Текст книги "По земле ходить не просто"

Автор книги: Вениамин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Глава шестнадцатая

Весна в этом году была странная, неуютная. Снег растаял нудно – без тепла и солнца. По небу без конца рыскали угрюмые облака.

В мединституте двадцать девятого апреля занятия шли кое-как. Да и не до того было. У всех предпраздничные заботы в голове.

В комнате профкома заведующая культмассовым сектором комитета комсомола Зина Кожевникова бойко распределяла билеты в кино.

– Третий курс! Подходи!

Раздавая билеты, Зина ловко и умело комбинировала; чтобы удовлетворить желания товарищей. Она была прекрасно осведомлена, кому и с кем хотелось бы оказаться рядом во время сеанса. Занятая этим чрезвычайно важным делом, она даже забывала обидеться, когда какой-нибудь паренек, который нравился ей, просил посодействовать насчет «местечка» рядом с другой.

– Кто следующий? Почему четвертый курс запаздывает? А, Костя! Что это ты мнешься тут? – спросила она, обратив внимание на студента в поношенном костюме. – Я тебе приготовила счастливый билет. Не ошибешься.

Костя был без ума от Клавы, но та, по глупости, сказала ему что-то обидное. И вот ходит парень сам не свой…

– Ой, Зина!

– Молчи. Ступай переоденься. Галстук перемени. Все устроено.

Зина проводила его взглядом. Костя, не помня себя от радости, кинулся к двери, но едва не столкнулся там с Васей Родионовым.

– Ты что? Окосел? – грубо окликнул его Родионов, но тот уже скрылся в коридоре.

Родионов подошел к столу и сел в кресло против Зины.

– Что это с Костей? – спросил он, поправляя складку на брюках.

– Ничего. Счастливый билет получил. Только и всего.

– А мне не оставила?

– С Ниной? Напрасные хлопоты, Вася.

– Никитина не в моем вкусе.

– Ха! Давно это ты так заговорил?

– Давно? А хотя бы с сегодняшнего дня.

– Ребята! Сенсация! Стенгазета новая! – крикнул кто-то в дверь.

В один миг комната опустела.

– Ну, давай билет, – сказал Родионов. – Надо посмотреть, как реагируют ребята. Как-никак, я все-таки редактор.

После ухода Родионова Зина подождала несколько минут, но никто не шел больше за билетами. Рассердившись, она скомкала оставшиеся и сунула в портфель: если надо, пусть теперь ее ищут. Не обязана она каждому на подносике доставлять.

В нижнем этаже около стенгазеты толпились студенты.

Зина хотела назло Васе Родионову пройти мимо, но в глаза ей бросились яркие рисунки последнего столбца, Она издали увидела карикатуру на Нину. Художник несколькими штрихами передал не только сходство, но даже характер ее.

– Что ты тут намалевал? – зло спросила она, пробираясь к газете.

Карикатура была едкая. Нина нарисована убегающей от хорового кружка за длинными рублями. Вслед неслись слова с нотными знаками: «Вернись, мы все простим…» А внизу было пояснение: «В погоне за заработком Нина Никитина перестала заниматься в хоровом кружке».

Зина растерялась. Как к этому отнесется, как примет это Нина? Формально все тут правильно, но карикатура была явно рассчитана на то, чтобы унизить, ошельмовать ее.

Кругом смеялись. А Зине трудно было защищать подругу. В последнее время она сама перестала понимать ее. Зачем ей действительно надрываться в работе? Летом прошлого года работала дежурным врачом при клинике, а теперь в «Скорой помощи». Стала молчаливой, замкнутой. Все время только работа и учеба. Даже в выходной день – в библиотеке…

В общежитии Нины не было. Зато она оставила Зине записку, в которой просила принести билет в кино.

Сама она должна забежать в дежурку «Скорой помощи».

Было холодно. Часы показывали уже без трех минут одиннадцать, а Зина, ожидая подругу, все стояла на улице. Наконец в вестибюле прозвенел последний звонок. Ждать больше не было смысла.

«Дура! – мысленно ругалась Зина. – Этой глупости еще только не хватало. На торжество Васе Родионову – этому маменькиному сынку».

После кино Зина, не дожидаясь Клавы, торопливо пробралась к выходу. Та, правда, и не нуждалась, кажется, в ней: нашла общий язык с Костей.

Зина торопилась поскорее добраться до общежития и поговорить с Ниной по душам, пока никто не помешает.

Но Нины в комнате не было. Зина испугалась и, сбежав вниз, позвонила в «Скорую помощь».

– Врач Никитина ушла отсюда два часа назад, – ответили ей.

Замерещились всякие несчастья. Подумалось, что Нина, узнав о карикатуре, решилась на какую-нибудь глупость. С этими мыслями Зина выбежала из общежития.

Нину она увидела на главной улице. Казалось, что она очень устала и придерживается поближе к стенам домов.

– Из-за меня в кино не ходила? – виновато спросила она.

– Ты была в институте?

– Ты о стенгазете? Я знаю.

– Хорошо хоть это, – вскипела Зина. Уже в комнате она зло напала на Нину:

– Думаешь все деньги одна заработать? Никому не оставить?

– И ты то же самое, как все, – вяло откликнулась Нина.

– Что же… На чужой роток не накинешь платок. И без меня об этом говорят достаточно.

– Но ведь скоро нам самим придется решать судьбу больных. Бороться за них… За жизнь бороться… Тогда рядом не будет доктора Пронина и доцента Колесниченко…

– Вот-вот! – окончательно разозлилась Зина. – Так и будем говорить на комсомольском собрании. По-твоему выходит, что из нашего института выходят одни неучи. А ты будешь исключением. Правильно говорят: перехвалили тебя, да нашлись сердобольные покровители…

В это время Зину вызвали к телефону. Звонил Дмитрий Петрович Колесниченко. – Как состояние Нины?

– Из-за карикатуры люди еще не умирали, – резко ответила Зина.

– Какая карикатура? При чем тут карикатура? Я спрашиваю о температуре…

– С чего бы это вдруг мы стали мерить ей температуру?

– Да вы что там, все, что ли, ненормальные? – рассердился Колесниченко. – Одна играет со своим здоровьем, а другая… Она разве вам ничего не сказала? Понимаете? Несчастный случай… Кровь нужна была. А под руками такой группы крови не оказалось. Нина свою отдала… Много…

Зина вышла из телефонной будки потрясенная и остановилась, стиснув виски ладонями. Пришла она в себя от торжествующего голоса Васи Родионова, бросившегося ей навстречу.

– Зиночка! Почему сегодня не видно вашей подруги Нины?

– Замолчи, худдожник! – бросила Зина, оттолкнув его.

И столько совершенно неприкрытого презрения и возмущения было в ее голосе, что Родионов умоляюще прокричал вслед:

– Зина! Погоди!

– Отстань!

Когда она забежала в комнату, то увидела, что Нина лежит на кровати и, уткнувшись в подушку, рыдает.

– Ниночка, милая, что же ты молчала, как не стыдно… Эх ты… Славная моя…

– Праздник… А от него даже открытки нет! Почему он не напишет? – спросила Нина и еще сильнее разрыдалась.

* * *

В это утро Николай проснулся в каком-то возбужденном настроении и долго не мог выйти из состояния не то сна, не то яви. Он был уверен и не уверен в том, что только что разговаривал с Ниной Где был этот разговор, о чем, он не помнил Помнилось только, что разговаривали полунамеками, но прекрасно понимали друг друга. И в груди от этого осталось чуть щемящее душу волнение..

Почти полтора года он ничего не знал о Нине. Да и что, собственно, нужно было знать? Что не хватило пригласительного билета на свадьбу? Дал же он себе слово никогда больше не думать о ней… А вот нехитрый сон – и в который уже раз! – опять разбередил душу.

Он знал свою способность видеть себя как бы со стороны. Дурная это или хорошая черта, он сам не понимал и никому никогда не говорил о ней. Вот и сейчас он вдруг представил себе солнечный день и себя самого в военной форме и с вещевым мешком за спиной в родном городе. Навстречу ему идет женщина с двумя маленькими сыновьями-красавцами в одинаковых костюмчиках… Нина!.. Но нет, нет, это не может быть она… не может быть…

С трудом отогнал Николай от себя видение, приподнялся и, откинув край палатки, выглянул наружу. Солнце за артиллерийским парком только что оторвалось от горизонта. В долине над прудом лежал негустой сизый туман. Трава серебрилась росою. В густое щебетание птиц время от времени врывались басистые голоса петухов, доносившиеся из деревни за прудом.

Тихо отшагивал дневальный между рядами палаток.

– Опять на тебя хандра напала? – раздался почти над самым ухом голос Андрея, который лежал с ним рядом.

– Спи ты, черт! – отругнулся Николай, застигнутый врасплох.

– Слушай, Колька, – таинственно зашептал Андрей, – ну напиши ты ей прямо: сохну, мол, милая, не могу без тебя. Ну до каких пор ты будешь мучиться?

– Андрюша, тебе говорю, брось травить…

– Ну и народ пошел нынче… Ведь тебе же добра желают… – И Андрей небрежно швырнул на одеяло Николая сложенный вчетверо лист бумаги.

Эти округленные торопливые буквы, это мягкое упрямство наклонных строк Николай узнал бы среди тысячи почерков..

– Что это? Откуда? – спросил он испуганно и, не дожидаясь ответа, впился глазами в письмо.

«Здравствуйте, незнакомый земляк!

Извините, что мы не сразу ответили на ваше письмо. К сожалению, нам неизвестен адрес Николая Снопова.

Мы с подругами пытались разузнать в пединституте, но безуспешно. Нам он не пишет.

Надеемся, что вы все же скоро установите с ним связь.

Передайте ему от нас большой привет и пожелание счастья. Нам самим едва ли удастся увидеть его.

Через месяц мы заканчиваем институт. Меня назначили в Бурят-Монголию, а Зина и Клава едут в Приморский край.

Страна наша велика, и надежды на случайные встречи исключаются.

С комсомольским приветом Ника Никитина с подругами».

– Андрюшка, дьявол, – задыхаясь от волнения, заговорил Николай, совершенно ошеломленный письмом. – Ну, я понимаю, понимаю, что ты написал ей под тем предлогом, что разыскиваешь мой адрес. Но ведь ты же знаешь, что подразделение у нас одно? Что она теперь подумает обо мне? Ты это соображал, голова?

– Индюк тоже соображал… В зенитной-то батарее другой почтовый ящик!

– Да, конечно, верно, – вздохнул Николай. Возбуждение его растаяло, словно его и не бывало.

– Ну что ты это, в самом деле! – не выдержал Андрей роли балагура. – Надо радоваться, а ты… Ну неужели же ты ни черта не понимаешь? Нина-то ведь умнее тебя. Она сразу сообразила, что ты рядом со мной. Иначе не стала бы так подробно писать. И неужели же ты не чувствуешь, как она ждет хоть одного твоего слова?

Николай почти совсем не слушал Андрея. Лицо его постепенно светлело.

– Андрюша! Чудище! Лешак ты мой! – почти закричал он и перепрыгнул на постель к Андрею. – Я должен, понимаешь ты, должен ее увидеть. Застать до отъезда в Бурят-Монголию… Сегодня же подам рапорт об отпуске. Ведь имею же я на это право, в конце концов.

– Что за шум? Кто тут нарушает сон? – раздался сердитый голос дежурного по батарее лейтенанта Зябликова.

Николай прыгнул в свою постель и юркнул под одеяло.

Лейтенант, заглянувший в палатку, подозрительно оглядел обоих усердно храпящих старших сержантов и ушел.

Утром во время построения Николай вручил командиру взвода рапорт об отпуске.

– Дома что-то не в порядке? Ах, девушка должна уехать! Не знаю, не знаю. Из-за этого едва ли дадут отпуск. Девушек везде полно, но я направлю рапорт выше…

Ничего не понял лейтенант. Был бы тут капитан Гусев, тот сказал бы по-другому: «Девушек, Коля, на свете много, но для каждого только одна. Упустишь свою, неизвестно, как сложится жизнь». Но капитана Гусева не было. Он вот уже три месяца находится на курсах усовершенствования командного состава где-то под Москвой.

Во время завтрака в столовую прибежал запыхавшийся дневальный и, разыскав Николая, радостно сообщил ему:

– Товарищ старший сержант, вас вызывают на контрольно-пропускной пункт. К вам приехали.

– Кто? Кто приехал? Откуда?

– Не знаю, не знаю, по линейке передали, велели сообщить.

Ответ этот сразу же заставил Николая усомниться в правильности сообщения. Передача по линейке! Этот архаический способ связи, сохранившийся, может быть, со времен взятия Очакова, весьма часто подводил людей. В самом деле, стоят солдаты в сотне метров друг от друга и должны передавать распоряжение из слова в слово. Кто еще как расслышит… Кто еще как передаст… Да и кого может ждать Николай? Кто может к нему приехать?

Все же, наспех позавтракав, Николай поручил Андрею увести взвод управления к палаткам, а сам побежал к командиру батареи просить увольнительную.

То ли Мирошниченко был сегодня в хорошем настроении, то ли был удивлен тем, что к нему обратился старший сержант Снопов, человек, который не имел привычки досаждать просьбами, но только он сразу же подписал увольнительную не только Николаю, но и Андрею.

По пути к палаткам Николай успел послать одного из красноармейцев батареи. к Андрею с увольнительной, а сам свернул к контрольно-пропускному пункту.

За воротами Николай не обнаружил никого, кто мог бы его вызывать. Только метрах в ста в стороне сидели на траве мужчина и женщина и около них бегал маленький мальчик.

– Коля! Сюда! – крикнул мужчина, поднимаясь, и замахал рукой, чтобы обратить на себя внимание.

– Сережа! Аня? Вот неожиданность! Ой как же это хорошо. Но как вы здесь? Откуда?

– Решили посмотреть, каким ты генералом стал за это время, – сказал Сергей, кинувшись Николаю навстречу и обнимая его. – Ну, здравствуй, здравствуй, дружище!

– Аня! Как ты похорошела!

– Полнеем, Коля, на старости лет, – смутилась Аня. – Годы идут. Вон уж сын скоро меня перерастет. Смотри, какой он у нас…

– Заякин-младший, – с гордостью представил Сергей сына. – Николаем назвали.

Заякин-младший сосредоточенно тянулся к кузнечику. Это был здоровый полный мальчуган, очень сильно похожий на Аню, но унаследовавший что-то и от Сергея.

– Дядя, ты – красноармеец? – очень чисто произнес мальчик.

– Да. Да. Красноармеец.

– Дай, дядя, дай, – сказал мальчик, очутившись на руках у Николая и ухватившись за ордена и медаль на его груди.

– Ой, Коленька, – остановила его мать. – Тебе это нельзя. Вот когда вырастешь большой, и сам заслужишь такие…

– Только не такие, Аня, только не такие!.. Пусть лучше получает ордена за изобретения, за подвиги в труде, за что угодно, только не такие…

– Твои бы слова да сбылись, – вздохнула Аня. – Вот растишь, растишь таких и не знаешь, что их ждет впереди,

– Что мы здесь стоим? – опомнился вдруг Сергей. – Как у тебя со временем, Коля?

– До десяти вечера свободен, но ко мне должен подойти товарищ. А вот и он идет…

* * *

Остановились вдали от лагеря на берегу небольшой речушки.

Аня вытащила из сумки и расстелила на траве скатерку, потом начала выгружать из корзины продукты. На тарелке появились румяные пирожки, уральские шаньги, беляши.

– Ого! – не выдержал Николай и, взяв пирожок, повертел перед собой. – До чего аппетитны! Я ведь такие не едал, пожалуй, с тридцать седьмого года, когда последний раз был дома.

– Ну вот, а ты говорил, зачем везти столько продуктов, – упрекнула Аня мужа. – Они здесь, конечно, не ходят голодные, но ведь это-то домашние… Ешь, Коля, ешь.

Разговаривая с Сергеем, Николай прислушивался и присматривался к тому, что делают Андрей и маленький Коля.

– Бултых! Бултых! – восторженно кричал мальчик, стараясь закинуть камешек в воду, и вслед за этим раздавался заразительный смех. Смеялись оба – и Коленька, и Андрей. Они уже успели крепко подружиться.

– Мужчины, к, столу, – позвала Аня. – Андрей, Коленька, идите завтракать.

Андрей при виде разложенного на скатерке угощения тоже не удержался от восклицания:

– Ого! Не часто же нашему, брату такое встречается.

– Истосковались вы, ребята, как я гляжу, по дому, – заметила Аня. – Ох и истосковались! Скоро демобилизуетесь?

– По закону, надо полагать, к осени будущего года. А там, кто его знает, как будет. Обстановка, сами знаете…

– Да, вы слышали сегодняшнее сообщение ТАСС? – спросил Сергей. – В чем тут дело? Иди я перестал понимать свой родной язык? Иностранная печать сообщает о концентрации немецких войск у наших границ. А мы то ли опровергаем это, то ли говорим: и без вас знаем это. Растолкуйте хоть вы, военные люди… Может, вы понимаете?

– Сообщение мы слышали, – отозвался Николай. – И, язык, действительно… А впрочем, может, так и надо сообщать. Черт его знает! Одним словом, паршивая обстановка.

– Будет война?

– Да я думаю, что не избежать, – ответил Николай.

– А почему ты так убежден в этом?

– Германия, небось, вкусила сладость побед и на этом не остановится. А наша земля немцам всегда снится. Сам видишь, неспроста самолеты почти каждый день нарушают границы. И летчики их тоже, небось, не случайно теряют направление… Это ведь зря не бывает.

– Что известно о Федоре? – спросил Николай, чтобы сменить разговор.

– Ну, ему, брат, повезло. Женился на дочери влиятельного человека. Держится солидно. Голос даже стал воркующий. Животик, конечно, появился. И жена у него этакая фуфрышка…

– Ну зачем ты так издеваешься над ним? Работать-то он умеет. Это у него не отнимешь, – заступилась Аня. – Разве плохо, что он старается нравиться людям? Что жить хочет получше? Это ты только как ошалелый носишься, не задумываясь, приятен ты людям или нет. Да и жена его вовсе не плохая.

– Ого! Что я слышу? Аня стала настоящей образцово-критической женой. Может быть, и мы, Андрюша, когда-нибудь попадем в руки таких и так же вот будем мучиться, а?

– А что с вашим братом церемониться, – отпарировала Аня.

Под вечер Заякиных проводили на автобусную станцию. В лагерь возвращались медленно, оба задумчивые. Даже Андрей вопреки своему обыкновению перестал балагурить.

– Тебе скучно, друже? Жалеешь, что потерял выходной?

– Нет. Завидно, браток, что люди могут, жить иначе, чем мы.

– Уж не влюбился ли ты, случайно?

– Похоже. В хорошую семью. В такую, как у этих. Но нам это пока не положено.

День приближался к концу. Огромный раскаленный диск солнца, казалось, застыл над горизонтом. Стало прохладнее.

Никто не подозревал, что следующего мирного воскресенья придется ждать долгие годы, а для многих этот день был последним выходным днем.

Книга вторая

Глава первая

Расплылась и померкла вечерняя заря. Стало тихо. Лишь в траве не прекращались смутные шорохи, да изредка в сумрачной дали сонно и картаво трещали коростели и раздавались быстрые очереди перепелиных криков.

В полночь за рекой пробасил старый петух, и через несколько секунд его собратья, словно сконфуженные опозданием, хором повторили на разные голоса ту же нехитрую мелодию.

Еще не успела окончательно спуститься на землю густая тьма, а небо на востоке начало бледнеть и скоро над горизонтом обозначилась алая полоска. Начали гаснуть звезды.

Николай медленно дошагал до крайних палаток батареи и, остановившись, долго прислушивался к просыпающемуся птичьему щебету.

Со стороны штаба полка показалась фигура приближающегося человека.

– Дежурный!

– Я! – ответил Николай вполголоса.

– А, Коля…

Это был лейтенант Лаченко, дежуривший по штабу полка.

– Как у тебя? Все в порядке?

– Все в порядке, товарищ лейтенант.

С таким же вопросом мог обратиться к Николаю любой дежурный, но слова лейтенанта звучали по-особому. Бывший командир батареи, теперь начальник боепитания, считал себя частью батареи и спрашивал о ней, как о своей семье.

– Знаешь новость? Капитан Гусев приехал, – сказал он.

– Да ну?

– В одиннадцать прикатил. Сейчас спит у меня в палатке.

Гусева ждали только к осени. И неожиданное возвращение его радовало обоих.

Лаченко ушел. Николай снова зашагал между палатками. Присесть он боялся: еще заснешь!

Мысли снова и снова возвращались к рапорту об отпуске. Хотя прошла уже неделя, ответа пока не было.

Надо было подумать и о будущем. Если не будет войны, то в следующем году его должны демобилизовать. Об аспирантуре пока нечего и мечтать: экзамены не сдать. Придется года два поучительствовать. Что ж! Тем лучше. Нина будет к тому времени врачом. В этом году надо быть побережливее в отношении денег. Не велико, правда, жалование помкомвзвода, но можно все-таки накопить хотя бы на приличный костюм. Не ждать же помощи от отца и братьев.

Долгое время Николай считал, что Нина для него потеряна навсегда. Но что бы он ни делал, первой мыслью его было: «А что бы подумала Нина, что бы она сказала?» И всегда ему хотелось, чтобы Нина могла одобрить его, чтобы ей не было стыдно за него.

– Тра-та-та-та-та! – прорезал тишину сигнал боевой тревоги.

– Тревога! – закричал Николай и, придерживая противогазную сумку, кинулся в палатку за планшеткой, биноклем и буссолью.

Выбегая обратно из батареи, он почувствовал учащенное биение сердца и какой-то холодок в груди, как перед штыковой атакой. Сколько раз он слышал эти звуки сигнала тревоги, и каждый раз чувствовал все то же. К этим звукам невозможно привыкнуть.

В палатках уже стоял ровный гул торопливого движения множества людей, слышались сердитые окрики младших командиров, лязг металла.

Николай взглянул в сторону островерхой японской трофейной палатки, в которой размещался теперь штаб полка. Странно было, что сегодня он не напоминал встревоженный улей, как бывало обычно. И тут Николай увидел начальника штаба полка. Он бежал вдоль передней линейки, размахивал фуражкой и что-то кричал, показывая в сторону реки.

– Людей в укрытие! По щелям! – разобрал наконец Николай.

– Командиры отделений! Людей в укрытие! Бегом! – повторил команду Николай и в то же мгновенье услышал рокот чужих авиационных моторов. Самолетов было десятка три. Небосклон на западе был еще темноватый, и, пользуясь этим, самолеты воровски подкрадывались к лагерю.

«Что это? Провокация? Война?»—лихорадочно мелькали мысли-вопросы.

Самолеты как будто держали курс севернее, но вдруг из-за опушки леса одновременно взлетели две ракеты и, прочертив красные дуги, скрылись в артиллерийском парке. Следующий выстрел из ракетницы указывал на палатки. Какой-то подлец наводил на цель.

Война!

Стало страшно оттого, что люди не успеют добежать до ровиков, которые были вырыты на склоне реки, и попадут под удары бомб.

Николай подскочил к шоферу Тарасову, как всегда замешкавшемуся при сигнале боевой тревоги, и, выхватив из его рук ручной пулемет, крикнул:

– Беги!

Но патроны! В мирное время их не разрешалось держать в подразделениях! Вчера на полигоне были боевые стрельбы. Неужели не осталось ни одного диска?

Словно отвечая на его вопрос, из палатки, где жил старшина Казаков, выскочил Андрей.

– Есть пять дисков!

Первые бомбы разорвались в гуще бежавших людей. Взрывная волна чуть не сбила Андрея и Николая с ног.

Но тут же Николай схватился за пулемет, положил конец ствола на доску, прибитую к столбу, поймал фюзеляж выходившего из бомбежки самолета и нажал на спуск. Пулемет запрыгал, толкая его в плечо.

– Опережение больше бери! – выкрикнул Андрей, стоявший рядом с очередным диском.

– Ложись, черт! – крикнул в ответ Николай, продолжая встречать пулеметными очередями каждый самолет.

Один из бомбардировщиков вздрогнул, затем из-под его плоскостей показалось пламя.

– Поджег! Дай еще! Добавь! – кричал Андрей.

Из парка торопливо застучали полуавтоматические зенитные пушки.

Налет закончился, над парком поднимались клубы дыма: горели автомашины. Многие палатки пехотинцев были сметены взрывной волной, а устоявшие изрешечены осколками. По дороге промчалась санитарная машина, слышались крики раненых. Штабная палатка лежала на земле.

Сквозь дым Николай увидел приближающегося капитана Гусева.

– Живы? – спросил он. – Один самолет вы подбили. Упал в пяти километрах. А теперь идите в парк. Приготовиться к маршу. Нападение по всей границе. Началось, будь оно проклято!

* * *

Проснувшись, Сергей насторожился. Ему показалось, что он слышал какие-то странные звуки. Но все было тихо. Только на кроватке около печки закряхтел сын. Сергей осторожно, чтобы не разбудить Аню, поднялся.

Сын сидел в постели и маленькими ручонками тянул одеяло, стараясь вытащить его из-под себя.

– Мухи кусают. Они плохие, – сказал он сонным голосом.

– Ах ты, герой мой! Спи, спи, сынок.

Он укрыл сына и, прежде чем снова лечь, открыл окно. В комнату ворвался свежий воздух, пахнущий цветами и медом. Светало. Сквозь листья вишен в палисаднике виднелась алеющая над горизонтом полоска.

Сергей перевел стрелку будильника с семи часов на шесть: сегодня в восемь Аня с сыном должны выехать на Урал. Сам он еще не получил отпуска: в школе продолжались экзамены.

Потом Сергей видел сон. Будто зашел он в актовый зал института. У самой сцены там смотрели кино девушки. «Эк, сколько вас тут собралось!», – сказал он насмешливо. Одна из девушек – Катя Иванова – погрозила ему кулаком. Киноаппарат, поставленный почему-то позади экрана, затарахтел и загрохотал.

– Сережа, проснись! Сережа! – Аня трясла его за плечи. – Стреляют! Бомбят!

Сергей полуодетый выскочил на улицу.

Солнце только что взошло. За линией железной дороги, где километрах в пяти находился военный аэродром, клубились облака дыма. Горели склады с горючим. Огромные языки пламени лизали закопченное небо. Над аэродромом кружилась стая темных самолетов. Раскаты взрывов сотрясали воздух.

– Война! Это война, Аня, – взволнованно сказал он, вернувшись в дом. – Собирайся сейчас же!

– Я не поеду сейчас, Сережа!

– Но ты должна ехать. Ради детей!

– Сережа!

– Но пойми же. Сейчас такое началось, что меня тоже здесь не будет.

– Пусть будет по-твоему, – растерянно согласилась Аня.

Наспех собрав необходимое, вышли из дому.

Около школы их встретил торопившийся куда-то Барановский. Он был в полувоенной форме и с полевой сумкой через плечо.

– Уезжаете, Сергей Петрович?

– Провожаю семью, Антон Антонович. Скоро вернусь.

– Ах, да! Вчера же вы говорили. У вас военный билет с собой? Из военкомата звонили: всем военнообязанным явиться к девяти часам.

– С собой. Поезд уходит в восемь. Я успею.

– Тогда все в порядке. Ну, Анна Григорьевна, прощайте! Я ведь тоже ухожу– в армию. Мало нам с вами пришлось работать вместе. Будьте здоровы! Прощайте!

– Не надо «прощайте», Антон Антонович. Лучше до свидания.

– Верно, – согласился Барановский и, поцеловав Аню, торопливо зашагал к сельсовету.

К станции Сергея и Аню не подпустили. Возможен был налет, и им приказали ждать подальше от железной дороги.

Остановились около каменных складов. Поезд запаздывал. Сергей то и дело бегал на станцию. Обещали, что поезд будет с минуты на минуту, но время перевалило уже за девять, а ничего еще не было известно.

– Иди, Сережа, – сказала Аня. – Если сумеешь отпроситься, приходи проводить.

– Пожалуй, пойду, Аня. Прощаться не будем.

Сергей побежал к военкомату.

Посадку объявили с запозданием на два часа. Аня с сыном на руках и двумя чемоданами через плечо двинулась к вокзалу. Когда она вступила уже на привокзальную площадь, завыли сирены, загудели паровозы, предупреждая о воздушной тревоге. Аня побежала. И тотчас же к горлу подступила тошнота, пот залил лицо. Сын закричал истошным голосом, вырываясь из рук.

С трудом выбралась она на перрон и тут почувствовала, что ноги ее подкосились. Инстинктивно стараясь уберечь сына, она неловко приседа, и в это время сильная резь ударила в поясницу. Чемоданы упали.

Два железнодорожника помогли ей подняться в вагон, занесли багаж. Дальше Аня мало что помнила.

Очнулась она, когда раздался последний гудок, и кинулась к окну, чтобы еще раз увидеть мужа, чтобы сказать ему самое главное: что она с ним, что все, что было, зачеркнуто, что она любит, любит его, что он ей бесконечно дорог.

Сергей появился на перроне, когда поезд трогался с места. Серый спортивный костюм его был подпоясан солдатским ремнем, а за спиной болталась винтовка с примкнутым штыком.

– Сережа! Сережа! – закричала Аня, боясь, что он не услышит.

– Слушай, Аня, – сказал он, подбежав к ее вагону. – Уезжай в Островное. Там помогут… Береги себя, Коленьку и будущего ребенка. За меня не волнуйся. Пока зачислили в истребительный батальон…

Сначала Сергей шел рядом с вагоном. Теперь ему приходилось бежать. Он что-то хотел сказать еще, но поезд уже обгонял его. Последний раз перед ним промелькнуло маленькое личико сына и глаза жены, полные любви и отчаяния.

Когда он вернулся к военкомату, вновь сформированный истребительный батальон строился на площади. На правом фланге маячила тощая фигура Ивана Семеновича.

– Сергей Петрович! Сюда! Вы в моей роте. Ну, как? Проводили семью?

– Уехали, – ответил Сергей, занимая место рядом со Степаненко.

– Равняйсь! Смирно!

Из райисполкома вышли секретарь райкома Ванин, военком и Барановский.

– Товарищи! – начал военком так, будто он рубил воздух своим голосом. – На перекрестке железной и шоссейной дорог возможен десант. Ваша задача – быстрым маршем добраться до перекрестка и удержать его до подхода частей Красной Армии. Командиром батальона назначен майор Барановский. Вопросы есть?

– Что по радио?

– Какие известия с фронта?

– Фронта пока нет. Ведут бои пограничники.

Отряд двинулся.

Недалеко от Климковичей пришлось залечь во ржи: появилось несколько десятков немецких самолетов. Они летели над железной дорогой, но скоро скрылись. Через несколько минут с восточной стороны донеслись приглушенные звуки и, казалось, земля заходила под ногами.

– Узловую бомбят,

– Что там сейчас творится!

– О-ох!

– Что с вами, Сергей Петрович?

– Мои там. Сын и жена. По времени поезд как раз должен быть там.

– Н-да! А может быть, успели проскочить?

Над горизонтом поднялись черные клубы дыма и, растекаясь, затянули небосклон.

– Нефтебаза горит.

– Нет, это на станции, должно быть.

– Хватило, наверное, всем.

Через несколько минут батальон догнал на грузовой машине Ванин.

– Надо послать на помощь узловой станции… – сказал он Барановскому. – Звонили оттуда. Страшное дело! Горит нефтебаза, заготзерно и вокзал.

– Кто желает ехать, садитесь в машину, – скомандовал Барановский.

Сергей одним из первых бросился в кузов, за ним полез Иван Семенович, назначенный руководителем первой группы.

Машина помчалась. Сергей молча смотрел вдаль, а сердце щемило от предчувствия беды. Когда выехали на гору перед станцией, у кого-то вырвался стон:

– Ох, что делается! Что делается!

Миновав железнодорожный мост, машина вырвалась к центру города. Удручающе действовал запах горящей нефти, масла и красок.

На площади машину остановили. Сергей выпрыгнул из кузова и побежал на перрон, минуя объятое пламенем полуразрушенное здание вокзала.

Первое, что бросилось в глаза, были трупы, лежавшие вдоль остатков пассажирского поезда. Их было много – женские, детские – обгорелые и искромсанные. Сергей шел, с ужасом всматриваясь в них. У самого вокзала стояли три вагона, чудом устоявшие на рельсах. На стойке тамбура одного из них Сергей увидел эмалированный железный лист с цифрой «тринадцать». Он снял номер и, сам не зная для чего, положил в карман пиджака. В вагоне лежали трупы четырех женщин и ребенка. Ни Ани, ни Коленьки среди них не было. Крыша вагона, пробитая пулями, просвечивала, как решето.

Силы покинули Сергея. Он опустился на вывороченный пол и закрыл лицо руками. Рыдания душили его, сдавив горло, но слез не было.