когда появилась новая волна танков с «тигром» и «пантерой» впереди, у Андрея было одно неисправное орудие и неполный расчет. Он сам стал за наводчика и вступил в единоборство с «тигром». Рядом разорвался снаряд. Расчет погиб, а Андрея обожгло выше колена. Нога была оторвана.
«Ну вот и все!» – прошептал он, почти теряя сознание.
На мгновение возникло страстное желание доползти до разбитых снарядных ящиков, где лежали мертвые товарищи, и заснуть возле них, чтобы никогда больше не просыпаться.
Но откуда-то сбоку вырвался новый немецкий танк. Он двигался прямо на батарею. Это привело Андрея в бешенство. Как? Немецкий танк пройдет по орудиям, раздавит трупы погибших товарищей? И, может быть, какой-нибудь немецкий офицеришка будет стоять над ним, умирающим советским командиром, и еще усмехаться?
Превозмогая нестерпимую боль, Андрей попытался было доползти до хобота орудия, чтобы повернуть Пушку против «пантеры». Но сил не хватило.
«Мерещится», – решил он, увидев белые искры на лобовой броне «тигра», и тут же до него донесся знакомый рев моторов «тридцатьчетверок». Танки вылетели из кустарника сплошной лавиной. Впереди, изрытая огонь из ствола пушки, неистово мчалась командирская машина.
– Так их, ребята, так! – закричал Андрей, увидев пламя над «тигром», и потерял сознание.
Очнулся он от толчка. Кто-то перетаскивал его через канаву ползком.
– Куда? Куда? – закричал он, испугавшись, что его волокут в плен.
– Это я, товарищ старший лейтенант. Тарасов. Шофер ваш…
Андрей взглянул вверх и увидел красное, словно в крови, солнце.
– Почему бросил машину?
– Нет у нас машины. Разбомбили…
– Матюша… Матвей, оставь меня. Скоро немцы здесь будут. Спасайся сам. Уходи.
– Молчите лучше…
– Уходи. Приказываю.
– Совесть у меня хотите отнять? – закричал Тарасов. – Подлецом приказываете быть? Вы из меня человека Сделали, а теперь в душу наплевать хотите и себя благородным показать? Молчите лучше. Не учите бросать товарища, командира.
Андрей не ответил. Он снова был без сознания. А Тарасов, подбодряя себя руганью, продолжал тащить своего командира.
В сумерках у шоссейной дороги бронетранспортер подобрал обоих. Когда их уложили на носилки, они в бреду продолжали уговаривать друг друга крепиться.
* * *
Закончилась историческая битва на Курской дуге. После освобождения Орла и Белгорода в Москве прозвучали первые залпы салютов в честь победителей, а на фронтах от Невеля до Азовского моря шло грандиозное летнее наступление.
Гвардейская танковая бригада Белова после боев на Курской дуге была брошена на север, к Смоленску.
В связи с большими потерями в личном составе и в технике бригаду вывели на отдых и переформирование. Боевые подразделения были размещены в лесу, а штаб основался в четырех километрах, на месте бывшей деревни.
Полковник Белов, направляясь во второй батальон, взял с собой рапорт помощника по продовольственному снабжению об отказе капитана Снопова представить отчетность по сухим пайкам.
Еще до боев под Курском всем экипажам был выдан неприкосновенный запас на пять суток. Как и положено в армии, расходовать его можно было только с разрешения командира. Конечно, в таком продолжительном сумасшедшем бою, когда смерть все время была рядом с каждым экипажем, никто не думал об энзе: ели то, что под руки попадалось. Никто не мог сказать потом, были распоряжения со стороны офицеров расходовать пайки или нет, тем более, что больше половины офицеров выбыло из строя.
Командование и интендантство прекрасно понимали, что от солдата, который чудом уцелел, нечего требовать какие-то пайки, поэтому требовали только акты о их списании.
И вот – мальчишеское упрямство командира второго батальона капитана Снопова… Отказался представить акты.
По дороге в батальон полковник думал о Снопове. По документам выходило, что этот офицер знал в своей жизни бурный подъем по службе, что было у него потом какое-то недоразумение, которое привело его даже к снижению в должности. В чем тут дело, полковник так и не мог понять. Поговорить по душам было некогда, да и Снопов держался как-то настороженно. Первое время и сам полковник был к нему чуть несправедлив. Это, видимо, чувствовал Снопов и никогда не выходил из рамок официальности.
Но в бою невозможно даже соседу доверять только наполовину, а тем более своим. И, посылая Снопова на усиление противотанковой обороны еще пятого июля, полковник решил проверить способности капитана. Снопов не только справился с задачей, но и показал блестящие качества командира. Не потеряв ни одного танка и ни одного человека, уничтожил несколько танков противника. В бригаде завоевал такую любовь, что можно было только завидовать ему. В знаменитом танковом сражении под Тамаровкой Снопов за несколько часов сменил три танка, заменил командира батальона. Сам полковник Белов дважды за один месяц представил его к наградам, а потом утвердил командиром батальона.
Снопова полковник застал в землянке.
Выслушав доклад о состоянии батальона, полковник выложил на стол рапорт начпрода.
– Боитесь ответственности? Хотите остаться чистенькими? – спросил он в упор.
– Нет. Я не боюсь ответственности, товарищ полковник. Я хотел восстановить пайки за счет трофеев в следующих боях, – хмуро ответил капитан, а затем потише добавил: – У моего друга Андрея Куклина отец на заводе умер у станка от истощения. Мой отец ест суррогатный хлеб из лебеды и липовых листьев. Он опух, как пишет жена брата. Ему уже седьмой десяток идет…
Голос капитана стал хриплым.
– Извините, капитан. Я не знал, в чем дело… Но пайки надо списать. Наши ребята тоже не виновны. Ладно! – вдруг решил полковник, разрывая рапорт на куски. – Ваш отец колхозник? Чем ему можно помочь?
– Ничем. Я ему высылаю зарплату. Оставляю себе только на партийные взносы. Как-нибудь дотяиут…
Полковник и капитан долго ходили от землянки к землянке.
– Где у вас люди? – обратил внимание полковник на пустые землянки.
– Люди в бане, товарищ полковник.
– Баня? Настоящая баня? Здесь?
– На берегу речушки. Построили.
– И парилка есть?
– Есть и парилка; Сам я еще не мылся, а только собираюсь. Не хотите ли помыться, товарищ полковник?
– Хочу. Скажите старшине, чтобы достал и для меня белье. Только, чтобы без всяких фокусов. Я знаю, как один подполковник, Сметании, устроил баню для командующего бронетанковыми войсками фронта. Уж он Постарался. Предбанник коврами застелил, квасу за сто километров приказал привезти. Специально для этого машину гонял. Генерал посмотрел, повернулся и ушел. Ковры приказал отправить в детский дом, а что. сделали с квасом, не знаю.
– Если бы этот маленький наполеончик только квасом забавлялся…
– А вы знаете его?
– Приходилось сталкиваться.
– Не он ли вас пытался съесть?
– Нет. Он ведь только самовлюбленный дурак. Такие опасны, конечно, но бывают похуже… Вот и белье принесли. Пойдемте, товарищ полковник.
Полковнику так и не удалось вызвать капитана на открытый разговор. Спрашивать прямо не хотелось: можно даже вопросом обидеть человека.
Баня стояла на берегу речушки. Маленький бензиновый двигатель мотопомпы подавал воду по трубам. Тут же в больших баках ее грели и пожарным насосом перекачивали в помещение.
– Да тут у вас целый комбинат! – удивился полковник и спросил солдата-истопника – Хорошо натопил? Пар есть?
– Хватает, товарищ полковник. На всех хватает, – Многозначительно улыбнулся солдат.
– Веника у тебя нет?
– Там дадут, товарищ гвардии полковник. Всём внбйь зашедшим дают. Никого не обделят. Вы с веником любите? …..
– А как же. Чай, я русский человек.
Никто из моющихся не заметил появления командира бригады и командира батальона. В моечной стоял ровный гул, сквозь который Прорывались иногда веселые крики.
Белов и Николай разделись в предбаннике и зашли в Моечную. Сквозь влажный пар в темноватом помещении перед ними замелькали голые тела.
– Сто-ой! – закричал кто-то в глубине. – Нехрещеные пришли! Крестить!
– Крестить! Крестить! Крестить! – троекратно ответили десятки голосов.
Не успел Николай опомниться, как несколько человек подскочили к нему и, схватив на руки, перенесли в другую комнату, где была парилка, и водрузили на полок.
Кто-то плеснул на раскаленную каменку ведро воды. В тот же миг на приступке появились трое голых людей в кирзовых танкошлемах, в рукавицах-крагах и с вениками.
– Во имя отца и сына и святого духа, начинай! – оглушительно рявкнул начальник боепитания капитан Вихров.
Вместе с раскаленным паром на Николая обрушились березовые веники. Хлестали беспощадно, с оттяжкой. Несколько пар крепких рук поворачивали его как зайца на вертеле. Николай кричал, ругался, пытался вырваться – ничего не помогало.
Рядом на другой стороне каменки под вениками сладко стонал полковник Белов.
– Хватит! Довольно! Что вы делаете? – орал Николай, но никто его не слушал.
– Сто-ой! Окатить! Обмакнуть хрещеных!
На Николая теперь обрушилась холодная, ключевая вода, и ему стало легко-легко. Только раскаленный пар мешал дышать. И вдруг он понял, что его никто не держит и люди, так беспощадно хлеставшие его вениками, словно растаяли в тумане влажного воздуха.
Николай пулей вылетел в предбанник. Полковник Белов был уже там. Опустив голову к коленям, он трясся от беззвучного хохота.
– Окрестили рабов божьих, – сказал он и прислушался к шуму автомашины.
К бане, разыскивая полковника, подъехали начальник штаба, и начальник политотдела.
– Живо! Раздевайтесь и в баню! – скомандовал полковник. – Иначе обратно не повезу. Пешком пойдете.
Начальник штаба охотно вышел из машины, а начальник политотдела не скрывал своего неудовольствия: хочет, мол, старик покуражиться.
Когда они разделись, Полковник толкнул Николая в бок, приглашая за собой, и, как мальчик, побежал в моечную. Плотно закрыв за собой дверь, он крикнул сиплым голосом:
– Ребята! Полундра! Сейчас будут нехрещеные. Крестить их! Крестить!
Едва начальники переступили порог, их тотчас поволокли в парную. Через минуту оттуда раздалось шипение пара и дружные удары мокрых веников. Начальник политотдела верещал как поросенок, а начальник штаба крякал от удовольствия.
Полковник, наливая воду в шайку, закатывался от хохота. Это было стихийное веселье мужчин.
* * *
Геннадий Иванович Дедушкин выписался из госпиталя в феврале сорок четвертого года. Врачебная комиссия признала его негодным к строевой службе и демобилизовала.
В Москве Дедушкин сел в поезд, идущий в Свердловск. Попутчиками по купе оказались молодые инженеры военных заводов. Скоро все быстро перезнакомились и до поздней ночи играли в шахматы.
Утром Дедушкин проснулся рано. За окном светил электрический фонарь. Дедушкину показалось, что эшелон стоит на большой станции, и он вышел. Единственный его вагон стоял на совершенно безлюдном разъезде: его отцепили по неисправности и затолкали в тупик.
Как всякому человеку, тем более семейному, который возвращается с фронта, Геннадию Ивановичу хотелось поскорее попасть домой. Непредвиденная задержка огорчала его. Но, как солдат, привыкший терпеть, даже когда не терпится, он ничем не проявил своего настроения.
– Приехали, товарищи! – сказал он, возвращаясь. – Нас отцепили еще с вечера. Стоим в тупике.
Почти весь день он просидел в холодном вагоне. Молодые инженеры забрались в проходящий поезд и укатили, а Дедушкину, раны которого еще далеко не зажили, протолкнуться в поезд, сломив сопротивление проводников, было не под силу.
Только ночью пассажиров злополучного вагона посадили в поезд новосибирской линии.
Дедушкин долго ходил из вагона в вагон, разыскивая свободное место, где можно было бы прилечь. Ехать сидя он был еще не в состоянии.
В одном из вагонов его окликнул молодой задорный голос:
– Вы случайно не ходили по передовой собирать на свою шубу осколки, товарищ капитан?
– Вроде бы специально не ходил, но так вот получилось…
Шуба Дедушкина действительно выглядела неважно. Там, где ее прошили осколки, шерсть вылезала наружу, сколько ни старался он зашивать прорехи. Опытный глаз сразу определил, в чем тут дело.
