Текст книги "Возмездие"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 42 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Его внесли в коридор тюрьмы и, положив на пол, развязали веревки. Комендант тюрьмы, принявший Павловского от чекистов, приказал ему встать, но тот продолжал лежать на боку, чуть шевеля пальцами затекших рук. Конвойные поставили его на ноги и втолкнули в камеру.
Минут десять Павловский стоял, привалясь плечом к стене, низко уронив голову на грудь. Но вот он поднял голову, оглянулся, заметил движение в смотровом глазке и диким прыжком кинулся на дверь, изрыгая матерную брань. Тяжелая кованая дверь гремела от его бешеных ударов. Он бросался на нее до тех пор, пока, совершенно обессиленный, не повалился на пол. Стоявший по другую сторону комендант облегченно вздохнул – он боялся за жизнь Павловского, который, окончательно обезумев, мог разбить себе голову о железную дверь.
Но Павловский не думал о самоубийстве – его сжигала ярость, ему хотелось бить, ломать, крушить все, что попадало ему под руку. В камере же были только четыре стены, пол, потолок да еще вверху небольшое зарешеченное окно.
Второй приступ ярости у Павловского начался в сумерки. Он прыгал с разбегу, пытаясь ухватиться за переплет оконной решетки. И один раз это ему удалось. Он подтянулся, ухватился за решетку двумя руками и повис, извиваясь всем телом. Это продолжалось долго; в конце концов он сам понял всю бесполезность своих усилий – как мешок, упал на пол и лежал неподвижно вниз лицом.
Ночью он переполз к боковой стене и стал выбивать по Морзе интернациональный тюремный сигнал «я здесь – отвечай». Он стучал несколько часов, костяшки пальцев начали кровоточить, но ему никто не ответил. Тогда он с глухим воем снова упал на пол ничком и вскоре заснул…
Комендант тюрьмы, всю ночь дежуривший возле камеры, доложил Артузову, что утром Павловский был абсолютно спокоен, подошел к двери и попросил воды. Он выпил все до дна, поблагодарил, возвратил кружку и спросил, который час. Потом сказал, что при аресте у него кто-то взял золотые дареные часы и бумажник с тридцатью тремя советскими червонцами. Комендант успокоил: все его вещи и деньги в полной сохранности. Павловский поблагодарил и спросил:
– Меня на допрос сегодня вызовут?
Ответа он не получил, а комендант тюрьмы пошел звонить по телефону Артузову…
Первый допрос Артур Христианович проводил сам. Он был уверен, что Павловский только играет в покорность и будет пытаться применить на деле свою давнюю теорию: нет на свете тюрем, из которых нельзя бежать, и нет обстоятельств абсолютно безвыходных. Он говорил это Шешене, еще когда они вместе рыскали по Белоруссии в войсках генерала Балаховича…
Когда в камеру к Павловскому вошел Артузов – небольшого роста, в толстовке, широкий воротник которой был элегантно повязан галстуком, с аккуратной черной испанской бородкой – и одновременно комендант тюрьмы внес в камеру две табуретки, а у дверей стали два здоровенных часовых, Павловский решил: здесь он не будет давать никаких показаний, пусть его на допросы водят, он должен иметь шансы к побегу.
– Вы Павловский? – негромко спросил Артузов, садясь на табуретку и раскрывая на коленях папку с бумагами. Павловский не ответил, и, когда Артузов указал ему на вторую табуретку, он сел не лицом к Артузову, а боком.
– Чтобы все было ясно с самого начала, должен сказать, что я возглавляю контрразведку ГПУ, – так же негромко продолжал Артузов, заставляя Павловского прислушиваться. – Надеюсь, вам не надо объяснять, что это такое? Прекрасно. Мне необходимо ваше подтверждение, что вы действительно Сергей Эдуардович Павловский.
Павловский повернулся к Артузову, и тот увидел в его красивых синих глазах душевную сумятицу – видно, он сейчас решал: отвечать или продолжать молчать. Встретив взгляд артузовских пристальных и чуть иронических светлых глаз, он медленно отвернулся и ответил глухо:
– Действительно Павловский… Сергей Эдуардович.
Артузов протянул Павловскому бумаги:
– Здесь вкратце изложены наши претензии лично к вам. Я бы просил вас, для ускорения процедуры, ознакомиться с этим списком. Допрос мы начнем позже. Подготовьтесь… Может быть, здесь окажется какая-нибудь неточность или… упущение…
– Допрашивать меня будете вы? – не поворачиваясь, спросил Павловский.
– Нет… – мягко ответил Артузов и встал. – По всей вероятности, вам придется иметь дело с моим заместителем. У вас есть какие-нибудь просьбы?
– Одна, – сказал Павловский и повернулся к Артузову на своем табурете. – Пусть ваш заместитель зря не трудится сюда ходить, – сказал он, глядя на Артузова нахальным ледяным взглядом.
Вернувшись в отдел, Артузов зашел к своему заместителю и застал его за странным занятием: сняв пиджак, Пиляр размахивал им перед раскрытым окном.
– Ночью мы с вами тут сидели? Сидели. Курили? Курили. Сейчас прихожу, открываю дверь – в комнате синий туман. Представляете?.. – сказал Пиляр, продолжая махать пиджаком.
– Ну, ничего, зато мы с вами хорошо все продумали, – устало улыбнулся Артузов. – Все абсолютно так, как мы говорили: он будет стараться выиграть время в расчете на побег. Заявил, чтобы допрашивать его в тюрьму не ходили. Сейчас читает список… – Артузов посмотрел на часы. – Ровно в одиннадцать вызывайте и, как договорились, все на циничной прямоте…
Перечень преступлений Павловского С. Э., предъявленный ему в порядке подготовки к допросу
Примечание. Преступления перечисляются не по степени их важности, а по времени их совершения. В перечне приводятся только те преступления, в которых установлено личное участие Павловского С. Э.
1918 год. 1. Участие в казни группы большевиков (11 человек), повешение их на фонарных столбах в городе Пскове, в бытность там военным комендантом (приставом). У одного из казнимых им оборвалась веревка. Павловский приказал ему самому связать веревку и повеситься, и, когда тот приказа не выполнил, Павловский, умышленно не нанося сразу смертельной раны, произвел в обреченного несколько выстрелов.
2. Там же и в то же время. Расстрел пятерых милиционеров. Обреченных по одному подводили к Павловскому, который производил выстрел в живот, после чего сообщники Павловского добивали жертвы.
3 Там же, в то же время. Убийство путем выстрела в лицо доктора по детским болезням гр-на Дорохова И. Т. только за то, что последний назвал разбоем выбрасывание детей из больницы.
4. Там же и в то же время. Изнасилование, а затем зверское убийство 17-летней дочери заведующего школой Смирнитского Т. И.
1919 год. При бегстве из РСФСР в Польшу – убийство милиционера Руднянского уезда Смоленской губернии т. Скабко Н. Н., по чьим документам и в чьей казенной форме в дальнейшем Павловский проследовал до границы.
1920–1922 годы. Участие в бандитском походе из Польши в Западный край с армией Булак-Балаховича. (Детализация будет произведена в ходе следствия.)
Создание С. Э. Павловским собственной банды из савинковцев, руководство ею во время рейда по Белоруссии и Западному краю, соответственно – полная ответственность за все тягчайшие преступления названной банды. (Полная детализация будет произведена в ходе следствия). Ниже приводятся наиболее значительные, среди тягчайших, преступления.
а) Банда С. Э. Павловского, ворвавшись в город Холм, пыталась его захватить, но встретила стойкое сопротивление местного гарнизона, на что ответила чудовищными зверствами над населением захваченных бандитами кварталов. Общее число убитых примерно 250, раненых – 310.
Отступая от города Холма в направлении Старой Руссы, банда Павловского захватила город Демьянск, где учинила изуверскую расправу над коммунистами, активистами Советской власти и комсомола, а также беспартийным населением. Общее число убитых – 192.
Отступая к польской границе, банда С. Э. Павловского остановилась в районе корчмы, принадлежащей гр-ну Натансону Б. Д. Здесь Павловским была изнасилована 15-летняя дочь гр-на Натансона – Сима.
б) Второй рейд банды Павловского. Захват и зверское убийство молодежного отряда ЧОН в районе города Пинска. 14 чоновцев сами рыли себе могилы под собственное исполнение пролетарского гимна, после чего сам Павловский разрядил в чоновцев пять обойм маузера.
Между Велижем и Поречьем, в селе Карякино, по приказу Павловского был изувечен и повешен продработник, член РКП т. Силин. На груди у него была вырезана звезда.
Ограбление банков в уездных центрах Духовщина, Белый, Поречье и Рудня.
в) Третий рейд банды Павловского. Налет на пограничный пост у знака 114/7, зверское убийство на заставе спавших после дежурства красноармейцев в числе 9 человек, повешение жены коменданта заставы, находившейся в состоянии беременности на восьмом месяце. При отходе за границу угон скота, принадлежавшего местному населению.
Ограбление банка в г. Велиже. Попытка ограбления банка в г. Опочке, сожжение живьем директора банка т. Хаймовича Г. И.
г) Во время нахождения на территории Польши подготовка отдельных диверсантов и террористов, а также банд и засылка таковых через границу на советскую территорию.
д) Разделение ответственности за все тяжкие преступления, совершенные против Советской власти и советского народа антисоветским НСЗРиС, возглавляемым Б. Савинковым…
Павловский прочитал все это очень быстро, одним дыханием, не успев даже как следует сообразить, что все это относится непосредственно к нему. Однако каким-то вторым сознанием он успел отметить, что все прочитанное ему знакомо…
Он несколько мгновений сидел неподвижно. Потом судорожно вздохнул и рванул ворот рубашки – он начинал понимать, что значит для него этот список.
– Спокойно… Прочитаем еще раз, – сказал он себе.
Он стал читать снова, но ему не давала сосредоточиться мысль: кто мог все это записать, запомнить и хранить? Казалось бы, выяснение это не имело сейчас никакого значения, но вопрос не уходил и мешал читать. Павловский опустил руку со списком и сказал вслух:
– Кто мог? Кто? Кто собирал все это?
Только сейчас Павловский полностью и отчетливо понял, что за все перечисленное в списке ответ будет спрошен с него и не когда-нибудь, а сейчас, сегодня! Это ошеломило его, ему стало плохо, грудь сдавило, и он непроизвольно застонал. Где-то в глубине нарастала привычная ярость, но она только чуть колыхнулась и погасла. И снова мозг его стал сверлить проклятый вопрос: кто? Кто все это собрал для чекистов?
Он принялся читать список сначала. Теперь он читал медленно. И уже на первой записи остановился, поняв окончательно, что все это для него означает теперь, когда он находится в руках у чекистов. И тогда ему захотелось найти в перечне какую-нибудь неправду, пусть самую малую, но дающую ему основание отвергнуть всю эту страшную бумагу. И он такую неправду обнаружил: на пограничной заставе спавших бойцов убивал не он! Он не мог их убивать, потому что в это время искал укрывшегося в лесу начальника заставы! Ну конечно же! Он это отлично помнит! И когда он вернулся на заставу… После чего он вернулся на заставу? Да, он нашел тогда начальника заставы и затоптал его своим бешеным жеребцом, иссек его клинком. И после этого вернулся на пограничную заставу… После этого. А пограничников убивал Аркадий Иванов. Кстати, где он сейчас, Аркадий? Остался на свободе?
В это время дверь в камеру открылась, и дежурный по этажу громко объявил:
– Павловский – на допрос!
Павловский вскочил и быстро вышел из камеры. Его сопровождал всего один конвойный. Это Павловский сразу заметил и начал изучать путь от камеры до кабинета следователя. Однако вскоре он с огорчением обнаружил, что тюрьма находится в здании ГПУ. Его утешало лишь то, что далеко не на всех окнах, мимо которых он шел, были решетки.
Павловский запомнил, что он прошел по трем коридорам, что все три шли в разных направлениях и что по сравнению с этажом, на котором была его камера, он сначала поднялся на три этажа, а затем на один спустился… Надо все запоминать, изучать, побег – это единственный способ остаться в живых.
Его привели в кабинет, который по обстановке больше был похож на номер гостиницы с претензией на роскошь. Письменный стол опирался на львиные лапы и весь был в резных украшениях. У другой стены стоял легкомысленный изогнутый и обитый розовым сафьяном диванчик, а возле него – карточный столик с инкрустацией в виде тузов всех мастей.
Павловский сначала увидел это, а потом уж хозяина кабинета. Пиляр был в черной, идеально отглаженной паре, но на нем была не то русская, не то грузинская синяя косоворотка навыпуск, с высоким воротом, застегнутым на три белые пуговки. Ее перехватывал мягкий черный поясок с кисточками. Чуть желтоватое крупное лицо, которое никак не назовешь красивым, огромный выпуклый лоб, тесно посаженные серые глаза. Такое лицо должно было принадлежать сухому и злому человеку. Однако друзья Пиляра знали его, всегда готового отдать товарищу последнюю рубашку, последний рубль. Правда, если уж он злился, тогда ничего хорошего не жди. Но это бывало редко – Пиляр славился своей железной выдержкой…
Павловский сел на приготовленный для него стул в центре комнаты, посмотрел на Пиляра, натолкнулся на острый взгляд его серых неподвижных глаз и вдруг до боли в сердце почувствовал себя одиноким и беспомощным… До окна три шага – это секунда. Прыжок на подоконник – еще секунда. Проломать оконные рамы и стекла – еще секунда. Три секунды и – прыжок… Но конвойный точно услышал его мысли, подошел к окну и стал перед ним.
– Итак, вы Павловский Сергей Эдуардович? – обыденно-усталым, чуть надтреснутым голосом спросил Пиляр.
– Да.
– Расскажите кратко свою биографию. Только не торопитесь, мне надо записывать…
Павловский начал говорить…
Родом из Новгорода. Из мещан, породнившихся с дворянством, – мать из бедных дворян. Мечта с детских лет – стать военным. Военная школа, после которой он вскоре стал старшим офицером эскадрона 2-го Павлоградского полка. Началась война – воевал упоенно, быстро шел вверх. Остановила революция. Он бежал и вскоре примкнул к войскам, верным Керенскому. В 18-м году он военный комендант (назывался – пристав) города Пскова от Северо-Западной армии. С отступающими войсками докатился до Риги и там фактически дезертировал. Перебрался в Эстонию, где его арестовали как красного – за то, что он находился в Риге, когда там была Советская власть. Из тюрьмы бежал. Путаное было время, даже рассказать о нем толком трудно.
Все в его жизни начало приходить в порядок, когда он пробрался в Польшу и поступил в армию Булак-Балаховича и связался с Борисом Савинковым. Так он прибился, наконец, к «большому делу».
Закончив писать, Пиляр отметил про себя, что Павловский схему своей биографии рассказал почти правильно.
– Что вы можете сказать по предъявленному вам перечню?
– Бухгалтерия у вас поставлена, – ответил Павловский надменно. – Человеческая память против такой бухгалтерии слаба. Надеюсь, что дадите мне возможность хорошенько припомнить каждый эпизод. Не хочу от своего отпираться, но и брать на себя чужое тоже не хочу.
– Конечно, конечно, ошибки могут быть и в самой точной бухгалтерии, – очень серьезно сказал Пиляр.
– Одну я уже обнаружил, – продолжал Павловский, начиная длинную игру, рассчитанную на то, чтобы затянуть допросы. – Спящих пограничников я не убивал. Я вообще не могу поднять руку на спящего.
– Но их к моменту убийства могли уже разбудить? – невозмутимо спросил Пиляр.
– Нет, это мне приписано зря. Это дело Аркадия Иванова. Он, кстати, у вас? – быстро спросил Павловский, вскинув свою красивую голову.
Лицо чекиста непроницаемо. Здесь спрашивать может только он.
– Значит, кроме случая с пограничниками, все остальное правильно?
– Надо подумать, припомнить, я же сказал, – не сразу ответил Павловский. – Давайте договоримся так: каждый день будем разбирать по эпизоду. Чтобы не путалось в голове всякое разное и сосредоточиваться на чем-то одном. Можно так?
– Можно и так, – ответил Пиляр. – Сегодня каким эпизодом займемся?
– Сегодня я не готов. Оглушен вашим списком… – На губах Павловского появляется подобие улыбки, но глаза его серьезны. – Я думаю, что имею право защищать собственную жизнь даже в столь неблагоприятных условиях.
– Да, конечно, – ответил Пиляр. – Но должен вас предупредить: если вы надеетесь затянуть следствие в расчете на возможность побега, то оставьте эти надежды. Кроме того, мы хотим быстро закончить следствие и сделать вам одно предложение…
– Стать к стенке? – вдруг улыбнувшись, спросил Павловский.
– Обычно мы ставим к стенке без разговоров, – осадил его Пиляр и добавил: – Вам мы хотим предложить нечто другое…
– Петлю?
– Другое…
– Теряюсь в догадках…
– Могу посоветовать одно: вам нужно вести себя с нами в открытую. Надеюсь, вы понимаете – ошиблась ли где-то наша бухгалтерия, как вы говорите, или не ошиблась, у нас есть все основания поставить вас к упомянутой вами стенке, не так ли?
– Да, пожалуй, так… – не сразу ответил Павловский и спросил: – А в вашем предложении есть шанс на сохранение жизни?
– Во всяком случае, на значительное ее продление.
– Что от меня требуется?
– Сначала следствие по перечню, потом поговорим…
– Ну что ж, хорошо, – деловито согласился Павловский.
Павловский поразительно спокоен. В своем сшитом в Париже, но, правда, несколько пострадавшем за последние дни темно-сером костюме он похож на преуспевающего киноактера, ведущего переговоры о новом контракте.
Павловский трогает рукой себя за подбородок и спрашивает:
– Я мог бы побриться?
– Только со связанными руками, если угодно, – отвечает Пиляр.
– Лучше побыть десять минут со связанными руками, чем сутки с небритой рожей, – смеется Павловский. Да, смеется! И красивое его лицо будто озаряет широкая белозубая улыбка.
Пиляр приказывает конвойному отвести его в тюрьму…
Первые три дня следствия Павловский довольно подробно говорил по каждому пункту списка и признавал свое участие в некоторых преступлениях. Однако все наиболее опасное для него он сваливал на других, называл фамилии наиболее активных своих бандитов. Несколько раз он спрашивал про Иванова. Вот и сегодня, когда речь зашла о сообщниках, он снова спросил:
– А где все-таки Аркадий Иванов? Вы взяли его?
– Он убит, – ответил Пиляр.
Иванов действительно был убит, когда его везли с места ареста в ГПУ. В автомобиле он бросился на Сыроежкина с ножом, который не был у него обнаружен во время первого беглого обыска. Сыроежкину ничего не оставалось, как обрушить на голову бандита удар рукоятью нагана. Иванов не дожил до наступления ночи, хотя врачи сделали все, чтобы продлить ему жизнь.
Услышав об этом, Павловский вскочил и сделал движение, будто хотел через стол броситься на Пиляра.
– Спокойно, Павловский, – поднял руку Пиляр. – Я бы мог сказать вам неправду. Но он убит, и как раз при попытке к бегству.
– Вы врете! – истерически крикнул Павловский, и Пиляр не без удовольствия отметил, что нервы у полковника совсем не такие железные, как казалось. – Вы убили его!
– Зачем? Он тоже был нужен нам живой. Как и вы…
Павловский, бормоча что-то себе под нос, сел на стул и тяжело задумался. Пиляр понял, что сейчас продолжать допрос бессмысленно, и отправил его в камеру.
В течение четырех последовавших за этим дней Павловский отказывался отвечать на вопросы. Его приводили на допрос и через минут десять уводили обратно.
В воскресенье Пиляр должен был дежурить по ГПУ и в субботу собирался пораньше уйти домой, провести вечер с семьей. Когда он запер в сейфе секретные бумаги и уже позвонил Артузову, что уходит, тревожно зазвенел телефон – Пиляр сам удивлялся, как он всегда точно знает, что сулят ему телефонные звонки – хорошее или плохое. Этот звонок явно сулил ему неприятность. Он взял трубку непрерывно звеневшего телефона и услышал голос коменданта внутренней тюрьмы:
– Докладываю: только что подследственный Павловский пытался совершить побег при возвращении из тюремной бани…
Павловский не то что наотрез не поверил, что Аркадий Иванов убит именно при таких обстоятельствах, как ему сказали, он просто не хотел с этим примириться. Кроме всего прочего, получалось, что Иванов погиб в борьбе, а он, Павловский, капитулировал без борьбы и теперь даже вступает в какой-то сговор с чекистами, правда сам еще не знает, в какой… Только для того чтобы выиграть время, он стал куражиться и не отвечал на вопросы Пиляра.
Мысль о побеге пришла ему в голову, когда он мылся в бане и увидел в стене над печью шевеленый кирпич. Он тотчас вынул его из стены и завернул в мочалку, а потом вынес в раздевалку и положил под свое белье. Пока одевался, у него созрел план дальнейших действий. Он был в бане один. Конвоировал его красноармеец примерно его роста. Выбрав момент, он кирпичом ударит конвойного, быстро оденется в его форму и пойдет к выходу на улицу, который он запомнил, когда шел в баню. План был, прямо скажем, наивным, да и сам Павловский мало верил в успех, но вся его натура звала к действию, хоть к какому-нибудь, но действию…
Конвойный стоял у дверей раздевалки и наблюдал, как Павловский одевался. Но он не заметил, как заключенный, уже вставая, чтобы идти, ловко переложил кирпич в свое полотенце и зажал его под мышкой. Конвойный открыл дверь перед Павловским и сам чуть отступил в сторону. В этот момент Павловский молниеносно повернулся к нему и ударил в лоб кирпичом. Он не думал, что сразу убьет конвойного, и рассчитывал, что первым ударом он его только оглушит и втащит в раздевалку. Но если в предбаннике конвойный очнется слишком рано, тогда у него другого выхода не будет – придется его прикончить.
Но все произошло иначе: конвойный не упал, а рванулся во двор и громко закричал. Во двор тюрьмы выбежали люди. Павловский в это время кинулся обратно в баню, забросил кирпич на печку, вернулся в раздевалку и сел на лавку. Бойцы тюремной охраны долго остерегались входить в темный предбанник, считая, что Павловский находится там в засаде, и требовали, чтобы он сам вышел во двор. Но тут появился Сыроежкин.
– Чем он тебя ударил? – спросил он конвойного, все лицо которого стало сплошным синяком.
– Вроде свинчаткой, – ответил боец.
– Ты уверен? – усмехнулся Сыроежкин и спокойно вошел в предбанник.
– Кончай спектакль, выходи кланяться, – сказал Григорий, и были в его голосе какая-то озорная сила и беспощадность.
Павловский послушно поднялся. Проходя мимо Григория, он оглянулся.
– Трус, а еще полковник, атаман божьей матери… – сказал, точно плюнул ему в спину, Сыроежкин и не сдержался, выругался…
После неудавшегося побега Павловский рассказывал все без утайки о себе и называл сотни имен других бандитов, в разное время совершивших преступления против Советской страны. Выборочная проверка нескольких сообщенных им фактов показала, что он говорит правду. Он дал убийственные показания о Философове, Шевченко, Дерентале и о других деятелях из ближайшего окружения Савинкова. Рассказал о преступной деятельности брата Бориса Савинкова, Виктора, но о самом Савинкове отказался говорить наотрез:
– Он для меня бог, и обвинять его в чем-либо я не имею права.
– В вашем положении смешно говорить о каких-то правах, – возразил ему Пиляр.
– Я не могу… не могу… Пишите все его дела мне, и я буду счастлив понести за них наказание…
Пиляр видел, что он все-таки на что-то надеется и на этот случай хочет остаться чистым хотя бы перед Савинковым, чтобы потом, при возможной встрече, сказать ему, что он давал показания на других только ради того, чтобы выиграть время и найти способ спасти вождя.
