Текст книги "Возмездие"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 42 страниц)
В глубине дачного участка стукнула дверь и залаяла собака. Послышались приближающиеся шаги по снегу. Лязг запора, железный скрип открываемой калитки и тихий голос: «Сюда». Они вошли на участок. Зекунов шел впереди, за ним – Фомичев. Тот же тихий голос сзади сказал: «Идите в сторожку».
Дачный участок был громадным. Но вот они вошли в небольшой домик, стоявший в заснеженном малиннике. И тут Фомичеву пришлось пережить острые мгновения. Кто-то бросился на него из темноты и обхватил за плечи. Фомичев отпрянул и попытался выхватить из кармана пистолет, но в это время услышал знакомый голос, который торопливо говорил:
– Ваня, дорогой, здравствуй! Дай обнять тебя по-братски, своячок ты мой славный!
– Леонид, ты? – обмяк Фомичев.
– Я, Ванечка, я! Дай хоть с фонариком на тебя глянуть… – Луч фонарика выхватил из темноты растерянное лицо Фомичева и тут же перескочил на лицо Шешени. – Глянь и ты на меня…
Они схватились в крепком объятии и трижды накрест расцеловались.
– Извини, Ваня дорогой, что пришлось тебе ехать сюда, но в Москве у нас сегодня неспокойно, и я в организации объявил состояние тревоги: мы получили сведения, что прошлой ночью Чека взяла одного нашего человека. Сам понимаешь, мало ли что… Решили на пару дней прикрыть все свои адреса и ведем за ними наблюдение. А здесь, Ваня, безопасно, как в раю.
– Я, Леня, опасностей не чураюсь, ты знаешь меня. Но за осторожность хвалю, – с достоинством сказал Фомичев.
– Мы, Ваня, этой осторожности научились ценой крови наших людей. С того времени, как я осел в этой проклятой богом Москве, всякое было, и только теперь дело вроде стало налаживаться как надо. Но это долгий разговор, а сейчас времени у меня нет – надо назад, в Москву. Основательно мы поговорим с тобой, когда схлынет тревога. А пока у меня к тебе деловая просьба. Про «ЛД» ты знаешь?
– Мало, но знаю…
– Так вот: обнаружилось, что к этой «ЛД» ищет дорожку еще одна организация. Какой-то профессор Исаченко приехал для этого из Киева. Его организация будто бы опирается на эмигрантские круги в Праге. Так или иначе, друзья из «ЛД» просят нас этого профессора прощупать. А наша задача – отшить его от «ЛД». Понимаешь? Тебе это сделать больше с руки – ты человек не здешний, приехал, уехал, и нет тебя. А нам, действующим здесь, следует избегать наводить на себя лишнюю опасность. Сделаешь, Ваня?.. – Шешеня подождал и, не дождавшись ответа, сказал: – Если робеешь, скажи прямо – никто тебя не осудит, и мы как-нибудь обойдемся. Я, брат, сам, как попал в эту чекистскую Москву, каждого столба боялся…
– Не гоношись, – раздраженно произнес Фомичев. – Я сделаю все, что надо, но ты учти – я приехал сюда не в качестве твоего порученца.
– О! Вот это уже речь не мальчика, а мужа! – рассмеялся Шешеня и снова обнял свояка. – Что нам, Ваня, с тобой делить? Разве что опасности, да когда срок придет – смерть? Скажи-ка ты мне лучше хоть одно слово о наших сестричках. Как там моя Сашенька?
Шешеня вдруг так искренне разволновался, что Фомичев ответно обнял его и сказал:
– Сестры в полном порядке. Саша твоя молодчина, каких поискать. Она в Варшаве маленький ресторан держала, польские конкуренты стали ее травить, так она их знаешь как перехитрила – выгодно продала ресторан и теперь переезжает к нам, в Вильно, и будет работать у капитана Секунды. Да! Зекунов отдал тебе ее записку?
– Отдал, отдал… – пробормотал Шешеня.
– Скажу тебе одно: всем бы таких жен, как твоя Саша, с ней о чем ни заговори, она все на тебя разговор переводит…
Шешеня всхлипнул, и это был очень опасный момент. Но он выдержал и сказал глухо:
– Ладно. Все. Иди в главный дом, отдыхай. Там хозяин дачи и его брат, оба – наши верные люди. А я – в Москву. Значит, завтра тебя сведут с тем профессором. Пока, Ванечка… – Шешеня еще раз обнял Фомичева и ушел…
Хозяин дачи и его брат (это были чекисты Демиденко и Пудин) встретили Фомичева не особенно приветливо. Задушевного разговора не получилось ни за ужином, ни после. Отведя Фомичева в комнату, где его ждала раскрытая постель, хозяин дачи сказал:
– Вы на нас не обижайтесь, нам приказано без дела не трепаться. Спокойной ночи…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
На другой день Фомичев и Исаченко обедали в номере гостиницы «Новомосковская».
Еще утром Гриша Сыроежкин привел сюда профессора Исаченко, сказав, что номер этот является местом конспиративных встреч людей савинковской организации. Гриша, преодолевая злость, старался быть учтивым, хотя у него болела голова оттого, что в минувшую ночь он спал не больше двух часов – вместе с комендантом гостиницы они стаскивали в этот номер дорогую мебель, картины и скульптуры, которые, по их мнению, должны были достойно оформить «важное совещание».
Исаченко, войдя в номер, остановился и, изумленно глядя на стоящие по углам статуи, на мраморных амурчиков, занявших подоконники, принялся хохотать:
– О неистребимый русский купчик! Узнаю тебя, голубчик, узнаю!..
Сыроежкин побагровел – обиделся, что ли, за «папу», за Кузнецова-старшего, – но сдержался, смолчал…
Около часу дня Демиденко привез из Царицына Фомичева и представил его профессору, после чего Демиденко и Сыроежкин ушли…
Сперва разговор у Фомичева с профессором не клеился, они механически ели, и с обеих сторон больше звучали вопросы, каждый старался побольше узнать друг о друге, и от этой бесполезной игры в прятки оба все больше раздражались.
У Фомичева нервы оказались крепче – профессор первый сорвался и заговорил в открытую.
– Вы можете сколько угодно играть в молчанку, – заявил он с апломбом. – Но я должен предупредить, что вами интересуются мои коллеги из организации «ЛД», так что в ваших интересах сообщить о себе все.
– Ах, вот что? – сыграл некоторое смятение Фомичев. Но затем, как бы взяв себя в руки, он спросил не без иронии: – Как понимать ваше выражение «коллеги из «ЛД»? Вы что, действуете вместе? Это для нас огромная новость.
– Это неважно, – ответил Исаченко. – Важен, однако, факт, что не вам, а мне «ЛД» доверила этот разговор с вами.
– У меня к вам только один вопрос: вы выполняете поручение ЦК или отдельных представителей «ЛД»? – спросил Фомичев вполне миролюбиво.
– Какая разница? ЦК состоит из отдельных представителей, – иронически кривя рот, ответил профессор. И Фомичев сделал вывод, что поручение у профессора не от ЦК «ЛД».
– Мне все ясно, и я готов помочь вам в выполнении данного вам поручения. Спрашивайте… – спокойно сказал Фомичев, отодвигая от себя тарелку с недоеденным жарким.
– Все-таки удивительно и страшно это уменье русской интеллигенции – топить суть дела в пустопорожней болтовне, – сказал Исаченко с виноватой и в то же время злой улыбкой. – Что происходит? Встретились два единомышленника. Исторически необходимо, чтобы они не только не ссорились, а действовали рука об руку. Не так ли?
Фомичев заметил, что профессор скис, – пора переходить в контрнаступление.
– Не скажете ли вы, что представляет собой ваша организация? – спросил он.
– Отчитываться перед кем бы то ни было мне не поручено, – стиснув тонкие губы, ответил Исаченко и поспешно добавил: – Наша организация достаточно сильна, чтобы с ней считались идущие рядом и к той же цели другие организации.
– Согласен принять эту позицию… в принципе, – улыбнулся Фомичев. – Но нельзя ли узнать, какова ваша цель?
– Уничтожение в России коммунизма!
– Об этом я догадывался, – все с той же добродушной улыбкой сказал Фомичев. – А что же будет взамен?
– Что? – по-детски переспросил Исаченко и запальчиво ответил: – Нового монарха из интеллигенции! По не по крови с ее случайными смешениями!
Фомичев помолчал и заговорил спокойно и нравоучительно, как терпеливый педагог:
– Вот вы выразились: «рядом идущие к своей цели». А ведь это не так. Ни «ЛД», ни тем более наш Союз Защиты Родины и Свободы о какой бы то ни было монархии и не думают. По-видимому, наши организации более современны, чем ваша, а это значит, что мы уже далеко не рядом и у нас, как вы видите, совсем разные цели.
– Но уничтожение большевиков – разве это главное не роднит нас? – растерянно спросил профессор.
– Большевиков хотят уничтожить и иностранные державы, но потом они хотят остаться оккупантами России, Вас это устроило бы? Нас категорически нет. Мы хотим видеть Россию демократической, парламентарной страной…
В соседнем номере находились Пузицкий и Федоров. Они имели возможность наблюдать за беседой Фомичева и Исаченко, но слышать ее они не могли.
– Что-то у них там больно мирная атмосфера, – сказал Пузицкий и попросил Федорова позвать официанта, который обслуживал встречу. Это был чекист Семен Гендин.
– Посмотрите, как там у них дела, – сказал ему Пузицкий.
– Не могу, Сергей Васильевич. Когда я подал второе, профессор сказал, чтобы без вызова не появляться.
– Ничего. Зайдите. Напишите им счет…
Спустя несколько минут Гендин зашел в кабинет.
– В чем дело? – взорвался профессор. – Я же просил! Позовите сюда метрдотеля!
– Метр будет только вечером, – ответил Гендин и стал извиняться. – Но я очень прошу вас не поднимать скандал. У меня дети… – жалобно закончил он и вышел.
– Вы говорите, что связаны с Прагой, и в то же время не знаете, что там находится брат нашего вождя Виктор Савинков, – между тем продолжал Фомичев.
– Но и у нас в эмиграции есть разные течения и формации, – защищался профессор.
– Вот именно – разные! Вот именно! – злорадствовал Фомичев. – И вы хватаетесь там за кого попало, а мы союзников себе выбираем по принципу единства идей. Вы понимаете, что идея – это душа всякой борьбы? Ну что ж, ваша идея – обновленная монархия. Желаем, как говорится, успеха. Но нам с вами не по пути. Более того, с вами не по пути русскому народу, ибо наш народ никогда более не вернется к стыду и позору монаршей власти. Никогда! А те, кто будет пытаться толкать его к этому, обречены самой историей. И я не верю, что вы встретили понимание со стороны «ЛД» – они не могут пойти даже за монархом из интеллигенции!
Только теперь профессор понял, что позволил загнать себя в угол, и злость лишила его рассудительности. Он поднялся.
– Вы кто? Жандарм при «ЛД»?
– Мне жаль, профессор, но вы не понимаете, что и для нас и для «ЛД» самое опасное – это какая бы то ни было близость с кустарями от контрреволюции. Если речь пойдет об устранении такой опасности, я готов быть жандармом… – Фомичев посмотрел на часы. – Боже, сколько времени ухлопали! Кстати, что там за счет? Тридцать два? Вот вам пять червонцев. Прощайте.
Он быстро вышел из номера. Профессор нагнал его в коридоре. Задыхаясь от бега, он начал совать Фомичеву в карман его червонцы.
– Послушайте, вы что, обезумели? – шепотом кричал ему в ухо Фомичев. – Как вам не стыдно! Эх вы, горе-конспиратор! Отстаньте, а то я позову милицию! – последнее Фомичев произнес уже довольно громко и, ступая на упавшие червонцы, пошел к лестнице. Профессор стоял посредине коридора и, сжав маленькие кулачки, что-то бормотал. Мимо него медленно, беспечно, разговаривая о погоде, прошли Пузицкий и Федоров. Они вышли на улицу и направились к мосту. Их нагнал Сыроежкин.
– Ну как? – спросил он.
– Вызывайте машину, хватит ему гулять, – сказал Пузицкий.
Сыроежкин побежал назад, к гостинице…
Вечером на даче в Царицыне состоялось «заседание московского комитета НСЗРиС». Председательствовал Шешеня. Кроме Фомичева, на заседании присутствовали пять членов комитета. Четверо из них были чекисты: Пиляр, Демиденко, Пудов и Гендин. У каждого из них была своя тщательно разработанная легенда о том, кто они такие и как связались с Шешеней. Пятый член комитета был настоящий савинковец Богун, уже давно арестованный и осужденный судом, а теперь подключенный к игре для большей достоверности…
Шешеня представил Фомичева членам комитета, поздравил его с благополучным прибытием и пригласил послушать, как они будут решать текущие вопросы, а затем выступить и, как выразился он, «донести до нас, рядовых, великие мысли вождя о нашей борьбе».
Сначала они обсуждали возможность снять на лето для конспиративных целей еще одну дачу в Царицыне. Докладывал об этом «хозяин» старой дачи Демиденко. Самый лучший вариант, по его мнению, не арендовать, а купить ту дачу. Она граничит садом со старой, и это позволит иметь запасные выходы на две параллельные улицы. Кроме того, новая дача – тоже зимняя, а это значит, что ею можно будет пользоваться тоже круглый год.
– Не мучь, говори цену, – попросил Шешеня.
– Десять тысяч, – вздохнул докладчик.
– Да-а-а… – задумался Шешеня. – А рассрочка возможна?
– Надо поговорить…
Так и решили – поручить Демиденко выяснить возможность рассрочки.
– А дача действительно необходима? – запоздало поинтересовался Фомичев.
– Иван Терентьевич, вы же сами убедились, почему мы вас дотемна в Царицыне не принимали. Только из-за перегрузки дачи. Народа, считай не считан, является сюда за вечер человек пять. Днем нельзя – любой дурак заметит, чего это туда посетители ходят? Значит, назначаем явки только с темнотой. И – перегрузка. Большая перегрузка, Иван Терентьевич.
– Ну, смотрите, вам виднее, – покровительственно ответил Фомичев.
Перешли к следующему вопросу.
– Об исключении из организации Гликурова за неправильное поведение, – несколько торжественно объявил Шешеня и, помолчав, распорядился: – Пригласите его сюда.
Фомичев был крайне удивлен – они еще позволяют себе исключать людей из организации?! Но ему предстояло услышать более удивительное…
Вошел рослый, совсем молодой мужчина в полувоенном костюме.
– Дайте сами оценку своему поведению, – приказал ему Шешеня.
Гликуров потоптался на месте и начал:
– Прежде всего, как все это было. Я на предварительном опросе сказал неправду, – пробасил он, опустив голову, и, подождав немного, продолжал: – Дело в том, что Куркин выразил неверие в победу нашего дела. Сказал, что у коммунистов большая сила…
– Почему вы не сообщили об этом сразу? – строго спросил Шешеня. – И с каких это пор верность идее доказывается кулаками?
– Обидно стало… – еле слышно произнес Гликуров. Он вдруг поднял голову и сказал запальчиво: – Пусть у коммунистов сила! Пусть! Но мы сильнее: за нами русский мужик, главная сила России.
– Все это правильно, Гликуров, а драться нельзя, – с мягкой укоризной сказал Шешеня.
– Я его только раз и двинул, – тихо прогудел Гликуров, и все засмеялись.
Шешеня строго оглядел членов комитета:
– Учитывая положительные качества Гликурова, предлагаю объявить ему выговор без занесения в протокол. Голосую: кто «за»?
Все дружно подняли руки. Шешеня педантично сосчитал голоса, сделал запись в лежавшей перед ним тетрадке и отпустил Гликурова.
– Будьте верным членом организации, и мы этот выговор отменим, – сказал он ему на прощанье.
– За наше дело я жизнь отдам, – проникновенно ответил Гликуров и вышел.
Надо отдать должное чекисту Ступаку – роль проштрафившегося Гликурова он сыграл великолепно. Хорошо играл и Шешеня, он только немного суетился.
Комитет рассмотрел еще несколько организационных вопросов, и затем Шешеня дал слово Фомичеву – личному представителю Бориса Викторовича Савинкова.
Фомичев не собирался говорить долго, но и вся обстановка заседания, поразившая его своей деловитостью, и то, как его представили, повело его на довольно длинную и не очень-то содержательную речь. В повседневности своей службы в Вильно, в привычке смотреть в рот капитану Секунде и помалкивать он как-то растерял свои собственные политические мысли, да и практика борьбы, которую он здесь увидел, была так далека от него, что он ударился в путаную абстракцию и долго разглагольствовал о каких-то темных и светлых силах, о битве разума с дьявольщиной и тому подобном. Несколько позднее, чем следовало, он наконец спохватился и решил говорить более деловито. Но он ничего не знал о деле, которым были заняты собравшиеся здесь люди. Поскольку он все же для всех них начальство, Фомичев решил, что критика не помешает, а руководителя она в глазах подчиненных даже возвышает. И он начал и так и сяк перелопачивать немудрую мысль о том, что-де работаете вы тут вроде и неплохо, но надо работать гораздо лучше…
После него снова говорил Шешеня. Он отметил прежде всего справедливость критических замечаний Фомичева и поблагодарил за них. Вдруг вскочил и яростно заговорил Богун – тот самый единственный настоящий савинковец, которого для большей достоверности игры взяли из тюрьмы, где он отбывал наказание. Он охотно согласился принять участие в игре, ибо считал это занятием более веселым, чем сидеть в тюрьме. От него требовалось только «присутствовать при сем» и голосовать за то, за что будет голосовать сидящий рядом с ним Демиденко. И вдруг – Богун произносит речь:
– А какое они имеют право учить нас? Они шевельнули пальцем, чтобы помочь, когда нам было трудно? Где они тогда были? Я не согласен! Почему мы должны им поддакивать? Он нас критикует, а по какому такому праву? Я не согласен! – Богун сел и, видно, только теперь сообразил, что нарушил порядок игры. Но он не смог удержаться – ему вспомнилась его собственная горькая судьба, как, посылая его в Москву, спокойно поживающие в варшавских отелях начальнички уверяли его, что их надежные люди есть всюду, даже в ВЧК. Что верно, то верно – резидент, к которому его послали, действительно уже давно работал у чекистов, и не один он, как дурак, попался на это. И сейчас, безошибочно учуяв в Фомичеве одного из таких начальничков, Богун не выдержал… Чекисты поначалу насторожились, но потом увидели, что не предусмотренный сценарием игры бунт Богуна получился весьма естественным.
– Я за критику с двух сторон, – помолчав, заговорил Шешеня, и это тоже было импровизацией. – Но на критику всегда надо иметь право, а вы, Богун, этого права как раз и не заслужили – уже третий месяц вы все не можете выполнить поручение комитета и взорвать клуб красных директоров… – Что это был за клуб, никто, и сам Шешеня, не знал, но для Фомичева это прозвучало очень солидно.
Гендин поторопился внести предложение – инцидент этот в протокол не записывать, как несущественный, а вот сообщение Фомичева принять к сведению и руководству. За это проголосовали все. И Богун в том числе.
«Члены комитета» разъехались, Шешеня и Фомичев остались вдвоем. Они вышли в сад – после табачного дыма подышать чистым воздухом. Была уже глубокая ночь. В небе холодно и блекло светились зимние звезды. Тоненький серпик луны зацепился за вершину сосны. Свояки гуляли по тропинке между дачей и сторожкой. Из темноты надвинулась фигура и негромко доложила:
– Пост принял Углов.
– Хорошо, – отозвался Шешеня, и фигура исчезла.
– Трудно мне, Ваня, – сказал Шешеня тихо, задумчиво. – Очень трудно. До всего сам дохожу. Думаешь, я Зекунова в Польшу посылал от хорошей жизни? Нужно было самому ехать. А подумал, вижу – нельзя. Вдруг со мной что-нибудь стрясется, тогда теряется единственная наша связь с «ЛД». Вы там наверху поймите одно – все, что мы тут делаем по линии своего союза, это нуль по сравнению с тем, что мы сможем делать, опершись на «ЛД».
– Сколько у тебя в организации? – спросил Фомичев.
– Семьдесят.
– Семьдесят?
– Двух прибавил, – Шешеня без смущения уточнил: – Шестьдесят восемь. Между прочим, специально в честь твоего приезда мы вчера кое-что сотворили. Если, конечно, ничего трагического не случилось с нашими людьми. Но не должно бы. Сведения получим сегодня ночью.
– Что именно?
Шешеня прошептал:
– Подземное хранилище бензина – паф! Тьфу-тьфу, чтоб не сглазить! Но все должно быть в порядке. На это пошли верные люди… Вот так, Ваня. А живется мне здесь худо. Очень худо… – Шешеня замолчал, и вдруг горло ему больно и горько сдавило. Хорошо, что было темно, – что бы подумал Фомичев, увидев свояка плачущим?
В эту минуту в голове у Шешени заметалась опасная мысль – раскрыть Фомичеву все и вместе с ним сейчас же бежать куда глаза глядят. Но он вовремя пришел в себя, вспомнил, что дача плотно окружена и что в трех шагах от них стоит на посту чекист. «Нет, не надо мудрить», – сказал себе Шешеня и, чтобы стряхнуть с себя наваждение, зашагал быстро и энергично. И уже совершенно спокойно продолжал намеченный игрой разговор:
– Итак, завтра, Ваня, генеральное твое дело – встреча с главным из руководства «ЛД». Это у них первый человек в ЦК. Намного повыше того, что ездил к вам. Тот, кто ездил, кстати сказать, он наш весь, а вот этот твой завтрашний – из тех, кто пока категорически против слияния с нашим союзом. Фамилия ему Твердов. Зовут – Никита Никитович.
– А почему же он идет на встречу со мной?
– Мы подали тебя как личного уполномоченного Савинкова, от имени которого ты должен только информировать его о программе вождя. Но положение у них складывается действительно аховое – накоплены огромные силы, а для чего – неизвестно. И уже сами члены организации берут руководство за горло. Так что и мы их маним и свои в спину их толкают. Твердов еще и поэтому идет на встречу. В прошлом он – генерал. Возглавлял какой-то штаб. Сейчас вроде в отставке. На самом деле – действует. Голова у него министерская, а характер железный. По фамилии. Ты приготовься к беседе получше. И держись на уровне. Мы привезем его завтра сюда. Не возражаешь?..
Фомичев не возражал.
Как ни готовился Фомичев к этой беседе, с первых же минут он почувствовал, что не по силам ему тягаться с таким человеком, как Никита Никитович Твердов. Еще бы! Роль Твердова играл сам Артузов. Все доводы Твердова были точны и устремлены к одному выводу – вы, господа савинковцы, абсолютно не понимаете, что представляет собой огромная организация «ЛД», вы смотрите на нас как на подмогу вам в ведении шпионской и мелкой диверсионной деятельности, а мы создавали организацию, чтобы взять в свои руки государственную власть. И мы в конце концов сделаем это и без вас, хотя опыт Савинкова нам мог бы оказаться полезным…
Фомичев видел, что перед ним человек, знающий цену себе и своей организации, и что бороться с ним ему не по силам. Вдобавок можно испортить все наметившееся дело объединения и потом за это еще нести ответственность перед Савинковым.
– Вам надо встретиться с самим Борисом Викторовичем, – сказал Фомичев. – Он со своим опытом, конечно, окажется вам полезным. Но все же логика толкает к тому, что мы с вами должны объединиться.
– Вы имеете в виду вашу организацию здесь, в Москве? – спросил Твердов.
Почуявший иронию Фомичев ответил осторожно:
– Я имею в виду весь наш союз, который служит одной цели и здесь, в Москве, и везде, где есть люди и организации.
– Я не нахожу нужным вдаваться сейчас во все тонкости и сложности проблемы объединения, – небрежно сказал Твердов, таким образом почти прямо заявляя, что Фомичев ему для такого разговора не собеседник.
Фомичев думал о том, как он ни с чем вернется в Польшу. Там ему этого не простят и отбросят его от важнейшего дела.
– Но было бы полезно сделать хотя бы один небольшой шаг конкретного характера, – предложил Фомичев. – Давайте из ваших и наших представителей создадим… Ну, что ли, комитет действия. Не в названии дело. Важно, что эти люди займутся подготовкой вопроса о совместных действиях. Это пригодится вам и в рассуждении встречи с Савинковым.
Твердов долго думал и сказал:
– Хорошо. На это мы пойдем. Но комитет должен быть не громоздким сборищем для болтовни, а компактным рабочим органом: Два человека от вас и два от нас. Согласны?
– Согласен, – ликуя, ответил Фомичев…
Первым поздравил Фомичева с успехом Шешеня.
– Мне бы такое и в голову не пришло, – говорил он, обнимая свояка.
К обеду Фомичев и Шешеня вернулись на дачу, и здесь их ждала новая радость – в «Рабочей газете» было напечатано про взрыв бензосклада. «Враг не дремлет» – так была озаглавлена эта заметка.
Обед был хмельной. Кроме Фомичева и Шешени, был только хозяин дачи Демиденко. Крепко выпивший Фомичев куражился, сам предложил тост за свои успехи. Шешеня смотрел на него и думал: «Вот такие типчики и ходят там в вождях, а мы тут за них кладем головы…» И такая злость охватила вдруг Шешеню, что он готов был ударить Фомичева. Ведь кто-кто, а он-то знал свояка. Собственная жена его говорила, что у него душа от зайца, а фанаберии – от трех генералов. Но тут Шешеня вспомнил свою Сашу. Неужели не обманывает его Федоров, обещавший со временем привезти ее в Москву?
О том, что будет, когда приедет Саша, Шешене думалось туманно и тревожно…
