Текст книги "По земле ходить не просто"

Автор книги: Вениамин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Кое-как дождавшись звонка, Сергей, расстроенный и разбитый, вернулся в учительскую. Там, забившись в угол, закурил.

– Ну и палите же вы, – заметил Барановский, присаживаясь рядом. – Прямо зверски. Чем-то расстроены?

Кроме директора, в это время была в учительской только Аня.

– Может быть, – невпопад ответил Сергей и вдруг с отчаянием заговорил: – Не получается у меня, Антон Антонович. Ничего не получается. Плохо дело!

– А что так? Учащиеся домашние задания не выполняют?

– Да нет! Задания выполняют, знания не плохие… – Так в чем же дело?

– Не верят они мне – вот что! – чуть не крикнул Сергей. – По глазам вижу, что не верят. Смотрю на их лица и читаю: «Говори, говори, учитель… За то тебе платят. А мы хорошо знаем, кто ты есть…» Не могу понять, чего они хотят от меня? Какое я преступление совершил? Всю жизнь учился и работал. И врагов у меня не было…

– Да-а, – сказал Барановский, разглядывая Сергея так, словно видел его впервые. – Дела-а. При таких взаимоотношениях, я понимаю, невозможно дать хороший урок. А посоветовать я, пожалуй, ничего не смогу. Постарайтесь сами рассеять это недоверие. Только не вздумайте заигрывать с учащимися. Это к добру не приведет.

– Методику надо знать, гражданин, – сердито вставила Аня. – Самому надо быть собраннее.

– Тут, Анна Григорьевна, на знании методики далеко не уедешь, – пришел на выручку Сергею Антон Антонович. – Трудное дело у нас. А может быть, тут чье-нибудь влияние со стороны…

Домой Сергей возвращался удрученный. А тут еще предстоял, конечно, разговор с Аней. Она не оставит его в покое.

Беда, видно, не приходит одна. В последнее время Сергей замечал, что Аня целыми днями молчит, а если и заговорит вдруг, то не иначе, как с раздражением. Особенно невыносимо становится дома, когда ей приходится стирать или убирать квартиру. Сергей старался помогать ей во всем, но это только приводило к лишним ссорам.

– Ты готов к политзанятиям? – спросила Аня после ужина.

– Да. А что?

– Ничего. Не хватало бы еще, чтобы ты и там провалился. Тогда уж вовсе… И зачем тебе надо было расхныкаться перед Барановским? Кто он тебе? Кум? Сват?

Сергей промолчал. Да и что говорить? Из дому вышли вместе.

Вечер был темный. Дул холодный ветер, падал колючий снег. Тревожно лаяли собаки.

Шли молча. У школы Аня также молча свернула и, выхватывая перед собой светом фонарика участок тропинки, скрылась за калиткой. Сергей, оставшись в темноте, проводил ее взглядом и побрел к реке. Попросить фонарик у жены он не решился, хотя ему надо было пройти еще километра два.

Уже в сенях правления колхоза Сергей услышал веселый смех слушателей его кружка. Они, конечно, потешаются сейчас над рассказами секретаря сельсовета Фаддея Кузьмича. Удивительный человек! Как он умеет подметить в самом обыденном смешные стороны. Бывают же люди с таким даром юмора!

Фаддей Кузьмич стоял за столом председателя и прикуривал от лампы. Сам председатель колхоза Степаненко примостился на конце длинной скамейки.

– Ты лучше расскажи, как вы революцию делали в Климковичах в девятьсот пятом году, – сказал Степаненко, смеясь.

– С Тошкой-то? – оживился Фаддей Кузьмич. – Можно. Только это в девятьсот восьмом, кажись, было. Мы тогда еще не были женатые… И вот идем как-то мы под утро. Скучно. Девчата, как на грех, ушли рано спать. Тошка мне и говорит: «Давай, Фадя, революцию делать». «Давай». Смотрю, Тошка забрался на здание волостного правления и сорвал вывеску. Это там, где сейчас школа. Кое-как перетащили ее через улицу и водрузили на кабак. А оттуда надо другую вывеску…

Утром на улице шум и гам. Мужики хохочут. Урядник Шаливайко от злости бородой трясет. Кто сделал?

Ну, конечно, все знают: кроме Тошки и его друга, никто на такое не отважится.

А мы с Тошкой похрапываем себе у них на сеновале. Оба без рубах: слышали, что так здоровее. Тошка тогда много читал. Вдруг – вжик! вжик! И ожгло нас как огнем. Завизжали спросонок, как поросята. Это Тошкин отец крестит нас сплеча ремённым кнутом. Тошка метнулся в пролом в соломенной крыше. Только голые пятки сверкнули – и в крапиву. А мне туда ходу нет – Тошкин отец опередил. Куда деваться? Бросился к дыре, в которую зимой сбрасывают скотине сено, да угодил прямо на свинью.

Но зато насолили же мы уряднику. Когда он ушел к попу на именины, собрались мы, такие революционеры, затащили в окно прямо в спальню Шаливайко большую свинью. Скоро крик страшный раздался:

– Караул! Студенты забрались с бомбой!

Сбежался народ: кто с топором, кто с вилами. Наконец врываются все к уряднику, и мы тут же, конечно. Впереди с револьвером и с шашкой наголо Шаливайко. – Фаддей Кузьмич привстал, изображая согнутую фигуру незадачливого урядника. – А там свинья.

– Интересно, жив этот Тошка? – спросил Сергей, подходя к столу.

– Это же ваш директор.

– Вон как!

– О, это человек! – ответил Фаддей Кузьмич…

Сергею нравилось заниматься с этими людьми, имевшими большой опыт в жизни. И сам он чувствовал, что занятия здесь у него проходят интересно, хорошо. Слушатели были как будто довольны.

Первый час беседовали по изученному материалу. Потом начались вопросы. Как всегда, они были самые разные, начиная с международного положения и кончая новейшими открытиями науки.

Сергей уже готовился рассказывать новый материал, но в это время в правление зашли два человека.

– Вам придется прекратить занятия, – сказал один из них, направляясь к столу. Это был инструктор райкома комсомола Гришин. – Вы, Заякин, освобождены от обязанностей пропагандиста.

– Почему?

– Мы не можем доверять изучение истории партий социально чуждым элементам.

– Это я социально чуждый элемент? Вы что, в самом деле? Кто же я, по-вашему?

– В райкоме узнаешь!

– Я должен узнавать в райкоме, кто я? – вспыхнул Сергей. – Однако, Гришин…

– Ты лучше расскажи, почему ты с Урала бежал. Думал, тебя здесь не найдут? Нашли, как видишь. Врагов народа, как бы они ни старались скрыться, везде найдут. А сейчас оставьте помещение. Здесь вам не место…

– Меня сюда, как вам известно, направили…

– Рассказывайте…

Сергей был совершенно подавлен. Но ему ничего не оставалось, как взять конспекты и уйти.

На улице он почувствовал, что дрожит, как в лихорадке. Он никак не мог понять, что происходит, но хорошо знал, чем может закончиться для него эта история, если уж называют его врагом народа.

Его вдруг охватила страшная тоска, безразличие и усталость. Дожить до такого… Он долго стоял возле школы, в грязи, подставляя открытую голову ветру со снегом. Опомнился только тогда, когда на лестнице правления послышались голоса. Чтобы не попадаться людям на глаза, Сергей свернул в переулок.

За речкой около магазинов он встретил Барановского и откровенно рассказал ему, как его выгнали с политучебы, как назвали его врагом народа.

– Я знаю об этом, Сергей Петрович. Обвиняют вас в том, что вы обманом пробрались в комсомол. Говорят, будто вы сын кулака… С Урала будто бежали, потому что оклеветали честных людей… Но я вам верю, Сергей Петрович. Вы же в комсомол вступили в той деревне, где родились. Там-то вы никого не смогли бы обмануть… Не верю я и в остальные обвинения. Но, думаю, разберутся…

Дверь дома открыла старуха няня. – Анна Григорьевна спит?

Хотелось сейчас же разбудить Аню, рассказать, в какую беду они попали.

– Поди-ка я знаю, где твоя жена, – раздраженно ответила няня-старушка, поворачиваясь к нему спиной. – Нету ее дома.

Аня не приходила долго. Значит, опять она у Кравцовых? Наверное, у Кравцовых. Где же еще? А там Карпов. Нужно бы сейчас же пойти туда, взять жену за руку и спросить, взглянув в глаза: «Что ты делаешь?» Нр Аня не из тех женщин, с которыми можно так разговаривать.

Что это? Ревность?

Как изменилась Аня после рождения сына. Расцвела зрелой женской красотой, но в то же время не стало в ней для Сергея прежней теплоты. Сергей чувствовал, что Аня разуверилась в нем, что видит в нем одни недостатки, что она перестала уважать его, что все больше и больше чуждается его.

Проснулся сын. Пришлось взять его на руки и, чтобы успокоить, ходить по комнате.

Когда Аня пришла, Сергей только что вышел из спальни.

– Ты бы хоть подумала о том, что у тебя ребенок, – сказал он, не в силах скрыть глухое раздражение.

– А вы что? Не могли без меня накормить и уложить? Сколько раз я говорила: перед сном надо напоить чаем.

– Где ты была до сих пор?

– Как тебе известно, я тоже работаю в школе. А после политучебы зашла к Марине Игнатьевне. Достала себе материал на пальто. Если уж муж не в состоянии прокормить и одеть жену, то самой приходится заботиться.

Аня теперь почти всегда противопоставляла себя мужу и сыну и поэтому говорила «вас», «вам».

– На что ты покупаешь? На что? – вскипел он. – Где у нас деньги, чтобы покупать у этих спекулянтов?

– Я сама зарабатываю.

– Не пальто тебе нужно, а Карпов! – закричал вдруг Сергей и, толкнув ногой дверь, вышел в кухню.

«Этого не надо было говорить. Этого не надо было говорить», – лихорадочно думал он, зачерпывая ковшом воду из бачка. Руки его дрожали, и ковш стучал по стенкам.

Аня сама пришла на кухню. Она закрыла за собой дверь и долго смотрела на него уничтожающим взглядом.

– Ты много выпил сегодня?

– Хватит! Я долго смотрел на ваши шашни! С меня довольно!

– Как ты смеешь!

Она окинула Сергея таким надменным взглядом, и такое, презрительное выражение было на ее лице, что Сергей пришел в бешенство. Возникло дикое желание ударить, растоптать ногами, но вместо этого он закричал осипшим. голосом:

– Ты думаешь, что я ничего не вижу? Я ничего не знаю? Мне, что ли, привозит Карпов заграничные чулки? Ради меня постоянно трется у Кравцовых?

* * *

Почти до самой середины декабря погода дурила: то становилось холодно, то начиналась оттепель со снегопадами и дождями, потом ударил мороз. Но не успела земля замерзнуть по-настоящему, как начались свирепые бураны. А тут уже подкрался Новый год…

Аня не вышла из кухни, чтобы встретить Сергея, вернувшегося из райкома комсомола. Она знала, что его оклеветали, ошельмовали, но равнодушно думала об этом: сам виноват, не умеет жить с людьми по-людски…

Аня ненавидела не Сергея, а такую жизнь. Ведь когда учились, мечталось о широком мире, о путешествиях, о курортах, а на деле оказалось, что мир ее ограничивается школой и квартирой, тетрадями учащихся и детскими пеленками! Сын привязал ее к дому, к кухне. Ну разве она не самая разнесчастная женщина? А Сергей, став рядовым учителем, готов мириться с этим на всю жизнь. Хоть бы мечтал о чем-нибудь! Так нет! И все его рассуждения о честности такие убогие, а сам он, ну, конечно, он ограниченный человек.

Так думала Аня и забывалась только у Кравцовых. Там велись возвышенные, как ей казалось, разговоры о поездках на Кавказ и в Крым, о нарядных женщинах, и Аня испытывала жгучий стыд оттого, что она не побывала ни на одном из курортов, что жизнь ее такая однообразная, такая серая.

Закончив предпраздничную стряпню, Аня выглянула из кухни. Сергей стоял у окна и издали разглядывал спящего сына странным потускневшим взглядом.

«Не хватает только тяжелого вздоха, – неприязненно подумала Аня, решив, что он рисуется перед ней, изображая себя несчастным человеком. Ждет, чтобы я пожалела его».

Нет, Аня не намерена была разыгрывать такую комедию. Она демонстративно прошла мимо Сергея в спальню и оттуда вышла одетой в новое платье.

– Поешь там… Я пошла, – бросила она через плечо.

– Надолго?

– Сам же внес деньги на новогодний вечер. Знаешь, что я в комиссии.

Не взглянув на мужа, Аня ушла.

В школе Иван Семенович и Ядвига Станиславовна расставляли столы в зале.

– Как вы вовремя, Анна Григорьевна! Пока не закрыли магазин, сходите, купите, пожалуйста, яблок, конфет получше. И что-то еще надо было… Забыл ведь, а?

– Уксусу-у! – подсказала Ядвига Станиславовна из буфета.

Забрав сумки, Аня вышла из школы. Около магазина она увидела Карпова, стоящего на другой стороне улицы с какой-то женщиной. Заметив Аню, Карпов пересек дорогу, стараясь встретиться с ней, но Аня поспешно зашла в магазин.

Стоя у прилавка в очереди, Аня в окно видела силуэт Карпова в полупальто и шапке-кубанке. Он ждал ее. «Вот навязался еще на мою голову старый дурак. Этого еще недоставало».

– Аня!

– Это еще что такое? – гневно спросила она. – Я вам не Аня. Кто вам позволил называть меня так?

– Брось прикидываться девчонкой, – цинично прервал он ее. – Не наивная, поди.

– Вы… Вы мне годитесь в отцы… В голове седина, а ходите все время за мной.

– Погоди, поговорить надо.

– Поговорите с мужем.

– С мужем? – усмехнулся Карпов злорадно. – Что еще с ним будет, с мужем. Тех, кого исключают из комсомола, теперь не очень-то жалуют.

– При чем тут «жаловать»? И никто его пока не исключал.

– Будто не знаешь, – недобро усмехнулся Карпов.

– Решили меня запугать? Бросьте вы и отстаньте от меня.

Аня повернулась и пошла своей дорогой. Она не поверила ни одному слову Карпова. Но на Сергея разозлилась: вечно с ним недоразумения, вечно он во всякие истории попадает. Нет! С нее довольно. Пусть сам как хочет выкарабкивается. Она не будет защищать его.

До самого вечера Аня работала в школе с исступленной яростью.

Гости стали собираться в десятом часу. В числе первых появился Карпов. Так как вечеринка была в складчину, он внес через Кравцовых свою долю и теперь чувствовал себя полноправным членом коллектива.

Как водится, ждать первой рюмки до двенадцати часов никто не захотел. Многие захмелели.

До нового года оставались считанные минуты, а Сергея не было. – Где он? – спросил Иван Семенович у Ани.

– Не знаю, – безразлично ответила она. Иван Семенович укоризненно покачал головой. За столом уже кричали:

– Внимание! Наполнить рюмки! До нового года осталось три минуты… Три… Одна…

По требованию гостей Аня тоже оставила хлопоты по сервировке стола к чаю и взялась за рюмку.

– С наступающим Новым годом, товарищи! С новым счастьем! – сказал Антон Антонович в наступившей тишине.

Звякнули рюмки.

Через полчаса Антон Антонович тоже спросил:

– Не пришел Сергей Петрович? Впрочем, понятно. Не до того ему. А ведь хороший парень.

– Не знаю, – сказала Аня, помедлив с ответом. – Не знаю, что сказать. Трудно нам с ним… Не умеет он жить так, как живут все…

Сергей пришел во втором часу.

– Штрафную ему, – поднялся навстречу Барановский со стаканом водки.

– Анна Григорьевна, и вы возьмите рюмочку, – предложил Иван Семенович.

Когда Аня подняла рюмку, взгляды их встретились. Сергей грустно улыбнулся, будто извиняясь за причиненные ей неприятности. Он отпил глотка два и поставил стакан, но Карпов, следивший за ним, потянулся к нему со своим стаканом.

– Выпьем, земляк, чтобы дома не журились. Сергей отказался пить.

– Брезгуете пить со мной? – вызывающе поднялся Карпов. Он явно искал повода, чтобы начать скандал. – Не желаете…

– Перестань! – попыталась урезонить его Марина Игнатьевна и потащила назад за полы пиджака.

Как это все было противно Ане! Как противно! И чтобы избавиться от всего этого, она вышла из зала.

Примостившись в кухне на кончик скамейки возле печи, она молча смотрела на пар от кипящего самовара.

– Вон где вы! А я всю школу обегала, искала вас, – сказала Ядвига Станиславовна, появляясь на кухне с гитарой. – Ну зачем хмуритесь? Новый же год.

– Да, новый год. А что он нам принесет?

– Я верю, Анна Григорьевна, что все будет по-нашему. Что бы ни заварилось, а разум возьмет своё. Идемте, идемте.

В большой классной комнате пели хором. Аню заставили запевать. Начала она неохотно, только для приличия, но потом увлеклась.

 
Соловьи не замолкли у сада,
Не сожгло еще солнце росу…
 

Кто-то за спиной Ани фальшивил. Ну конечно, это Сергей. И тут не может не напортить, а ведь пел когда-то, и хорошо пел.

– Замолчал бы ты хоть! – крикнула она ему. Сергей неловко потупился и покраснел.

– Я только что подошел, – сказал он в наступившей тишине, – И не до песен сегодня мне. Пойдем, Аня, домой.

– Куда-а? – пьяно захохотала Марина Игнатьевна, – Это почему?

– Анна Григорьевна никуда не пойдет, – надвинулся на Сергея Карпов. – Она сама знает…

– Перестаньте! – крикнула Аня и бросила: – Ходишь тут…

Она повернулась и ушла в другую комнату, где за столом сидело несколько человек.

– Антон Антонович, налейте мне вина, – попросила Аня. Барановского.

– Ва-ам? Вина? – удивился Барановский и поспешно исправился – С удовольствием, Анна Григорьевна. С большим удовольствием.

Но директора опередил Карпов. Он подскочил к Ане со стаканом водки и, обняв ее, силой пытался заставить выпить. Когда Аня освободилась от цепких рук Карпова, оттолкнув его, она увидела, что Сергей стоял рядом. Ноздри его, раздувались, глаза зло блестели.

– Вот до чего дошло? – процедил он сквозь зубы. – Вон отсюда!

– Подождите, Сергей Петрович! – ухватился за его руку Иван Семенович, хотя в этом не было надобности.

– Не уходите, Анна Григорьевна. Бросьте его! – кричала Марина Игнатьевна, оттесняя Аню от Сергея. Несколько человек кинулось к нему. Началась чуть ли не свалка.

Аня направилась к выходу с гордо поднятой головой. За ней по пятам двигались Кравцовы и Карпов, уговаривая остаться.

Половину дороги шли молча. Впереди шагала Аня, а в нескольких шагах от нее Сергей.

– Доволен теперь? – спросила она. – Опозорил на весь свет. Разве можно дальше так? Уйду я от тебя. Живи как знаешь!

– Я это уже знаю, – ответил он устало. – Понял.

Дома Аня, ожидая продолжения скандала, закрылась в спальне. Она была уверена, что, пошумев, Сергей вынужден будет извиниться. Но Он не пришел, и она незаметно уснула.

Утром Аня была даже удивлена тем, что Сергея нет рядом. Когда открыла дверь спальни, увидела, что он лежит, не раздевшийся, на голой скамейке. На подоконнике рядом с ним стояла переполненная пепельница. Увидев Аню, он поднялся.

– Извини, Аня… О сыне пока придется тебе заботиться одной…

– Что ты надумал?

– Семьи у нас нет. Не получилась… А ты пока молода… Понимаю, что сын…

Ане вдруг стало страшно. Не разумом, а скорее чувством она поняла, что наступил крах в самом главном.

– Я бы сам взял сына, – доносился до Ани голос Сергея, как по телефону. – Знаю, что он тебе помешает… Но сейчас… Постараюсь, чтобы этого не было… Все сделаю…

Аня видела только его искривленные в виноватой улыбке губы. Она словно оцепенела вся. Не могла выдавить из себя ни слова.

Сергей, одевшись, вошел в спальню, остановился у кроватки сына и заплакал по-мужски – без слез, без звука.

Аня не остановила его, не загородила дорогу, когда он выходил из дому, потому что знала: сказать ей нечего. До сих пор она думала, что все в нем наигранно, все неискренно, а он был такой в действительности. И не он, а она жила до сих пор выдуманной жизнью, отравляла существование семьи и оскорбляла его на каждом шагу! Чего она хотела?

На пороге Сергей остановился и оглядел комнату, словно прощаясь с ней навсегда, потом тяжело ступил через порог.

Аня вздрогнула, когда скрипнула старая калитка, но и тут не смогла ни сдвинуться с места, ни сказать хоть слово.

На подоконнике в пепельнице дымился окурок.

* * *

Зимние каникулы проходили. Десять дней Аня не могла заставить себя пойти в школу: стыдно было показаться людям на глаза. Ни один из учителей не пришел проведать ее. Даже Ядвига Станиславовна.

Квартира стала пустой, гнетущей, как после выноса покойника.

В первые дни после ухода Сергея Аня не хотела верить в распад семьи. Ждала каждый день: может быть, вернется? Но он не приходил.

В последний день каникул забежала Марина Игнатьевна.

– Как живешь, Анечка? Знаешь, сегодня будут обсуждать персональное дело Сергея Петровича, – щебетала она. – На собрание пойдешь? Приходи к нам. Поиграем в карты. Карпов приехал. С утра торчит у нас…

Аня смотрела на заплывшее жирное лицо Марины Игнатьевны и думала: «Почему эти люди хотят зла мужу? Что он им сделал?» А она считала эту женщину своей лучшей подругой…

Чтобы поскорее выпроводить гостью, сказала:

– Собираюсь идти,

Но Аня не в силах была пойти, потому что не была готова к встрече с Сергеем. Чтобы как-нибудь поскорее прошло время собрания, она начала купать сына. Но Коленька, привыкший вместе с папой пускать кораблики в ванне, звал отца и поднял крик.

– Сиди! – прикрикнула на него Аня.

Ребёнок ничего не понял и продолжал звать отца. Рассердившись, Аня нашлепала его и, вымыв кое-как, передала няне.

Она отшлепала ребенка, но сама уже думала о другом. В чем виноват ребенок? Почему он должен лишиться отца? Что она скажет сыну, когда тот вырастет? А там в библиотеке клуба Сергей сейчас один… Один…

Аня рывком сорвала с себя клеенчатый фартук и, схватив с вешалки пальто, выбежала на улицу.

Ещё в коридоре клуба она услышала голос Гришина.

– Когда выяснилось, что разоблачение стало неминуемо, Заякин бежал в Белоруссию…

Никто не заметил появления Ани. Гришин стоял у стола в расстегнутом пальто и резал воздух кулаком:

– Распоясавшийся хулиган на новогоднем вечере в школе учинил настоящую драку, а потом избил свою жену и ушел из дому, оставив ее с малолетним ребенком.

– Неправда! – крикнула Аня. – Это ты выдумал, Гришин, что он избил меня! Как тебе не стыдно?

– Вам, товарищ Заякина, слово не дано. Потом расскажете, как сын репрессированного кулака бежал поближе к границе…

– Неправда! Неправда! Ты же наш хлеб ел! За наш стол садился! – крикнула Аня, не найдя слов, чтобы уличить Гришина.

– Я вам должен? – издевательски спросил Гришин. – Сколько причитается с меня? Могу сейчас уплатить. – И он вытащил бумажник.

– Почему он бессовестно клевещет, товарищи? Ведь Сергея обком партии послал.

– Довольно! – прервал председатель собрания. А Гришин спокойно продолжал:

– Вы помните, товарищи, что рассказывал Заякин о себе, когда его выбирали секретарем? Лгал он. Отец его расстрелян как враг народа в тридцать седьмом году.

– Это же клевета! Отец умер еще в тридцать четвертом. Это, наверно, карповские измышления! – сказал Сергей.

– Вопросы есть? Кто желает выступать? – спросил председатель, прервав Сергея.

– Никаких выступлений, – поспешно предупредил Гришин. – Он исключен из комсомола. Я рассказал только в порядке информации.

– Тогда зачем же нас собрали сюда? – раздался робкий голос.

– Сказано: информировать.

– Мне кажется, что я имею право по уставу объяснить, – начал было Сергей, но Гришин грубо прервал его:

– На суде будешь оправдываться. Сыновьям врагов народа мы никогда не предоставляем трибуну. Выйдите отсюда!

Сергей тяжело встал и медленно пошел к выходу. Аня выбежала вслед за ним.

– Тебе не надо было уходить, Сережа! Ведь это же ужасно… Надо было… Боже мой, как я виновата перед тобой. Как я виновата… Но Коленька… Он же ничего не понимает, он же зовет папу… Идем, идем домой, Сережа…

– Коленька? – словно в забытьи сказал Сергей. – Я его вижу во сне каждую ночь.

– Сережа, родной мой, я постараюсь измениться. Я понимаю… Я так поняла теперь все.

Сергей что-то хотел ответить, но не успел и мгновенно побледнел как бумага: возле крыльца остановилась легковая машина. Оттуда вышли двое в военной форме.

– Заякин Сергей Петрович? Садитесь в машину… – Сережа!

– Не надо, Аня, – тихо сказал он, отстраняя ее от себя. – Ты же знаешь, я ни в чем не виноват… Там выяснится все…

Согнувшись, он вошел в машину.

* * *

Задав учащимся самостоятельную работу, Аня прошла между рядами парт и остановилась у окна. Тракт с утра заметно почернел под лучами мартовского солнца. Длинные ледяные сосульки, свисавшие с концов крыш школьного сарая, поредели, и некоторые, сорвавшись, падали на ее глазах. Крашеная железная кровля сельсовета курилась легким паром,

Все как будто уладилось. Сергея из района отпустили в ту же ночь, и он пришел прямо домой. Ни одним словом не упрекнул он Аню, но от этого ей не было легче.

Недавно Барановский, вернувшийся с районного собрания партийного актива, сказал в учительской:

– Наконец-то закончилась паршивая возня вокруг Сергея Петровича. Пришло отношение с Урала. Прекрасную характеристику прислали. Секретарь райкома зачитал на собрании.

Сегодня должен был решаться вопрос о восстановлении в комсомоле. Сергей с раннего утра выехал в райком.

Казалось бы, все приходит в нормальное состояние, но Аню не покидало чувство неустроенности, чувство страха перед чем-то, что, казалось ей, нависло над нею и Сергеем какой-то черной грозовой тучей. Она боялась Кравцовых. Учителя не раз намекали Ане, что Кравцов украдкой подслушивает уроки Сергея. Сама она боялась сказать Сергею об этом: опасалась его резкости. Ведь отношения их далеко еще не наладились. Но вчера Сергей сам обнаружил это. После четвертого урока в учительскую зашел Кравцов и торопливо начал одеваться, но Антон Антонович задержал его каким-то вопросом.

Пришел с урока Сергей. Аня не видела его после райкома. Он сразу оттуда прошел на урок. Уже по тому, как он переступил порог, Аня поняла, что он весь кипит. Сергей встал у двери и грозно спросил Кравцова:

– Вы очень спешите, гражданин?

– Да. Да. Спешу. И очень, – ответил Кравцов, стараясь прорваться к выходу, но Сергей загородил проход.

– Очень сожалею, но вам придется задержаться. Сначала послушаем ваши отзывы о моем уроке. А то получается так: вы подслушиваете мои уроки, а мне ничего не говорите о моих недостатках. Стаж, как вы знаете, у меня маленький. Всего второй год работаю.

– Ах, вы вот о чем! – улыбнулся Кравцов. – Я проходил по коридору и услышал заразительный смех на вашем уроке. Любопытно.

– Не врите! – оборвал Сергей. – Носки ваших ботинок видны были с самого начала урока. Учащиеся подсчитали, сколько раз вы переставляли ноги. Они и раньше меня предупреждали, но я не хотел верить. Для чего вы шпионите за мной? Все еще не можете успокоиться?

Аня не знала, как остановить мужа, и в поисках помощи оглядывалась по сторонам. Антон Антонович, не любивший уединяться в директорском кабинете, как всегда, сидел на диване, но выражение лица его было такое, что нельзя было понять: то ли он давится от смеха, то ли готов разразиться бранью. Иван Семенович, стоявший у окна, саркастически улыбался.

– Я жду ответа! – грозно сказал Сергей.

– А у меня нет намерения отвечать человеку, потерявшему политическое доверие, – с вызовом ответил Кравцов.

– Ясно! – заключил Сергей. – Убирайтесь отсюда? Кравцов, выбираясь из учительской, запнулся и чуть

не растянулся на пороге.

– Ничего себе типус, – проговорил Иван Семенович в наступившей тишине.

– Глаза… Глаза какие… – прошептала Ядвига Станиславовна. – Как у пойманной крысы. И злость и страх… Боже, сколько ненависти!

Сергей, как будто позабыв о Кравцове, сел рядом с директором и заговорил совсем о другом. Аня никак не могла выбрать момент, чтобы спросить, чем кончилось дело в райкоме.

– Вы помните, Антон Антонович, – говорил Сергей, – я осенью говорил вам, что учащиеся не верят мне. Все ведь прошло.

– Я рад за вас, Сергей Петрович, и я ведь знаю об этом. Вы поняли, почему они не верили?

– Из-за Кравцова.

Антон Антонович молча кивнул головой. Аня воспользовалась наступившей паузой и спросила:

– Как дела в райкоме?

– Подтвердили прежнее решение. Исключили.

– За что же, за что, Сережа? Ведь все же неправда, ведь все же выяснилось.

– Все клеветнические обвинения отпали, но осталась формулировка «за моральное разложение». И все равно я это так не оставлю. В обком обращусь, а если понадобится – до ЦК дойду.

– Правильно, – сказал Антон Антонович.