Текст книги "Эрбат. Пленники дорог (СИ)"
Автор книги: Веда Корнилова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 77 страниц)
– Неправда! – закричала я, – Это неправда!
– Правда! Жаль, что ты этого еще не поняла! Мой-то, хоть и балбес, зато как мы согрешили, меня сразу в храм повел, а твой время тянул-потягивал, не хотел жену себе на шею сажать, в свободе себя ущемлять!
– Нет! Если бы не его мать…
– Никакая мать бы не помешала, любил бы тебя по-настоящему, а не на словах, или хотя бы чуть дорожил тобой. Зачем вам эта свадьба нужна? И без нее бы прекрасно обошлись! Не больно он мать спрашивал, когда все же жениться решил, хитрозадый!
– Дая!
– Что, Дая? Я сегодня, так же, как и ты, переволновалась, издергалась, могу высказать все, что на душе накипело! И все твой бывший виноват! Тоже мне, нашла себе друга сердечного! Ни кожи, ни рожи, один гонор! Мой-то хоть красавец писаный, красивей по всему свету ищи – не найдешь, душа радуется, на него глядя, а у тебя что? Да обычный мужик, глаз не на чем остановить, только и умеет, что улыбкой сиять по сторонам, охмуряя таких дур, как ты! Говоришь, я красива и при желании быстро найду себе другого? А сама разве хуже? Отчего же ты никого себе не ищешь, а? А все оттого, что мы с тобой похожи не только внешне, но и в душе одинаковы, обе как вдолбим себе в голову что-то, так нас уже не свернуть. За своего мужика, каков бы он не был, стоим горой! Так что не надо тебе меня поучать! Кое в чем в этой жизни я разбираюсь лучше тебя!
Я растерянно молчала. Меньше всего я ожидала слышать такую отповедь от младшей сестры. А та разошлась и не останавливалась:
– Лия, знала бы ты, как мне тебя жаль! Мой, говоришь, ценит меня ниже медной монеты? Зато твой бывший оценил тебя куда как высоко – опозорил перед всем поселком! Неужели раньше нельзя было как-то поговорить, объясниться? Больше двух лет тебе голову дурил! Ты всю жизнь работала, не разгибаясь, пару лет его семейку, можно сказать, содержала, на него надышаться не могла – и, думаешь, он это оценил? Ага, как же! Твою заботу воспринимал как должное. Хорошо, что у тебя хоть на одно ума хватило – ожерелье его сняла! А то я боялась, что будешь с ним носиться, как курица с яйцом, не выпуская из рук, да еще и горько рыдая при этом!
Ах, да, ожерелье! Совсем из головы вылетело! Достала его из кармана, протянула сестрице.
– Дая, сделай для меня доброе дело! Когда я уеду в Стольград, верни ему.
– А почему вернуть лишь тогда, когда уедешь? Я завтра же отнесу ожерелье Вольгастру. Ну, они у меня попрыгают! Я с них все стребую, что нам по закону положено, причем вытрясу до последней монеты! И долги заставлю вернуть!
– Дая, не надо! Я же сама давала им деньги, по своему желанию. Верни ожерелье – и забудем обо всем!
– Что!? Уж не хочешь ли ты сказать, что у него останется все, что ты ему дала?! Или что он отступные платить не должен?!
– Дая, давай забудем обо всем! Что им отдано – то я отдала по своей воле, по своему желанию, и вспоминать об этом я не хочу.
Сестрица подошла ко мне, уперев руки в бока. Она была уже не просто рассержена, но и заметно разозлена.
– Лия, я всегда знала, что ты у меня тряпка, но что до такой степени размазня вдобавок – этого даже я предположить не могла!
– Дая!…
– Что, Дая!? Заладила одно и то же: Дая, Дая, Дая! Я уже двадцать лет Дая! Не нравится это слово – размазня? Так ты такая и есть! Вспоминать она не хочет о своих должниках! Всю жизнь о тебя ноги вытирали все, кому не лень! Одна наша бабка чего стоила, упокой Темные Небеса ее грешную душу! О мамаше твоего благоверного я вообще промолчу! Та считает, что у нее день не удался, если на тебя не порет, душу не отведет! Нет, ну надо же до такого додуматься – простить все своему бывшему, позволить оставить нас без денег, да еще и изображать при этом благородство! У тебя с головушкой все в порядке? Или после сегодняшнего тебя лечить надо? Похоже, без долгого лечения здесь не обойтись… Ты хорошенько вдумайся в то, что только что сказала: просишь вернуть Вольгастру назад его подарок, и предлагаешь оставить бросившему тебя жениху все, что было отдано и ему, и его семейке, при всем этом ты не требуешь отступных! Наверное, это самая выгодная сделка твоего благоверного в жизни. Единственное, что он тебе подарил за все эти годы – белое ожерелье невесты. И больше ничего! Ты же, размазня, за это ожерелье бесплатно работала на их семью, да еще и деньги носила туда без остановки! Думаешь, я не знаю, или хотя бы, примерно не догадываюсь, сколько туда ушло? Ой, и много! Очень много! Очень и очень много! Я даже довольно точно знаю, сколько. Никак боишься законными требованиями обидеть своего бывшего? Он еще, не приведи Темные Небеса такой страсти, узнав, расстроится!
– Дело не в нем! Просто хочу побыстрее забыть об этой истории!
– Ничего, кое о чем можно помнить и подольше! Причем не только можно, но и нужно! Объясняю тебе то, о чем ты должна была сообразить раньше меня: за расторжение помолвки положено платить отступные, причем платит виновная сторона. Если ты ничего не потребуешь с Вольгастра, то народ будет думать, что в вашем разрыве есть немалая часть и твоей вины! Раз ты простила ему все долги, ничего не требуешь себе из того, что тебе положено по закону, значит в чем-то виновна именно ты, заплатив им таким образом за молчание! Вот тогда Вольгастр будет доволен! А уж как его семейка счастлива – и не высказать! Да одна одежда, что ты им надарила, стоит очень больших денег! Ох, как они сегодня выхаживали в сшитых тобой нарядах! Новые родственники, хоть Вольгастр и одел их во все новое, смотрелись по сравнению с ними, как серые мыши!
– Дая, – перебила я разошедшуюся без меры сестрицу, – а от них… я имею в виду семью Вольгастра, к нам никто не заглядывал? Ничего не просили передать?
– Да с чего бы это? Неужели тебе еще может придти в голову такая дурная мысль, что от той семейки хоть кто-то может подойти к нам с объяснениями или извинениями? Да выкинь ты такую глупость из своей пустой головы раз и навсегда! Они и от меня шарахнулись, как от зачумленной, когда я заглянула к ним, разыскивая тебя! Знаешь, почему мой обормот так рано домой вернулся? Он, балда такая, покатил к ним на праздник – ведь свадьбы обычно гуляют всем поселком. Так вот, его там совсем не ждали. Вернее, его ждали, да только для того, чтоб просто выставить вон, без разговоров, как нежеланного гостя. А вот уж этого, – сестрица мстительно прищурила глаза, – уж этого – то я им никогда не прощу! Они у меня еще попомнят и тебя, и свою свадебку, и моего выгнанного мужа!
Ах, Дая, Дая, девочка моя милая! Ну как мне сказать тебе, что я не хочу никому ничего доказывать, ни от кого ничего не получать, ни самой быть никому ничего не должна? У меня одно желание – забыть обо всем, что случилось, и чем быстрее, тем лучше! Воспоминания причиняют боль, и постоянно ворошить открытую рану – это далеко не лучший способ излечения.
– Дая, – я старательно подбирала слова – Дая, девочка моя, давай постараемся забыть обо всем, что произошло сегодня! Да пропади оно все пропадом: и деньги, и подарки, и обиды! Что отдано, то отдано, и не будем об этом вспоминать! Если им все полученное принесет счастье – хорошо, а если нет, то так угодно Великим Небесам! Зачем множить ссоры? Я не хочу ничего требовать от семьи бывшего жениха! А уж тем более, если ты вздумаешь обращаться к закону, не хочу выставлять перед всеми свою жизнь, жаловаться и плакать! Вольгастр счастлив – и хорошо! Не скажу, что мне это нравится, но тут уж ничего не поделаешь! Люди все время о чем-то и о ком-то говорят, и на это не стоит обращать внимание. И уж если я попыталась перешагнуть через свою обиду, (хотя сделать это мне бесконечно тяжело), то тем более это следует сделать и тебе!
Сестрица внимательно посмотрела на меня, затем положила свою руку мне на лоб, недоуменно пожала плечами.
– Надеюсь, что никто, кроме меня, этой глупости не услышит. Подумают про тебя невесть что! Или ты решила стать прихожанкой храма Любви и Всепрощения? И то, что я от тебя сейчас услышала, это их последняя проповедь? Так вот, мне эти пустые сказки о всеобщей любви и полном всепрощении совсем не интересны! Если я захочу узнать, о чем говорят в своих речах храмовники, то просто куплю свиток с заповедями. Чтоб посмеяться! Лия, если ты и правда думаешь то, что сейчас мне сказала, то у тебя сегодня явно что-то произошло с головой! Хватит изображать передо мной невероятное благородство! Или ты надеешься, что, услышав о такой неслыханной щедрости, Вольгастр к тебе вернется? Как же! Размечталась! Прибежать то он прибежит, да только для того, чтоб еще раз карман подставить – такой дуры ему больше нигде не найти, даже если день и ночь искать будет! Простит она ему все!…
– А почему нет?
– Что? Моим мнением обо всем этом ты поинтересовалась? Так вот – я против этих сопливых всепрощений, которые непонятно отчего пришли тебе в голову! Если нравится изображать перед всеми тряпку – это твое дело, но есть еще я, а уж я-то, в отличие от тебя, никак и никому не собираюсь спускать обиды! Тем более, если обида нанесена публично! Задета не только ты, но и вся наша семья. Ясно? И больше об этом я говорить не хочу! И слушать этого… ночного бреда не желаю! А вот что касается твоих речей… Завтра же я схожу с тобой к Мариде – пусть она посмотрит, чем тебе можно помочь. Корешков, травок пусть даст каких, или там заговор почитает, чтоб вся дурь у тебя из головы ушла.
Ну, как и следовало ожидать, до сердца сестрицы сейчас мои слова не дошли. Она пока слишком рассержена, слишком расстроена. Ничего, я постараюсь ее убедить позже, когда она немного остынет. И все же мне было приятно, что хоть кто-то на этом свете заботится обо мне, хотя бы таким образом. На сердце потеплело. Поддавшись порыву, я подошла к Дае и обняла ее.
– Ох и разошлась ты у меня!
– А кто о тебе, кроме меня, позаботится? – уже много мягче сказала сестрица. – Мы родные сестры, и, считай, никого на свете из родни у нас больше нет, лишь ты, да я. Ладно, давай не будем ссориться, ведь ты и сама понимаешь, что я права. Поговорим обо всем завтра, вернее, уже сегодня, но попозже. Ты явно не в себе пришла, так что успокойся, поспи, отдохни.
Я еще раз обняла Даю и вдруг заметила, что от моего прикосновения к ее плечу она на какую то долю секунды поморщилась, как от боли. Я слишком хорошо знаю сестрицу, слишком много было затрачено мной сил на ее долгое излечение, чтоб я не сумела уловить у нее малейшие оттенки нездоровья.
– Дая, что с тобой? У тебя что-то болит?
– Да с чего бы это вдруг? Со мной, в отличие от тебя, все в порядке. Так, задела случайно плечом за дверь.
Но я не стала слушать, что она говорит, а резко сдернула с ее плеча платье. Плечо Даи и часть спины были покрыты пятнами синяков.
– Великие Небеса, Дая, это что такое? Где ты так ударилась? Или, – мне вдруг пришла в голову дикая мысль, – или это сделал твой муж? Он что, тебя бьет?!
– А вот это, дорогая моя, не твое дело, – поправляя платье, отрезала Дая. – Чем мы занимаемся наедине – тебя не касается. В своей семье я сама разберусь.
Но я ее уже не слушала. Меня охватила безумная злость! Такой бешеной волны злобы я, кажется, не испытывала никогда в жизни. Муж Даи посмел поднять на нее руку! Да какое он имел право, как только мог помыслить о подобном – обидеть мою девочку!? Я в жизни пальцем не тронула сестрицу, какие бы обстоятельства не складывались у нас в семье! А он… Да кто он такой, чтоб издеваться над ней?! И она тоже хороша, молчит, ни о чем мне не говорит!…
Я вихрем слетела по лестнице, ворвалась на кухню. Красавчик сидел за неубранным столом, лениво ковыряя в зубах. Мое появление он оставил без внимания – куда интереснее было наблюдать за мухой, которая барахталась в кружке с молоком. Отчего-то эта муха окончательно вывела меня из себя.
– Ты, ты, – у меня не хватало слов, – ты – дрянь, ничтожество, ты смеешь поднимать руку на мою сестру!..
– Прекрати, Лия, – раздался голос сестрицы, – не вмешивайся! Это не твое дело!
– Это она про че? – с трудом оторвал взгляд от мухи красавчик – А-а-а, понял! Ты, вообще-то, кто такая? Ты мне че, теща? Че гавкаешь? Ты и так надоела мне до хрена великого, и живешь здесь токо потому, что я это те позволяю! Вот че, родственница, я те скажу: будешь орать, и ты огребешь полной мерой. Ясно? Я в доме хозяин! Все, заткнулись обе – не до вас! Надоели! Пшли отсюда! Ну, че не шевелитесь? Я сказал – пшли, и побыстрей! А ты, дева старая, чтоб мне отныне и слова поперек не говорила, и относилась ко мне с полным почтением, а не то в сарайку переберешься жить! А то и в хлев! Там те самое место, дура такая, сидеть и в навозе ковыряться! Ну, че стоишь, глаза выпучив, как жаба? И рот захлопни, не разевай, а не то в харю заеду. Чтоб не злила!
От вида этой наглой, самодовольной, ухмыляющейся рожи меня впервые в жизни заколотило от бешенства, которое мутной волной поднялось невесть откуда. Глаза затянула мутная пелена, перехватило дыхание, от переполнявшей душу ненависти я не могла вздохнуть… И в этот момент у меня в голове будто что-то лопнуло. Казалось, со звоном полетела в сторону тугая железная полоса, сковывающая сознание, выпускающая наружу все, что беспробудно спало много лет… Бешенство, злоба, ненависть и еще нечто столь ядовитое, чему нет названия… Теперь эти чувства проснулись во мне и требовали выхода. Ах, ты, дерьмо такое, красавчик дрянной!..
Я схватила скалку – первое, что попалось под руку, и со всего размаха врезала ему по спине. Зятек от внезапного и сильного удара настолько растерялся, что вначале даже не понял, в чем дело, и от неожиданности рухнул на пол, а позже преимущество было уже на моей стороне. Как бы он не сопротивлялся, но скалка была куда сильнее, а моя злость превосходила все мыслимые пределы. Я от всей души лупила скалкой муженька Даи, не давая ему возможности даже подняться с пола. Вся сегодняшняя обида и горечь, казалось бы, надежно загнанная в дальний угол сердца, вдруг вырвалась наружу и затопила меня с головой. Я уже не думала ни о чем, было одно желание – выплеснуть всю накопившуюся злость и обиду. Бешенство, ненависть, желание мести не уходили, а становились все сильнее и сильнее… На попытавшуюся было вмешаться Даю я так рявкнула, что она без слов отскочила в сторону. Я разошлась настолько, что в итоге загнала нашего красавчика под стол, и за горло придавила скалкой к полу.
– Запомни, – зло прошипела я ему прямо в лицо, – если я еще хотя бы один раз узнаю, что ты поднял руку на мою сестру, то это будет последний день в твоей паршивой жизни. Понятно, или еще раз повторить?
– Ты че, бешеных поганок в лесу нажралась? – прокряхтел зятек, пытаясь вздохнуть. – Или башкой обо что шарахнулась? Отпусти, стерва, задушишь!
– А ну, повтори еще раз, как ты меня назвал, – почти ласково сказала я, – повтори, и больше передних зубов у тебя не будет! Все, до последнего, вот этой самой скалкой, выбью! Ну, давай, называй!
– Да ты, никак, умом тронулась? Отпусти! – стал проявлять характер муженек Даи. – Отпусти, я сказал! А не то… Встану – все кости те переломаю! Че ты лезешь не в свое дело? Че, ты, баба, мне можешь сделать?
– Что сделаю, спрашиваешь? – Я злорадно усмехнулась. – А то и сделаю, что рядом со своим старшим братцем окажешься! Ему одному на кладбище скучно, вот по-родственному вместе лежать и будете, мне на радость! Не веришь? А зря! У меня хватит денег, чтоб нанять человека, кто сделает это быстро. Тем более, что лично мне ты никогда не нравился. Заодно и сестрицу от тебя освобожу. А уж как поселковые будут рады!.. Мне не раз спасибо скажут и в ножки с благодарностью поклонятся! Так что скажешь? Желаешь проверить?
Брат мужа Даи несколько лет тому назад украл у проезжих купцов сумку с деньгами, которые в тот же вечер все, до последней монеты, спустил на постоялых дворах. На предложение обворованных торговцев вернуть назад деньги или же отработать долг он лишь посмеялся и послал куда подальше. Купцы шума поднимать не стали, а на следующий день воришку нашли утонувшим в речке. Наша поселковая стража провела расследование, и объявила, что, дескать, никто, кроме него и не виноват – сам утонул по пьянке. Проезжие купцы выразили надежду, что впредь у нас в поселке не будет с гостями никаких неприятностей, дабы им снова не входить в излишний расход. Всем, однако, было ясно, что имели в виду проезжие купцы, и кто помог вору утопиться. По пьянке…
– Сбрендила, точно! – сбавил тон зятек. – Разоралась ни с того, ни с сего! Да ладно, делов-то!.. Договорились!
Я отпустила скалку, стала вставать с пола и услышала, как муженек Даи с ненавистью бросил мне:
– Ну, паскуда, сейчас я….
Договорить он не успел: я развернулась, и, не глядя, врезала скалкой по ненавистному лицу. Куда попала – не знаю, но под скалкой что-то хрустнуло, и наш красавчик завизжал, как недорезанный поросенок. Он закрыл лицо руками. Между его пальцами появилась кровь. Я замахнулась было второй раз, но тут кто-то перехватил мою руку. Дая… Она всю нашу свару простояла около стены, правда, безуспешно попытавшись один раз вмешаться.
– Все, хватит! – сказала она. – Пошумели – и будет! Лия, иди к себе. Здесь уже я разберусь сама.
– Но…
– Я прошу тебя – иди к себе! Ты мне только сестра, а он – мой муж, и не порти нашу с ним жизнь. Как бы ты к нему не относилась, но я и он – одна семья.
Швырнув скалку в угол, я, кипя от злости, побежала к себе. Так, похоже на то, что не нужна Дае моя защита! Я не чувствовала себя победительницей – скорее посторонней теткой, без просьбы вмешавшейся в чужие отношения и получившей за это по заслугам.
У себя в комнате я, как пойманный зверь, металась от стены к стене. Впервые в жизни меня обуяло такое неизъяснимое, рвущее на части, захлестывающее душу бешенство. Оно не проходило, а наоборот, росло во мне с каждой секундой. Нерастраченная злость просто раздирала изнутри, давила, требовала выхода. Казалось, будто внутри прорвалась плотина, и давно застоявшаяся затхлая вода хлынула наружу, сметая все на своем пути. Это была даже не злость – скорее, слепая ярость, застилающая глаза, перехватывающая горло, сводящая судорогой пальцы… Окажись сейчас здесь муж Даи или мать Вольгастра, я могла бы от распиравшего меня изнутри бешенства их просто-напросто придушить или даже разорвать на куски, не испытывая при этом ни жалости, ни сочувствия. Наверное, даже Дая не сумела бы меня остановить в моем стремлении к разрушению… Страшное, звериное желание выплеснуть накопившееся зло стало просто невыносимым, оно напирало, душило, давило, сочилось ядом. Хотелось завыть, закричать, биться головой о стену – лишь бы избавиться от того грязного, что жило в душе, не давало дышать, порождало в душе лютую ненависть…
У окна стояли высокие, тяжелые пяльцы для расшивки верхней одежды. На них я сегодня утром закончила сложную работу – расшивала золотом покрывало для храма в соседнем поселке. Как же они мне надоели, эти деревяшки! Всю жизнь, все здоровье я на них угробила! Ненавижу! Поддавшись безотчетному порыву, я схватила тяжеленные пяльцы, легко, как пустой коробок, и запустила ими в стену. Крепкие, много выдержавшие пяльцы от удара хрупнули, как тонкие щепочки, и разлетелись на куски. Я схватила те из них, что были побольше, и стала ломать их на мелкие кусочки. Крепкая дубовая древесина крошилась под моими пальцами, как трухлявое дерево. Когда же, наконец, вся моя злость выдохлась, то на полу осталась лежать куча никуда не годных щепок, которые я пинками расшвыряла по углам комнаты. И только после этого я без сил, с совершенно пустой головой, рухнула на кровать и провалилась то ли в обморок, то ли в короткий сон.
Проснулась оттого, что почувствовала – на меня кто-то смотрит. Сестрица стояла посреди разгромленной комнаты и с усмешкой смотрела вокруг.
– Ну, дорогая, ты меня и удивила! Вот уж от кого не ожидала! Я вообще не могу вспомнить случая, чтоб ты голос повышала или выходила из себя. Всегда считала, что у тебя холодная рыбья кровь, что ты будешь последней из всех, кто может потерять голову – и вдруг такое! Ну, ты сегодня и разошлась! Тебя было просто не узнать – как незнакомый человек буянит! Я даже испугалась немного – ты ли это, моя дорогая сестра? Даже будто внешне поменялась. Бедные пяльцы! Они-то в чем виноваты? Я думала, они еще сто лет простоят. Делать нечего: теперь придется тебе, Лия, для себя новые пяльцы заказывать. Надо же, а ведь они были сделаны из такого крепкого дерева! Дубовая древесина – и на тебе, вместо них осталась только куча щепок! Как же ты их умудрилась разломать? Н-да, то, что от них осталось, едва сгодится на растопку! Ох, и сил у тебя! Далеко не каждый мужчина сумеет одними руками так все переломать! Расскажи кому, что женщина сумеет устроить такой разгром – не поверят ни за что! И что на тебя нашло? Или не в себе была?
– Дая, прости, так получилось, – сказала я, не чувствуя в своем голосе даже оттенка вины. Да и не до извинений мне было: перед глазами все расплывалось, страшно болела и кружилась голова, ломало тело, саднили ободранные пальцы. На душе было гадко, как будто я сделала что-то запретное. Во рту был странный привкус. – Не знаю, что такое на меня нашло. Твой супруг, и его поведение вчера переполнили чашу моего терпения. Он жив, или помер, к моей великой радости?
– Да, вижу, ты полна раскаяния, – согласилась сестрица. – Вынуждена тебя разочаровать: муженек мой жив, но не могу утверждать, что здоров. Постаралась ты на славу. Душеньку себе отвела. Позже полюбуешься на результат своих трудов. Кстати, это было не вчера, а сегодня, с час назад. Объясни: какая это муха тебя укусила, что ты так разошлась? Впрочем, можешь не стараться, мне и так ясно: сорвалась из-за своего бывшего, так? Понимаю. Не знаю, как бы я повела себя, окажись на твоем месте. Даже не очень сержусь из-за выволочки, что ты устроила для моего охламона. Его надо было разок осадить, чтоб впредь умней был. Несколько дней посидеть дома ему только на пользу пойдет. Но давай на будущее договоримся: это было в первый и в последний раз, когда ты вмешиваешься в мои отношения с мужем. А уж тем более поднимаешь на него руку. Кажется, ты сломала ему нос. Вот это уже не лезет ни в какие ворота. Знаю, что ты не любишь моего мужа, но до тех пор, пока мы все живем в одном доме, тебе придется относиться к нему, как к близкому родственнику. Или, хотя бы, с определенным уважением….
– А он ко мне будет относиться с определенным уважением?
– Я просто прошу тебя быть умней, чем он. Ссор в нашем доме я больше слышать не желаю. Никогда не думала, что придется просить тебя о том, что ты и сама должна понимать. Во всяком случае, до твоего отъезда в Стольград постарайся быть с ним такой, как была раньше. Вежливой, выдержанной, разумной. И никаких скандалов или рукоприкладства!
– А он со мной будет вежливым, выдержанным, разумным?
– Лия, не суди его строго! Вспомни его семью! Отец – пьяница, матери было не до него, братья постоянно находят себе неизвестно каких приятелей…
– Ты хотела сказать – неизвестно какую шваль…
– Не передергивай мои слова! Где ему было набраться хороших манер? Да, он немного неотесан, но он хороший, добрый человек! И любит меня! Ты же умудрилась его смертельно обидеть! Чуть не изуродовала, а он такой красивый! Расшумелась из-за ерунды!
– Из-за ерунды?! То, что он поднимает на тебя руку, а ты терпишь побои от него… И это ты называешь ерундой?
– Тебя мои отношения с мужем не касаются! Еще раз тебе повторяю: как и что происходит между нами – не твое дело! И отныне соваться в наши отношения я тебе запрещаю! Я мужа еле успокоила. Он даже уйти хотел! Представляешь? А если он меня бросит? Я этого не переживу!
– Как же, бросит… Он же не полный дурак, чтоб уходить из нашего дома неизвестно куда. Думаешь, в кособокую избушку своих родителей заявится, туда, где нет ни крыши, ни дверей, проломлен пол, а жареная крыса на всю их пьяную семейку считается хорошим обедом? Ага, уже побежал в тот милый, уютный дом! Да и кому, кроме тебя, такое добро надо? Даже если в чью-то дурную голову внезапно придет такое странное желание – переманить твое сокровище себе, то его быстро вернут назад, не сомневайся. Еще и упрашивать будут, чтоб взяли…
– Лия, я тебя не узнаю! Что с тобой приключилось? Ты никогда со мной так не говорила! И не вела себя так! Да еще умудрилась вспомнить эту ужасную историю с его братом! Послушай, неужели ты действительно можешь так поступить?
– Как именно?
– Нанять убийцу! У меня это просто в голове не укладывается! А ведь ты говорила серьезно, не просто так хотела припугнуть… Да как у тебя язык повернулся произнести подобное?! Это все Вольгастр виноват со своей внезапной свадьбой! Вот кого убить мало!
– Успокойся, Дая, не переживай так, – собравшись с силами, я приподнялась и села на кровать. – Ладно, постараюсь не ссориться с твоим ненаглядным. Мы и раньше недолюбливали друг друга, а сейчас, думаю, нам с ним вообще будет крайне сложно ужиться вместе. И еще: раз у нас в семье произошел такой скандал, и в этом есть моя немалая вина, то я решила – при первой же возможности попытаюсь уехать в Стольград. Договорились?
– Ты меня не поняла! Я тебя вовсе не гоню, а просто…
– Сестрица, я понимаю, что после сегодняшнего мое присутствие здесь будет лишь раздражать твоего красавца. Он ведь что-то тебе сказал про это, так?
– Ну, – сестрица замялась, – он просто очень рассержен, но это пройдет. Только не обижайся, но ты долго не тяни с отъездом. Ладно?
Похоже, дожила-таки до светлых дней! Как я понимаю, супруг Даи, оскорбленный за поругание своей сказочной красоты (положа руку на сердце, все же следует признать, что он красив необыкновенно), больше не желает видеть меня в нашем доме. А глупышка-сестра не знает, как ей и мужа сберечь, и меня не обидеть.
– Хорошо, сестрица, если дело обстоит так, то постараюсь собраться по возможности побыстрей. Да и мне с твоим разлюбезным встречаться лишний раз не очень хочется – уж очень мы разные. Все, не сердись, и прости меня за то, что я тебя так расстроила.
Это уже прозвучало куда искреннее. Сестрица облегченно улыбнулась, и пошла к дверям. Ну, ее можно понять – кому нравятся конфликты в семье? А уж тем более никому не нужны скандалы между близкими родственниками.
– Да, сестрица, – спросила я Даю, – как там мой Медок? Я ж его так и не видела с вчерашнего дня.
С того дня, как я купила коня – несостоявшийся подарок Вольгастру, я настолько привязалась к Медку, что баловала его не меньше, чем баловала бы ребенка. Я навещала коня сразу же, как у меня выпадала свободная минутка. Самое интересное, что старый Лорн также привязался к моему медовому коню. Старый солдат с тех пор дневал и ночевал в нашей конюшне, ухаживая за Медком. Он очень гордился тем, что сам помог мне его купить. Старик даже ревновал коня ко мне. Вчера я видела Медка лишь утром. Надеюсь, вечером с ним ничего не произошло.
– Да, насчет Медка я тоже хотела с тобой поговорить, – вернулась ко мне сестрица от дверей. – Когда ты уедешь, что мне с ним делать? Продать, или я могу его мужу отдать?
– Нет! Об этом не может быть и речи! Если я уеду, то Медка возьму с собой!
– Да зачем он тебе в столице? Не думаю, что тетка пустит тебя к себе жить. Ни ты, ни я ей не нужны. Подумай сама: зачем столичным жителям нужны такие лапотники, как мы? Неизвестно, куда будешь устраиваться на жилье, где искать работу. Конь в этих условиях явно будет обузой. Да и расходы лишние. А моему мужу Медок так приглянулся!
– Ну, насчет тетушки еще неизвестно – все же мы родственники, кроме нас у нее никого из родни нет. А насчет Медка и разговоров быть не может – я беру его с собой!
– Ладно, обсудим это позже, – сестрица чмокнула меня в щеку. – Сейчас из-за этого ругаться не будем. Все, пошла, посплю часок.
Сестрица ушла, и мне поневоле пришлось вставать, тем более, что это и так уже давно надо было сделать. Домашние дела никто не отменял, пора было приниматься за работу, да и в своей комнате следовало убрать последствия недавнего срыва. Вон, обломками весь пол усыпан…
Наводя порядок и рассматривая валяющиеся щепки я лишь головой качала. Раздавить пальцами дубовую древесину!.. Никто не поверит, услышав подобное, да мне и самой не верится! Однако мелкие щепки говорят об обратном. Если принять во внимание то, что мне рассказала Марида, то от меня подобного вполне можно ожидать… Пресветлые Небеса, как хорошо, что сестрица не стала заострять на этом свое внимание!
И все же первым делом я сбегала в конюшню. Медок спокойно стоял в своем стойле, а рядом, на куче душистого свежего сена, похрапывал Лорн. Нашего скандала он, очевидно, не слышал – об этом говорила пустая бутылка из-под крепкого вина, валявшаяся рядом со старым солдатом. Я обняла Медка за шею. В последние дни, стоило мне придти к нему, как совершенно непонятным для меня образом он всегда помогал мне успокоиться. Вот и сейчас, прижавшись щекой к его теплой шелковистой коже я чувствовала, как уходит из меня усталость и раздражение. Медок косил на меня своим лиловым глазом, и мне казалось, что он берет на меня часть забот.
Потом начиналось обычное утро. Подоила коров, выгнала их к пастуху. Загон с овцами, хлев со свиньями, две другие лошади, птичий двор с курами, утками, индейками – все требовало заботы. Напоить, задать корма, убрать за животными и птицей. Полила огород, натаскала из колодца воды в опустевшие бочки, навела порядок в доме. Конечно, опять никто кроме меня в доме ничего не убрал. Растопила печь, поставила тушиться мясо с овощами, сварила кашу, поставила томиться молоко и варить творог, стала запекать баранью ногу – зятек отсутствием аппетита не страдал. Подошел проснувшийся Лорн, накормила его завтраком, поговорили о Медке. Старый солдат опять пошел к моему коню, а я направилась в огород. Пока не наступила дневная жара, надо успеть прополоть грядки с луком. Управилась до полудня.
И все утро, все время в голове вертелся наш вчерашний разговор с Маридой насчет бабушки и тетушки. Дело было еще и в моем странном состоянии. Этот ночной приступ неизъяснимого бешенства… После того короткого полусна-полуобморока во мне что-то изменилось. Странное состояние… Прежде всего, мне совсем не хотелось работать. Не стоит улыбаться. Если вместо того, чтоб выпалывать мокрицу, я то и дело останавливалась, чтоб полюбоваться сверкающими на молодой траве капельками утренней росы, или отвлекалась, чтоб поглядеть на птиц, бесконечно снующих под крышей дома… Странно и непонятно. Никто из поселковых просто не поймет моей внезапной блажи…
Такое отторжение от работы со мной произошло впервые за многие годы. Казалось, что неожиданно я проснулась после многолетней спячки, как будто раньше, все эти годы, жила под незримым гнетом. Словно мой разум освободился от оков, и сейчас я смотрела на окружающее другими глазами. Мир казался ярче, исчезла многолетнее чувство подавленности, постоянной вины, желания угождения людям. Больше всего мне хотелось бросить все и уйти отсюда подальше, в мир, лежащий за пределами нашего поселка.
