Текст книги "Гроза над Миром"

Автор книги: Венедикт Ли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 46 страниц)

Передо мной воочию встала картина недавнего прошлого – залитый светом восходящего солнца склон и человек в костюме-хамелеоне, расстреливающий меня и моих товарищей.

– Ничего не видать, – Эна присела рядом, – Что пригорюнился? Алек не бросит нас. Якорь сорвало – ерунда! Алек вернется.

– Он нас не найдет. Одно место не отличить от другого. Тысячи горелых спичек торчат из темной воды. Так это видно сверху. И где-то там – мы.

А через четыре часа наступит ночь.

– Ну, давай думать! Мандраж прошел, поработаем головами.

– Да, Эна... Да, – я говорил медленно, тщательно подбирая слова. – Твое оружие, что нас спасло...

– О, это идея!

– Подожди. Я уже видел подобное...

– М-м... Бластик мой – единственный в своем роде. Сегодняшняя техника не в силах воссоздать эту конструкцию.

Она отвечала с такой готовностью, что мои подозрения показались бредом.

– Ты можешь не знать, Эна. Тайные владельцы...

– Ах, вот ты о чем! Нет бластиков ни у кого. Ури Ураниана убила я.

Шлем ее раскрылся и уполз за спину, быстро уменьшаясь в размерах. Эна встряхнула головой, пригладила короткие волосы. Циничная и бесстрашная. Убила Ури, убила моих друзей и спокойно призналась в этом.

– Неужели ты поверил словам своего вождя, что, навалившись всей мощью Эгваль на Остров, можно его одолеть? Норденк будет сопротивляться отчаянно, Ганский протекторат тоже нахрапом сейчас не возьмешь. По колено в крови армии Эгваль выйдут к Проливу. И все. Ты забыл про флот Острова. Он учинит ужасный разгром силам, пытающимся форсировать Рубикон.

– Ури не мог не понимать этого! Наверное, он планировал только лишить Остров его материковых владений и на этом заключить выгодный для Эгваль мир.

– Ты не знаешь Хозяйку, Нат. Она – человек без предрассудков. Завоевать Эгваль ей не под силу, но карательная экспедиция после разгрома главных сил Эгваль – неизбежна. Урок будет таким, что его не забудут и через сотню лет. Вообрази себе Майю – вашу прекрасную столицу разрушенной до основания!

Против воли в моем воображении промелькнули страшные картины: рушащиеся здания, гул орудий, гибнущие в пламени люди. Эна представала в моих глазах в новом свете: как человек, который остановил опасного авантюриста, готового ввергнуть Мир в катастрофу. Она хотела, чтоб я видел ее такой. И я, что скрывать, хотел того же – оправдать ее. А Эна продолжала:

– Ты прав, Нат в том, что мы, возможно, не доживем до утра. Так зачем тратить оставшееся время на игры в справедливое возмездие? Учти, если и начнем, как дураки драться – на дно уйдешь ты.

Вот так она повернула дело. Я сидел и тупо молчал. Ну не мог я убить Эну! Не только потому, что преимущество на ее стороне – вооружена и облачена в волшебную одежду. Как убить человека, которого любишь?

Легкая рябь сморщила поверхность воды, потянуло плесенью. Порыв ветра не смог остудить мою пылающую физиономию.

– С нашей первой встречи в поезде ты знала, кто я такой?

– Догадывалась, скажем так... А встреча оказалась уже третьей по счету.

– У Барьера в живых остался тогда я, да еще двое. Один из них потом умер. Ты знала, что тебя преследует тот же человек, кого звезданула промеж глаз на крыше той задрипанной ночлежки? Случайно ли я уцелел?

После короткой заминки Эна ответила:

– Нам обоим повезло. Тебе – что жив остался, мне – что не убила.

– Зачем я тебе нужен, Эна? Приветила, протекцию оказала...

– Да все за тем же. Чтоб таскал мне тяжести.

(Таки есть у нее чувство юмора).

– В Норденке человек ты неизвестный и сам никого не знаешь. Такой помощник безопаснее для моего предприятия.

– Я сделал дело – помог вытащить каштан из огня. Можешь от меня избавиться.

Эна слабо усмехнулась. Начинало темнеть, и Эна стала поджигать лучом бластика торчащие из воды поодаль мертвые стволы. Вскоре мы очутились в огненном круге горящих деревьев. а на черной воде заиграли красные отблески. За треском лопающейся от жара древесины и шипеньем пара я не сразу расслышал жужжанье моторов "Дракона".

Он скользнул над нами большой серебряной тенью и развернулся против слабого западного ветра. Сейчас же наша с Эной опора дрогнула под ногами. Контейнер, повинуясь воле Эны, поднимал нас наверх, как самый настоящий лифт! Скоро он замедлил ход и застыл неподвижно. Я смотрел только на рыбообразный корпус "Дракона", ни в коем случае не вниз.

Моторы "Дракона" смолкли и в полной тишине мы причалили к открытой двери гондолы. Эна первая скользнула внутрь и обернулась, протягивая мне руку.

– Живо!

Пальцы ее в облегающей перчатке были теплыми и твердыми. Рывком втащила меня внутрь, а наша летающая находка сама собой вплыла следом. Около метра в ширину и высоту и полтора длиной – как раз вписалась по габаритам. Наверняка те, кто готовил "Дракон" к полету – знали, что ищут и каких оно будет размеров.

Я помогал Эне задраить дверь, когда из пилотской кабины выскочил полусумасшедший от радости Алек. Только и смог выговорить, обнимая Эну:

– Все тебе удается!

Она бесцеремонно оборвала его.

– Алек, Нат! Триста кило – за борт! Эта штука сейчас потяжелеет, – и, обращаясь ко мне, – Мы с тобой могли грохнуться в любую минуту!

Остаток ночи мы бодрствовали – слишком перенервничали, и спать не хотелось. Немного выпили, передавая друг другу фляжку. Когда очередь дошла до Эны, она сказала:

– Я тостов не знаю, и знать не хочу – кроме одного. За любовь, верность и преданность!

Восток просветлел необычно рано. Свет был вверху и был внизу – небо отражалось в бескрайней глади океана.

Неудобно заниматься любовью, когда на тебе кислородная маска. Со стороны мы с Эной гляделись бы ненормальными. Но, свидетелей, понятно, не было. Мы не расплели объятий, когда закончился наш любовный припадок. Биенье сердца Эны постепенно успокаивалось, делалось ровным.

"Авель Орьега... Ты так и не узнаешь, что я нашел убийцу Ури Ураниана. Он – в моих руках. Я слышу его дыхание, наши тела согревают друг друга своим теплом. И эти минуты я не променяю ни на что другое. Ты оказался прав в своих опасениях прошло немного времени, и я позабыл Эгваль".

Эна вздохнула и теснее прижалась ко мне. Если б не спальник, в котором мы с ней нежились – околели бы. Минус семнадцать за бортом и почти столько же внутри. Я представил, каково Алеку на его дежурстве. Несмотря на теплую одежду, мы с ним трудом выносили холод. А Эна оставалась все в том же легком комбинезоне – он всегда поддерживал одинаковую температуру, какой бы вокруг не трещал мороз. Перед тем, как нырнуть ко мне в спальник, она проводила себе по груди и вдоль бедер ладонями, и метаморф раскрывался, спадая с нее, как змеиная кожа.

Эне я теперь доверял. То, что она – военнослужащий и, явно, не рядовой – уже не было секретом. У Эгваль есть гвардия, у Хозяйки – эльберо – так назывались элитные части. Из нашей гвардии меня вышибли, пусть с лучшими намерениями, рассчитывая на мой патриотизм. "Возвращайся с информацией". В те же казармы, к тем же ребятам, к той же службе... Да я за три месяца увидел больше, чем за всю свою предыдущую жизнь! И обратно меня не тянуло. Авель уволил меня из вооруженных сил, освободив тем самым и от присяги. Чтобы ни ждало меня дальше дорога моя вела теперь только вперед.

Эна сняла кислородную маску.

– Что ты думаешь обо мне?

– Доверенное лицо Хозяйки. Человек для особых поручений. Алек рассказывал: с ней не легко найти общий язык.

– Можно. При удобном случае я тебя ей представлю. Только реши – сможешь ли поступать разумно. Или остались в твоей голове героические глупости?

– Не остались.

Эна ничем не выдала своего торжества.

– Подвинься, я вылезу. Моя вахта.

Внезапно глаза ее расширились от ужаса. Она смотрела на манометр за моей спиной.

– Мы опускаемся!

"Инфаркт" – такой диагноз Алек поставил "Дракону". Распираемая изнутри давлением водорода, возраставшим при каждодневном солнечном нагреве, оболочка дирижабля не выдержала. Вряд ли трещина велика – высоту мы теряли медленно, но следующее утро встретим на земле. На воде, то есть. И если встретим.

Ящик с консервами (банка с самоподогревом – сперва используешь ее вместо грелки, потом вскрываешь и жрешь) – ушел вниз следом за баком с водой, себе мы оставили десять литров на всякий случай.

– Мы не проживем столько, чтоб ее выпить. – Алек умел найти подходящие слова, дабы подбодрить личный состав.

Эна сняла наушники.

– Два часика продержимся и дело в шляпе. Слышно очень хорошо – мы уже близко, – она вздохнула, – Всего лучше – сесть на землях Магистрата...

– Почему, Эна?

– Магистрат относительно независим и обстановка там на редкость спокойная. Мы не наделали бы никакого шума, никого не удивили, не привлекли внимания – эка невидаль, дирижабль!

Я вдруг подумал, что Эна ведет со своей Хозяйкой двойную игру. С блеском выполнив задание, она не прочь присвоить найденные ценности.

Пол гондолы дрогнул. Эна взвизгнула, кинулась, всхлипывая, к контейнеру. Несколько пассов, отрывистых, непонятных слов и "Дракон" снова пришел в равновесие.

Темнота за бортом высветлилась, загораясь холодным оранжевым пламенем – это сиял выбрасываемый струей сжатого воздуха люминесцентный порошок. Тот, кто мог видеть "Дракон" с поверхности океана, наблюдал бы нисходящую с ночного неба огненную черту. Она ширилась, становилась ярче и вдруг круто изогнулась вниз.

Алек вглядывался в чернильный мрак за лобовым стеклом, ночь, как назло, была вдвойне безлунная. Брюзгливость оставила его, сейчас, рядом со смертью, он стал абсолютно спокоен. Мы уже провалились километров до двух, и дальнейшее снижение будет неспешным, соответственно утечке газа. Потом гондола начнет цеплять верхушки волн...

Из нас троих Эна больше всех пала духом. Я не винил ее. Нас долго вела ее неукротимая воля, но силы человеческие имеют предел, и теперь Эна сама нуждалась в поддержке.

– Эна, мы держимся... Еще выпьем за наш поход! – и, чтобы отвлечь ее, да и вспомнив о своих догадках, спросил, – Мы нашли знания, могущество?

– Да, знания. Да, могущество, – она благодарно сжала мою руку.

– И оно превосходит власть Хозяйки?

– О... многократно. Выпусти это сейчас в Мир, и он сойдет с ума.

Пока я переваривал ею сказанное, Эна крепко ухватилась за мое плечо.

– Нат... Скажу... не удивляйся...

Алек радостно завопил:

– Огни! Огни впереди!

Даже сверху четырехтрубный самоход выглядел огромным. Военный корабль последнее время других Норденк для Острова не строил. Причальная мачта на корме светилась яркими зеленым и красным огнями. Электричество и радио, мать твою за ногу... Никогда техническое превосходство Острова не было для меня таким наглядным. Бедная Эгваль...

С первого раза выпущенный нами якорь не попал на приемное устройство – я успел увидеть, как суетилась причальная команда на палубе. Мы развернулись, сделали второй заход, я взмолился про себя, чтобы у Алека не сдали нервы горючего оставалось на четверть часа, да и утечка водорода не позволяла нам долго вальсировать над палубой корабля.

Сильнейший рывок, хорошо, мы успели пристегнуться. Гайдроп натянулся, как струна – лебедка подтягивала "Дракон" к мачте. Моторы смолкли, и только ветер гудел за бортом гондолы – волнение на море было сильным. Мы сидели, пьяные от избытка кислорода, от пережитого страха, от радости, что так счастливо избежали гибели в самом конце пути. Эна глотала слезы, кривя лицо в беззвучном плаче, наконец, не выдержала и разрыдалась.

Причальная команда закрепила "Дракон" тросами, и можно было сойти на палубу, не опасаясь сверзиться с трапа. Я выходил первым, подал руку Эне. Алек, как положено командиру, солидно ступал за нами – уже примерял лавровый венок на голову.

Толпа матросов, расступилась, пропустив высокого человека, лет сорока, в адмиральской форме. Он зло вперился в зареванную Эну:

– Всех поставила на уши, всех... Никогда не забуду.

– Прости... – она попыталась сказать что-то еще, но этот тип больше ее не слушал, и Эну увели.

Я искал взглядом Алека, куда он подевался? Усталость навалилась на меня, я безучастно, словно со стороны наблюдал, как меня ведут в каюту, потчуют ужином, я что-то рассказываю, смеюсь собственным шуткам и, без всякого перехода – в моей каюте темно и я сплю.

То, что проснулся я в другой каюте и на другом корабле, меня сначала даже не удивило, отвык удивляться уже. А вот то, что здесь я был под замком – кое-что напомнило. Алек рассказывал: у владычицы Острова оригинальная манера гостеприимства. Больше всего я тревожился, что Эна впала в немилость у своих начальников. Кто-то (Хозяйка?) догадался, что она ведет нечестную игру. Мороз шел по коже от мыслей, что сейчас лысая красотка пытает мою Эну. Я гнал из головы все эти ужасы, чтобы не чокнуться от бессильной ярости и переживаний. Пытался по мордам лиц моих тюремщиков прочесть что-нибудь о судьбе Эны и Алека.

На третий день мы бросили якорь. У временного причала стояли, кроме нашего, еще два корабля – разгрузка шла вовсю. Я слышал крики чаек, видел серо-зеленый, встающий над гаванью конус Тирхольма... Время стерло следы огненного шторма, фундаменты сгоревших зданий давно скрылись за покровом разросшегося кустарника и низких деревьев с плоскими кронами.

Добро пожаловать, Нат. Ты всегда был дураком. Тебя использовали, подтерлись тобой и выбросили. Убивать тебя – жалко пули и времени. Ты еще поработай, а сдохнешь как-нибудь сам. Левее уничтоженного города стояло поселение "добровольных" строителей нового Тира. Серые стены, черные крыши, перевитые проволокой частоколы оград, вышки часовых. Арка входа между двух кирпичных зданий.

Надпись при входе

Спроси себя – почему ты здесь?

Так захотелА Я: Признала тебя виновным, обрекла на ссылку и рабство. Не проси снисхождения, не жди справедливости, не доказывай, что страдаешь напрасно – я не ошибаюсь никогда. Помни: я умею карать и умею одаривать. Дарю тебе город Тир, который ты возродишь. Когда он встанет из пепла – ты свободен, если раньше не придет к тебе смерть.

Наоми Вартан

4. ХОЗЯЙКА

Dio gardej Maora!

Ra vive de li gardime.

Justo e hanmastoro

Naomy Vartan shalime.

– Перевели бы, – сказал я доктору Зигу. Не старый еще (лет сорока с небольшим), он оказался слишком честен и добр, чтобы надолго остаться персоной. И быстро стал одним из нас. Рабом. Что не изменило рода его занятий – лечить нас, а если это невозможно, то облегчить смерть.

Очень быстро поумирали непривычные к жаркому климату и физическому труду, кроме тех немногих, кому посчастливилось занять должности учетчиков, поваров да уборщиков. Помимо прочего, вначале часты были заболевания из-за плохой воды, пока мы не провели водопровод от Тиривы. До сих пор я помнил отвратительный вкус воды из опреснителя. Моя (с позволения сказать) карьера сложилась благополучно. Бывший солдат, экс-капитан – я умел и командовать и подчиняться, и быстро стал десятником. Вчера упавшим при прокладке фундамента камнем мне повредило правую руку – подходящий повод заглянуть к Зигу.

Лазарет был неплохо оборудован, сказывалась практичная натура Хозяйки инструменты, в том числе и рабов, беречь надо. По возможности. Плакатик на стене кабинета Зига с четверостишием, написанным старинным алфавитом на странном языке, давно привлекал мое внимание. Молитва? Гимн?

– Это на родном языке Хозяйки. Она – нездешняя, издалека. Из варварских краев, где не ценится человеческая жизнь.

– Будто мы ее ценили до того, как влипли в это дерьмо? – Зига огорчили мои слова, но возражений он не нашел. Вместо этого перевел мне загадочный текст.

– Подстрочник таков. Боже, храни Хозяйку,/Она живет, чтобы мы были защищены/Справедливая и искусный правитель/Наоми Вартан понуждена быть первой.

– Она сама пишет вирши в свою честь? Среди нас нет никого, кто не свернул бы ей с радостью шею. Знать бы, как до нее добраться. И как она выглядит? Мымра с комплексом неполноценности?

Док пожал плечами.

– Сразу же после воцарения Хозяйки, она приказала уничтожить имеющиеся к тому времени немногочисленные портреты Наоми Вартан.

Я не сдержал усмешки.

– Наоми II стирает память о предшественнице? Я, знаете, учил в школе историю. Любой тиран так поступает. Все, кто до тебя – говнюки, ты – светлая личность, как помрешь или зарежут – тоже говнюк, виновник бед народных. Приходит следующий – конец мочала, мотай сначала...

(Почему-то вспомнился Ури Ураниан с его зажигательными речами, в которых он проклинал правительство и обещал все устроить по-новому – хорошо и правильно).

– Нат, Хозяйка никогда не отрицала, что она и есть Наоми. А уж сомневаешься ты или...

– Неужели люди верят, что это чудище – их добрая, светлая, радостная Наоми? Все, что мне довелось узнать о той симпатичной авантюристке – совершенно противоречит такому утверждению.

– Люди должны во что-то верить. Те, кто помнят Наоми, говорят, что Хозяйка, в самом деле, на нее похожа. И примерно одного с ней роста, хотя выглядит покрепче. Разительно отличается только общее впечатление: Наоми была полна жизни, а мертвенно-спокойный облик Хозяйки вселяет страх.

Не переставая говорить, Зиг внимательно осмотрел мою руку.

– Кость не повреждена. Я наложу повязку, ограничивающую движения кисти. Ничего тяжелее ложки в столовой этой рукой не подымать. Зайдешь ко мне через два дня, тогда посмотрим. И... хочу тебя предупредить. Закон о поношении имени действует и здесь. Ступай.

Лагерь наш представлял собой в плане правильный круг диаметром два километра, окруженный рвом и оградой из двух рядов колючей проволоки. Таким же макаром он был разделен на три сектора – мужской, женский и семейных пар, соединяющихся только через проходную в центре. (Самочинные тайные подкопы я не считаю – мне были известны два). Сборные деревянные одноэтажные дома, выстроенные в геометрическом порядке, подавляли самую мысль о том, что можно ложиться спать и вставать не по сигналу, заниматься, чем нравится, а не чем заставят, идти туда, куда хочешь, а не куда пошлют. С центральной вышки, отлично просматривалось (и простреливалось) все поселение, я на верху не был, но знал. И – вышки по периметру, девять штук. Днем не убежишь. Ночью? Пожалуй. Последнее время на половине вышек прожектора не горели – не хватало горючего для генератора.

Попытка побега, еще до меня, не удалась. Вроде бы из беглецов кто-то внезапно заболел, а товарищи не захотели его бросить и все вместе вернулись. Что им было? Да ничего. Просто всех пятерых больше никто никогда не видел. Я полагал, если поискать хорошо в окрестностях, да покопать там-сям землю, то и найдутся бедолаги. Так что, уходя – уходи. "Dio gardej Maora..." Встретил бы... Эна обещала когда-то устроить аудиенцию. Эна... Эна...

Прошли дни, когда я проклинал ее ночами, раскаиваясь в этом по утру. Судьба ее так и осталась для меня неясной. Скорее всего, она избавилась от меня, испугавшись лично для себя всяческих осложнений. И совесть, наверное, ее не мучает – ведь не убила же, можно сказать, проявила гуманность, дала шанс выжить. Но, иногда, не часто, я вдруг испытывал что-то вроде укола в сердце: а вдруг? Я-то жив, пока. А что, если Эна уже спит вечным сном? Награда за отлично выполненную работу. Как яростно смотрел на нее тогда адмирал Арни! Я не сомневался уже, что встречавший нас верзила был именно он – глава военной машины Острова.

Дни шли, как пехтура на марше и постепенно я оставил бесплодные гадания – не в моих привычках мучиться неизвестностью. Придет время и жизнь расставит все по местам, а я ей в этом подсоблю.

В столовой было пусто, я опоздал. Сердобольный раздатчик (а кто его сюда устроил, когда он покалечился на работах?) меня не забыл и порцию харча оставил.

Суп стал еще жиже, чем раньше, мясо жестче и вонючей. Народ уже сейчас заметно недоедал. Поговаривали, что кормежка скоро улучшиться, потому, как едет вслед за уже прибывшим транспортом одна важная шишка. Интересно посмотреть, кто, но – не увижу. Хлеб я, как всегда, приберег, хотя сухариков приготовил уже достаточно. Для воды давно раздобыл (не спрашивайте, где и с каким трудом!) трехлитровую металлическую флягу. Завтра, когда я не выйду на работу, будет известно, что я отмечен у Зига, как больной. Догадался ли док, что я симулирую? А как же! Он наверняка решил, что я собираюсь побездельничать пару дней – давал нам изредка коротенький отдых.

Тощая девчонка в платье без рукавов, похожем на подпоясанный мешок с дырками для головы и рук, в грубых, явно больших для нее башмаках, собирала грязные миски. Взяла мою, глянула искоса. Длинный, почти до пояса хвост, в который были собраны сзади ее русые волосы, мотнулся при этом в сторону, захотелось в шутку поймать его руками. На вид девочке было не больше двенадцати. Она-то за что угодила в наши пенаты?

Когда я дочавкал свой обед и встал, направляясь к выходу, девочка уже тащила, сгибаясь, тяжеленное ведро помоев. Мне пришлось замедлить шаг, пропуская ее вперед, иначе мы оба столкнулись бы в дверях. На пороге она и поскользнулась.

Тонкие ноги девочки разъехались в стороны, она судорожно попыталась удержать ведро. И тут я крепко ухватил ребенка за шиворот, вернув в устойчивое вертикальное положение. Часть жижи из ведра выплеснулась на землю и мне на ноги.

– Ох! Простите! Будет теперь мне...

– Не будет, я незлобивый. Нат Гариг меня зовут.

– Я – Ригли. То есть, вообще-то – Реджина, но все называют так...

Ригли. На местном диалекте – плутовка.

– А вы живете в женатом секторе, я знаю!

– Развелся уже. Скоро бывшая подруга попросит вон. Не хочется, жизнь там спокойнее.

– Так найдите быстро другую! Вам – не проблема.

Я не разделял оптимистический взгляд Ригли на свою внешность. Обыкновенный немного выше среднего роста, худощав и вынослив. Тонкий нос, тонкие губы, глаза то ли серые, то ли зеленые, хрен разбери, подбородок выдается вперед. Рыжеватые волосы чуть вьются, но я слишком коротко стригусь, чтобы это заметить. Обличье мое выдает разве что упрямца, но вовсе не красавчика. Правда, язык у меня неплохо подвешен – тоже не последнее дело. Может, Ригли и права. Сошелся же я так быстро с Лидой, и она часто повторяла, что я – легкий человек. (Или умею им прикинуться). Потому и заявила вскорости, без обиняков, что после рождения ребенка хотела бы со мной расстаться. Понятное дело. Хозяйка, сама все же женщина, особым указом объявила, что осужденные преступницы, буде наживут дитя в местах заключения, подлежат освобождению с ограничением в местах жительства. Лукавая лицемерка. Тьфу! Но свою опору в сердцах женской половины Острова она укрепила.

Шагов двадцать нам с Ригли было по дороге. Ригли обеими руками приподняла ведро и опрокинула его содержимое в обложенное кирпичным бортиком жерло слива. Пора было прощаться.

– Ну, бывай, Ригли. Рад был познакомиться с таким серьезным, взрослым человеком, как ты.

Губы ее, очерчивающие чуть великоватый рот, дрогнули и открылись в улыбке.

– Да, я – взрослая. Мне – одиннадцать с половиной.

Надо отдать должное Лиде – как ни не терпелось ей выставить меня вон, ужином накормила. Затем я прихватил свой вещмешок (сухари и вода) и поспешил очистить помещение – маленькую квартирку, где мы с Лидой прожили в мире и согласии, как я думал, почти полгода. Пока она меня не огорошила.

Она вышла к дверям меня проводить. Я глянул последний раз на бывшую свою женщину, загорелое лицо, чувственные губы, живот уже сильно выпирает – ребенка этого мне не увидеть никогда.

– Бывай, Лида. Спасибо тебе за все.

И, не слушая ее прощальных слов, вышел в по-южному темный и теплый вечер. Что я нашел в ней, в конце-то концов? И, внезапно, в моей башке возник ответ. Лида немного похожа на Эну.

Пока не зажглись прожектора, с любой из вышек я выглядел крошечной, быстро теряющейся в наступающей ночи фигуркой. А когда электрический свет вспыхнул, я уже был в густой тени между двумя наблюдательными постами напротив вышки, где прожектор уже с месяц не горел.

Ров имел метра четыре в ширину и два в глубину – даже для детишек не препятствие. Если, конечно, ты не мчишся, сломя голову, а в спину тебе не стреляют. Никто его не копал, просто подорвали заряды по периметру и получили подобие преграды для беглецов.

Я аккуратно спустился и так же, не спеша, выбрался на другую сторону. Пополз к ограде. Ночка подоспела – двойное новолуние – то, что надо. Проверил осторожно проволоку – порядок. И, вынув из-за пояса самодельные кусачки, сделал проход. Прокрался еще десяток шагов, сорвал новую травинку, вытянул руку. Когда до проволоки осталось сантиметра два, мне слегка закололо пальцы. Твою мать и всех родственников! Внешнее кольцо ограды было под током...

Звезды в небе показали, что я прохлаждаюсь уже второй час. Каждые пятнадцать минут я проверял ограду. К исходу второго часа ток выключили. Правильно горючее надо экономить. Еще через пару-тройку минут я был на свободе. В свете звезд виднелся впереди черный треугольник вершиной в небо – Тирхольм, только мне туда не надо. Даже если в темноте я сумею выйти на старую дорогу на Эгваль – это ничего не решало. По ней до Сайсы – полторы тысячи километров, да нет – больше. Хоть стиксы мне всегда доверяют, где гарантия, что я скоро встречу хоть одного в этих краях? И вы пробовали путешествовать на стиксе без оружия, с тремя литрами воды и толикой черствого хлеба? Я же сам – не стикс. И не идиот.

Я всего-навсего собирался обогнуть наш лагерь (наш?!), выйти к порту и в чернильной тьме новолуния добраться вплавь до стоящего у причала транспорта. Если посчастливится проскользнуть незаметно в грузовой трюм – то все в порядке. Три дня пути до Вагнока я, со своими припасами, продержусь. Останется последний опасный этап – так же незаметно испариться с борта по прибытии, но я решил преодолевать трудности по мере их естественного наступления, ничего не планируя заранее. Разгрузка уже окончена и утром транспорт выйдет в море. Хорошее расписание. Для меня.

Я не прошагал и четверти намеченного пути, когда меня стал постепенно охватывать иррациональный страх, для которого не было никаких причин. Никаких признаков поднявшейся тревоги, звуков погони, вообще ничего! Тишина. От этого становилось еще страшней. Когда огни лагеря скрылись вдали, я остановился, весь в поту. Ноги подгибались, сердце колотилось неровно и сильно.

"Нат, ты никогда не боялся темноты! Соберись! Просто отвык от открытого пространства. Впереди нет ничего опасного..."

Напрасно я себя уговаривал. Темнота прятала в себе когти, готовые впиться в мое тело и рвать, рвать его на части. Каждый шаг вперед давался неимоверным трудом, ценой невыносимой борьбы с самим собой.

"ЧТО СО МНОЙ ПРОИСХОДИТ?!"

Наконец, я не выдержал и, со сдавленным воплем, кинулся опрометью обратно. Оступился, растянулся на каменистой земле. Со стонами, всхлипывая от ужаса, натянул рубаху на голову, как ребенок, спасающийся от ночных страхов.

С какой радостью, с каким облегчением я снова увидел огни нашего поселения! Ужас исчез. Я с недоумением потряс головой. Что это было? Я заболел? Проверил пульс – он уже успокоился, температуры, вроде, тоже не было. И тогда я повторил свою попытку уйти. С тем же успехом, только теперь я не доводил дело до крайности, а поспешил вернуться, ощутив первые симптомы накатывающего приступа.

"Один из беглецов заболел, и все пятеро вернулись". Несомненно, все пятеро заболели тем же, что и я! Вот почему охрана лагеря страдает хронической небрежностью. По сути – она не нужна, вернее, заключается в чем-то другом, нежели ров и примитивная ограда. Что и требовалось доказать.

Я думал, что приплетусь обратно побитой собакой. Отнюдь! Летел, как на крыльях, заблудший странник, нашедший, наконец, дорогу к родному дому. Только в непосредственной близости к "родимой обители" ко мне вернулось соображение и я постарался "втечь" обратно, так же незаметно, как утекал. И мне это удалось. Мешок свой выбросил, как ни жалко было, и до утра коротал время под нагретой за день стеной одного из домов. Слышал смутно доносящиеся иногда звуки чужих голосов и забот – кому-то не спалось в такой ранний час. Оправдание, на случай, если обнаружат, у меня было. Подруга выгнала, так и разэтак. Вот и горюю, увечный и несчастный, под забором.

В семь утра я уже стучался к доктору Зигу.

Док выслушал меня внимательно, ни разу не перебил. А потом, расхаживал по кабинету, отшвырнув путающийся под ногами плетеный табурет, и напевал себе под нос старинную матросскую песенку. Он домурлыкал ее до конца, я никак не набирался смелости прервать его, боясь услышать... Не знаю, чего боялся, но было очень не по себе.

Виновным ты на свет родился,

Иначе б здесь не очутился,

Огонь!

Дебил ты, гнать тебя взашей,

Ты на себе давил бы вшей,

Огонь!

Удар и взрыв. Кишки наружу,

Ты сдох, я жив. Могло быть хуже,

Огонь!

Идем вперед, мы – дети ада

И смерть для нас – одна награда,

Огонь!

Повержен враг. Не слышно боя.

По мертвым пусть их вдовы воют,

В живых же бьется сердце злое

И злой в глазах горит огонь!

– Док! С вашей гуманной профессией распевать про вшей да выпавшие кишки...

– Должен же я как-то расслабляться. А по правде, я тяну время, не зная, что тебе сказать.

– Тогда прямо и в лоб.

– Правда такова, что в твоем сознании установлен гипнотический блок, запрещающий тебе покидать лагерь. Ты не в силах противостоять запрету, а если б смог, то, скорее всего, умер бы.

Я долго переваривал услышанное.

– Меня никто не гипнотизировал! Я такого не помню.

– Еще бы. Самое неприятное состоит в том, что невозможно заметить, когда ты подвергаешься гипнозу.

– Выходит, мы здесь все – зомби? Чуть что – и срабатывает замочек в мозгах?!

Зиг помрачнел еще больше.

– Нет. Из сорока тысяч, таких как ты – не больше пяти процентов. Тысячи две. Людей, способных на решительные поступки, кто может повести за собой остальных. Лидеров. Прочих можно вообще не охранять.

– И... кто же такое сотворил со мной? Вы?!

– Нет-нет. Я вообще противник подобной практики и, кроме того, не владею методом. Потому не могу избавить тебя от гипноблока. Безопасней всего для тебя это может сделать тот человек, кто сыграл с тобой эту шутку или же не уступающий ему в мастерстве.

– Мастерстве, – с горечью сказал я, – Приковали навечно к бессмысленной стройке.

– Ну-ну... Не думаю, что это навсегда. Скорее всего, действие полученной тобой установки ограничено временем. Например, полным окончанием работ.

– Спасибо. Через десять лет буду свободен.

– Нат... Я знаю тебя, как душевно сильного человека. И считаю, что психике твоей пока не причинен серьезный ущерб. Твоего ухода и возвращения, к счастью, не заметил никто. Затаись. Ни в коем случае не показывай, что тебе известно о гипноблоке. Будущее покажет, как нам быть.

(И быть ли вообще, док...)

Я без проблем доложился начальству об окончании семейной жизни и перешел в холостяцкий сектор. Неувязку со временем не заметили. Никому и в голову не пришло поинтересоваться у Лиды, в котором часу я от нее ушел. Закончив "передислокацию" я еще и в кормушку к завтраку успел.