Текст книги "Набат"
Автор книги: Василий Цаголов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Отделение, разбившись на группы, ползало на поляне по-пластунски. Над Яшей, Славой и Асланбеком старшим был сам сержант Веревкин.
– Товарищ сержант, я сейчас помру, – вопил Яша, распластавшись на земле. – Да поймите же, я родился парить соколом, а вы меня заставляете ползать. Вы форменным образом издеваетесь над личностью!
Рядом с Яшей стоял Слава, едва сдерживая смех, а сержант сидел на кочке, крикнул оттуда:
– Прекрати.
– Так у меня пропоролось брюхо, и я докладываю вам об этом, – не унимался тот. – Зачем губить боевую единицу? Умоляю. Ой-ой…
Вытер слезы Славик, сказал ласково:
– А ты попробуй через немогу, и у тебя получится, Яшенька, поверь мне.
Подошел Веревкин:
– Ну, вперед, голубчик, не ленись. Представь себе, что ты на пляже.
Воспользовавшись случаем, Асланбек отдыхал, широко раскинув на земле руки и ноги.
Яша приподнялся вначале на четвереньки, потом оторвал от земли колени:
– Не взыщите, я выхожу из игры. А что касается пляжа, то я не ползал. За мной увивались, уверяю вас.
Пилотка чудом держалась на его голове, гимнастерка гармошкой собралась под перекосившимся ремнем, винтовка висела на локте, ранец и скатка тяжелым грузом давили на узкие плечи.
Веревкин развел руками, обошел вокруг него.
– Удивляюсь, до чего ты несобранная личность.
– Простите, товарищ командир отделения, как вас понимать?
– Приведите себя в порядок, красноармеец Нечитайло! – вдруг резким тоном приказал Веревкин. – Тошно смотреть.
Но на Яшу эта перемена в настроении сержанта не произвела никакого впечатления, он вяло опустил на землю винтовку, обхватив ствол, согнулся, повис на ней.
– Павел Александрович, сколько раз мы будем объясняться: Яша Нечитайло еще не принял присягу! Вы понимаете? Или вы намеренно издеваетесь над беззащитным существом? Вы мне, пожалуйста, не приказывайте и голоса не повышайте. Я еще не красноармеец. Вот с Каруоевым и с мальчонкой вы обходительны. Даже Петро для вас чуть ли не генерал. А меня можно обижать.
– Я жду! – сержант не шутил.
– Пожалуйста, – пробормотал Яша.
Наконец, он привел себя в надлежащий вид и встал по команде «смирно».
Не отрывая от него взгляда, Слава прошел к Асланбеку, опустился рядом с ним, положил на колени винтовку, проговорил тихо:
– Вот и все, давно бы так, Яшенька.
Асланбек ждал, что же на этот раз ответит сержант.
– Эх, будь моя воля, загнал бы тебя в тайгу, одессит ты плюгавый. Тьфу, позоришь наше племя.
Веревкин сделал брезгливую гримасу:
– Вот брехать ты мастер, Нечитайло, можно сказать, чемпион. Почему ты такой?
На плечо Асланбека легла легкая рука, и тот оторвал голову от земли, посмотрел через плечо, подмигнул Славе, мол, слышу, как Яша заводит сержанта.
– Какой, товарищ сержант? Мне очень хочется взглянуть на себя со стороны, так сказать, чужими глазами, вот вашими, например.
– Не мужик ты, а так себе.
– Забавно слышать.
– Попадись ты бабам на необитаемом острове, и те бы не посмотрели на тебя. Обидно за мужской пол, товарищ Нечитайло.
Улегся Слава лицом вниз и вдыхал густой запас земли: не удается ему побыть наедине с отцом, расспросить бы его о своих, скоро ли на фронт?
Яша провел рукой по впалому животу:
– Товарищ сержант, разрешите отдых с дремотой? – Яша вытянулся и, не мигая, уставился на Веревкина.
Асланбек прыснул, подумал про себя: «Не миновать ему наряда вне очереди, видно, переборщил».
– Ладно, бог с тобой, – согласился сержант. – До обеда я еще не раз тебя погоняю, семь потов сойдет с тебя.
Слава закрыл глаза руками, засыпая, успел подумать: повезло ему с ребятами…
Веревкин махнул рукой, как бы говоря: что с тобой делать, и первым опустился на землю. Рядом с ним улегся Яша на левом боку, проговорил:
– Бывало, в детстве увижу кровь и реву.
Яша положил на глаза пилотку, от солнца укрыл. Перевернулся на бок Асланбек, прислушался к дыханию Славы, тихо сказал Яше:
– Не кричи, уснул.
У Веревкина сузились глаза, раздулись ноздри широкого носа, он сразу весь побледнел:
– Мою младшую сестренку с детишками вместе с хатой спалили, товарищ Нечитайло. Заживо, сволочи… Прикажешь целоваться с фрицами? О его матери, детишках заботиться?
– Простите, товарищ сержант.
У Яши неожиданно навернулись слезы, даже сам удивился, и он украдкой вытер их кулаком…
– Философию я развел.
– У них, брат, тоже философия, – Веревкин зло добавил: – А у меня никакой к ним жалости нет, нет, понял?
– Понятное дело… Я все время думаю о первом бое. Вдруг растеряюсь. Знаю, что фашисту это и надо. Правда, Бек? – Яша погладил плечо друга.
– Слушай, отдыхай, дыши через нос, а когда увидишь немца – убей.
– Жди, так и подставит тебе Фриц бока: «На, Бек, шмаляй».
– Не скажет – не надо. Ты обмани его.
– Ишь какой шустрый! Фриц с Гансом, может, сейчас план составляют, как тебя самого перехитрить.
– А у тебя это для чего?
Асланбек постучал согнутым пальцем Яше по лбу.
– У тебя тоже колпак не меньше моего.
– Я задушу его и все! Зубами, как Хабос.
– Кто, кто?
Со стороны военного лагеря послышался гул машины, и сержант приложил ладонь к глазам.
– Вроде начальство едет к нам.
– Точно! Полковник, чтобы я так жил, – присвистнул Яша.
– Встать! – приказал сержант, застегнул крючки, одернул гимнастерку. – Привести себя в порядок. Быстро.
Вскочил Слава, ничего не поймет, присел, шарит вокруг себя, ищет винтовку, а она у него в левой руке, разогнулся, протер глаза.
– Проснись, Слава, – мягко сказал Асланбек, помог влезть и лямки ранца.
Потом отряхнул со своих колен пыль, перепоясался. Сержант придирчиво оглядел своих подчиненных:
– Ну, бесенята, не подведите, будьте орлами раз в жизни, – прошептал он, скосив глаза в сторону остановившейся машины.
Из эмки вышли командир полка и комиссар.
Слава не сводил взгляда с отца, кажется, еще немного, и он не выдержит напряжения, бросится ему на грудь, повиснет на шее, как в детстве, как после выпускного вечера за несколько дней до войны.
Веревкин подал команду.
– Сми-и-р-р-но-о! Рав-не-ние на-право!
Одна рука его прижата к ноге, другая вскинулась к виску.
Припечатывая шаг, сержант направился к высокому начальству, замер в двух шагах:
– Товарищ полковник. Новобранцы занимаются строевой подготовкой. Докладывает командир первого отделения…
– Вольно!
– Вольно!
Командир полка с интересом рассматривал бойцов, а у Славы спросил, но прежде с минуту разглядывал:
– Сколько тебе лет?
– Девятнадцать! – выпалил, не моргнув, Слава.
Комиссар покраснел, отвернулся.
– А точнее?
– Двадцатый!
– М-да! Не похоже. Упросил, мне кажется, ты военкома. А?
– Никак нет!
– Моему только тринадцать, а он уже три раза убегал из дому, – сказал полковник и оглянулся на комиссара. – Каждый раз с эшелона снимали. У вас, кажется, тоже сын?
Комиссар кивнул.
– А не посмотреть ли нам, чему научились будущие бойцы? – обратился он снова к комиссару. – Как вы считаете? Вот и Яша Нечитайло, наш старый знакомый.
Полковой комиссар согласно кивнул.
– Ну, что же, умеете ли вы передвигаться по-пластунски? – спросил у Славы полковник, а у самого улыбнулись глаза.
– Так точно! – вытянулся в струйку Слава. – Мы только что учились ползать. Разрешите?
Подумав, полковник сказал:
– По глазам вижу, не хвастун ты, сынок, погоди.
Комиссар перевел дыхание, вынул из кармана синих бриджей платок, приложил к лицу.
Подкинув на плече винтовку, Яша выступил вперед, и сержант втянул в плечи голову, от лица быстро отливала краска.
– Нет, вот вы, пожалуйста.
Асланбек надвинул поглубже пилотку, снял с плеча винтовку и, придерживая противогаз, пробежал шагов десять, плюхнулся на землю плашмя и замер.
Оторвал от земли голову, осмотрелся, будто высматривал врага, и пополз. Со стороны казалось, что двигалась гигантская ящерица.
По мере того, как удалялся Асланбек, у сержанта светлело лицо, и он несколько раз посмотрел на полковника: «Милый, да я его расцелую. Ай да Бек».
Полковник остался доволен и вместе с тем был удивлен, потому что сказал комиссару:
– Вот вам и новобранец!
Асланбек легко и быстро удалялся.
– Вернитесь! – приказал полковник.
Наблюдая за другом, Яша мысленно вместе с ним делал все его движения.
Перехватил Слава взгляд отца: «Вот какие у меня друзья», и тот понял сына: шевельнул густыми бровями точь-в точь как дома.
На потном лице Асланбека озорно блестели глаза. Он тяжело дышал.
– Ну, ладно, а теперь вы, – мягко приказал полковник Яше. – Где ваш противогаз?
Одессит вытянулся:
– Мне не дали.
– Почему?
– Сказали: «Когда привезем», товарищ полковник!
– Вперед!
Яша сделал несколько быстрых шагов и повалился на землю, точь-в-точь как Асланбек. А вот полз, широко загребая ногами и правой рукой, сильно переваливаясь из стороны в сторону приподнятым задом, дышал шумно, открытым ртом, по лицу струился пот.
– Утка, а не пластун! Чем вы здесь занимались? Баклуши бьете. Верните его! – приказал полковник. – Черт знает что.
Слава умоляюще посмотрел на отца, и тот едва заметно шевельнул плечами. Знакомый жест: «Спокойно, сын».
Сержант догнал Яшу, тихо, с угрозой в голосе, произнес:
– Ах ты, ворона. Встать!
Онемела у Славы рука на широком кожаном ремне, не чувствует, как он сползает с плеча, еще мгновение, и винтовка перекосится прикладом вперед. Отец нахмурился, – и Слава пришел в себя. Догадывался отец о том, что творится в душе сына, и снова шевельнул плечами: «Спокойно, сын».
Одессит упорно продолжал двигаться, пока сержант не ухватил за ранец:
– Остановись!
Однако Яша пытался вырваться, и сержант, с трудом удерживая его, прошипел, чтобы не слышали командир полка и комиссар:
– Ну, подожди, Яшка. Вставай. Уж я тебя научу пахать брюхом землю.
Загребая широкими носками ботинок, Яша, ни на кого не глядя, сгорая от стыда, вернулся на свое место рядом с Асланбеком. С головы до ног он покрылся липким холодным потом: «Позор».
Полковник пошел к машине, взялся за дверцу, снова порывисто вернулся к одесситу:
– А ну ложись!
И тот послушно повалился там, где стоял, прижался к земле; сердце его отчаянно колотилось.
– Ползи! Ты попал под кинжальный огонь противника!
Словно сковали Яшу, он даже не шелохнулся.
– Да вы знаете, что в первом же бою потеряете всех бойцов? – полковник теперь уже смотрел на Веревкина. – С кем же тогда прикажете мне воевать?
Ни жив, ми мертв сержант.
– Порадовали, нечего сказать, черт возьми! Хрен их знает, чем они занимаются? Имейте в виду, сержант, если через два дня повторится подобное, то я вас разжалую и отправлю рядовым.
Полковник сверкнул глазами на Веревкина, бросил комиссару:
– Поехали.
Комиссар мягко ответил:
– Я останусь, товарищ полковник.
Командир полка хлопнул дверцей, и машина укатила, оставив после себя густой шлейф рыжей пыли.
Воспользовавшись тем, что комиссар смотрел вслед машине, сержант подступился к Яше:
– Два наряда вне очереди!
И хотя это было сказано вполголоса, комиссар услышал и смолчал, всем своим видом показывая, что сержант прав.
Обидно стало за друга. Земля пошла кругом под ногами у Асланбека, горячая волна прилила к голове.
– Оставьте меня, пожалуйста, с бойцами!
– Слушаюсь, – козырнул сержант комиссару.
Асланбек проводил Веревкина все еще затуманенным взглядом: подожди, я с тобой посчитаюсь!
Закурив, комиссар протянул Яше портсигар, и тот приосанился, посмотрел на Асланбека, мол, вот какой я удостоился чести. Но Асланбек был занят своими мыслями, и Яша обиженно надул губы, запоздало отказался.
– Спасибо, товарищ полковой комиссар! Ни дед, ни отец не курили и мне строго-настрого запретили, – пространно ответил он.
– Вот как… Скажите, а сколько вам лет, товарищ Нечитайло, если не секрет?
– Я уже старик, двадцать второй.
– Ровно на двадцать лет моложе меня. Женатый?
– К счастью, нет.
– О старости не подумали.
– Люблю свободу, больше жизни ценю ее.
Докурив папироску, комиссар бросил окурок в придорожную канаву.
– Военное искусство – дело мудрое. У одного, глядишь, получается легко, а другому дается с потом… Вот по горам, пожалуй, я не смогу ходить так же легко, как, скажем, товарищ Каруоев. Так ваша фамилия?
– Так точно! – ответил Асланбек, про себя же с неудовольствием отметил: «Успокаивает».
Комиссар внимательно посмотрел на Яшу.
– Всем нам надо постичь науку побеждать, и как можно скорее. Война не ждет, пока мы научимся метко стрелять, преодолевать препятствия, враг на это не отпустил нам время. В эти дни вся страна превратилась в военный лагерь, все встали под ружье! Я понимаю командира полка, он озабочен выучкой личного состава, ему вместе с нами идти в бой, выполнять приказ Родины, вот он и требует. А вы знаете, что товарищ полковник громил самураев, финнов? А ну, товарищ Нечитайло, ложитесь, – неожиданно предложил комиссар.
Не сразу пришел в себя Яша, и Слава подтолкнул его:
– Иди, чего уперся.
Действовал Яша машинально.
– Есть истины, которые надо твердо усвоить и даже во сне не забывать о них… Бойцу в боевой обстановке нужно слиться с землей, врасти в нее. Не сделает он этого, рано или поздно его скосит пуля. Это непозволительная роскошь. Вы понимаете, что в бою у командира на учете каждый боец. Ну-ка, ползите, товарищ Нечитайло. Так… Вот куда вам угодит пуля. Понятно?
Комиссар ткнул Яшу пальцем ниже пояса:
– А ведь можно и нужно избежать ранения. Зачем вы так широко отбрасываете ноги? Попробуйте еще разок.
Голос комиссара вползал в душу, и Яша двинулся вперед, правда, медленно, но уверенно.
Если бы можно было Славе сказать отцу одно слово! Крикнул бы: «Спасибо!» Какой он у него умница, добрый.
– Вот, вот. Получается же. По-моему, вы волновались в присутствии командира полка. Правда?
– Да… Так точно!
Слушая отца, Слава радовался за него и мучился оттого, что не может выразить свои чувства открыто. Когда он прибыл к отцу по направлению военкомата, всю ночь, оставшись наедине, переговорили обо всем и условились: никто не должен знать, что они родные. Никто, даже командир полка, и что не будут искать встреч, пусть все будет как у остальных.
– Ну, а теперь вставайте, – комиссар посмотрел Яше в глаза. – В гражданскую войну нас никто не обучал, суровую науку мы сами постигали в бою… Умирать, товарищи, без надобности никто из нас не имеет права. Победи врага и останься в живых – это настоящий подвиг. Поэтому чем требовательнее будут командиры к вам – тем выше выучка. Вспомните, как говорил Суворов: «Трудно в учебе, зато легко в бою». Ну, что же, товарищи, продолжайте занятие. До свидания!
Комиссар в последний момент посмотрел на сына, Славик улыбнулся ему в ответ: «Спасибо, па!»
Когда комиссар удалился, вернулся Веревкин и, как ни в чем не бывало, разрешил устроить перекур.
– Слушай, малец, – обратился Яша к Славе. – Ты Ганькин и комиссар Ганькин.
– Ну и что? – насторожился Слава.
– Странно.
– Ничего странного: мало на свете Ивановых, Петровых, – огрызнулся Слава.
– Много, и все же…
– Ну и вот, а почему не могут встретиться Ганькины? Почему? – наседал Слава. – Сказать нечего?
– Нечего.
– А ну, кончайте перебирать комиссара, – повысил голос сержант, и бойцы умолкли.
После занятий взвод совершил бросок в расположение части. О случившемся сержант не проронил ни слова, так что никто во взводе ничего не знал, и лейтенанту не доложил. И за это Яша в душе был благодарен ему.
В казарме бойцы сбросили с себя снаряжение и с песней, всей ротой, зашагали в столовую. Но что это? У раздаточного окна столпились бойцы, а между ними сновали младшие командиры и то умоляюще, то горячо уговаривали:
– Да что вы, братцы, бузите.
– Известное дело – черви овощные.
Бойцы, однако, оставались безучастными к уговорам.
Оценив обстановку, сержант Веревкин вытащил из-за голенища сапога деревянную ложку и направился к раздаточной, хлопнул дном котелка о жирный подоконник.
– Эй, кашевары, где вы там?
Не сразу появился тощий, долговязый повар и, не решаясь подойти к окну, пробасил издалека:
– Ну, чего разорался?
Рядом с сержантом стояло его отделение, и когда он увидел бойцов, то готов был обнять каждого.
– Давай жрать! – прикрикнул одессит. – Да живей поворачивайся, ишь разъелись на казенных харчах.
Повар не поверил ушам своим, переспросил:
– Борща хотите? Правда?
– Ну чего выкатил бельмы? – Веревкин уперся руками в подоконник: – Мы не брезгуны.
– Сказано тебе, клади погуще да пожирней, ишь руки дрожат… Отчего все ваше поварское отродье такое жадное?
Яша оглянулся на друзей.
– Петро, чего ворон ловишь, дурень. Славка, не зевай.
Красноармейцы сохраняли строй, ничем не проявляя своего отношения к происходящему.
Долговязый зачерпнул черпаком из котла, ловко наполнил выстроившиеся котелки ароматным варевом.
– Милые, ешьте, голубчики! Всю жизнь буду вам благодарен, – угодливо лепетал повар.
– Врешь, это ты сейчас добренький, а завтра зверь-зверем будешь. Ишь, расшаркался, – Яша обеими руками взял котелок.
– Да что ты? Вчерась я тебе добавку дал.
– Дал на донышке.
Прежде чем уйти, Яша переспросил:
– Это ты для одного навалил или на весь взвод?
Веревкин уселся за длинный, сколоченный из грубых досок стол и молча принялся за еду.
– Разрешите, товарищ сержант.
Яша затанцевал на месте, поспешно поставил котелок на стол и подул на пальцы.
Рядом с ним сел Асланбек, потом Петро, Слава и все, не мешкая, навалились на борщ.
Внимание бойцов отвлекла открытая машина командира полка: комиссар стоял рядом с шофером, сложив руки на ветровом стекле. Бойцы оживились, поваров же как ветром сдуло.
Не прерывая еды, Слава смотрел исподлобья, радуясь случаю увидеть еще раз отца.
Машина резко затормозила у столовой. Комиссар, ни на кого не глядя, размеренным шагом прошел к раздаточной, позвал повара и, когда появился долговязый, негромко спросил:
– Мне доложили, что вы работали шеф-поваром в ресторане «Москва»? Так ли это?
– Так точно, товарищ полковой комиссар! – вытянулся повар, а у самого язык заплетается. – Разрешите доложить, в сушеных помидорах оказались овощные черви, и бойцы отказались принимать пищу.
У бойца, что стоял рядом с ним, комиссар без слов взял котелок, протянул повару:
– Можно пообедать у вас?
Долговязый захлопал глазами, не зная, что подумать, несмело взял котелок, повертел.
Придвинулся Петро к Славе, прошептал:
– Эй, ложку мимо не пронеси.
Снова наклонился Слава над котелком, ел быстро, небрежно пережевывая.
– Сверху, сверху наберите. И ложку, пожалуйста, дайте.
Бойцы протянули ему ложки, и он выбрал деревянную, разукрашенную.
– Красивая вещь, только маленькая, – вернул ее. – Мне бы побольше.
Нашлась и такая.
Отложил Слава ложку, взял обеими руками хлеб, разломал не спеша на кусочки. Что собирается делать отец? Уж не ругать, конечно, повара.
– Ну, это еще ничего, терпимо. По едоку и ложка. Или по работнику?
Вокруг засмеялись: боец был ростом невелик. Смеялся и Слава, даже откинулся назад.
Один за другим потянулись бойцы к окну.
Покончив с борщом, комиссар поднялся и, пожелав всем приятного аппетита, уехал.
– Понял? – спросил Петро у Ганькина.
– Угу, – дожевывал Слава.
– Вот так, выкусите! Думали, комиссар приготовит вам отбивную из повара? Чего захотели.
Никто не откликнулся на Яшину тираду.
– Ха-ха! Нам досталось по полному котелку, а вам с гулькин нос. Не будете в другой раз выпендриваться. Ишь, господа, подумаешь, овощные червячки.
– Лопает, ажник уши ходят, – хохотнул кто-то.
– Смотри, не объешься.
– Не изволите беспокоиться. Пусть брюхо лопнет, чем добру пропадать, – воскликнул Яша.
Он еще ниже склонился над котелком.
– Пожалуй, все не осилю, оставлю на ужин, не протухнет. Правда, Слава?
В ответ Слава улыбнулся, скребнул ложкой по дну котелка.
10Аульцы собрались на нихас. Тасо устроился на камне, прогретом за день солнцем. Рука у него была просунута под кожанку и лежала на впалой груди: так он легче переносил кашель, сухой, надрывный.
Говорила Фатима быстро, горячо, все напряженно ее слушали:
– Не выучись я на трактористку, давно бы ушла или в город на завод, или на фронт… не пускают. В городе трудятся и днем, и ночью. Как-то и мы должны помочь этим людям. Давайте привезем детей. Пусть у нас живут, пока война. В Цахкоме в каждом доме корова, а в городе хлеб дают по карточкам…
Собравшиеся заговорили без оглядки на старших, Дзаге не остановил их, не удивился и Тасо, против обыкновения не вмешался!
Вперед шагнула Дунетхан, протянула руку к Дзаге.
– Я… Можно? Хочу сказать… Не осудите меня, люди хорошие… Я возьму десятерых… Как за своими внуками буду смотреть. Теперь мы все родные. Одна у нас беда, одно горе! Я так говорю: поехать надо в город!
Раздались голоса:
– Завтра же!
– Зачем ждать завтра?
– Так, так!
– Правильно!
Раскраснелось лицо Дунетхан, из-под платка выбились волосы, не замечая того, приблизилась к старикам. Обратилась к ним.
– Дзаге, направь меня…
И тут она спохватилась, смешалась. Впервые Дунетхан назвала вслух имя старейшины. Повернула назад, укрылась за чужими спинами, попятилась. Дзаге вернул ее.
– Невестка, иди сюда, – позвал он.
И Дунетхан снова предстала перед ним. Теперь уже смущенная, с опущенной головой.
– Ты сказала то, что думали мы, ваши старшие. Спасибо тебе! Я так говорю: тебе ехать с Фатимой в город. А как думает Тасо, наш бригадир?
Тасо приподнялся со своего места, но не успел произнести и слова: закашлял.
На нихасе наступила тишина…
На следующее утро Дунетхан и Фатима сидели в кабинете заведующего гороно.
– Ну, где я вам возьму детей, милые?
Он снял очки, протер толстые стекла, и в эту минуту показался Дунетхан таким беспомощным, что стало жалко его.
– Чтобы передать вам детей из детдома, нужно усыновление, решение.
– Чье? – воскликнула Фатима.
Заведующий нацепил очки и снова стал серьезным, строгим.
– Многих организаций, – это невозможно, поймите, товарищи, – твердо сказал он.
– У нас им будет лучше! – настаивала на своем девушка.
– Может быть.
– Нас послал Дзаге, – вмешалась Дунетхан.
– Скажите Дзаге… А кто такой Дзаге?
– Как?! – всплеснула руками Дунетхан. – Вы не знаете Дзаге?
– Нет, – просто ответил заведующий. – Это секретарь райкома партии? Так его, кажется, звать.
– Дзаге живет в нашем ауле, его знают в горах…
– А-а…
– Это мой дедушка, – произнесла Фатима.
– Вот оно что… Так передайте уважаемому Дзаге, что я не могу помочь вам. Детей у меня нет! Даже своих…
– Как нет!
Дунетхан встала с дивана, положила руки на бедра и с самым решительным видом подступила к столу начальника.
– Мы сами видели, своими глазами, как они бегают по улицам.
Заведующий прошелся по кабинету, постоял у окна, вернулся к столу.
– Милая, какая мать отдаст вам ребенка? Подумайте. Своего!
– А мы им разве чужие? – выпалила Фатима.
– Это несбыточно!
– Что же нам делать? – спросила жалобным голосом девушка.
– Нам нельзя возвращаться без детей, – проговорила Дунетхан.
Заведующий развел руками.
– Не знаю, не знаю.
В кабинет заглянули, и он шумно встал из-за стола.
– Простите, товарищи…
Ушли из гороно Фатима и Дунетхан чуть не со слезами на глазах, постояли на пустынной улице, не зная, что делать.
Мимо прошел с грохотом трамвай. Не сговариваясь, направились к остановке, трамваем доехали до окраины города и зашагали в сторону гор.
В Цахкоме их ждала новость: с вербовщиком уехали трое мужчин работать на металлургическом заводе. Женщины стояли перед Тасо с виноватым видом, а он даже не спросил их, почему вернулись одни. Наконец Тасо поднял на Фатиму глубоко впавшие глаза, сказал:
– В район тебя требуют.
Она кивнула.
– Постель возьми с собой.
– Постель?
– Трактористкой будешь работать в колхозе «Партизан».
– А меня куда пошлешь? – спросила Дунетхан.
– Ты же не трактористка.
– Ну и что!
– И тебе найдется дело. Иди, Фатима.
В раскрытую дверь вслед ей смотрела Дунетхан. Тасо тоже проводил ее взглядом. Он сидел в промятом кресле, похудевший, тихий.
– Ну, вот что, Дунетхан.
Женщина оттолкнулась от косяка, приготовилась слушать бригадира.
– Указание райкома есть.
Прошла к столу Дунетхан, остановилась в полушаге от него.
– В прошлом году ячмень мы убрали за десять дней. Плохо, значит, работали. Теперь нам дали срок: три дня! А потом женщины поедут в колхоз «Партизан». Ты будешь у них бригадиром.
Кивнула в знак согласия Дунетхан, но в свою очередь спросила:
– А у кого дети?.. Кому не на кого их оставить…
Махнул слабо рукой Тасо:
– Старухи присмотрят за ними. Ясли, детсад организуем. Поговори с женщинами.
– Хорошо, Тасо.
– Для армии нужно много продуктов. Сам тоже пойду в горы.
Удивленными глазами посмотрела на него Дунетхан.
Тасо поморщился, а потом проговорил:
– Пусть женщины готовятся. Через день-два в поле выйдут. Теперь иди.
Только она за порог – Тасо закашлялся.
