Текст книги "По земле ходить не просто"

Автор книги: Вениамин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

– Такое не всегда увидишь.

– А что, если бы каждый комар был величиной с воробья? – начал фантазировать Федор.

– Они бы сделали из тебя скелет, – съязвила Зина.

– Чтобы показывать студентам медицинского института, – отпарировал Федор, слегка поклонился и перепрыгнул через сиденье на нос лодки. – Как экспонат…

«Нашла коса на камень», – подумал Колесниченко. Ему почему-то сразу показалось, что Зина терпеть не может Федора.

– Дмитрий Петрович, закурите, – сказала Нина. – Комаров меньше будет.

– Это можно, – согласился он и, когда отъехали от берега, сказал: – А жаль, что сорвалась прогулка.

– Она еще продолжается. Оставим лодку и по берегу пойдем к озерам, – предложил Николай.

– Опять комаров кормить? – усмехнулся Колесниченко. – Нет уж… Покорно благодарю.

– А там их нет, Дмитрий Петрович. Мы уже бывали, – успокоила его Нина.

Выбравшись по крутому склону на гору, вошли в сосновый бор. Могучие старые сосны тянулись вверх. Сквозь их густые вершины едва пробивались лучи полуденного солнца. Под соснами было сухо и прохладно, пахло смолой и травами.

Вскоре начался мелкий и редкий березняк. Молодежь разбрелась по расчищенным для покоса полянкам.

Петляя между низкорослыми деревьями, Дмитрий Петрович медленно шел вперед, наслаждаясь бесконечно возникавшими перед ним все новыми и новыми картинами. В тени развесистой березки он присел отдохнуть. Где-то недалеко раздавались голоса Зины и Клавы.

Зашуршала трава, послышался хруст хвороста.

– Куда тебе столько цветов? – услышал Колесниченко голос Николая.

– Венок сплету, – ответила Нина.

– В таком случае, может быть, и мои пригодятся?

– Ой, какие незабудки! У тебя, Коля, есть вкус.

– Незабудки? Разве это незабудки? А я думал – анютины глазки… – лукаво сказал Николай.

– Ах ты, Коля, Колечка! Разве анютины глазки такие? – Нина засмеялась так задушевно и заразительно, что Дмитрий Петрович невольно улыбнулся.

Сквозь густые ветви мелькнула белая кофточка, и Нина вышла на полянку. Вслед за ней появился Николай. Они остановились в нескольких шагах от березки.

– Знаешь, когда я собирал, я не думал о названиях. Я просто хотел набрать под цвет твоих глаз… У тебя они действительно как незабудки. Кто хоть раз увидит их, тому едва ли суждено позабыть. Нет, не забыть, – закончил он немного грустно.

Нина смущенно опустила голову. Потом она быстро пошла вперед. Николай, радостный и немного растерянный, остался на месте. Он повертел перед собой незабудку, понюхал ее, засмеялся и, зажав в руке, побежал за Ниной.

Колесниченко закурил и опустился на траву. Он долго лежал, улыбаясь голубому небу.

* * *

Ночью не было росы. Солнце взошло в оранжево-красном небе и медленно, словно растаяв, скрылось в молочном тумане бесформенных туч. Часов в десять подул сухой, обжигающий ветер. К обеду закружились, заплясали на дорогах длинными воронками вихри, сметая мелкий мусор, понеслись над полями… Облака рыжеватой пыли заклубились над выжженными зноем пашнями. Заволновался старый бор: зашумели ветвями ели, заскрипели перестойные сосны. Кама оделась пеленой скачущих волн.

Внезапно ветер утих. В одно мгновение расслабленно повисли, как бы в недоумении, листья деревьев. Только сосновый бор, словно не веря наступившей тишине, продолжал скрипеть и стонать. Сверкнула молния, прорезав темные тучи, и стрелой ринулась вниз. Раскатисто прокатился гром и, как по команде, посыпались на пересохшую землю крупные капли дождя. Еще вспышка молнии – капли заторопились, зачастили, поднимая мелкие брызги, и хлынул, как из ведра, проливной весенний дождь – молодой, шумный, веселый.

Гроза загнала отдыхающих домой. Обычно пустовавшие красный уголок, библиотека и биллиардная заполнились шумной публикой.

Нина искала Николая по всему дому отдыха. Перед грозой они всей компанией были в том самом березняке, который так понравился Колесниченко, не заметили, как подкралась гроза, а когда хватились, было поздно. Пока добежали до общежития, промокли до нитки.

Николай был в бильярдной. Нина едва узнала его. В белой вышитой рубашке, в галифе и сапогах, он казался выше, подобраннее и строже, чем обычно. Таким она видела его впервые.

– Коля, мы ждем тебя, – сказала она.

– Сейчас, Нина. Последний удар. Или выиграю или…

Не договорив, он приготовился к удару. Целился долго. Губы его вытянулись: он почти беззвучно насвистывал какую-то мелодию. Левый глаз был прищурен. Нина не увидела движения его руки, но удар получился короткий, звонкий. Два шара стремительно покатились по ровной суконной площадке и упали в разные лузы.

– Здорово!

– Девять!

– Классический удар!

Николай положил кий и глубоко вздохнул, как человек, совершивший трудное дело, и тут же, встретившись взглядом с Ниной, улыбнулся. В коридоре она спросила:

– Скажи, о чем ты думал, когда забивал последние шары?

– Если бы ты знала, – засмеялся он, глядя на нее, – то высмеяла бы меня и сказала: «Рехнулся человек». Просто загадал, можно ли добиться того, чего очень хочется если приложить все силы?

– Ну и что же? Можно? Николай промолчал.

На веранде за шахматным столиком их ожидали Дмитрий Петрович и Федор. В креслах у окна рукодельничали Зина и Клава.

Гроза прошла. Теперь уже вдалеке громоздились друг на друга темные тучи. Изредка по ним пробегали светлые струйки молний, потом раздавались приглушенные раскаты грома. Капало с крыш и с листьев деревьев. Обильно политая земля отдыхала и нежилась после продолжительной засухи.

– Красота-а! – заметил Колесниченко, глядя на виднеющиеся вдали колхозные поля. – Тысячи пудов хлеба упали с неба. Еще два-три раза промочит так – и никакая засуха не страшна.

– В вас, Дмитрий Петрович, оказывается, крестьянин сидит, – пошутил Федор.

– А чего ж тут удивительного? Разве я человек без роду и племени? Да я и сам когда-то пахал, участвовал в организации колхоза, а мой отец был в числе первых вступивших.

– Смотрите, какая прелесть! – прервал их разговор возглас Зины.

Над мелким березняком повисли три радуги. Одна из них, нижняя, была особенно яркая.

– Совсем близко, – заметил Николай.

– Близко, да не подступишься, – отозвался Колесниченко, перемешивая длинными волосатыми пальцами костяшки домино. – Представьте, с этим явлением у наших предков было связано понятие о счастье. Считали, что тот, кто пройдет под радугой, получит вечное счастье.

– Э-э! Выходит, значит, никому на земле не увидеть его, – засмеялся Николай. – Попробуй пройди под ней – радуга или исчезнет или отдалится. Смысл, стало быть, в том, что никому не видать счастья? Бедные люди! Стоит ли им жить на свете, если счастья нет!

– Доля правды в этой народной мудрости есть, – вставил Федор, подходя к барьеру веранды.

– Разве в мире нет счастливых? Одни несчастные существа обитают? Ты, Федя, того… загнул немного, – сейчас же возразил Николай.

– Не спорьте напрасно, – примирительно сказал Колесниченко. – Счастье каждый понимает по-своему.

Начинавшийся было спор тут же, однако, заглох. На веранде появилась сотрудница дома отдыха и спросила: – Вы не знаете доцента Колесниченко?

– А что такое? Я – Колесниченко.

– Вот. Телеграмма вам…

Колесниченко прочитал телеграмму и нахмурился;

– Опять выполнил досрочно план отдыха!

– Что такое?

– Отзывают. У меня почему-то всегда так, – недовольно ответил Дмитрий Петрович. – В прошлом году декана пришлось замещать, потом председателя месткома. А что теперь случилось, не знаю. Ну, ладно! – с досадой махнул он рукой. – До парохода никто нам не помешает отдохнуть. В нашем распоряжении еще пять часов. Организуем прощальный обед на вольном воздухе… Девушки, я вас прошу – сходите в столовую, договоритесь насчет посуды. Что там надо, я не знаю. Это по вашей части. Тебе, Федя, придется отправиться в магазин. А мы с тобой, Коля, попытаемся попасть в буфет проходящего парохода…

Колесниченко уехал вечером. Пароход медленно отвалил от пристани и, сверкая множеством огней, вышел на простор реки и скоро скрылся за поворотом. Поплескавшись с шумом около дебаркадера, волны ушли по берегу вслед за пароходом. На тусклой поверхности воды закачались длинные огни бакенов. За Камой против пристани кто-то разжег костер. Невдалеке крякали дикие утки. Из-за леса за рекой в оранжевом зареве поднималась луна.

– Пойдем, потанцуем, – предложил Николай Нине.

– Пойдем.

По дороге Николай молчал.

– О чем ты задумался?

– Так… О Дмитрии Петровиче… Хирург он… А там, видимо, много хирургов потребуется.

– Ты о Монголии? Неужели там так серьезно? А Дмитрий Петрович догадывался об этом?

– Думаю, что нет.

Нина не придала значения этому разговору: мало ли какие догадки можно строить.

Узкая тропинка, извиваясь в кустарниках, вывела их на танцевальную площадку. При свете электрических лампочек под липами кружились пары.

Николай уверенно повел Нину по кругу. Он шел свободно, чутко оберегая ее от толчков танцующих. Нина едва успевала угадывать его неожиданные сложные движения. Казалось, что танцует сама душа.

– Хорошо как, Нина, – восторженно шепнул он, выведя ее на середину площадки. – Хотелось бы всегда так с тобой».

– Не придется, – ответила Нина, не смея поднять глаза.

– Почему?

– Скоро кончится отдых, и мы разойдемся в разные стороны, – ответила она и, чтобы подавить нахлынувшую грусть, пошутила: – Ты уедешь в Москву, в аспирантуру. А мне еще долго зубрить свою медицину. Ты будешь ученым, а я – врачом. Дороги, видишь, разные.

– Ты, конечно, будешь сельским врачом? Заведешь себе корову, огород, – сказал он в тон ей.

– Заведу, наверное. – Она посмотрела ему в глаза – ночью они показались темноватыми. Увидев в них веселые искорки, задорно добавила – Как же иначе? Обязательно заведу!

Танец окончился.

– Трудно сказать, Нина, кем нам придется быть, – сказал Николай, когда они выбрались из толпы. – Жизнь прожить, говорят, не поле перейти. Иная аспирантура, кажется, ждет меня.

– Не понимаю… Скажи, если не секрет.

– Секрета, конечно, никакого нет. Просто положение неопределенное. – Он все-таки уклонился от прямого ответа.

Налетел слабый ветерок и, прошуршав в листве берез, с шумом унесся в лес.

* * *

Яркие лучи солнца, скользя по стене, добрались до койки и разбудили Нину. Она пыталась заслониться от них подушкой, платьем, накинутым на спинку стула, но ничего не помогло. Убедившись, что ей не уснуть, она откинула одеяло.

За окном самозабвенно пел соловей. Что значат для маленькой, почти незаметной птички все ее трели, свисты и перещелкивания? Какие мечты и надежды вложены в ее нежные мелодии?

Соловей внезапно замолк. Нина долго ждала продолжения, но за окном слышался только щебет воробьев да синиц. Улетел за пищей для своей маленькой семьи? Или еще что-то случилось?

– Зина! – окликнула она подругу. – Ты спишь? Слышала, как соловей пел?

Зина не ответила.

– Ох и любишь же ты поспать, Зинка! Хоть земля тресни пополам, а ты будешь спать!

Снова не получив ответа, Нина встала и, подбежав К кровати подруги, пощекотала ей ухо обрывком газеты. Зина не проснулась, а только повернулась на другой бок.

– Да проснись же ты! Посмотри, какое чудесное утро! – сказала Нина и с завистью подумала: «Вот это сон!»

Потом, бесцеремонно отодвинув подругу, легла рядом с ней.

Зина вдруг захохотала и порывисто обняла подругу.

– Тебе не спится? – спросила она, и сама ответила: – Оно и понятно.

– Почему? – спросила Нина, рассеянно улыбнувшись.

– Коля – хороший человек.

– Как ты узнала?

– Шила в мешке не утаишь. Недаром же сама с собой начинаешь разговаривать… Любит он тебя.

– Не знаю.

– Он тебе, будто, не говорил? – недоверчиво спросила Зина.

– Нет, – с горечью ответила Нина.

– А зачем тебе обязательно слова? Без слов ясно.

– Как же без слов?

– Дура! – возмутилась Зина. – А те пентюхи! Двое влюблены в одну и объясниться не могут. Умора! Федька-то… Каша во рту застывает, а тоже туда же!

– Никогда ты не можешь обойтись без злых шуток! – рассердилась» Нина.

– Ей-богу, как мальчишки в четвертом классе, – смеялась Зина.

– Да ну тебя! С тобой никогда нельзя разговаривать серьезно!

Нина встала, оделась и села к окну. Тикали в коридоре стенные часы. Кто-то прошел мимо двери, шаркая кожаными подошвами.

Утро было ясное, воздух прохладный. Глядя на спокойную гладь Камы, Нина ощущала какую-то смутную, непонятную тревогу. Почему так?

Коль полюбишь, пострадаешь – Эту песню запоешь… – запела она и посмотрела на Зину. Та уже снова спала, положив руки под щеку.

– Да, коль полюбишь…

Любовь, любовь! Никто не знает, когда зародится это большое чувство: то ли в смутных желаниях на заре зрелости, то ли еще раньше? Но настанет день, когда будет нужен он – нежный, красивый, благородный, для которого не жаль ничего, ради которого можно идти на все. И бывает, как наяву ощущаешь его во сне и в грезах видишь себя в его сильных руках.

Вначале это еще смутный, расплывчатый образ. Воображение наделило его самыми дорогими для тебя качествами. Ни мать, ни самая задушевная подруга не знают и не могут узнать эту сердечную тайну, да и сама ты едва ли в состоянии осознать все, что чувствуешь…

И вдруг нежданно-негаданно появится он, уже не смутный, не созданный мечтой, а реальный, настоящий, живой. Трудно сказать, где найдешь свою судьбу. Не объяснишь ведь, почему сердце выделит из сотен таких же молодых именно его. Может быть, он будет тем, кого встретишь случайно на сложных переплетениях жизненных путей, или тем, кто годами жил рядом, не замеченный раньше, или, того хуже, – изводимый твоими девичьими колкостями. Какой случай и в какой добрый или недобрый, час зажжет костер в груди – не предвидеть, не предсказать…

А потом… Потеряешь душевный покой. Потеряется и исчезнет простота в обращении с людьми. Впервые почувствуешь, что не можешь просто сказать человеку то, о чем легко говорила вчера,

И вот когда скажется прошлое! Все ведь зависит ох того, как сумела подготовиться к жизни. То ли приобрела такие качества, что старый человек тебя поставит я пример другим, при встрече будет рад перекинуться словом, а сыну укажет на тебя, как на желанную невесту; молодой парень, не поведет себя при тебе вольно, а пройдет мимо, оглянется и вздохнет украдкой. То ли успела к тебе прилипнуть нелестная слава, и тогда…

Все зависит от тебя…

В это утро к завтраку Федор вышел один.

– Где Коля? – спросила Нина, наклоняясь к тарелке. Она боялась, что лицо предательски вспыхнет краской смущения.

– А! – недовольно бросил Федор. – Носят его черти! Дурная башка, правду говорят, ногам не дает покоя. – И, не скрывая злости, добавил: – Уехал в соседний городишко. Оставил записку, что приедет к обеду. Поговорить с институтом по телефону ему приспичило.

– О чем? – заинтересовалась Зина.

– Знаешь, взбредет иногда некоторым умникам в голову такое, что отговорить отцу с матерью не удастся.

– Что ты нам загадки загадываешь? Говори толком, – оборвала его Зина.

– Спроси сама, если надо. Что я могу сказать о его планах на будущее?

В это утро все пошло вразлад. Пригласил Федор девушек покататься на лодке. Зина не захотела. Потом ей взбрело в голову идти к озерам, но тут же она закапризничала. Сама не пошла и другим испортила настроение. Наконец Нина поссорилась с ней и ушла к одинокой березе на берегу. Отсюда она хорошо видела, что Федор и Клава ищут ее, но не захотела покинуть свое убежище.

Из-за мыса показался белый пассажирский пароход. Первой мыслью Нины было сейчас же идти на пристань встречать Колю. Но удобно ли? И так Зина говорит, что все замечают их отношения…

Пароход загудел и начал разворачиваться. Нина поправила волосы и медленно пошла по тропинке к берегу. Несколько человек обогнали ее. У подножья горы догнали Зина и Клава. Зина подбежала к ней и громко, чтобы слышал Федор, шедший позади, шепнула:

– Не горюй, приехал твой суженый.

– Зина!

Но Зина уже была далеко. Подхватив Клаву под руку, она с громким хохотом бежала по хрустящему гравию.

Открыли решетчатые ворота на дебаркадере, и отдыхающие хлынули на него. Когда Нина подошла к барьеру, матросы только что начали укладывать трап. Колю она увидела не сразу, но Зина, неизвестно когда очутившаяся рядом, бросила:

– Вон он, твой беглец!

Нина вспыхнула. Какая бесшабашная эта Зина! Ляпнет иногда такое, что со стыда можно сгореть. Если бы не знала подругу, можно было бы подумать, что она злая и мстительная, а ведь Зинка просто озорная. И нос у нее озорной – чуть вздернут вверх.

Николай, увидев Нину, перепрыгнул за спиной матроса с парохода на дебаркадер.

– Что случилось? – спросил он, глядя на смущенное лицо Нины.

– Зина…

– Опять что-то начудила! Девушка с уксусом.

– Ты далеко ездил?

– В город. Разве Федя не сказал?

– Ты бы мог и сам сказать, – ответила Нина, не скрывая обиды.

– Знаешь, пароход пришел очень рано! Поедем завтра туда? Там есть на что посмотреть, – вдруг предложил он.

* * *

В город поехали впятером. Побывали в музее, побродили по тенистым улицам, а к вечеру поднялись на гору, где, по преданию, во время похода на Казань две недели стоял лагерем Пугачев. Потом перед возвращением в дом отдыха зашли в кино.

Сидя рядом с Николаем, Нина чувствовала его плечо и знала, что стоит ей посмотреть на него, как дрогнут уголки сильных губ и по лицу разольется сдержанная улыбка. Оттого, что он рядом, у нее самой слегка кружилась голова и было томительно радостно. Никогда раньше не испытывала она такое чувство.

На катер опоздали. Решили переехать на лодке на другой берег и пойти пешком до дома отдыха.

Перевозчика тоже не оказалось. Николай побежал к старику бакенщику, чтобы договориться с ним о лодке.

Погода портилась. С юго-востока надвигалась мрачная разорванная туча с белыми барашками по краям.

– Переехать-то можно, – сказал старик, когда остальные подошли к избушке. – Да переждать бы надо малость. Ветер сильный будет.

– Может, успеем до дождя? – нерешительно спросил Николай, поглядывая на тучу.

– Тучка-то грозовая, – ответил старик. – Как бы не с градом.

– Ну, ерунда, – успокоил Федор. – Едем! Ничего не случится.

– Едем, Коля, – поддержала его Нина.

– Если сильный ветер, на Каме опасно, Нина, – предупредил Николай.

– Скажи лучше, что ты трусишь, – сказала Нина. Ей захотелось подразнить Николая. – Если боишься, оставайся. Мы одни переедем. Дедушка, перевезешь нас?

– Молодой человек разумное говорит, – ответил старик и, повернувшись, пошел к домику.

– Одну минуточку, – крикнул Федор старику и побежал догонять его. Несколько минут они спорили, а потом Федор вернулся с торжествующим видом.

– А я не думала, что ты такой… боязливый, – бросила Нина Николаю.

– Говори прямо: «Трус», – отрезал Николай и пошел к берегу.

– Какая ты невыдержанная, – упрекнула Нину Клава.

– Милые детки, не надо ругаться, – назидательно вставила Зина, провожая Николая взглядом. – Нет худа без добра, а вот есть ли добро без худа?

– Будет буря, мы поспорим, – запел Федор и, взяв из рук старика весла, пошел к лодке. Николай уже был там и вычерпывал воду маленьким ведерком.

Вначале ветер был встречный, но гребцы – в первой паре Николай с Федором и во второй Нина с Клавой– с силой налегли на весла, и лодка пошла быстро.

Бакенщик правил, а Зина, сидя на носу, поджав под себя ноги и размахивая руками, командовала:

– Раз! Два! Раз! Два!

– Споем! – крикнул Федор и, не дожидаясь никого, начал:

 
Вниз по ма-а-атушке-е-е по Волге,
 

Девушки подхватили:

 
По широ-о-о-кому раздолью…
 

На середине реки ветер внезапно стих. Никто не обратил на это внимания, кроме Николая и старика, опасливо поглядывавших по сторонам.

– Нажимай сильнее, – шепнул Николай Федору, показывая глазами на приближающуюся тучу.

Федор внезапно прекратил пение.

Там, где только что виднелась вершина высокого холма, неслись облака рыжей пыли, а стремительный ветер, опередив их, врезался в заливной луг, взъерошив зеленую равнину, как будто пытался вырвать, искалечить и растоптать каждый стебель. Кама пока еще спокойно несла свои воды, но внизу по ее поверхности побежали рябоватые струйки, а за ними, подгоняемые страшной силой, неслись белые гребни грязно-бурых волн. Они росли на глазах. Еще мгновение – и ничего не стало видно кругом. Старик пытался повернуть лодку навстречу большому валу, но не сумел.

Волна, неожиданно выросшая почти под самой лодкой, вырвала из его рук весло, и сам он едва не вылетел в бушующую воду.

– Держи! – крикнул Николай Федору и, бросив ему весло, перепрыгнул на корму.

Оттолкнув старика, он выхватил из воды кормовое весло. В это время большой вал перепрыгнул через борт и обрушился на сидящих в лодке. Тут уже и Федору стало ясно, что еще одна такая порция – и все пойдут ко дну. Николай успел развернуть лодку. Следующая волна с шумом надвинулась на суденышко, но, не сумев захлестнуть его, со злобным шипением пронеслась на уровне бортов.

– Спокойнее! Нажимай! – крикнул Николай гребцам.

Несколько раз гребни волн заплескивали лодку, но реку переехали благополучно.

– Вот вам и «Вниз по матушке», – сказал Николай, когда лодка мягко врезалась в прибрежный песок. – Еще немного– и… в Астрахани встретились бы.

– В жизнь больше не поеду на лодке! – заявила Клава, ступив на землю. – Какой ужас! Какой ужас!

Она была бледна как мел. Зина, стараясь скрыть испуг, делала вид, что разглядывает свои промоченные покупки.

Федор молча помог девушкам сойти на берег. Нина растерянно смотрела на товарищей. Она поняла опасность только в то мгновение, когда лодка, потеряв управление, закрутилась на месте, как щепка, и ничего не стало видно, кроме бурлящей воды.

– Ишь какое дело… С гражданской войны на Каме, а вот в такой переплет попадаю второй раз. Сила-то, сила какая! Кормовик не удержал, – бормотал старик, извиняясь за свою оплошность. – Натерпелись страху…

– Тут хоть у кого вырвет, – успокаивал его Николай.

Пошумев над Камой, буря удалилась. Легонько побрызгивал дождик.

Николай не торопился; Федор, Зина и Клава убежали, спасаясь от дождя, а Нина стояла около него и держала в руках его портфель и пиджак. Он помог старику вытащить лодку на берег и отлить воду.

– Вот оно как получается, – рассуждал старик. – Весло выбило из рук! Вовремя подоспел… Дай тебе бог доброго здоровья и хорошую невесту.

– За добрую невесту я, дедушка, готов на такой лодке море-океан переплыть, – пошутил Николай.

Когда Николай и Нина поднялись на гору, их товарищи были уже далеко.

Скоро ветер совсем утих. Тучи рассеялись, и выглянуло солнце. Мир оживал после пережитой бури. В траве перекликались перепела, коростель зарядил свою скрипучую, однообразную песню, а вдали у холмов канюк, надрываясь, просил:

– Пи-ить! Пи-ить! И эхо повторяло:

– И-ить! И-ить!

На повороте тропинки Нина вдруг испуганно схватила Николая за рукав. Что-то живое отчаянно билось перед ними в траве. Николай раздвинул стебли, и с земли взлетел жаворонок.

– Дурочка! – крикнула Нина птице. – Испугалась как. И меня напугала!

Жаворонок, вырвавшись на простор, сделал несколько кругов и запел, то поднимаясь ввысь; то опускаясь пониже. Временами казалось, что он почти висит на месте.

– Хорошо тебе петь наверху, – сказала Нина, следя глазами за полетом.

– Не всегда и птицам бывает хорошо. Вот наступит такая девушка на головку своими маленькими туфельками – не так запоешь, – пошутил Николай.

– Я же не наступила.

Нина прошла несколько шагов вперед и вдруг запела:

Между небом и землей Песня раздается…

Она пела вполголоса. Николаю казалось, что она вкладывает в эти слова какие-то свои мысли.

Неисходною струей… – подхватил Николай. Нина как будто ожидала этого и, взглянув мельком на него, продолжала:

Кто-то вспомнит про меня И вздохнет украдкой…

– Люблю я этот романс, – призналась она, когда пропели последний куплет. – А ты хорошо поешь, Коля. Голос у тебя добрый,

– Сядем, Нина, отдохнем.

– Устал?

– Куда нам торопиться?

– К отбою не опоздаем? Ну, ладно, посидим. Николай постелил ей свой пиджак, а сам сел на траву. Нина была несколько смущена и пыталась скрыть это за потоком слов.

– Интересная сегодня погода: жара, буря, а теперь вот опять тихо. Каждая травинка отдыхает. Хорошо бы сейчас идти, идти, идти, встретить на высокой горе восход солнца, а вместе с солнцем – большую радость. Ну, чтобы все в этот день радовались. Ты веришь, Коля, в такое большое счастье?

– Почему бы нет?

– А потом, – продолжала она, откусывая стебелек травы, – под вечер, немного утомленной, уйти от людей в лес и слушать соловья…

– И я с тобой…

– Ну, это тебя не касается! Ты ведь у нас мудрый ученый, ты станешь равнодушно созерцать мир с высоты философской мысли. Постой, как это у Пушкина? А, вспомнила:

Добру и злу внимая равнодушно…

– Скажи, Нина, почему ты поступила в медицинский?

– Не люблю я, Коля, когда смеются над моей специальностью, – сказала Нина серьезно.

– Ты меня не поняла. Профессия врача – очень трудная и ответственная.

– А мне ничего не давалось легко. Я знала это. Когда училась в первом классе, у меня почти одновременно умерли отец и мать. Учительница говорила, что если бы были врачи, их удалось бы спасти. Тогда я и решила…

– Нравится специальность?

– Знаешь, сколько слез было вначале, – со вздохом ответила Нина. – Я уж хотела уйти… Но как подумаешь о людях… Теперь меня другое волнует… Можно во многих случаях обойтись без хирургического вмешательства? Можно. Так надо найти способ!

Разговаривая, она машинально откусывала стебель травы и неожиданно увидела лицо Николая близко от себя.

Вдруг он порывисто обнял ее и поцеловал в губы. Вырываясь, она удар. ила его по щеке и гневно сказала:

– И ты… Такой же! – На глазах у нее появились слезы.

– Нина! Что ты! Зачем? – крикнул он. – Я же люблю тебя! Слышишь? Нина! Что же мне делать, если я люблю тебя?

* * *

Утро застало их на высокой горе.

Верхние края узкой тучки, застывшей над горизонтом, вспыхнули от ярких огненных лучей. С каждой минутой цвет их менялся. То они были темные, почти черные, то становились оранжевыми или отливали манящей голубизной. На долю секунды мелькнул зеленый свет, и вслед за этим над тучей появился край солнечного диска, и первые лучи, обнажив тонущие в утреннем сумраке дальние холмы, узкой полосой упали на свинцовую поверхность Камы.

– Смотри, Коля, смотри! Это же наше с тобой солнце, – сказала Нина. – Солнце нашего счастья. Слышишь, Коля? Запомним это на всю жизнь.

– Я все запомню. Глупо в наше время давать клятвы, но я скажу: пока солнце светит для меня, я не забуду, что у меня есть Нина. И что я люблю ее.

– Повтори, Коля. Еще раз повтори.

– Как хорошо, что мы встретились здесь.

– Если очень любишь, все равно встретились бы.

– Потеряли бы друг друга навсегда…

– Разыскал бы, если любишь по-настоящему… Но ты говоришь так, будто предстоит невесть какая разлука…

– Понимаешь, Нина, за тебя… За таких… Нельзя мне оставаться.

Нина не обратила внимания на его слова. Она смотрела на горизонт и думала об этом дне. Ведь еще вчера, уезжая на прогулку, она чувствовала, что сегодня он скажет ей то, чего она так ждала, и что сегодня начнется другая жизнь.

Да, она знала это, могла бы изменить ход событий, но… Тогда бы было больно тому, кто сейчас стоит рядом. Разве можно ему нанести такую рану, если вся его вина состоит в том, что он любит? А сама? Ведь и сама она этого ждала и шла навстречу.

В дом отдыха вернулись часа за три до подъема. Николай уговаривал подождать под старой липой, но Нина не согласилась.

– Поспим немного, а там целый день впереди, – сказала она.

Расстались в коридоре. Николай проводил Нину взглядом. Вот она, тихо постукивая высокими каблуками по деревянному полу, дошла до своей комнаты, остановилась и, встретившись с его восторженным взглядом, погрозила пальцем и тут же шаловливо поцеловала его. Николай кинулся к ней, но она торопливо юркнула в комнату.