Текст книги "Возмездие"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 42 страниц)
Докладная записка Л. Д. Шешени – Б. В. Савинкову
Доставлена за границу Г. С. Сыроежкиным
Глубокоуважаемый Борис Викторович!
Как Вам уже известно из моих прежних докладов, в Москве образовался так называемый московский комитет нашего союза, который ведет маленькую работу, будучи в то же время на поприще этой работы связан на обоюдных условиях с организацией «ЛД», куда более крупной, чем наша. Об «ЛД» я Вам ранее писал. В отношении «ЛД» мы ставим себе задачей приобрести «ЛД» или завязать с ней самый тесный контакт. Если эти два положения не будут решены, то мы считаем возможным даже влиться в «ЛД», где поставить себя как некоторую фракционную группку, дабы использовать возможности и средства «ЛД» для проведения в жизнь целей и идей нашего союза.
Должен указать, пока в «ЛД» было единогласие по тактике, то позиция ЛД-вцев была сильной. Обстановка, сложившиеся обстоятельства, характер сферы работы и т. п. – все это есть те, естественно, компромиссы, которые позволяют иногда выполнять на деле принципиальные решения, хотя они и бывают большинством изменены.[20]20
Здесь не надо искать смысла. Это один из образчиков того самого «шешеневского стиля», от которого на Савинкова веяло реальностью документа. (Прим. авт.)
[Закрыть]Теперь о некоторых вопросах стратегии и тактики… Смерть Ленина, дискуссия в РКП, признание большевиков иностранцами, внутренние и внешние политич. эконом. положения большевиков создали у нас такую атмосферу, среди которой царят такие мнения (почти убеждения), что образовались две прямо противоположные одна другой группы, т. е. правая и левая, накописты и активисты, и все это в вопросе дальнейшей тактики и действий.
Я – среди левых. Мы, левые, мотивируем свою активную тактику тем, что внутренний раскол в РКП внес резкую разногласицу в верхи РКП, в ряды Красной Армии, вызвал большое возбуждение и раскол на разные лагеря среди партсостава и комсостава.
Признание Советской России иностранцами – показатель того, что у большевиков внутри России нет антибольшевистских политорганизаций, нет политических врагов, которые бы вели борьбу и смогли бы доказать иностранцам, что не вся Россия есть большевики, а есть и другая Россия, которая может столкнуть большевиков и прийти им на смену. Все это мы, активисты, ставили в основу своей тактики, как обстоятельства, которые нам диктуют выступления в ближайшее время. Активное выступление может нанести большевикам такой удар, от которого они или свалятся с своего Олимпа (Кремль), или будут медленно издыхать, а тут, конечно, надо только суметь их добить. Не так ли это, Б.В.? Результат зависит от Вашего мнения. Мое лично таково, как и остальных активистов: создавшееся положение действительно есть редкий и удобный случай для активного выступления, конечно, руководимого борцами за идеалы революции, популярными и известными среди масс народа, в то же время опытными и сумевшими бы справиться с поднятым русским народом, направив его в известный момент, который учесть может только опытный в руководстве революционер, в определенное русло политической жизни страны. Принимая это все как основу своего мнения, я считаю тактику левых своевременной и прошу Вас, Б.В., разрешить это положение, дав свое резюме.
А правые, накописты, полагают так: все те политические и экономические положения, внутренние и внешние, Сов. России, которые я указал выше, для левых это возможность к активному выступлению, для правых это только возможность для подпольной революционной работы, усилить организацию, укрепить ее и сделать еще более мощной.
Политическое и экономическое положение СССР я описывать не буду, так как Вам посылается общий обзор ЦК о Советской России от 15.II-24 г.
Считая недостаточным одну линию связи, я, Б.В., прошу Вас помочь нам в завязывании связи с Вами через Финляндию. У нас со стороны России все сделано, но связываться с финнами из Москвы мы не хотим, ибо это рискованно, да и трудновато. Вам же, Б.В., это не составит труда устроить через фин. военатташе в Париже. Подробности у А.П., и ему же это дело тоже поручено.
Очень жалею, что не могу с Вами повидаться, так безумно хочется, но, к сожалению, не имею ни одного лишнего дня.
Шлю всем привет и желаю успеха в делах. Жду ответа.
Ваш Леонид.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Теперь должны ехать за границу Федоров и Шешеня. Они повезут письма Павловского Философову и самому Савинкову. То, что письма доставит Шешеня, значительно укрепит их достоверность. А Федоров произведет очередную атаку на Савинкова.
Решение послать за границу Леонида Шешеню было принято после тщательнейшего изучения всех «за» и «против». Все сводилось к одному: изменит Шешеня или нет? В пользу того, что не изменит, была его любовь к жене, которая будет ждать его в Москве, его желание хорошим участием в игре заслужить право на сохранение жизни и, наконец, его понимание, что, если чекисты обнародуют его показания, Савинков сам, не задумываясь, уничтожит его. За то, что он может изменить, говорила вся его темная душа, его темная судьба. Но решение принято: Шешеня едет.
Целые дни Андрей Павлович Федоров разговаривал со своим опасным партнером, уточняя отдельные моменты игры, которую они вместе будут вести за границей. За Федоровым все еще оставалось право в случае чего отменить поездку Шешени – ведь кто-кто, а Федоров в этой ситуации, по существу, вручал ему свою жизнь.
О возможности поездки за границу Шешене сказали неделю назад. Сначала он не поверил. Следующая мысль: «Значит, я буду жить!» Но увы, ее сменила мысль об измене чекистам. Правда, ненадолго – сработало все то, на что чекисты рассчитывали, и Шешеня от этой мысли быстро отказался – в конце концов смерть от руки своих бывших соратников тоже смерть. Тогда он подумал, что Савинков знает или догадывается о его работе на ВЧК и он только и ждет, чтобы заполучить его для расправы.
– Там, за границей, у нас с вами все пополам. И я еду туда не за смертью… – сказал ему Федоров.
– Ехать так ехать, Андрей Павлович, и можете мне поверить – не подведу, – сказал Шешеня и подумал, что смерть за компанию с чекистом – все равно смерть.
Отъезд назначен на следующий день. Накануне Шешеня сказал жене о поездке. Они лежали в постели, свет был погашен. Шешеня ожидал, что Сашу эта новость встревожит, а она обрадовалась. Ведь она догадывалась, что ее муж все еще не верит, что избежал наказания смертью. Недавно он говорил ей, что нынешнюю их жизнь он будто во сне видит…
– Ну видишь? Видишь, как они тебе доверяют? Дурной ты – своей тени боишься, – говорила Саша, заглядывая ему в глаза. – Да если б они тебе не верили, разве дали бы они тебе такую возможность убежать да еще и карьеру на этом сделать?.. – Саша умолкла, с опозданием поняв, что последнее говорить не следовало. Она решила исправить ошибку – обняла мужа, жарко к нему прижалась. – Ты же вернешься ко мне? Да? Ты любишь меня?..
И эти Сашины слова и ее жаркое дыхание были сильней всех других гарантий, что Шешеня действительно вернется…
Федоров и Шешеня встретились с Крикманом в приграничном лесу – он как дух возник перед ними в темноте. Это произвело на Шешеню большое впечатление, он увидел, что дело у чекистов поставлено серьезно. И все же, когда они стали подходить к границе, Федоров заметил, что Шешеня торопливо и меленько крестится.
Границу перешли спокойно. Хозяин хутора сразу признал Федорова и даже вспомнил Шешеню:
– Как же, как же, помню и тебя, вот за этим столом твои начальники желали тебе счастья, – сказал он Шешене, но тому померещилось, что хозяин хутора про счастье говорит с намеком.
– Все под богом ходим, – ответил Шешеня.
– Бог-то бог, да сам не будь плох, – усмехнулся хозяин, и тут уж Шешеня совсем растревожился.
Когда хозяин вышел из комнаты, Федоров сказал:
– Леонид Данилович, как вам не стыдно, вы же офицер, а такого труса празднуете.
Шешеня промолчал, только под висками у него вспухли желваки и щеки покрылись красными пятнами…
Когда в Вильно Федоров и Шешеня вошли в кабинет капитана Секунды, он встал и, протянув руки, пошел им навстречу:
– О, здравствуйте, мои самые лучшие друзья!
Шешеню он по-дружески обнял за плечи.
– Ну, друг дорогой, не зря я желал вам счастья? Я слова на ветер не бросаю! Могу от лица службы, да что там – от лица Польши могу сказать вам большое, большое спасибо!..
Шешеня высвободился из объятий капитана, прошел к столу и уселся в его кресло.
– Смотрите, Андрей Павлович, а Польша-то стала кое-что понимать, – кивнул на капитана Шешеня.
Федоров с удивлением смотрел на своего спутника.
– А вы, пан Шешеня, за моим столом выглядите на полковника, – посмеивался капитан Секунда…
Шешеню точно подменили – он превратился в самоуверенного, самонадеянного и даже хамоватого человека, он и с Федоровым стал разговаривать с нахальной небрежностью.
По дороге в Варшаву Федорову пришлось напомнить Шешене, что по плану операции он должен относиться к нему, Федорову, с подобострастным уважением, а не как к своему денщику.
– Заносит меня что-то… – сказал тот.
– Категорически предлагаю вам держать себя под контролем каждую минуту, – Федоров старался говорить спокойно. – И я для вас – это «ЛД». А «ЛД» для вас – это все, в том числе и доллары, и уважение капитана Секунды, вся ваша карьера, так же как для всех ваших савинковских начальников «ЛД» – это возможность возрождения их из дерьма… – Федоров сказал все это так естественно и убежденно, как мог сказать это подлинный член центрального комитета «ЛД» зарвавшемуся малому чину из савинковцев. Шешеня кивал головой:
– Да, да, конечно, я понимаю…
В этой поездке вся тактика Федорова направлена была на то, чтобы Савинков и его окружение почувствовали, что «ЛД» для них – благо, ниспосланное свыше. В развитие этой тактики Федоров вез савинковцам приятную новость – вместо созданного Фомичевым объединенного комитета по требованию «ЛД» в Москве создан двусторонний руководящий центр и председателем его заочно избран Борис Викторович Савинков. В этой поездке у Федорова одна из главных целей – постфактум согласовать с Савинковым это его избрание и объяснить Савинкову, чем это было вызвано. Он вез ему письмо от лидера «ЛД» Твердова, избранного заместителем Савинкова по двустороннему руководящему центру. Переговоры о слиянии сил НСЗРиС и «ЛД» уже перешли из стадии личной инициативы Федорова, как оппозиционно настроенного члена ЦК, в стадию организованных действий всего ЦК «ЛД», который оказался припертым к стене своими людьми, рвущимися к действию. И руководство «ЛД» не имеет иного выхода, как воспользоваться помощью Савинкова…
В Варшаве их встретил Евгений Сергеевич Шевченко. Полковник генштаба Медзинский приказал ему быть на вокзале и отвезти гостей в лучший отель. Но у Федорова были свои планы и своя стратегия.
– Нет, нет и нет. Никаких отелей! – сказал он Шевченко. – Оформите мне билет в Париж на ближайший поезд. А у вас остается господин Шешеня, он все расскажет…
И только для того, чтобы ввести Шешеню в атмосферу игры, Федоров согласился провести краткую беседу с варшавскими деятелями. Она происходила в редакторском кабинете Философова и длилась чуть больше часа – Федоров торопился на парижский поезд…
– Перед лицом истории мы должны стать предельно объективны в оценке самих себя, – туманно говорил Федоров. – В нашем общем с вами деле наступил истинно исторический этап, когда не мы с вами, а только люди масштаба Бориса Викторовича Савинкова имеют право принимать решения. Господин Шешеня расскажет вам об обстановке в Москве, и вы можете быть уверены – он, как всегда, будет к нашей «ЛД» пристрастен, а свои дела будет видеть в более радужном свете.
– И я уж расскажу все как есть, – вставил Шешеня. – Действительно же обстановка историческая… Да…
Шешеня был необычайно важен, и Федоров подумал, как бы он не переиграл, но надо сказать, что к этому его располагали сами варшавские деятели, которые лебезили не только перед Федоровым, но и перед Шешеней.
– Не можете ли вы, хотя бы в совершенно общих чертах, сказать нам, что вы ждете сейчас от нашего союза? – вкрадчиво заговорил Философов. – Может так случиться, что Борису Викторовичу для встречи с вами понадобятся какие-нибудь данные от нас, – мы хотим быть к этому готовы.
– Только в самых общих, – благосклонно согласился Федоров, нисколько не желая унизить собеседников. – Полная обрисовка положения, даже самая краткая, заняла бы у нас массу времени. Все очень сложно, господа. Очень. Мы – руководство «ЛД» – оказались перед лицом серьезнейшего кризиса, вызванного и тем, что наши переговоры с господином Савинковым, не по нашей вине, крайне затянулись.
– Но согласитесь же, что и мы не могли очертя голову ринуться в переговоры, не проявив минимальной осторожности, – несколько нервно заметил Шевченко, который опасался, как бы Федоров там, у Савинкова, не свалил всю вину на них.
– Во всяком случае, я никогда не забуду, как вы, господин Шевченко, позволяли себе разговаривать со мной, – ответил Федоров. – Понимаете, господин Шевченко, есть почти неуловимая разница между настоящей осторожностью и мелочным страхом за свое теплое местечко и привычную жизнь без особых забот. И я понимаю, в этом смысле появление на вашем горизонте нашей «ЛД» было событием беспокойным.
– Ну что вы, Андрей Павлович, как можно так говорить? – мягко возразил Философов.
– Я шучу, – устало закончил Федоров, и не понять было, что из сказанного считает он шуткой.
– Возможно, я был излишне резок, прошу извинить, – через силу проговорил Шевченко.
– Господа, не будем заниматься этаким версальским церемониалом, – улыбнулся Федоров. – Ну, был кто-то излишне резок, а кто-то излишне настойчив в своих претензиях – я тут имею в виду себя, – все это уже необратимо и, как говорится, исправлению не подлежит. Но на будущее давайте договоримся – излишней работы друг другу не задавать. Кстати, господин Савинков предупрежден о моем приезде?
– Да, конечно, – ответил Философов. – Он ждет вас. А как там наш Павловский? – спросил он без паузы и так небрежно, что Федоров поднял на него удивленный взгляд.
Философов разозлился – сколько раз он просил, чтобы ему не давали поручений конспиративного характера!! Не умеет он! Не умеет и уже не научится. Но об этом попросил сам Савинков. Когда они говорили по телефону по поводу приезда Федорова, Савинков сказал: «Попробуйте-ка, очень между прочим, спросить у него, что там с Павловским, и посмотрите, как он встретит этот вопрос…» Вот и спросил и конечно же сделал это не лучшим образом!!
– Я видел его только один раз, – ответил Федоров, – он был на заседании, когда мы избирали объединенный руководящий центр.
– По моему предложению полковник Павловский введен в состав центра, – важно вставил Шешеня.
– Что я могу сказать о нем? – продолжал Федоров. – Павловский – мужчина очень красивый. На заседании молчал. А что он при этом думал о нас, вы, конечно, узнаете из его письма.
– Какого письма? – удивился Философов.
– Мы ничего не получали, – добавил Шевченко.
Федоров перевел строгий взгляд на Шешеню:
– В чем дело, Леонид Данилович?
– Да я… просто момента не случилось… беседуем ведь… – оправдывался Шешеня, вынимая из кармана запечатанный конверт и передавая его Философову.
– Ну вот, а господину Савинкову его письмо везу я, – добавил Федоров.
По тому, как Философов нервно распечатывал письмо, а подсевший к нему Шевченко внимательно оглядывал конверт, было ясно, какое большое значение придавали они получению письма от Павловского. Шевченко читал письмо через плечо Философова, и, когда тот, переворачивая лист письма, взял его в другую руку, Шевченко пришлось перейти к другому плечу. Все это не укрылось от взгляда Федорова, который, пока они читали письмо, вполголоса говорил Шешене:
– В случае если вы обратно отправитесь до моего возвращения из Парижа, попросите господина Философова поставить меня об этом в известность.
Письмо прочитано, и Философов откладывает его с нескрываемым вздохом облегчения.
– Кто будет рад, так это Борис Викторович, – говорит он, еще раз выдавая особый их интерес к положению Павловского в Москве. Все-таки они чего-то, очевидно, боялись, и молчание Павловского их тревожило…
– Капитан Секунда выдал вам билет до Парижа без задержки? – спросил Философов просто так, чтобы не висела дольше неловкая пауза, но его ожидал ответ весьма неожиданный:
– В услугах капитана Секунды я попросту не нуждался, у меня оплаченный билет Москва – Париж.
– Как это?
– Очень просто: теперь я действую уже не как оппозиционер-одиночка, а с согласия всего центрального комитета «ЛД», а значит, могу воспользоваться возможностью получить служебную командировку в Париж. Что я и сделал.
– Зачем же вы пробирались через границу? – спросил Шевченко.
– Есть, господин Шевченко, прекрасное чувство товарищества – слыхали о таком? Вы хотели, чтобы я катил в мягком вагоне, а Шешеня, человек, который для нас явился первым и пока единственным звеном очень важной для нас связи, шел пешком? И кроме того, я уже убедился, что переход через границу организован великолепно. И есть в нем, если хотите, привлекательная романтика.
– Я сам просил Андрея Павловича, чтобы он ехал, ну, а они… вот так, со мною вместе… – виновато сказал Шешеня.
Федоров поехал на вокзал.
Пока он будет ехать в поезде, Философов трижды поговорит по телефону с Савинковым. В одном из разговоров ими будет допущено даже серьезное нарушение конспирации (это будет зафиксировано польской разведкой, которая, конечно, подслушивала разговоры). Философов по телефону прочтет Савинкову почти все письмо, полученное им от Павловского. Прослушав письмо, Савинков скажет:
– Это он… и только он… И он не из тех, кто может писать письма под диктовку!..
Да, чекисты рассчитывали и на это – на безграничную уверенность Савинкова в том, что Павловский изменить не может. Что угодно, только не это!
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ
Когда Федоров вышел из здания парижского вокзала, было утро раннего лета – мягкое, нежное. Над Парижем простиралось высокое бледно-голубое небо, пересеченное грядой легких, как перышки, облаков. Деревья на бульваре были в молодой, веселой зелени, а в воздухе летал тополиный пух. В распахнутых окнах домов на подоконниках лежали перины, одеяла, подушки – белые, синие, розовые, дома от этого стали похожи на корабли с разноцветными флагами. Навстречу зеленщик катил тележку со своим весенним товаром – пучки лука, как факелы зеленого огня, яркий редис и салат. Кованые колеса тележки весело гремели по мостовой.
Федоров вдруг увидел все это и остановился, пораженный красотой летнего утра. На маленьком бульварчике он присел на скамейку. Кажется, впервые он сознавал, что в Париже, кроме Савинкова, есть еще другая, настоящая человеческая жизнь. На соседней скамейке сидел костлявый старик с худым, давно не бритым лицом, он рассеянно смотрел на голубей, расхаживающих у его ног. Кто он? Как он живет? О чем думает? Подойти бы к нему, поговорить о жизни… Двое мальчишек прошли мимо, таинственно о чем-то перешептываясь. Один из них, черный, курчавый, шагал по-взрослому, засунув руки в карманы залатанных на заду брюк, и был он страшно важен и независим. «Гаврош», – улыбнулся Федоров.
И вдруг он вспомнил давнее-давнее. Впрочем, не такое уж давнее – девятьсот пятый год, студенческая его пора в Харькове. Реакция уже расправлялась с революцией. О политической сходке студентов нечего было и думать. Решили перехитрить власти и устроили вечер, посвященный французскому писателю Виктору Гюго. Ректор дал на этот вечер позволение, а полиция – благосклонное разрешение. На сцене было одновременно два докладчика о творчестве Гюго. Федоров говорил о стихах, а его товарищ Леня Маханьков докладывал о романе Гюго «Отверженные», и так докладывал, что получалось, вроде он говорит про Россию. А Федоров в намеченных заранее местах декламировал стихи. Сейчас припомнились ему только четыре строчки:
Пируют короли. Меж тем под их ногами,
Как зыбкий океан под легкими судами,
Волнуется, бурлит, подобен бездне вод,
Непроницаемый для королей народ.
Да, не думал Федоров тогда, что ему придется побывать в легендарном городе первой революции – Париже.
Но Федоров вспомнил о деле, и будто поблекло весеннее утро или глаза перестали его видеть. Он встал и зашагал к центру, где была улица де Любек…
Они встретились как давние добрые знакомые. Борис Викторович держался непринужденно, даже весело.
– Ну что, Андрей Павлович, – не идет гора к Магомету, так Магомет?.. Между прочим, всю жизнь не знаю точно, кто к кому не идет, кто, так сказать, важней по чину.
– Конечно, Магомет считал себя важнее, – смеялся Федоров, пожимая сухую, сильную руку Савинкова.
– Чур, я Магомет! – весело воскликнул Савинков и повел Федорова к окну, где стояли два старых кожаных кресла.
– Вы, наверно, считаете меня зарвавшимся эгоистом, которому своя рубашка дороже рубища России, но вы будете неправы, – продолжал Савинков все так же весело, однако Федоров видел, что на самом деле ему совсем не весело, а его глаза насторожены.
Артузов считал, что в эту поездку Федоров должен атаковать Савинкова решительно и резко – на данном этапе представители столь сильной организации, как «ЛД», должны вести себя именно так, если они не хотят подорвать свой авторитет.
– Мы ничего не имеем против господина Павловского, – сказал Федоров, никак не реагируя на слова Савинкова. – Более того – нам не хватает людей его воли и решимости, но он, к сожалению, еще не Савинков, к чьему авторитету мы до сих пор обращались.
– В моем ЦК Павловский – второй человек, – заметил Савинков.
Федоров отлично знает, что он врет, – никто из членов ЦК НСЗРиС не может даже подумать о таком своем положении рядом со своим лидером.
– Как здоровье Павловского? Он уезжал с ангиной, – поинтересовался Савинков.
Федоров достал из кармана и протянул Савинкову два конверта. Это письма от Павловского и от руководителя «ЛД» Твердова.
– Надеюсь, что Сергей Эдуардович пишет вам и о своем здоровье, – сказал Федоров. – Во всяком случае, выглядит он отлично…
Быстрым движением Савинков схватил оба письма.
– Спасибо, – отрывисто сказал он и начал рассматривать конверты, держа их у самых глаз. Желание сейчас же распечатать и прочитать письма было очень велико, но он еще раз поблагодарил Федорова и положил их на стол.
– Я слушаю вас, господин Мухин. Очень внимательно слушаю…
Но Федоров попросил его прочитать письма:
– Во-первых, я боюсь, что без этого у нас не получится спокойного разговора. Во-вторых, по письмам у вас могут появиться вопросы…
Одно мгновение Савинков хотел сказать: «Прочту потом», – но не выдержал и, бормоча извинения, стал разрывать конверт.
Федоров меж тем закурил, взял лежавшую на столе французскую газету «Тан» и углубился в статью о французских тревогах по поводу неустойчивости франка на европейском рынке.
Савинков прочитал письмо Павловского довольно быстро и, отложив его в сторону, мгновенно прочитал коротенькое письмо Твердова.
Федоров шумно сложил газету, демонстративно положил ее на стол, но и этим не привлек внимания Савинкова. Только минуту-другую спустя Савинков, медленно выходя из задумчивости, сказал негромко:
– Я ему завидую – он в России.
– Борис Викторович, умоляю вас, давайте перейдем, наконец, от мелодекламации к делу, – взмолился Федоров. – Кроме всего прочего, я крайне ограничен временем – у меня в Париже на этот раз довольно сложные служебные дела.
– То есть? – искусно удивился Савинков, хотя Философов сообщил ему об этом еще вчера.
Федоров объяснил свое положение и попросил Савинкова выслушать очень важное сообщение, которое он обязан сделать от имени центрального комитета «ЛД» и только что созданного объединенного руководящего центра.
Сообщение это было кратким обзором внутреннего положения Советской России и организации «ЛД». В России дела большевиков совсем не плохи, и на этом фоне совершенно нетерпимо то, что происходит в «ЛД». Организация фактически уже раскололась на два направления: «накописты» и «активисты». Еще недавно «накописты» – сторонники дальнейшего накопления сил – составляли подавляющее большинство, но теперь картина резко изменилась. Руководство приняло совет Савинкова, который он дал раньше, и стало наиболее настойчивых «активистов» выделять в хорошо законспирированные пятерки. Но, во-первых, это не удалось сделать втайне от других и привело к тому, что некоторые пятерки самостоятельно разрослись в двадцатки; в результате есть случаи необдуманных выступлений, есть уже и аресты. С приездом Павловского руководство «ЛД» и ее лидер Твердов пошли на создание объединенного руководящего центра. Более того, председателем центра заочно избран Савинков. Этот шаг был вынужденным, и Савинков эту правду должен знать. Известие о том, что лидером организации стал Савинков и что теперь надо терпеливо ждать поворота во всей деятельности «ЛД», значительно умерило пыл «активистов». Но на какой срок? Павловский – фигура, конечно, более крупная, чем Шешеня и Фомичев, и именно поэтому лидер «ЛД» пошел на создание объединенного руководящего центра с участием в нем Павловского. Но он заявил, что не настроен участвовать в повседневном руководстве организацией. Он хочет заняться добычей средств путем каких-то экспроприаций, а дрязги руководства, как он выразился, его не касаются. Более того, на первом заседании объединенного центра он посоветовал продолжать накапливать силы, иначе «вы загубите все наше дело» – он прямо так и сказал и этим поддержал «накопистов», а в среду «активистов» внес острый разлад. Так обстоят дела в «ЛД». Оказалось, и приезд Павловского их улучшению не содействовал. Процесс разделения организации на две части пока коснулся главным образом Москвы и частично Петрограда, но является ли этот процесс обратимым? Руководство «ЛД» поручило ему, члену ЦК Мухину, прямо спросить у господина Савинкова: собирается ли он вообще оказать «ЛД» конкретную помощь? Ему поручено сделать Савинкову следующее предложение: если он сам не решается принять на себя непосредственное руководство объединенными силами, пусть пошлет в Россию, в состав объединенного центра, хотя бы таких своих сотрудников, как Дикгоф-Деренталь, Философов и Шевченко, чей политический опыт может оказать пользу активному крылу «ЛД»…
Савинков выслушал все это с неподвижным лицом, он был крайне взволнован, несмотря на то, что сама постановка вопроса обижала и даже оскорбляла его. Он не мог защищаться и на удар отвечать ударом – эти люди из «ЛД» правы, они не могли не возмущаться, он понимал, что в создании такой ситуации есть и его вина. Он заранее знал, что встреча с представителем «ЛД» не сулит ему ничего приятного. И когда, прочитав письмо Павловского, сказал, что завидует ему, это было правдой.
– А как вы расцениваете обстановку в связи со смертью Ленина? – неожиданно спросил он.
– Одно могу сказать – тем энергичнее нам следует действовать, – ответил Федоров.
Савинков молчит, он и сам так думал. Но и теперь он не хочет торопиться.
– Хочу быть перед вами честным до конца, – сказал он. – Я сейчас не могу отказаться от того, что вы называете опорой на иностранные силы, а вы этого категорически не допускаете…
Федоров долго молчал, потом тихо сказал:
– Мы сняли это возражение. Более того, решили содействовать вашим делам, связанным с просьбами Польши. Последнее продиктовано достигнутым в нашем ЦК пониманием, что Польша на определенном этапе борьбы может стать даже нашим союзником или, во всяком случае, дверью в Европу. Наконец, все члены нашего ЦК поняли, что события не могут развертываться в России, как в некоем вакууме…
Теперь надолго замолчал Савинков. Он буквально смят тем, что услышал.
В мыслях он хватается за просьбу Федорова послать в Москву Деренталя, Философова и Шевченко. Послать! Послать! Это отсрочит предъявляемый ему ультиматум. Можно послать еще и Мациевского – он поставил бы у них внутреннюю разведку и укрепил конспирацию…
Но не случится ли так, что сам он попадет в Россию уже после того, как там развернутся главные события? И не может ли тогда произойти самое простое и вульгарное предательство со стороны посланных им в Россию приближенных? Разве может он беспредельно доверяться таким людям, как Деренталь или Шевченко? Можно послать туда еще даже и брата Виктора. На что, на что, а на слежку за своими он годится…
Чтобы скрыть смятение и растерянность, Савинков поднялся с кресла и стал смотреть в окно, делая вид, что обдумывает положение. На самом же деле он напряженно вспоминал все, что вызывало у него недоверие к истории с «ЛД» и к ее посланцу Мухину. Но что бы он ни вспомнил, одновременно вспоминалось, что это сомнение в свое время пришло к нему от Павловского. Но вот Павловский уже ТАМ, и видно, видно же, как он увлечен борьбой, как счастлив после парижского безделья? В его письме нет и тени сомнения в «ЛД». О том же говорил вчера по телефону и Философов, который тоже получил от Павловского хорошее письмо. И кстати, Философов сам намекнул, что он готов бы поехать в Москву. С чего бы это заторопился сей далеко не храбрейший теоретик? Почуял запах жареного? Значит, прав лидер «ЛД» Твердов, и тянуть больше нельзя?
Савинков снова опустился в кресло и сказал решительно:
– Я поеду в Москву, но за мной должен приехать Павловский. И это условие дискуссии не подлежит.
– Ну что ж, прекрасно! – улыбнулся Федоров. – Остается только пожелать, чтобы Павловский о вашем желании узнал как можно скорее и как можно скорее его исполнил.
– Наш человек, может быть, уже сегодня вместе с Шешеней из Польши отправляется в Москву, к Павловскому… – сухо сообщил Савинков, думая в это время, успеет ли он дозвониться в Варшаву до Философова, чтобы передать это свое приказание.
Федорову, конечно, очень хочется узнать, кто этот новый курьер, чтобы предупредить о нем Москву, но он понимает, что вопрос его может показаться Савинкову подозрительным.
– Когда вы уезжаете? – спросил Савинков.
– Вероятно, дня два мне придется заниматься служебными делами.
– Что за дела?
– Закупаю для московских трестов пишущие машинки. Большевики, видите ли, нуждаются в тракторах и пишущих машинках, – смеясь, пошутил Федоров.
– Позвоните мне завтра утром. Я вам тоже дам письмо для Павловского, так сказать, для страховки… И может быть, я напишу вашему ЦК.
– Не возражаю, – ответил Федоров, вставая. Потом он несколько секунд молчал, смотря на Савинкова, тоже вставшего с кресла, и заключил мягко и проникновенно: – Борис Викторович, я позволю себе сказать, что немного узнал вас. Я горжусь знакомством с вами и возможностью когда-нибудь, потом, сказать своим детям, что я был причастен к вашему появлению в России. И хочу верить, что вы тоже когда-нибудь вспомните наши с вами встречи… и… простите мне, что я не всегда был приятным собеседником.
