Текст книги "Возмездие"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 42 страниц)
ГЛАВА СОРОКОВАЯ
Еще с площадки вагона Фомичев увидел на перроне человека с условным знаком – в руках у него была обернутая в синюю бумагу чертежная линейка – рейсшина. Они встретились взглядами, Фомичев кивнул, и человек с линейкой пошел по перрону к зданию вокзала. Фомичев шел вслед за ним. Вскоре человек с линейкой остановился возле двух хорошо одетых и очень важных по виду мужчин. Когда с ними поравнялся Фомичев, человек с рейсшиной исчез.
– Борисюк Павел Филиппович, – тихо произнес мужчина, который был повыше ростом. Он протянул Фомичеву руку с наполовину снятой белой перчаткой. Это был чекист Сосновский.
– Фомичев Иван Терентьевич, – в свою очередь, представился гость.
– Адъютант для личных поручений князя Султан-Гирея подполковник Строгач, – тоже негромко с кавказским акцентом представился другой. Это был сотрудник Ростовского ГПУ Ломакин. Не ожидая вопросов, адъютант взял гостя под руку и повел его по перрону. – Князь приказал мне прежде всего дать вам почувствовать, что такое на Кавказе гостеприимство. Мы проследуем сейчас в одну из городских резиденций князя.
– Мне нужно к полковнику Павловскому, – начал Фомичев, но Строгач стиснул его локоть и прошептал:
– Ваш полковник жив, хотя и нездоров, в свой час вы его увидите, но здесь распоряжается князь…
Они вышли из здания вокзала, и тотчас к подъезду подкатили две пролетки. В одну сели Фомичев с адъютантом, в другую – Борисюк и неизвестно откуда снова взявшийся человек с рейсшиной.
На окраине города они подъехали к закрытым глухим воротам. За забором шумел густой сад. Ворота тотчас открылись, и пролетки с мягким хрустом покатились по усыпанной песком аллее, которая вела к небольшому красивому особняку с крыльцом из белого мрамора. Этот дом до недавнего времени принадлежал местному архиерею. Год назад его владелец сбежал за границу, и особняк стал бесхозным – для учреждения он был мал, а жить в нем никто не хотел. И вот он, наконец, пригодился…
Стол был накрыт в огромной комнате, где в камине жарился шашлык. Молодой человек с военной выправкой, но в белой поварской куртке и белом колпаке, точно шпагами, ловко орудовал шампурами, на которых, распространяя пряный запах, сочилось жареное мясо.
«Адъютант князя подполковник Строгач» представил Фомичеву еще троих.
Один из них, худой, с сухим строгим лицом, как-то неловко шагнул вперед и, приставив ногу, поклонился Фомичеву и четко назвался:
– Арвид Силиньш.
Силиньш не случайно представлялся первым: он коллега Фомичева по НСЗРиС, возглавляет хорошо работающую ростовскую организацию, к нему, собственно, и направлялся Фомичев.
– Здравствуйте, дорогой Силиньш, рад с вами познакомиться, – ответил Фомичев, пожимая жесткую руку латыша.
Силиньша довольно невежливо оттеснил адъютант князя, который уже представлял Фомичеву следующего.
– Мозг всего нашего подполья на юге господин Козловский, – сказал он о мужчине лет пятидесяти в старомодном сюртуке и стоячем крахмальном воротничке с отгибами. Пожимая руку Фомичева, Козловский уколол его быстрым взглядом острых глаз, прячущихся под мохнатыми бровями, и сказал какую-то фразу по-французски, на что Фомичев только глухо хмыкнул.
– Полковник Истратов! – так подчеркнуто коротко, словно больше никаких пояснений и не требовалось, был представлен Фомичеву худой и чрезмерно высокий мужчина лет сорока в полувоенной форме – на нем были партикулярные черные в полоску брюки, а китель – со следами от погон и орденов…
Все дальнейшее было исполнено выспренней и многословной торжественности, обычной для званого обеда на Кавказе. Тамадой стал подполковник Строгач, он с места в карьер произнес длинный тост, сводившийся к мысли, что из гнезда орла вылетают только орлы. Однако княжеский адъютант, видимо, решил, что до Фомичева смысл его тоста не дошел, и потому, чокаясь с ним, он сказал:
– Я горжусь знакомством с вами, орлом из далекого орлиного гнезда…
– Уважаемые господа! – заговорил «мозг юга» – Козловский, двигая своими мохнатыми бровями. – Монархия пала, и снова поднять ее на трон никому не по силам. Ни-ко-му! А что касается Совдепии и коммунии, то они приговорены… – Далее он неразборчиво произнес, по-видимому, какое-то изречение на латинском языке и громко воскликнул: – Вив ля мосье Савинков, который единственный из всех великих русских политических деятелей понял это! – Он тоже подошел к Фомичеву чокнуться…
Затем снова стал говорить княжеский адъютант:
– Господа! Мой патрон поручил мне внести некоторую ясность в оценку факта приезда к нам личного уполномоченного господина Савинкова… – Он помолчал, тряхнул своими могучими плечами и продолжал: – Как нам стало известно, господин Фомичев приехал в Ростов и сегодня ночью отправляется дальше, в Минводы, в связи с неприятным происшествием, в котором пострадал известный нам полковник Павловский. Установление же контактов с нами планом его поездки, кажется, не предусмотрено. Князь просил передать, что он сделает все необходимое для спасения полковника Павловского, но князя крайне интересует возможность встречи с личным уполномоченным господина Савинкова по другим, более важным вопросам. Вот за эту встречу я предложил бы поднять наши бокалы!
Пили легкое и необычайно вкусное вино, никто не пьянел, и Фомичев устыдился возникшего было у него подозрения, что его здесь хотят напоить. Ничего похожего!
Фомичеву, однако, не нравилось, что его соратники по НСЗРиС Борисюк и Силиньш выглядели не так уверенно, как люди князя. Ну Борисюку – тому, понятно, нос задирать особых оснований нет, в Минводах вся организация – шесть человек. Но Силиньша-то дела куда лучше, а он держится за столом скромнее всех. Правда, латыши по характеру сдержанны и малословны, но Фомичев все же недоволен, что его непосредственные коллеги держатся как бедные родственники. Силиньш молодец, что у него установлена связь со всеми этими господами, но не надо давать им повод садиться на шею… И еще Фомичеву показалось, что Строгач о Павловском говорил пренебрежительно. И Фомичев решил, что называется, поддержать свою фирму. Он попросил у тамады слова, встал и, выпрямившись, начал:
– Господа! Да, я прибыл в Россию из-за рубежа. Но это совсем не значит, что я в России – гость. Как корабль уверенно плывет от маяка к маяку, так и я сейчас еду по родной России от одной нашей организации к другой. И вот я в Ростове, где также действует наша сильная организация во главе с нашим испытанным боевиком Арвидом Силиньшем.
Силиньш опустил голову, и на щеках у него задвигались желваки. Фомичев понял это по-своему и продолжал:
– Но мы не шумим, не кричим о своих успехах в борьбе против большевиков. Мы ведем себя скромно, как это делает сейчас мой боевой друг Силиньш… – Фомичев оглядел сидящих за столом и сказал: – И здесь мы все – ветви одного дерева, и не следует нам, думая друг о друге, противопоставлять одного другому. Главное, господа, в том, что мы тут сидим за одним дружным столом и призваны к одному святому делу. Я сегодня в поезде взял у соседа петербургский журнальчик. Называется он «Литературная неделя». И прочитал там, что бывший французский премьер Кайо в своих мемуарах утверждает, будто большевики спасли суверенитет России. Вот уже до чего дошло, господа! Да, монархия безвозвратно пала. Но сгнил на корню и весь Запад – он стал дряхл, слеп и выжил из ума. А мы с вами – передовой отряд разведки будущего. И не только России, но и всего мира. Наш вождь Борис Викторович Савинков тем и велик, что даже в самые трудные для нас времена не пошел на сделку с имевшими средства монархистами, он порвал даже со своими старыми товарищами по партии, и только потому, что они не поняли нового смысла борьбы за Россию. И пока у нас есть Савинков, мы можем быть спокойны, – мы пойдем правильным путем к победе. Предлагаю выпить за Бориса Викторовича Савинкова!
Все молча осушили свои бокалы.
– Но кто же предложит выпить за скромного князя Султан-Гирея? – с иронией спросил княжеский адъютант. – Очевидно, придется это сделать мне, хотя за здоровье хозяина дома обычно поднимают бокал гости… Итак, два слова о князе… – серьезно заговорил подполковник Строгач. – Юг нашей многострадальной России всегда был державой в державе. Таврия, Кавказ, Украина-матушка. Я берусь утверждать, что Россия всегда и прежде всего опиралась на свой юг. Отсюда черпала она лучшие свои силы. И не случайно именно здесь сейчас действует, наводя страх на своих врагов, наш славный князь. За его здоровье, господа!..
Все, что было запланировано на этот первый этап игры, было выполнено – Фомичев должен почувствовать, что в Ростове дело поставлено солидно. Обед можно было заканчивать. Строгач посмотрел на часы и, вздохнув, сказал с печальной улыбкой:
– Господа, к сожалению, мы еще не завоевали права на обеды без регламента. Кроме того, господину Фомичеву надо отдохнуть, а до поезда в Минводы остается всего два часа. Расходимся по одному через калитку в саду…
В поезде Фомичев чувствовал себя разбитым – разморенный сытным обедом, он хотел бы всласть выспаться, а его подняли через час и теперь не дают сомкнуть глаз. С ним едут адъютант князя и руководитель савинковской организации в Минводах Борисюк. Они без устали разговаривают. У чекистов, играющих эти роли, в том и состояла задача, чтобы не дать Фомичеву как следует отдохнуть, опомниться и осмотреться.
Когда до Минеральных Вод оставалось два часа, подполковник Строгач попросил всех приготовиться покинуть поезд.
– В Минводах нам делать нечего, – пояснил он. – Мы договорились, что поезд на одну минуту остановится на безымянном разъезде. Не удивляйтесь, господин Фомичев, наш князь – приятель начальника здешней дороги. Впрочем, ему пришлось за эту минуту подарить начальнику дороги старинный серебряный кинжал…
Адъютант смеется: он вспомнил, чего стоило начальнику Ростовского ГПУ уговорить начальника дороги сделать эту проклятую остановку на одну минуту.
Поезд послушно останавливается, и они выходят из вагона на пустынное полотно дороги. В сумеречной дали виднеются синие горы. А сюда ближе – зеленые холмы: гряда за грядой, как волны.
Поезд ушел, и Фомичев невольно вздрогнул, увидев близко, по ту сторону пути, высокого человека в белоснежной черкеске, на которую эффектно спадала черная, как смоль, волнистая борода.
– Разрешите представиться – Султан-Гирей. – Князь улыбался белоснежными ровными зубами. Пружинно перепрыгнув через полотно, он обнял Фомичева за плечи. – Страшно рад! Страшно! Если кто меня действительно интересует, так это только Савинков и его люди. И я страшно огорчен, что могу вас видеть только благодаря глупому, трагическому случаю… – он говорил с чуть заметным акцентом.
Здороваясь с Борисюком, он, как бы между прочим, сообщил ему об аресте в Минводах члена его организации и, обернувшись к Фомичеву, пояснил:
– У них в организации был врач-гинеколог. Содержал подпольную фабрику абортов. За это, слава богу, и арестован. Я же говорил вам… – снова обратился он к Борисюку. – У него личные интересы впереди интересов России. Теперь молите бога, чтобы он не развинтился перед чекистами на всю резьбу…
– Он очень помогал нам деньгами, – пробормотал Борисюк, который явно был испуган новостью.
Меж тем князь уже увлекал Фомичева в стремительный ход дальнейших событий.
– Вы ездить на коне можете? – спросил он гостя.
– Если не забыл…
– Это не забывается! Прекрасно! Пошли!
За кустами, обрамлявшими железнодорожное полотно, стояла пятерка оседланных коней, их держал на поводу молодой человек в тонкой поддевке в талию и меховой шапке. Увидев приближавшегося князя, он вытянулся в струну.
– Коня – гостю! – еще издали крикнул князь.
Конь Фомичеву попался горячий и с норовом, но он не посрамил фирмы – с одного маха вскочил в седло и зажал коня шенкелями.
– Орел! Право слово, орел! – восхищенно крикнул князь, вскакивая на своего белого иноходца.
Они скакали по лощине между двумя холмами. Быстро темнело. Впереди картинно взлетал в седле и опускался на стремена белоснежный князь. За ним – Фомичев, который о картинности и не думал. То ли взыграл сытный обед, то ли с непривычки, но ему становилось все хуже и хуже. Его тошнило. А князь, как назло, скакал все быстрее, иногда сдерживая коня только для того, чтобы обратить внимание Фомичева на красоты Кавказа… «Будь она проклята, вся эта красота!» – злобно думал Фомичев, изо всех сил подавляя желание крикнуть князю, чтобы тот остановился.
Но вот, наконец, муки его кончились. Всадники спешились возле невысокого забора и передали коней молодому человеку в поддевке. Обойдя небольшой садик, они оказались перед крыльцом беленого саманного домика.
– Прошу в мой замок! – сверкнул белыми зубами князь, распахивая дверь перед гостем.
Две женщины в черном, с почти закрытыми платками лицами, приветствовали гостей молчаливыми поклонами. Не обращая на них никакого внимания, князь попросил всех пройти через дом в сад. Сам он пошел впереди, неся две зажженные свечи, поданные ему женщинами.
Беседка, в которую они вошли, была шатром из виноградника, перевитого ветвями глицинии.
Женщины принесли блюдо с горой жареных цыплят и оплетенную прутьями бутыль с красным вином. Давно ли Фомичев о еде даже подумать не мог, а тут снова почувствовал растревоженный свой аппетит.
Никаких тостов не было – все сосредоточенно пожирали цыплят и отхлебывали вино из глиняных кружек. Похваливали еду и вино. И заодно – погоду. Действительно, чудесная ночь. Сквозь ветви виноградника проглядывали крупные звезды. В саду трещали цикады.
Безмолвные женщины быстро все убрали со стола и исчезли. Князь положил перед собой на стол карманные часы и сказал, обращаясь к Фомичеву:
– Я действительно рад знакомству с вами и еще больше огорчен, что происходит оно не потому, что в воздухе висит необходимость объединения всех антибольшевистских сил, а из-за нелепого случая, вызванного легкомыслием вашего коллеги и моего друга Павловского. Но дружба дружбой, а служба службой – я прошу вас передать господину Савинкову, что несчастье случилось только потому, что наш легкомысленный друг не учел, что двадцать четвертый год это не восемнадцатый, когда можно было с дюжиной головорезов занимать города. Впрочем, подробней нашу оценку случившегося вам сообщит мой адъютант. Тем не менее я сделал все для спасения моего друга, хотя даже для меня это было невероятно трудно. Я сделал все, чтобы переправить его в столицу, где врачи, конечно, более знающие. А сейчас вы поедете к нему. Если он еще не отправлен, вам придется сопровождать его в Москву. Это все. Прошу меня извинить – у меня дела, меня зовут мои горы… – князь встал и сделал жест, как бы показывая на горы, которые его зовут. Он поклонился всем сразу и быстро ушел. Через минуту за оградой сада послышался удаляющийся конский топот.
– Пора и нам, – сказал Строгач.
И снова для Фомичева начались муки верховой езды, которые были тем тяжелее, что их путь теперь пролегал в горах, а ехали они ночью. Уже перед рассветом вконец измотанному Фомичеву вдруг показалось, что они в горой раз едут по одному и тому же месту, и он спросил у адъютанта, не заблудились ли они.
– Мы заблудиться не можем. Кавказ – это наш дом, – ответил тот.
Они поднялись на небольшую гору и оттуда спустились в заросшую лесом долину. Снова стало темно. Тропинка вилась меж деревьев, ветви которых норовили то хлестнуть по глазам, а то и выбросить из седла. Строгач ехал впереди, и все отогнутые им ветви доставались Фомичеву.
Но вот он остановил коня и, спешившись, негромко свистнул. Тотчас из темноты возникла фигура человека, произнесшего что-то на незнакомом языке, видимо пароль. Фомичев, слезая с лошади, чуть не упал – ноги не держали его, а спину разламывала страшная боль. Человек, возникший из темноты, взял лошадей и узел их куда-то. Однако он вскоре вернулся и сказал тихо по-русски:
– Идите за мной.
Идти надо было в гору. Фомичев еле передвигал ноги. Не пройдя и десяти шагов, он зацепился за корни и упал. К нему бросился Строгач, помог ему встать, и дальше он уже вел его под руку.
Они подошли к избушке, которая прилепилась к крутому склону горы. Здесь, на поляне, было гораздо светлее, и Фомичев разглядел встретившего их человека – это был старик, богатырского роста и сложения, с бородой до пояса. Адъютант не нашел нужным представлять его Фомичеву, сказал только: «Наш лесник».
Оказалось, что все это трудное путешествие было проделано зря – только вчера вечером Павловский с надежными людьми был отправлен в Москву.
Сообщив об этом, лесник добавил, что в его хате лежит товарищ Павловского, вместе с которым они были ранены. Может быть, Фомичев хочет с ним поговорить?
– Конечно, непременно… – пробормотал Фомичев.
– Вы имеете на это двадцать минут, – оглядывая небо, строго сказал адъютант. – Уже наступает день, и мы должны укрыться в лесу…
Раненый лежал на широченных полатях. Его голова была сплошь забинтована, проделаны были только отверстия для глаз и рта. Чекист, игравший роль раненого, был забинтован так еще с вечера и проклинал все на свете – он всерьез задыхался в своем скафандре, он даже не мог помочь себе руками, они тоже были забинтованы и лежали неподвижно, как бревна.
Фомичев подошел к раненому и спросил:
– Как ваша фамилия? Я должен сообщить вождю. Вас наградят…
– Савельев… – еле слышно донеслось из щели.
Да, у Павловского был дружок с такой фамилией, он о нем не раз говорил, собираясь в Ростов.
– Как же это все случилось?
– Поторопились… вот что… – со стонами отвечал раненый. – Я говорил… надо проверить… а все проводники в почтовом… окажись с оружием… Опять же пассажиры тоже… Сергей их напугал сперва, а они потом… Кто ж думал, что так выйдет… Поторопились, однако… – Раненый вдруг задышал тяжело и шумно, застонал дурным голосом и начал вертеть своей шарообразной головой. Фомичев испугался и крикнул в окно:
– Подите сюда кто-нибудь!
Вбежали адъютант и лесник. Раненый стонал все громче и вертел головой.
– Приступ начался, – невозмутимо сказал лесник, он взял раненого за голову и заставил его лежать неподвижно. – Вот так, сынок, не рыпайся, хуже себе сделаешь, – приговаривал он.
– Поехали! – распорядился адъютант.
Фомичев выходил из хаты с таким видом, точно на казнь шел. Лошади уже храпели под деревьями.
Лесник пошел к лошадям и тотчас вернулся:
– Пусть доедят овес, а то обессилели крепко…
Адъютант и Фомичев сели на поваленное дерево.
– Князь приказал мне рассказать вам, что случилось с тем злосчастным поездом, – заговорил адъютант. – Мы все установили совершенно точно. Для нас беда состояла в том, что четверо боевых друзей Павловского по восемнадцатому году оказались теперь в наших отрядах, и они не сочли нужным сообщить своим командирам, что идут с ним на это глупое дело… Я уж не говорю о том, что Павловский обманул их, заверив, будто он этот экс согласовал с самим князем. А дальше было так. Устроив завал на рельсах, они остановили поезд в чистом поле – глупость номер один. Далее следует главная глупость – Павловский поступает как последний гаер: вместо того чтобы всеми силами заняться почтовым вагоном, он один пошел сквозь поезд, пугая наганом пассажиров. Он, видите ли, хотел, как бывало, покрасоваться перед помирающими от страха людьми. Среди пассажиров оказались вооруженные. И людям Павловского, которые встретили вооруженное сопротивление поездной бригады и почтового вагона, пришлось не только вести бой, но еще и спасать раненого Павловского. В общем, Павловский показал, что ваши люди оторвались от России, не знают, что здесь происходит и какая здесь обстановка, не умеют действовать, не способны разглядеть силы, на которые они могли бы опереться. Так мы вынуждены расценить эту грустную и возмутительную историю…
Адъютант уже давно замолк, а Фомичев все еще ничего ему не мог сказать в ответ. Он чувствовал себя сейчас необыкновенно одиноким, брошенным в круговерть неподвластных ему событий. А главное, он чувствовал правоту своего собеседника – конечно же, мы ни черта не знаем, что делается в России. И если что еще может спасти дело, так только авторитет самого Савинкова.
Именно такого взгляда на положение вещей и добивались от него чекисты.
– В каком состоянии Павловский? – спросил Фомичев подавленно.
– Хуже среднего, – последовал безжалостный ответ.
– Где он сейчас?
– На пути в Москву и будет там, очевидно, завтра.
– Тогда я должен немедленно ехать в Москву, – сказал Фомичев…
