Текст книги "По земле ходить не просто"
Автор книги: Вениамин Лебедев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)
Немногословны были ораторы.
– Батарея поручила мне сказать: будем биться До последнего Снаряда, до последнего патрона… Если понадобится—зубами, – заявил Андрей Куклин.
Последним выступил командир полка. Когда он вышел на середину полянки с автоматом на груди и весь увешанный гранатами, по опушке леса прошел одобрительный шепот. Любили этого человека в полку, верили ему.
– Пока в мотострелковом полку есть хоть один человек, полк будет жить и бороться с врагом… Я отдал приказ: на рассвете атаковать противника и прорвать кольцо…
Как поверить тому, что не стало такого человека? Где и ты, Андрюша, буйная головушка? Жив ли ты, Коля Снопов, дружок?
Очень хотелось подняться на ноги и попробовать сделать хоть несколько шагов.
Опираясь на подоконник, он поднялся на левой ноге и перенес осторожно тяжесть на больную ногу.
– Врешь! – закричал он сам себе. – Будешь ходить! Есть солдат в мотострелковом полку! Мы еще будем воевать! Будем!
*.
– Двести девяносто восемь, двести девяносто девять… Триста! – чуть не вскрикнул Гусев и свалился на лавку. Отдышавшись немного, он посмотрел в окно и улыбнулся: синички снова были на березке. Нахохлившись, они чистили перья. Давно их не было видно: стояли ненастные дни.
Сегодня, несмотря на начало зимы, по-весеннему грело солнце. Чистый снег искрился и сверкал нетронутой белизной.
Капитан устроился поудобнее и начал массировать больную ногу. В пользу или во вред все эти моционы и массажи, он не знал, но очень сильно хотел поскорее начать ходить, поскорее снова включиться в борьбу. Ради этого он готов был пойти на любые муки и лишения.
Карп Иванович появлялся теперь очень редко: немцы и полицаи строго следили за каждым человеком.
Если бы связаться с партизанами!
Однажды ночью, едва только он протопил печку и улегся под тулуп, раздался шум. Гусев кинулся к окну. При ясном свете луны он увидел на снегу следы санных полозьев.
Кто-то подъехал к бане.
«Немцы! Полицаи!» – подумал он и, схватив железную кочергу, стал лицом к двери. Единственное желание владело им: подороже продать свою жизнь.
Скрипнула дверь в предбаннике, раздался топот ног. Гусев поднял кочергу. Обидно погибнуть здесь в одиночестве, но раз пришло время, раздумывать нечего.
Свет карманного фонарика скользнул по стенам и остановился на Гусеве.
– Крепко же ты вооружился, – услышал он на смешливый голос Карпа Ивановича. – Ничего не скажешь.
Войдя в баню, старик зажег принесенную с собой свечу. Вслед за ним появился невысокий человек в дубленом полушубке.
– Здравствуйте, – сказал вошедший.
– Здравствуй, здравствуй, – сказал и Карп Иванович, садясь на лавку. – Поднялся вроде бы теперь. Что же намерен делать дальше? В примаки пойдешь или как?
– В какие такие примаки? – не понял Гусев.
– Примаки-то? А военные, которые остались в окружении. Деваться ему некуда. Устраивается у женщин вроде за мужа.
– Что же, можно и это. Пересидеть опасное время под юбкой, а потом считать себя победителем.
– Не хочешь, стало быть. Тогда поговори с этим товарищем, – кивнул старик в сторону незнакомца. – Дальше здесь тебе оставаться нельзя. Пронюхали немцы…
– А вы кто такой? – опросил Гусев незнакомца.
– Степаненко моя фамилия. Много лет ходил в председателях колхоза, а теперь при новых порядках такие должности не положены, – уклончиво ответил тот. – Вы дальше что намерены делать? Каковы ваши планы?
– Я принял присягу…
– Понятно. Я к вам по поручению подпольного райкома партии и штаба отряда.
– Возьмите меня в отряд. Хоть рядовым. Я уже начинаю ходить. Любое задание буду выполнять, – горячо заговорил Гусев.
– В отряд вы пока не пойдете. Подпольный райком считает нужным послать вас на выполнение особого задания, если, конечно, вы согласны. Одним словом, временно придется идти в город на агентурную работу. Служить у немцев…
Капитана бросило в жар.
– Если нужно… придется.
– А партизанский отряд… Трудно там сейчас. Один из полицаев лично знал секретаря райкома Ванина и выследил. Связи с городом почти прерваны. Особенно тяжелое положение с продовольствием. Да и вам пока еще трудно.
Степаненко встал и, открыв дверь, сказал:
– Заходите, Сергей Петрович. Принесите товарищу одежду.
В бане появился человек с автоматом. Он торопливо вытер пальцами запотевшие стекла очков.
Глава четвертая
У каждого солдата-ветерана своя хронология, свой счет времени.
Бой под Копанью, где батарея вела единоборство с танками, был одним из тех случаев, которые входят в неписаную историю подразделения и остаются своеобразными вехами в жизни каждого солдата. Тот, кто уцелел, потом, вспоминая о прошлом, скажет: «Это было еще до Копани… Мы тогда стояли…» А для всего фронта такие события обыкновенно остаются незамеченными. Разве в сводках информбюро промелькнет фраза: «Подбито и сожжено столько-то танков». Наградные листы, заполняемые писарями в штабах, скорее плод фантазии их автора, чем отражение действительности. Да и кто в сорок первом году думал о наградах?
Николай Снопов в бою под Копанью лишился многих бойцов и двух пушек. Пришлось отправить в госпиталь Андрея Куклина. Как ни бодрился он, а при стрельбе впадал в полуобморочное состояние, из ушей сочилась кровь, В батарее теперь остались всего три пушки.
Под утро двадцатого ноября Николая разбудил в землянке пришедший из штаба старший лейтенант и вручил пакет. Полковник приказывал батарее к десяти часам прибыть к домику лесника в районе деревни Аксаково.
То, что приказ принес старший лейтенант, заставило Николая насторожиться.
– Сожгите приказ и проводите меня немного, – сказал старший лейтенант.
Ясно было, что самое главное командир передал на словах, а старший лейтенант не желает говорить об этом в землянке, где отдыхают свободные от дежурства расчеты орудий.
Было хмурое утро. Поблекшая и закоченевшая трава хрустела под ногами.
– Вы понимаете, что означает этот приказ? – спросил лейтенант, когда они отошли от землянки.
– Нас оставляют прикрыть отход полка?
– Правильно. Мы отступаем… и с риском… Если противник догадается об этом, то неизбежно сядет нам на плечи. Наш участок вытянут в сторону немцев. Он пока не дает нам ничего, кроме лишних потерь. Есть данные, что немцы готовятся отрезать… Поэтому вам приказано удержать две дороги до девяти часов утра.
Старший лейтенант как будто ничего особенного не сказал, но Николаю было ясно: командование решило пожертвовать тремя орудиями, чтобы прикрыть отход.
«Похоже, что подошли последние часы… – подумал Николай. – Выходит, конец батарее. А может, отделаемся легким испугом?» – тут же мелькнула оптимистическая мысль. Было страшно, но, привыкнув сдерживать себя, он ничем не выдал свои чувства.
– Пехота уже снимается с места, – продолжал старший лейтенант. – Так что сами понимаете… Полковник надеется на вашу батарею. Он очень высокого мнения о ней…
Николаю, может быть, было бы легче, если бы он не знал, что батарея оставлена одна, если бы сразу начался бой. Бывало ведь, что оказывались в положении и похуже, но выходили. А сейчас он не имел права сдвинуться с места. За это время противник может, если не полезет в лоб, обойти фланги. Тогда уж все…
Распростившись со старшим лейтенантом, Николай, не заходя в землянку, торопливо направился к орудиям, которые стояли в кустарнике между автострадой и Смоленской дорогой. Здесь эти две магистрали сближались на сто – двести метров.
– Товарищ лейтенант, пехота уходит, – доложил ему младший сержант Клинцов, оставленный старшим у орудия.
– Знаю, – коротко ответил Николай и отдал приказ: – Поднять всех отдыхающих. Землянку очистить. Шоферам быть готовым к движению в любую минуту, но машины не заводить. От каждого расчета выслать по два человека дозорных.
В батарее все пришло в движение. В шесть часов утра мимо нее прошли последние пехотинцы.
Николай напряженно прислушивался к тому, что происходит на фронте.
Казалось, пока все тихо. Только одна батарея немцев вела методический огонь. Через каждые три минуты вдали, как удар по пустой бочке, раздавался залп, затем на несколько секунд наступала тишина, потом слышалось шуршание снарядов и взрывы.
Время тянулось убийственно медленно. От дозорных не поступало никаких сигналов.
Николай никому не сказал о положении батареи, но все уже понимали, что оставлены одни. Те, кто находился у орудий, молчали. Стоило Николаю посмотреть внимательно куда-нибудь, и головы всех поворачивались туда же. Иногда Николай садился на лафет—все садились. Как хотелось сейчас увидеть, что делают немцы!
«Скорее бы… Скорее», – думал Николай. Но он и сам не мал, чего хотел: то ли чтобы скорее прошло время, то ли чтобы дозорные сообщили что-нибудь определенное о противнике.
Светать начало в восьмом часу. Далеко впереди раздались выстрелы. «Кажется, начинается», – подумал Николай.
Через полчаса прибежал один из дозорных:
– Товарищ лейтенант, впереди все тихо. Младший сержант Клинцов приказал вам доложить, что немцы пока не знают об отходе нашей пехоты. Сам младший сержант дошел почти до самых немцев и стреляет. Создаёт видимость, что тут в окопах все на месте. Их там двое…
– Молодец Клинцов, – одобрил Николай, а сам подумал: «Неужели вырвемся?»
Клинцов его удивил еще раз. Совсем недавно он доставил Николаю немало хлопот.
В батарею Клинцов прибыл с новым пополнением во время боев под Ельней. То ли на второй, то ли на третий день после этого Николаю в ходе – сражения пришлось сменить наблюдательный пункт. Он уже приказал телефонистам свернуть их хозяйство, но в самый последний момент его позвал к аппарату Андрей, находившийся на огневой как старший на батарее.
– Что у тебя там? – спросил Николай, недовольный тем, что приходится задерживаться в разгар боя.
– Поздравляю… Можешь радоваться: у нас чепе. Один сбежал, – ответил Андрей сердито.
– Что? Что ты там мелешь?
– Один дезертировал, – заорал в ответ Андрей. – Удрал. Понятно? Или еще разъяснять?
Николай не смог сразу даже найти слова, чтобы обругать Андрея за ротозейство.
Это было неслыханно. Дезертирство из батареи! Что бы сказал об этом капитан Гусев, если бы был жив?
– Далеко не уйдет. Разыщите!
Дезертира на другой день привел старшина Казаков. Его нашли километрах в пятнадцати в тылу. На душе у Николая было грязно: придется отдавать негодяя под суд военного трибунала. Он был из нового пополнения, которого Николай даже не видел.
На огневой позиции он приказал привести к себе дезертира, сидевшего тут же в шалаше под охраной. Николай был уверен, что увидит закоренелого злодея. Но перед ним предстал человек лет сорока с жидкой бородкой и испуганными глазами. Гимнастерка сидела на нем как на огородном чучеле, а брюки висели как на палке. Человек плакал навзрыд.
– Как вы смели бросить свое место в бою? Вы бросили товарищей, изменили родине, опозорили свою семью, – набросился Николай на Клинцова, а сам не знал как поступить с ним. Отдавать под суд уже не хотелось: может, удастся исправить человека? – Освободите его из-под стражи и направьте в расчет. На первый раз простим. Но, – предупредил он строго, – чтобы этого больше не было.
Андрей одобрительно кивнул головой.
– У него пятеро детей, – сказал он потом. – Такие не бывают подлецами. Испугался человек… Дома, кроме тележного скрипа, ничего не слыхал, а тут… Давай его мне под мою ответственность.
– А ты уверен, что он больше не сбежит?
– Голову даю на отсечение.
– Смотри. Без головы не останься.
Клинцов за эти месяцы стал настоящим толковым солдатом. Проявил и храбрость и инициативу. Ему даже присвоили звание младшего сержанта.
А Николай за случай дезертирства получил хороший нагоняй от комиссара полка, а от полковника схватил еще, кроме головомойки, выговор за плохую воспитательную работу.
Время приближалось уже к девяти. Видимо, на этот раз счастье улыбнулось батарейцам: немцы не появлялись.
Ровно в девять Николай снял дозорных, прицепил орудия к машинам и выехал на автостраду.
Боясь неожиданного удара, Николай сел в кабину последней машины.
Из-за поворота дороги навстречу выехала трехтонка с несуразным каркасом над кузовом. На рельсах, приподнятых концами выше кабины, виднелись продолговатые снаряды.
– Товарищ лейтенант, что это?
– Гвардейский миномет, ребята. Катюша. Гвардейский миномет остановился. На дорогу вышел майор. Он помахал рукой, требуя остановить колонну.
– Лейтенант, вы подождите меня. Я дам залп и вместе уедем, – попросил он Николая.
Катюша отъехала метров на двести и остановилась. Через две-три минуты раздалось шипение, которое мгновенно превратилось в урчащий грохот. Взметнулись огненные полоски, и снаряды, набирая скорость, исчезли с глаз. Вдали раздалась барабанная дробь глухих разрывов.
– Вот шарахнули!
Над лесом показались клубы дыма и оранжевое зарево пожара. Миномет развернулся и догнал артиллеристов. – Куда ударили? – спросил Николай.
– Скопление танков засекли наши кукурузники. Угодили, видимо, и по горючему. Ну, лейтенант, давай сматываться отсюда. У немцев есть приказ: бить всеми средствами туда, где появилась катюша.
Словно подтверждая слова майора, там, где до этого стоял гвардейский миномет, разорвались снаряды.
– Жми вперед!
Километра через три гвардейский миномет съехал с автострады на старую Смоленскую дорогу. Майор помахал перчаткой артиллеристам.
Николай увидел передний край обороны на новом рубеже. Проезжая мимо траншей и противотанковых рвов, он почувствовал, что долгожданный момент остановки немцев наступил. Дальше немцам не продвинуться на этом участке. Уже то, что траншеи отрыты в полный рост, что на дорогах стоят противотанковые стальные ежи, а на повозках едут бойцы в новых телогрейках, говорило о многом.
«А ведь это последнее отступление на этом участке фронта», – подумал Николай.
Недалеко от станции Кубинка за поворотом дороги его остановил майор Кушнарев.
– Вырвался? – спросил он. – А я, признаться, когда узнал о вашей задаче, очень опасался.
– Мы и немцев не видали…
– Да! Что же это ты, дорогой лейтенант, покидаешь нас? – с шутливой строгостью спросил вдруг майор. – Все время вместе воевали, а тут изволь остаться без артиллерии.
– Мы вас морально будем поддерживать, товарищ майор.
– Из-за леса мысленно? А потом себя искать в списке награжденных? – И уже серьезно спросил – Знаешь, куда и зачем едешь?
– Куда, знаю, а зачем – нет.
– Могу порадовать. На переформировку. Привезли тебе пушки. Бог ты мой! За километр от них разит нафталином. Из какого только амбара старьевщика вытащили их. Зато какое удобство! Как пойдем в наступление, ты их разберешь по частям, рассуешь по карманам и беги с нами в боевых порядках пехоты. Надо будет пострелять – собери части и стреляй себе на здоровье.
– Что это за чума такая? – не понял Николай.
– Чума не чума, а пушки горновьючные. Они же грузятся на вьюки по частям. Туго сейчас, браток. Ну и выгребают все, что только есть. Но, ничего. А впрочем, есть и хорошие ласточки. Одну роту у меня вооружили автоматами. Хоро-ши! Вчера обновили. Немцы как раз пошли в атаку. Подпустили на сотню шагов и резанули. Что было! Половину батальона у немцев как корова языком слизала. Получили еще шесть противотанковых ружей. Я попробовал. Подбил одну автомашину. Думаю приспособить их для стрельбы по самолетам….
Николай пошел догонять машины: благо они не ушли далеко.
В стороне от дороги в кустарнике занимал огневую позицию дивизион 152-миллиметровых совсем еще новеньких гаубиц. Даже заводская краска на стволах была без единой царапины. Новые дизельные трактора сновали между кустами, расставляя орудия на места.
Позади послышался топот бегущего человека. Кто-то обхватил Николая и, приподняв, закружился с ним.
– Андрюша! Тебя направили в этот дивизион? Не смог вернуться к себе?
– Я т-только. п-п-подъехал с ним. К вам п-проби-раюсь. С-смылся из госпиталя. Б-боялся, что б-без меня перейдете в наступление.
– Думаешь, скоро?
– Б-будет. Т-т-такое творится в тылу, что душа радуется.
– Здоровье у тебя как?
– Н-ничего. Заикаюсь т-только. П-пройдет. Стараясь говорить без запинки, Андрей торопился, заглатывал окончания слов.
– Тебе надо зайти к командиру полка. Как бы не приписали дезертирство.
– 3-зайду. П-по п-пути… Еще хочу п-п-росить у него рекомендацию в п-партию. Д-даст?
– Конечно. Я бы тоже дал, но у меня стажа не хватает.
В распоряжении батареи Андрей появился под вечер, когда бойцы, заканчивали оборудование землянок.
Николай в это время с недовольным видом проверял механизмы новых; орудий. Ему все казалось, что рядом с его пушками-ветеранами стояли, задрав стволы, какие-то уродливые создания.
– Младший лейтенант Куклин! – крикнул кто-то. Солдаты, побросав лопаты и топоры, побежали навстречу. А Андрей, прежде даже чем подойти к Николаю, свернул к одной из горновьючных пушек и, повертев ее за правило, презрительно фыркнул:
– Ну и п-пистолеты… П-п-по воробьям бить… – Потом обратился к Николаю: – П-прибыл в ваше распоряжение для прохождения д-дальнейшей службы.
* * *
Поворот промелькнул, и. машина, не успев свернуть, ринулась к оврагу.
– Куда? – крикнул Николай, хватаясь за баранку, но опоздал. Кабина накренилась, и от сильного толчка он чуть не вылетел в снег. Машина остановилась, повиснув передними колесами над обрывом. Николай вы-брался на снег и спросил:
– Андрюша, как ты там? Цел?
– Кости целы. – Андрей уже не заикался, хотя стоило ему это больших и долгих трудов.
– А ты, Тарасов?
– Грудь… А так вроде бы ничего.
Андрей выпрыгнул из кузова и стал рядом с Николаем.
– Н-да, – рассуждал он вслух. – Нечего сказать, приехали. Начнешь раскачивать и полетишь вместе с этой торбой. Без трактора не обойтись. Эх ты, извозчик! Вздремнул малость? – повернулся он к шоферу.
– Хоть расстреляйте на месте. Больше трех суток баранку из рук не выпускал. Все мелькает перед глазами.
Во всей фигуре шофера было столько усталости и вины, что Николай поспешил прервать разговор.
– Хватит, Тарасов. Этим делу не поможешь. Ты пока садись в кабину и попробуй вздремнуть. Смотри только, чтобы радиатор не застыл. А ты, Андрюша, иди в деревню и попытайся найти трактор. Я буду ждать на дороге. Может, встретится проходящая машина.
Николай ругал себя за то, что в Москве не дал возможности товарищам выспаться. Но ведь и задерживаться нельзя было: события на фронте торопили.
Наступление под Москвой началось еще шестого декабря. После освобождения станции Дорохово Николай неожиданно получил приказ сдать горновьючные пушки и взамен их получить в Москве обыкновенные полковые. Отправив орудия, Николай и Андрей выехали на последней машине в артиллерийское управление фронта, а теперь, пытаясь сократить дорогу, застряли между Волоколамским и Можайским шоссе.
Часа через два послышался шум трактора.
– Коля! – раздался сквозь тьму и шум пурги голос Андрея.
– Я! Здесь!
Трактор на мгновение осветил дорогу и потушил фары.
– Тарасов! Приготовь трос!
Пока вытаскивали машину, прошло немало времени.
– Надо заночевать, Андрюша, в деревне.
– Придется. Не проехать в эту метель.
– Поищем квартирку. Хоть одну ночь поспим в тепле, – утешал себя Николай, раздосадованный неожиданной задержкой.
– Ко мне пойдем, товарищи командиры, – предложил тракторист.
– Спасибо. Не хотелось бы стеснять вас. И за эту помощь не знаю, как отблагодарить. Вон в какую погоду вам пришлось тащиться.
– Что об этом говорить! – вздохнул тракторист. – Мы здесь живем в домах. Сбоку не дует и сверху не каплет. Каково вам…
В деревне тракторист завел трактор и машину под крышу сарая. Николай помог закрыть ворота. Когда они вошли в избу, шофер уже спал, сидя на стуле. Хозяйка, пожилая женщина, стаскивала с него валенки. Андрей сидел у печки и стыдливо прятал костлявые голые ноги.
– Разморило бедного. Как сел, так и заснул, – сказала хозяйка, приглашая Николая раздеться и снять валенки.
– Спасибо. Хлопот вам с нами…
– Какие там хлопоты! Таня, принеси командиру папины валенки.
– Не надо. Не беспокойтесь, – запротестовал Николай.
– Как это не надо? – вмешался хозяин-тракторист. – Здесь, слава богу, не фронт. Можно посидеть по-домашнему.
Стройная невысокая девушка с двумя толстыми косами вынесла из-за перегородки валенки и поставила перед Николаем.
– Прошу к столу, – пригласил хозяин, скользя взглядом по орденам и медалям гостей.
– За здоровье, защитники наши, – поднял рюмку хозяин, когда все уселись за стол. – За победу.
– И за то, чтобы вы вернулись домой здоровыми, – поддержала хозяйка.
За ужином Андрей и хозяева разговорились. Николай почти не вмешивался в их беседу и только удивлялся умению друга быстро сходиться с людьми. Сам он сидел и наслаждался уютом и теплотой чужой для него семьи да поглядывал с завистью на этажерку с книгами. Как хорошо было бы взять хотя бы вон тот том Толстого и раскрыть его на любой странице…
Засиделись до поздней ночи. Николай не выдержал: извинившись перед хозяевами, подошел к этажерке, взял наугад какую-то книжку. И вместе с запахом бумаги и высохшего клея на него повеяло чем-то родным, хотя и далеким и недоступным. Но читать он не мог. Невольно думалось: удастся ли вернуться к книгам, к учению? Он старался не думать о смерти на войне, но от мыслей о ней все же не уйдешь. Мало шансов на то, что выйдешь целым. Вот ведь из тех, кто двадцать второго июня вступил в бой в составе батареи, в строю осталось меньше четверти. Не случайность ли то, что еще ходишь по земле?..
Утром его разбудил Андрей.
– Подъем!
– Проспали? Пурга утихла? – торопливо спросил Николай, увидев Андрея на ногах.
– Пурга утихла, но дорогу замело. Тарасов с хозяином на тракторе выехали расчищать. А нас молодая хозяйка зовет завтракать.
Когда Николай умылся, он не нашел на месте гимнастерку. Над ней мудрили Таня и Андрей, пришивая чистый подворотничок.
Николай только теперь разглядел. Таню. Это была полненькая блондиночка. Короткие пальцы ее работали проворно и уверенно, словно пришивать подворотнички к гимнастеркам было для нее привычной работой, а Андрей своими советами мешал ей. Откусывая нитку, Таня обнажила короткие ровные зубки.
– Самовар! – вдруг воскликнула она и кинулась на кухню. Андрей бросился за ней.
Через несколько минут Андрей вернулся. На вытянутых руках он нес кипящий самовар. За ним с чайной посудой вышла Таня. Она была смущена и растеряна.
Таня Николаю понравилась: за девичьей скромностью он почувствовал и силу и твердый характер. Голос чем-то напоминал Нину.
– Ну, Андрюша, нам пора, – сказал Николай, увидев возвращающихся хозяина и Тарасова. – Дорога расчищена.
– Дорога расчищена, – повторила Таня и с грустью закончила: – Тут до шоссейной недалеко…
В пути Андрей молчал. Николай не мешал ему: пусть помечтает. А там, кто его знает…
* * *
Зимнее наступление под Москвой продолжалось. Части армии, освободив Можайск и Бородино, в последних числах января перешли границу Московской областной начали очищать от гитлеровцев Смоленщину.
Андрей, полулежа на стволе пушки, просыпался и засыпал. Невыносимо мерзли ноги. Давно перемешалось в сознании представление о дне и ночи, о сне и бодрствовании. Сказочными и недосягаемыми казались времена, когда он мог ложиться, хоть и не разуваясь, на земляном. выступе в блиндажах. Казалось, не он, а кто-то другой имел такую прекрасную возможность.
В глубине леса, скрытая от воздушного наблюдения, стояла большая колонна машин, готовых по первому сигналу тронуться вперед. Бойцы грелись пляской. До Андрея долетали обрывки солоноватых частушек.
Мы с миленочком вдвоем
На реку ходили…
Он хотел поцеловать,
А штаны уплыли…
К Андрею подбежал Клинцов и стал тормошить его:
– Товарищ лейтенант, в круг! Просим!
Хотелось заснуть по-настоящему, но холод чувствовался все сильней, и Андрей не заставил себя упрашивать. Он вышел в круг, швырнул под ноги Клинцова свои рукавицы, приглашая его состязаться в пляске.
– У-ух! – завизжал Клинцов.
– Держись, Клинцов!
– Давай, товарищ лейтенант! Давай! И-эх ма-а! Клинцов завертелся перед Андреем, как заведенный
волчок. Андрей ударом кулака сдвинул шапку на затылок и тоже пустился в пляс.
– Жми, Клинцов!
– Лейтенант, дай жизни!
Девки, бабы, девки, бабы,
Скоро Гитлеру конец!
Риббентропу…—
приплясывал Клинцов вокруг Андрея, кокетливо подергивая плечами, и закрутил такой конец частушки, что Андрей захохотал и, потеряв силы, шатаясь, вышел из круга.
– Товарищ лейтенант, звонил сорок восьмой. Приказал вам спешно со всем хозяйством перебраться в Холопово. Через сорок минут начинаем работу, – сообщил телефонист.
– По машинам! Заводи! – крикнул Андрей и побежал к передней машине.
Кругом горели деревни, подожженные отступавшими немцами.
На околице одной из них стоял древний старик и мелким крестом благословлял проходящие войска и то и дело низко кланялся бойцам.
Неожиданно сбоку появился танк Т-34. Раздвинув лобовой броней снежную стену, он вышел на дорогу и разрезал колонну Андрея на две части. Движение застопорилось.
– Эх ты, нечистая сила! – обозлился Андрей, раздосадованный непредвиденной задержкой и восхищенный силой танка.
Краснощекий молодой танкист, высунувшийся из башенного люка, помахал рукой, показывая Андрею: знай, мол, наших, это, брат, не твоя артиллерия.
Андрей начал было обкладывать его виртуозной бранью, но, сообразив, что тот ничего не услышит из-за шума моторов, только показал язык. Танкист захохотал и помчался дальше.
Приказав скорее расчистить путь и догонять, Андрей с двумя пушками двинулся дальше. Не успели отъехать километра два от места происшествия, как позади раздался сильный взрыв и тяжелые комья мерзлой земли застучали по кабине.
– Стой! – крикнул Андрей Тарасову и выпрыгнул на снег.
Вторая машина стояла поперек дороги и, уткнувшись радиатором в сугроб, горела. Несколько человек метались в кузове. Андрей подбежал туда и из рук шофера принял одного из пострадавших. Какой-то угловатый предмет уперся ему в грудь, мешая нести раненого.
– Цела вроде бы, – услышал он знакомый голос.
– Клинцов! – крикнул Андрей, опуская друга на снег.
Клинцов приподнялся и вытолкнул из-под полы шинели ящик панорамы – оптического прицела пушки.
– Отвоевался, – сказал он и глянул на Андрея мутными глазами.
– Фельдшера! Где фельдшер? – крикнул Андрей в отчаянии.
Но Клинцов уже не нуждался ни в какой помощи.
– Я знал, что сегодня с Клинцовым будет несчастье, – сказал Тарасов.
– Откуда знал? Что ты мелешь?
– Слишком уж веселый был. Неспроста это. Вот и доплясался. Накликал на себя беду…
– Слушай, Тарасов… По какому такому праву ты носишь штаны? – весь исходя злостью, тихо спросил Андрей и тут же отвернулся. Было противно сидеть рядом с жалким суеверным человеком. Такой век проживет, но не посмеет не то что поплясать, а даже засмеяться от души. И как до сих пор в батарее не разглядели его? Считали: шофер Тарасов скромный, исполнительный…
В выгоревшем и безлюдном Холопове батарея приступила к оборудованию огневой позиции. Едва установили связь с наблюдательным пунктом, позвонил Николай.
– Андрюша! Оставь хозяйство на Мухаметдинова, а сам ко мне. Я у второго.
Это он мог бы и не говорить. Андрей и сам знал, что Николай у майора Кушнарева. После гибели капитана Гусева майор полностью взял на себя заботу о молодом командире батареи и во всем помогал ему. Между ними установилась трогательная дружба.
Сунув в карман кусочек мерзлого хлеба, Андрей пошел на наблюдательный пункт. До начала атаки осталось совсем немного, и он спешил.
Наблюдательный пункт находился на склоне высотки за деревенькой, в какой-то яме, занесенной снегом. Чуть пониже залегли пехотинцы, выдвинутые для атаки.
Вдали раздался дробный звук залпа орудий.
«Сюда!» – инстинктивно почувствовал Андрей и, камнем упав на снег, скатился под бугор. Снаряды обрушились рядом.
Когда Андрей поднялся, он не увидел Кушнарева и Николая.
– Товарищи! – закричал Андрей и кинулся к яме. Николай был жив. Он поднялся и, шатаясь, подошел к засыпанному снегом и комьями мерзлой земли Кушнареву. Командир батальона лежал, обливаясь кровью. Осколок, разрубив орден Красного Знамени на гимнастерке, застрял в груди повыше сердца.
– Возьми планшетку… Принимай командование. Веди в атаку… – сказал майор Николаю, задыхаясь от недостатка воздуха.
Перевязанного майора унесли.
– Батарея, Андрюша, полностью на тебя… Атаку начинаем через пятнадцать, минут. Позвони, чтобы мне прислали валенки или сапоги.
Только теперь Андрей увидел, что валенок Николая срезан на самом изгибе большим осколком и оттуда торчат портянки.
– Я пошел… – Николай перекинул через плечо планшетку майора, словно взваливая на себя его обязанности, и двинулся к залегшей цепи.
– Стой, Коля! Подожди! Скидывай валенки.
– А ты?
Не дожидаясь согласия, Андрей сел на снег и начал торопливо стаскивать свои валенки.
Артподготовка шла всего пятнадцать минут.
– Вперед! За мной в атаку… Ура-а! – закричал Николай.
Цепь поднялась и, извиваясь, покатилась по снежному полю…
* * *
В зимнем наступлении уральская мотострелковая дивизия встретила в начале марта хорошо укрепленные позиции противника. Попытки прорвать их с ходу окончились неудачей. Оказалось, что немцы еще в октябре-ноябре, когда их. наступление на Москву было в самом разгаре, здесь, за сто с лишним километров, согнав население оккупированной территории, спокойно и обстоятельно строили дзоты, рыли траншеи. Для офицеров закапывали в землю целые дома.
Утром наступление… Мотострелковому полку поставлена задача прорвать оборону противника. В этом бою второй батальон должен сыграть роль тарана.
Не думал Николай, что ему придется взвалить на себя обязанности комбата. В январе, когда раненый майор Кушнарев приказал вести батальон в атаку, он считал, что это только на день-два, до прибытия нового командира. Однако штабы полка и дивизии вовсе не намерены были заменять его. Прошло больше месяца, и ему сообщили, что он утвержден в этой должности. Позже пришел приказ о присвоении ему звания старшего лейтенанта.
Прощай, артиллерия!
Нелегка была новая должность Николая. Привыкший выполнять свои обязанности по-честному, он не давал себе покоя. И на этот раз, готовя своих бойцов к предстоящей операции, он часами просиживал над картой, ходил на рекогносцировки, составлял и отвергал сотни планов, обдумывая действия батальона в бою. Окончательный вариант плана в виде приказа командирам рот складывался медленно, мучительно, но теперь от него невозможно было отказаться.
Все было бы хорошо, если бы не натянутые отношения с исполняющим обязанности командира полка.
Как-то получилось, что в полку за короткий срок сменилось все командование. Полковник уехал на Калининский фронт, его заместитель и начальник штаба погибли, подорвавшись на мине. Исполнял обязанности командира полка теперь подполковник Сметанин. В полку он появился недавно. Говорили, что на прежнем месте он «погорел» и сюда послан для исправления. Он и не скрывал этого и на бархатных петличках демонстративно носил эмблемы танковых войск.
