Текст книги "Возмездие"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 42 страниц)
– Я член ЦК организации русских интеллигентов, назвавших себя либеральными демократами, что, кстати заметить, не очень точно выражает суть нашей организации. Мне хотелось бы знать, с кем я имею честь. Как говорят англичане, кто есть кто? – улыбнулся Федоров.
– Мы оба члены ЦК и входим в варшавский областной комитет нашего союза, – ответил Философов, обойдя вопрос о том, кто из них двоих занимает более высокое положение.
– Я в очень неудобном положении, господа, – помолчав, продолжал Федоров. – Если мне точно выполнять поручение моего ЦК, я у вас должен просить только одного – протекции встретиться с господином Савинковым.
– Если говорить серьезно, переговорам на названном вами уровне должна предшествовать подготовка, – спокойно, без всякого нравоучительства сказал Философов, привычно трогая свою холеную бородку.
– Может быть, лучше слово «подготовка» заменить словом «проверка»? – улыбнулся Федоров.
– Если угодно, замените, – ответил Философов.
– А я бы не заменял, – сказал приятным баском Шевченко. – Но попросил бы вас понять: Борис Викторович Савинков настолько занятый человек, что он не может участвовать в типичных для русской интеллигенции неуправляемых разговорах. И наш центральный комитет существует при нем главным образом для того, чтобы сохранять бесценное время вождя на дела, а не на слова.
– Да, да, это я понимаю… – ответил Федоров, чуть нахмурив свои черные брови и став от этого необыкновенно серьезным и озабоченным. – А долгой может оказаться эта подготовка или проверка? – спросил он.
– Какие у вас есть документы? – вместо ответа спросил Шевченко.
– Личные или вы имеете в виду доверенность на порученное мне дело? – с готовностью и с той же озабоченностью спросил Федоров.
– И то и другое, – не отводя взгляда, пояснил Шевченко.
Федоров извинился и, сняв пиджак, из прореза в подкладке вынул свои бумаги.
Философов взял документы и отошел к окну, Шевченко двинулся за ним. Там они внимательно прочитали личный мандат члена ЦК «ЛД» А. П. Мухина, а также выданную на его имя доверенность вести переговоры с Савинковым, подписанную заместителем председателя организации Новицким.
– Довольно наивный документ, – сказал Философов, показывая на доверенность.
– Но он абсолютно точно выражает суть дела, – ответил Федоров.
– Отрицая всякую связь с иностранными кругами, вы предъявляете сей документ, сами находясь за границей, – сказал Философов с торжествующей иронией.
– Вы, господа, для нас, надеюсь, не иностранцы, а русские люди, – горячо возразил Федоров.
– И все же не понятно, почему такая истерика с иностранной помощью? – продолжал Философов. – И это на фоне послевоенной Европы, когда все страны стремятся помочь друг другу встать на ноги и совсем не называют это иностранным вмешательством.
– России эта помощь ничего хорошего не принесла, – возразил Федоров. – А что касается последнего кровопролития, именуемого у нас гражданской войной, то иностранная помощь это кровопролитие только продлила. А разве вам помогли иностранцы?
– Мы даже живем у них, – сказал Шевченко со злой улыбкой.
– А разве они не предали Савинкова, когда он поднял восстание в Ярославле? – спросил Федоров. – Наконец, разве они не предали целиком всю Россию в минувшей войне?
– Скажите, разве поход Наполеона в Россию не содействовал пробуждению национального достоинства русского народа? – неожиданно спросил Философов.
– Да вы что, серьезно? – воскликнул Федоров. – Отдать почти всю Россию, отдать Москву за то, чтобы пробудиться? Не дороговато ли, господа? Нет, господа, большинство в руководстве «ЛД» стоит на других позициях: свержение большевиков – это внутреннее дело русских. И если сами русские этого сделать не смогут, значит, они достойны иметь именно такую власть.
– Вы не можете пояснить нам, что теряют русские, если им помогут спихнуть большевиков?
– Тут все зависит от цены за помощь, – мягко сказал Федоров.
– А если помощь будет бесплатной? – спросил Философов, и его умные глаза грустно улыбались.
– Это, извините, вовсе не похоже на западные страны, – еще мягче сказал Федоров.
– А вам не приходило в голову, что существование большевистской России для западных держав вопрос жизни и смерти? – спросил Шевченко, подойдя близко к Федорову и смотря ему в лицо.
– Не знаю, не знаю… – Федоров легко выдерживал эти его гипнотические взгляды. – Как можно поверить, что вы безвозмездно существуете на всем готовом здесь, в Польше, если я, например, не успел перешагнуть через границу, как офицер польской разведки уже начал меня трясти: подавай ему разведывательные данные, – это что? – спросил он.
– Ничего удивительного, – ответил Шевченко. – Для Польши большевики – это не призрак за дальними морями. Они живут у Польши, как говорится, за забором, и естественно их желание не быть слепыми и глухими к такому опасному соседу. И когда есть возможность помочь маленькой Польше, совсем не следует рассматривать это как нечто непорядочное или даже нечистое.
– Ну, не знаю, не знаю… Большинство членов нашего ЦК такую помощь называют шпионажем и заниматься этим не желают, – упрямо сказал Федоров.
– Вы сами принадлежите к этому большинству? – спросил Философов.
– Нет, я принадлежу к меньшинству, но я беспрекословно подчиняюсь большинству, – с некоторым вызовом ответил Федоров. – Дисциплину мы считаем краеугольным камнем своей деятельности.
– Но нельзя ли нам узнать хотя бы позицию вашего меньшинства?
Федоров долго сосредоточенно молчал и сказал:
– Хорошо, но очень кратко. Очень…
Собравшись с мыслями, он начал:
– Во-первых, мы, меньшинство, полностью и вполне сознательно подчиняемся большинству и никакой борьбы против него не ведем. Но мы хотели бы убедить большинство в нашей правоте. Может быть, со временем это и произойдет.
Во-вторых, нашу оппозиционность оправдывает то, что за нами стоит определенная часть нашей организации. Но существование нашей оппозиции пока факт, может быть, в большей мере психологический, чем политический. Право слово, мы все понимаем, что тщательное накапливание сил – это нужное и умное дело, и в этом свете мы приветствуем наших «накопистов». Так их у нас называют. Но наступает момент, когда нетерпеливые, энергичные натуры, попавшие в нашу организацию, начинают спрашивать: а не пора ли уже приступать к действию? Этот вопрос особенно естествен, когда тебе известно, что организация твоя весьма многочисленна и что она имеет своих людей буквально везде, ибо интеллигенция – везде, и когда ты ежедневно видишь, как измываются над интеллигенцией большевики. Так в оппозиции к «накопистам» появились так называемые «активисты». Они хотят действовать, но как это начать? Кто этим будет руководить, если во всем ЦК нет человека с опытом политической борьбы, к авторитетному мнению которого ты мог бы покорно присоединиться? Вот откуда и родилась мысль о получении политической консультации извне. Эта мысль родилась не от праздности. Чтобы вы поняли, приведу только один пример: членом нашей организации уже два года является один крупный авиационный командир, он, правда, техник, но звание у него комдив и служебное положение у него довольно значительное. Он ведает всем материально-техническим снабжением Московского авиацентра. И как раз я два года назад ввел его в нашу организацию. А недавно он пришел ко мне и спрашивает: «Зачем вы взяли меня в свою организацию? Неужели только с тем, чтобы брать у меня членские взносы?» Что я мог ответить ему, человеку, полному энергии, готовности, а главное, ненависти к большевикам и к тому же имеющему возможность наносить им чувствительные удары? Так что я ему должен был ответить?..
Почему мы выбрали именно господина Савинкова, а не другого? Этот вопрос обсуждали всего-навсего два доверяющих друг другу человека из руководства «ЛД»: я и профессор военной академии Новицкий, заместитель лидера организации и мой давний друг. Он еще не поддерживает меня в ЦК открыто, но уже оказывает мне всяческое негласное содействие. Он дал мне на свой риск и доверенность на эти переговоры. Деятели из эмиграции монархического толка исключаются категорически. Монархия – трагедия России. Эсеры старого покроя, от которых ушел ваш Савинков, – эти вообще неизвестно что и для чего существуют. Военные – те мечтают об интервенции, а мы считаем, что крови Россия пролила достаточно. Но вот Новицкий с помощью Шешени получает программу вашего союза. Не все в ней мы можем принять, но основная идея нам понятна и привлекательна – мы тоже за демократическую, парламентарную Россию. Но при таком положении на переговоры мы должны идти только с самим Савинковым. Ибо только он, как нам кажется, может полновластно и окончательно определить отношение вашего союза к тому, что в его программе мы не принимаем. И решить главный вопрос – о политической консультации нашего руководства…
Федоров прекрасно видел, с каким жадным интересом слушают его оба савинковца. Но он не собирался долго тешить их любопытство и на этом умолк. После паузы Шевченко спросил:
– Сверхосторожное большинство знает о вашей поездке сюда?
– Пока нет. Мы решили поставить его обо всем в известность, когда возможность политической консультации с Савинковым станет абсолютно реальной. Для них я на этот раз в командировке по своей службе.
– А что будет, если наши люди в Москве поставят в известность ЦК вашей организации о том, что вы были здесь? – усмехаясь, снова спросил Шевченко.
– Ваш вопрос пахнет таким пошлым интриганством, что я не желаю на него отвечать, – с холодной яростью сказал Федоров. – От вашего вопроса пахнет борщом и местечковой склокой. И я, конечно, сожалею о своей откровенности… – Именно на этой фразе Федоров решил кончить на сегодня все разговоры. Пусть думают, что он сожалеет об откровенности, потому что все-таки боится доноса.
Философов укоризненно взглянул на Шевченко и громко рассмеялся.
– Одно мне ясно – большевики начисто истребили в вас чувство юмора, – сказал он.
– Хорош юмор, – ответил Федоров. – На войне у меня в полку был фельдфебель, который шутки ради будил своих солдат выстрелом из нагана у самого уха. Он при этом дико смеялся.
Шевченко побагровел, но смолчал под сдерживающим взглядом Философова.
– Прошу простить меня, но моя резкость была на уровне вашей шутки, – сказал Федоров, обращаясь к Шевченко.
– Я думаю, что лучше всего вернуться к делу, – поспешно сказал Философов. – Вы хотите сказать нам что-нибудь еще?
– Я сказал даже лишнее, – отвечал Федоров. – И теперь буду настойчиво добиваться свидания с господином Савинковым.
Философов ответил:
– У нас дисциплина тоже в почете, поэтому мы сегодня обсудим ваше желание и завтра дадим ответ. А пока отдыхайте…
– Кстати, как я могу это сделать? Я чертовски устал, – сказал Федоров.
– Этот номер в вашем распоряжении, – ответил Философов, уже надевая пальто. – Господин Зекунов переночует в другом месте. Да, у вас есть деньги?
– Доллары здесь идут? – спросил Федоров.
– Весьма, – улыбнулся Философов. – До свидания, господин Мухин, до завтра.
– До свидания, – рассеянно ответил Федоров, думая в это время о том, зачем им понадобилось разделить их с Зекуновым…
Весь разговор Федорова с савинковцами слушал здесь же, в гостинице, полковник польского генштаба Сологуб. К нему, на этаж выше, и направились Философов с Шевченко. Они шли молча, каждый припоминая, как он вел себя во время переговоров, и не без боязни ожидая оценки полковника…
– Глупо, глупо и еще раз глупо, – раздраженно сказал им Сологуб. – Главное – абсолютно неконструктивно, вы точно сговорились сделать все, чтобы этот человек стукнул дверью и немедленно уехал. А он привез вам бесценный клад. Понимаете вы это? Бес-цен-ный!..
– Но разве это дает ему право диктовать характер переговоров с самим Савинковым? – возразил Шевченко.
– Не то, не то, господин Шевченко… – сморщился полковник. – Извините за дерзость, но здесь не место для мышиной дипломатии. У вас может быть только один встречный шаг – попытаться проверить то, что сообщает нам господин Шешеня и этот представитель. А для этого кому-то из вас надо съездить в Москву. Причем немедленно и не отрываясь от приехавших оттуда. Понимаете?
– Да, да, понимаем… – еле слышно отозвался Философов и, прокашлявшись, спросил: – Как вы думаете, кому ехать?
– Это уж вы решите сами. – Сологуб начал надевать шубу.
– А как объяснить… э… этому? – начал Шевченко.
– Все очень просто, господа, – перебил его Сологуб и, разделяя слова, продиктовал: – Учитывая плохую информированность руководства «ЛД» о деятельности вашего союза, вы решили исправить это, и не через третьи руки… Вот и все. Действуйте, господа. Да!.. – Сологуб вернулся от дверей. – Мы получили сообщение о смерти главаря большевиков Ленина. Используйте это – мол, теперь нужно все форсировать и действовать быстро, решительно…
Федоров прилег, не раздеваясь, на роскошную широченную постель и стал продумывать только что состоявшийся разговор. Как будто все прошло как надо.
И вдруг он вспомнил: надо грести… Да, успокаиваться рано, и надо все, что можно, разведывать самому. Надо грести…
Федоров вскочил с постели, привел себя в порядок и, спустившись в вестибюль, подошел к портье.
– Я хотел бы заплатить за свой номер, – сказал он по-французски.
Портье заглянул в большую книгу и сообщил, что за трое суток уже уплачено.
– Кем?
– Ваше ведомство богатое, оно все выдержит, – подмигнул ему портье.
Федоров пожал плечами и пошел к выходу.
Так. Ясно. За номер платила польская разведка – ведомство действительно богатое. И они чего-то еще ждут от него?
Федоров шагал по варшавской предвечерней улице, не видя шпика, следовавшего за ним по пятам. Он заметил его, только когда остановился перед большой витриной магазина. Решил проверить и быстро зашел в первый попавшийся магазин. Господин в коротком пальто в талию стал на часы у входа. Федоров перешел в другой магазин – шпик потащился за ним.
Федоров не раз водил за нос шпиков царской охранки во времена революционных беспорядков девятьсот пятого года, когда он был студентом Харьковского, а потом Новороссийского университетов. Для него энергично отшагать несколько километров ничего не стоило…
Ровно в девять утра в номер Федорова постучал Философов. Он был один. Держался приветливо и просто.
– Мы обсудили ваш вопрос, – сообщил он без всяких предисловий. – Приняли решение вместе с вами послать в Москву нашего ответственного представителя, которому вменяется в обязанность официально изложить вашему ЦК нашу политическую программу.
– Выказываете мне недоверие? – спросил Федоров.
– Мы знали, что вы так подумаете, – ответил Философов. – Но это неверно. Согласитесь сами: одно дело, когда информацию о нашем союзе делаете вы, человек оппозиционного меньшинства, желающего стать большинством. И совсем другое дело, когда перед вашим ЦК выступит ответственное лицо, официально представляющее наш союз, нашу программу и наши интересы вообще. Наше решение вдвойне правильно, учитывая нынешнюю обстановку в России после смерти лидера большевиков. Все следует форсировать.
– Простите, чьей смерти, вы сказали? – спросил Федоров и почувствовал, что задыхается.
– Ах, вы еще не знаете? Сегодня в газетах есть сообщение о смерти Ленина.
– Так… так… так… – в ритм ударов сердца произносит Федоров и, подойдя к окну, молча смотрит на заснеженный двор гостиницы.
– Мы посылаем достаточно авторитетного и опытного человека, – по-своему понимает молчание собеседника Философов. – Решено послать в Москву уже известного вам господина Фомичева, руководителя нашего виленского отделения. Решение совпало и с его желанием. Это тоже важно.
Федоров чувствует: еще минута, он не выдержит, и случится что-то непоправимое – он закричит, завоет, упадет на пол или будет бить стекла. Нужно, чтобы этот человек ушел. Немедленно…
– Ну что же, пожалуйста, – быстро сказал он, подойдя к Философову. – Мы должны выехать с ним еще сегодня. Теперь действительно дорог каждый день. Прошу вас сейчас же сделать необходимые распоряжения. Я буду ждать здесь…
Философов, немного удивленный, ушел. Решил, что представитель «ЛД» все-таки обиделся. Ничего. Остынет…
Когда Философов ушел, Федоров привалился лбом к холодному стеклу окна.
Приложение к главе двадцать второйИз письма Б. В. Савинкова – Д. В. Философову
«…Ваше решение послать туда И. Т. Фомичева считаю совершенно правильным со всех точек зрения. Во-первых, важно, что он сам желал взять на себя эту обязанность. Во-вторых, в случае неудачи наша потеря легко восполнима. В-третьих, – и это главное, – всякая проверка там нашими глазами стала более чем необходимой. Только бы не пострадала объективность Фомичева оттого, что они с Шешеней свояки.
Будем теперь терпеливо ждать. Не стоит ли напечатать в нашей газете статью без подписи – этакое туманное предчувствие чего-то под знаком «плюс» и парочку намеков, но более чем осторожных, вроде «Новое положение в России, оказавшейся без Ленина» и так далее. Понимаете? Только предварительно пришлите мне – подумаем, так сказать, вместе. Это очень, очень важно.
Терпение, мой друг.
Б. Савинков
Париж, янв. 24 г.».
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
Получив шифровку Крикмана о том, что вместе с Федоровым и Зекуновым через границу проследовал и Фомичев, Артузов позвонил Пузицкому.
– Для «подпольной дачи» у нас все готово? – спросил он.
– Как будто все, но на раскачку пару суток надо, – ответил Пузицкий.
– Игру по этому эпизоду начинаем завтра днем, едет Фомичев…
«Подпольная дача» – так в плане операции назывался эпизод, связанный с возможным приездом из-за границы савинковского ревизора. Он должен быть поселен на даче в Царицыне, и там ему надо создавать напряженную атмосферу хорошо законспирированного подполья. В этой игре должны принять участие многие сотрудники контрразведывательного отдела, роли у них были самые разнообразные, в том числе и очень сложные.
Грише Сыроежкину досталась роль телохранителя гостя. Он, радостный, ринулся к Артузову, уверенный, что начальник в связи с «подпольной дачей» освободит его от надоевшей ему возни с одним «ученым контриком», которого, по мнению Гриши, давно надо было сажать в тюрьму, а начальство все почему-то медлило, требовало выяснения его московских связей.
– Артур Христианович, как же мне быть с моим профессором? – начал Сыроежкин с тоской в голосе, его светлые глаза из-под крутого лба с чубом внимательно следили за выражением лица Артузова – не серчает ли?
– Вы уверены, что он вам по-прежнему верит?
– Как богу, Артур Христианович. Берем его?
– Погодите, погодите, товарищ Сыроежкин, – рассеянно сказал Артузов, смотря мимо него. Он протянул руку за спину и на ощупь взял телефонную трубку. – Девятнадцатый, пожалуйста… Сергей Васильевич? На минуточку, если можете…
В кабинет легким пружинным шагом вошел Пузицкий. Кивнув на Сыроежкина, спросил:
– Предлагает брать профессора?
Глаза у Артузова весело заблестели.
– А у меня, назло товарищу Сыроежкину, родилась одна идея. – Артузов ущипнул свою черную бородку. – Что, если мы устроим встречу его профессора с Фомичевым? Понимаете? Пусть встретятся два подлинных антисоветчика и потолкуют по душам. Мы сделаем вот что! – обратился он к Сыроежкину. – Вы своему профессору об «ЛД» рассказывали?
– Конечно. Это же было в плане. И он мне все уши протрубил: вынь ему и положь выход на «ЛД».
– Между прочим, интереснейшее и преприятнейшее явление, Сергей Васильевич! – обратился Артузов к Пузицкому. – Все антисоветчики рвутся к нашей «ЛД». Это значит, что у всех у них собственная кишка слаба. И эта пружина, как вы видите, одинаково действует и в Париже, и в Праге, и в Варшаве, и здесь.
– Да, я все чаще думаю о смене профессии, не знаю только, куда податься… – сказал Пузицкий.
Сыроежкин смотрел на него удивленно – никогда не мог он разгадать, когда Пузицкий говорит всерьез и когда шутит.
– Нет, Сергей Васильевич, с новой профессией придется подождать, – тоже без улыбки откликнулся Артузов. – Помните предупреждение Феликса Эдмундовича? Последний волк самый опасный. Ну, так как моя идея?
Пузицкий задумался.
– Ну, конечно, опасно! Я понимаю, – продолжал Артузов диалог с молчащим Пузицким. – Но, с другой стороны, очень заманчиво. Наконец, в чем опасность для нас? Встретятся самые что ни на есть подлинные контрреволюционеры и поговорят о том, как им лучше бороться с большевиками. Это же страшно интересно будет послушать. А после их беседы мы выполним просьбу товарища Сыроежкина.
– В самом факте встречи они не могут заподозрить провокацию? – спросил Пузицкий.
– Почему? – возразил Артузов. – Профессор Исаченко возглавляет киевскую антисоветскую организацию, которую курируют эмигрантские круги из Праги. Именно оттуда он и получил явку к московскому фабриканту Кузнецову, который, увы, не дождавшись его, помер. Но, правда, остался его наследник, смотрите, какой здоровый и надежный парень. – Артузов, смеясь, обернулся к Сыроежкину. – Наследник этот на Советскую власть зол тем более, что от богатого папы ему ничего не досталось. Даже из собственного особняка его выселили. И не удивительно, что он знает, где кроется антисоветчина, и льнет к ней всей душой. Ведь льнете, Кузнецов-младший?
– Льну, Артур Христианович, – басом прогудел Сыроежкин. – Только все равно надоел мне этот профессор до крайности. И ведь больше мы ничего о нем не выясним. И так хватает…
Артузов помолчал, думая о чем-то, и сказал:
– Да! Все дело в том, чтобы хорошо замотивировать их встречу.
– А что… если так… – начал Пузицкий. – Мы имеем Федорова – члена ЦК «ЛД». Кузнецов-младший выведет Исаченко на Федорова. Но тот отложит переговоры и попросит Исаченко сначала выполнить просьбу «ЛД» – проверить, что за тип приехал из Варшавы от савинковцев и что он хочет от «ЛД». Встречаться с ним без предварительной разведки они не хотят. И товарищ Сыроежкин, то бишь Кузнецов-младший, сведет Исаченко с Фомичевым.
– Прекрасно! – сказал Артузов. – Профессор увидит в Фомичеве конкурента в отношении «ЛД» и постарается его отпихнуть. А Фомичев увидит в профессоре то же самое. Они должны переругаться. В результате Фомичев еще больше уверится в силе «ЛД», что нам очень важно. А профессор… В конце концов надо же уважить просьбу товарища Сыроежкина – профессора мы арестуем сразу после встречи с Фомичевым, чтобы он больше не путался у нас под ногами. Таким образом, все ясно.
– А кто же будет телохранителем у Фомичева? – спросил Сыроежкин, не скрывая своего недовольства.
– Сейчас наша задача – продумать и организовать встречу Фомичева с профессором. Желаю успеха.
Сыроежкин знает, что после артузовского «желаю успеха» надо уходить, но он еще потоптался немного, а потом повернулся, как положено, через левое плечо и стремительно вышел из кабинета.
Артузов и Пузицкий проводили его взглядом, а когда дверь закрылась, оба рассмеялись…
Минский поезд с Федоровым, Зекуновым и Фомичевым прибывал в Москву точно по расписанию. Всю дорогу они делали вид, будто не знают друг друга. Зекунов с Фомичевым «познакомились» только в пути, где дорожная судьба свела их в один вагон, а Федоров ехал в другом вагоне.
Когда поезд подходил к московскому перрону, Федоров на ходу выскочил из вагона, кратчайшим путем выбежал на площадь, взял там извозчика и помчался на Лубянку. Он знал, что сообщение о приезде Фомичева должен был из Минска послать Крикман, но вдруг ему что-то помешало. Или шифровка попала не по адресу. Провалить из-за этого операцию было бы недопустимо, и Федоров сейчас перестраховывал Крикмана.
Задачей Зекунова было всячески тянуть время, а затем вести гостя к себе домой. Зекунов начал с того, что завел Фомичева в вокзальный ресторан и угостил его нэпманским обедом с икоркой и водочкой. Фомичев, глядя на накрытый стол, не верил своим глазам – он был убежден, что Москва сидит на хлебе с водой. Он негромко, но витиевато выругался.
– Кого это вы? – поинтересовался Зекунов.
– Наших. Философова с его шайкой, – угрюмо ответил Фомичев. – Я не понимаю: зачем обманывать своих? Я же специально ездил на информационный доклад Философова. И он уверял нас, что Москва один жмых ест и тот достать не может. Да и агенты наши тоже брехать горазды. Ну, погодите, я вам всем проверочку проведу доскональную!
Зекунов предложил выпить за благополучный приезд и подлил в рюмки водки. Фомичев протестующе поднял руку.
– Нет, давайте-ка лучше выпьем за правду во всем…
Не дожидаясь согласия Зекунова, он опрокинул рюмку…
Они вышли из здания Белорусского вокзала на сверкающую под зимним солнцем, кипящую движением площадь. И снова Фомичев был страшно удивлен.
– Я же думал, все здесь подохло, – громко сказал он.
– Тише, – зашипел на него Зекунов.
Фомичев пугливо оглянулся и, увидев выходящего из двери военного, быстро сошел с вокзального крыльца.
Они неторопливо шли по Тверской, подолгу стояли возле заполненных товарами витрин. И это тоже вызывало у Фомичева удивление и злость.
– Вот это нэп и есть, – пояснил ему Зекунов.
– А эти наши проститутки пишут, что нэп разорил Россию, – ворчал Фомичев. – Да что в Вильно, в самой Варшаве такого в магазинах нету!
– Положим, увидеть на витрине – это еще не значит иметь, – усмехнулся Зекунов. – Сами поймете, когда получше разберетесь в ценах и во всем другом.
– Мне одно надо бы понять поскорее: в начале шестнадцатого я приезжал в Москву с фронта, тогда все здесь было хуже, чем теперь. Выходит, что революция положение улучшила? Да?
– Не торопитесь, Иван Терентьевич. О хате судят не по парадному крыльцу, – сказал Зекунов. – Москва и Петроград живут в призрачном достатке. Пир во время чумы. А поглядели б вы, как живет наша родная русская деревня, которая кормит хлебом всех, а сама мякину жует.
– Тоже еще поглядеть надо, – недоверчиво заметил Фомичев. Он вдруг остановился и, приблизив свое лицо к Зекунову, прошептал злобно: – Взрывчатку! И побольше! Пудов сто! Чтоб пообожгло все эти сытые хари, чтоб от этих магазинов одна пыль осталась…
Они прошли Садовым кольцом до Смоленского бульвара – Зекунов потихоньку вел гостя к себе домой. Но на углу Смоленского переулка, где он жил, их остановил пестро и модно одетый молодой человек, который, здороваясь, поднес к каракулевой шапке руку, обтянутую желтой кожаной перчаткой, произнес только одно слово «Царицыно» и пошел дальше.
– Что это значит? – немного струсил Фомичев.
– Нам с вами приказано ехать в Царицыно на дачу нашего человека, – вздохнул Зекунов. – А мой дом вот – три шага осталось. Но приказ есть приказ. Наверно, в Москве что-нибудь неспокойно. Но вот закавыка: по расписанию явок в Царицыно можно являться только затемно. Придется нам с вами еще погулять…
– А почему не зайти к вам? – тревожно спросил Фомичев.
– У нас приказы не обсуждаются, – сухо ответил Зекунов.
– А кто этот хлыщ?
– Связной от Шешени.
– Нуда? – не поверил Фомичев.
– Вот так.
– Ай да свояк у меня! – усмехнулся Фомичев и покровительственно добавил: – Дисциплина, брат, первое дело. Шешеня возле Савинкова кой-чему, конечно, подучился. А когда ж я его увижу?
– Не знаю, я человек маленький, – ответил Зекунов.
…А Шешеня в это время в страшном возбуждении ехал в автомашине вместе с Федоровым из Москвы в Царицыно. Это был его первый выезд из внутренней тюрьмы ГПУ. Час назад ему вручили привезенную из Польши Федоровым ответную записку от жены. Она писала, что по-прежнему любит его, ждет и хотела бы быть рядом с ним в его опасной жизни в Москве.
Когда Шешеня прочитал письмо, с ним началась истерика, Федоров даже испугался – не рехнулся ли он? Шешеня вдруг упал на колени и так, на коленях, быстро подполз к Федорову и пытался поцеловать ему руку. Потом он уткнулся лбом в пол и долго рыдал подвывая. Очевидно, сентиментальные убийцы совсем не редкость…
Федорову стоило немало труда успокоить Шешеню, чтобы сообщить ему о приезде в Москву его шурина Фомичева. Шешеня эту новость понял по-своему, спросил:
– Так, значит, и свояк мой попался?
– Еще не попался, – уточнил Федоров.
– Как это так? – не поверил Шешеня.
– Мало того, он приехал, чтобы ревизовать вашу работу.
– Не, это уж полная умора, – тихо засмеялся Шешеня. – Так давайте его ко мне в одиночку, пусть ревизует. И мне веселей станет.
– Нет, Шешеня. Он будет ревизовать вас на воле, и для этого вы из тюрьмы будете ездить на подмосковную дачу. А возьмем мы Фомичева только после ревизии, так как мы должны узнать, что он от вас хочет.
Фомичева никто брать пока не собирался, и по плану игры он должен был свободно уйти обратно, в Польшу. Но Шешене лучше знать иной вариант фомичевской судьбы – по крайней мере у него не будет желания быть с Фомичевым излишне откровенным, и, кроме того, он не будет пытаться воспользоваться им как связным.
Шешеня без колебаний согласился принять участие в спектакле, организуемом для Фомичева. Он по-прежнему думал: что бы ни делать, лишь бы отсрочить «стенку».
Меж тем Зекунов и Фомичев, до сумерек проболтавшись по Москве, крепко пообедали в ресторане «Метрополь» и отправились, наконец, в Царицыно.
В пустом, тускло освещенном дачном вагоне Фомичев начал подремывать, как вдруг со страшным грохотом распахнулась дверь, и в вагон вместе с морозным паром ввалились две личности в лохмотьях: паренек лет пятнадцати и взрослый дядя с опухшим лицом, заросшим грязной щетиной. Взрослый изображал слепого, но подозрительно уверенно шел по проходу между скамейками. В руках он держал драную шляпу и хрипло, с открытой угрозой произносил одну и ту же фразу: «Если жить хотите, слепому помогите». В это время мальчонок щелкал деревянными ложками и подвывал какую-то печальную мелодию. Они уже прошли мимо Зекунова и Фомичева, но Зекунов крикнул им: «Эй! Возьмите!» – он протянул им монету. Взрослый вернулся, взял монету и, присев рядом, сказал отчетливо и совсем трезво: «Маршрут второй, два световых круга». И сразу вскочил и пустился догонять мальчонку. Видя крайне удивленное лицо своего спутника, Зекунов рассмеялся:
– Чека – организация хитрая, приходится хитрить и нам…
– Ну, молодцы! – покачал головой Фомичев. – Вижу, дело у вас поставлено крепко.
Они спрыгнули с железнодорожной платформы и потом довольно долго плелись гуськом по узенькой, протоптанной в глубоком снегу тропке.
– Далеко идти? – задыхался Фомичев.
– Лучше молчать, – сердито прошептал Зекунов.
На перекрестке дачного поселка они по сигналу Зекунова остановились и минут десять неподвижно и молча стояли, пока вдали яркий глаз фонарика не нарисовал в воздухе круг.
– Ну вот, первый круг пройден, – шепотом сообщил Зекунов, подталкивая Фомичева в переулок.
Потом на другом перекрестке они дождались второго светового круга, и, пройдя длинный глухой забор, Зекунов нажал кнопку звонка, скрытую в притолоке калитки.
