Текст книги "Возмездие"
Автор книги: Василий Ардаматский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 42 страниц)
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Стояло необычайно жаркое лето. Москва изнывала от пыльного зноя. Раскаленные трамваи, качаясь, бежали по улицам пустые, на улицах было мало людей. Белесое небо – недвижное и, казалось, низкое – не обещало ничего… Каждый день, точно издеваясь над людьми, перед сумерками к городу подплывала грозовая туча и уже слышны были мягкие раскаты дальнего грома, но все кончалось тем, что в город на несколько минут врывался ветер, который поднимал и закручивал смерчами густую, сизую, раскаленную за день пыль вперемешку с сорванными раньше времени сухими листьями, с бумажным мусором, папиросными окурками и душным запахом горелого кирпича. Туча меж тем уходила, и город снова погружался в знойное безветрие.
Все участники операции, находясь в напряженном ожидании, переносили эту жару тяжело и нервно. Ждали появления в Москве Павловского. То, что Савинков послал именно его, была не единственная, но более мотивированная из всех других версия. В наглой дерзости перехода границы и в том, что потом совершили бандиты на нашей земле, был виден почерк Павловского.
Словесный его портрет, составленный по рассказам Шешени, Зекунова и других савинковцев, а также по рассказу корчмаря, имел при себе каждый участник оперативной группы. Но надо признать, что портрет был плохой, неточный – очевидно, сыграл свою роль страх всех этих людей перед Павловским…
Верный своим повадкам, он приехал в Москву открыто и, не таясь, сошел с поезда на Белорусском вокзале, и он не был опознан дежурившими там чекистами – подвел все тот же словесный портрет. К этому времени в руках у чекистов были савинковцы в общем третьеразрядные, все они испытывали страх перед всемогущим и жестоким полковником Павловским. И когда описывали его внешность, они безотчетно не только усиливали характерные черты его лица, но даже увеличивали его в росте. Так или иначе, дежурившие на вокзале чекисты Павловского не опознали…
Когда поезд подошел к Москве, Павловский приказал Иванову ждать его на привокзальной площади, а сам отправился сделать первую проверку обстановки. Он понимал, конечно, что рискует, открыто приезжая в Москву, но умышленно шел на это, чтобы установить, взяты ли под наблюдение вокзалы. Считал, впрочем, что риск невелик, так как обнаружить и взять его в вокзальной толчее нелегко. И в этом он не ошибался.
Павловский сразу же увидел чекиста, который, стоя в тени, пристально вглядывался в лица всех проходивших мимо него мужчин. Но лица мелькали, исчезали в толпе, снова возникали и снова терялись, и их было много. Павловский нарочно прошел очень близко возле чекиста и, убедившись, что он не опознан, стал за грудой ящиков и оттуда еще несколько минут наблюдал за чекистом, окончательно убеждаясь, что не ошибся. Но он допускал, что наблюдение за вокзалом могли вести и не из-за него…
Взяв извозчика, Павловский и Иванов поехали не к Шешене или Зекунову, а на квартиру родственника Иванова – бывшего дьякона Елоховского собора.
Когда они уже подъезжали к Страстной площади, Павловский вдруг приказал извозчику повернуть обратно – если наблюдатель идет за ними, он тоже должен повернуть, и это будет видно. Но никто больше назад не повернул, и на Садово-Триумфальной успокоившийся Павловский приказал извозчику свернуть направо и ехать по Садовой…
Бывший дьякон был отлучен от сана за пьянство и разврат и теперь занимался спекулятивными аферами. Павловскому все это не понравилось, и он решил использовать расстригу только для того, чтобы с его помощью подыскать удобную квартиру. И уже на третий день Павловский и Иванов перебрались в снятую для них квартиру на Малой Бронной.
Павловский приступил к осуществлению своего плана. Три дня Иванов будет дежурить возле дома Зекунова, а потом зайдет к нему. Когда выяснится, что возле Зекунова все спокойно и путь к нему чист, туда пойдет сам Павловский. Он прикажет Зекунову вести его к Шешене. За ними будет идти Иванов, и, если увидит слежку, догонит их и подаст условный сигнал. Павловский здесь же, на улице, ликвидирует Зекунова и сам спасется бегством. Затем они, встретившись с Ивановым в условленном месте, совершат диверсию и покинут Москву…
Наблюдение за домом Зекунова было поручено молодому чекисту Василию Пудину – у него было симпатичное, лениво-добродушное русацкое лицо и крепкое, с широкими плечами тело. Одет он неприметно – мятые полотняные брюки, рубашка-сорочка, на ногах сандалии.
Уже третью неделю Пудин от рассвета дотемна проводил возле заветного дома, опасаясь, как бы не примелькаться тут людям. Для маскировки он «закрутил роман» с продавщицей лимонада и мороженого Тамарой, палатка которой стояла очень удобно – как раз на углу, откуда были видны и Садовая и 3-й Смоленский переулок, где находился дом Зекунова.
Пудин медленно, с остановками, с чтением афиш на всех тумбах и объявлений на стенах, обходил свои три Смоленских переулка и снова подходил к Тамаре. Выпивал лимонаду и говорил ей разные лирические слова. А в другой «подход» он говорил ей разные лирические слова и одновременно рассказывал, какой он в общем-то легкомысленный и непостоянный тип – он все-таки хотел хоть немного подготовить Тамару к неизбежному концу их романа.
Все это не мешало Васе внимательно наблюдать вокруг, и однажды, во второй половине дня, от него не ускользнуло появление в 3-м Смоленском переулке, где жил Зекунов, рослого мужчины лет тридцати пяти с бородкой, как у Николая Второго. Спустя час он уже был убежден, что этот тип с бородкой, так же как и он, ведет наблюдение за домом Зекунова. Пудин позвонил Федорову, чтобы узнать, не прислали ли ему незнакомого напарника или заместителя. Выяснилось, что никого не посылали. Но теперь Федоров прислал служебного фотографа Костю Зайцева.
С ним была довольно модная девица, а сам он разыгрывал роль подвыпившего совслужащего с портфелем. Поравнявшись с тем подозрительным, Костя, размахивая перед ним портфелем, стал жаловаться ему на свою строптивую спутницу. Аркадий Иванов – это был он – грязно выругался.
– При даме так выражаться… – пристыдил его Зайцев и побрел со своей девицей дальше.
Спустя час фотографию типа с бородкой уже рассматривали Артузов и Пузицкий.
– Какое странное лицо, – сказал Пузицкий. – Абсолютно не логическое. И интеллигентное и нагло-тупое. Верно?
– Ясно одно – это не Павловский, – ответил Артузов. – Но это почти наверняка человек, который послан Павловским проверить Зекунова. Направьте в помощь Пудину еще двух сотрудников.
Иванов вел наблюдение своим особым способом – возле дома Зекунова он находился не больше пяти минут, а потом на час-два исчезал, чтобы затем снова появиться, причем обязательно неожиданно и каждый раз с другой стороны. Чтобы установить, куда он уходит, Пудин прикрепил к нему Леонида Гуревича – расторопного паренька, который пришел к ним недавно по путевке комсомола, – ему еще не нужно было маскироваться под гражданского. Леонид с этим первым своим самостоятельным делом справился отлично – он, что называется, повис на плечах у Аркадия Иванова, как тень ходил за ним, ездил вместе с ним на трамваях и только раз упустил его, когда Иванов вдруг нанял такси, а у Леонида на такой вид транспорта не было денег. Но это произошло, когда уже было установлено, что, как бы бородач ни петлял по Москве, он все равно вернется туда, на 3-й Смоленский.
Затем Леня, следуя за Ивановым, увидел, что он заходил в дом номер четыре на Малой Бронной и вскоре вышел оттуда без кепки и в другой рубашке. Так была установлена база бородача, и за ней было организовано особое наблюдение…
Вечером Иванов решил сделать первую проверку Зекунова и зашел к нему под видом человека, который по адресной справке ищет своего родственника по фамилии Зекунов. Ему, мол, дали адреса трех Зекуновых, и этот адрес – первый, по которому он пошел.
Зекунов знал, что его дом находится под двойным наблюдением, и был уверен, что чекисты в обиду его не дадут. Но он боялся за жену и ребенка.
Впустив Иванова в комнату, Зекунов сразу понял, кто это. Иванов сказал, что постоянно живет в уездном городе Дорогобуже, и стал расспрашивать про жизнь в Москве: что, да как, да почем стоит. Справившись с первым волнением, Зекунов охотно отвечал на вопросы дорогобужца. И когда Иванов спросил, легко ли в Москве получить работу и кем, к примеру, работает он сам, Зекунов сказал ему чистую правду: служит в военизированной железнодорожной охране и что туда легко можно устроиться… Потом Иванов начал прощупывать настроение Зекунова – какому он, так сказать, богу молится?
– Живем как в сказке – чем дальше, тем страшнее. А надеяться вроде больше и не на что… – начал Зекунов и умолк, с опозданием сообразив, что он совсем не должен перед каждым открывать свои настроения.
Ошибка эта, к счастью, не сработала – очевидно, Иванов просто не мог себе представить нормального человека, настроенного как-нибудь иначе.
Иванов пробыл у Зекунова почти час и ушел, ничего подозрительного не обнаружив. На Бронную, где его ждал Павловский, он вернулся в хорошем настроении – на радостях, что проверка сошла хорошо, зашел по дороге в пивную и довольно крепко там угостился.
Павловский услышал запах водки. Иванов не успел и слова сказать, как был сбит с ног свинцовым кулаком полковника.
– Ты что, хочешь, чтобы я из тебя дух выпустил? – шепотом спрашивал Павловский, наклонясь над своим подгулявшим соратником. – Я тебе святое дело доверил! Я тебе свою жизнь вручил, а ты ведешь себя как последняя сволочь. Ты где был?
– У Зекунова… – Иванов тяжело поднялся на колени и встал, мгновенно протрезвев. – У Зекунова был. Все в порядке там, можно идти. Оттого на радостях и выпил малость. А с непривычки, гляди, раскачало… – Иванов потрогал нижнюю челюсть, подвигал ее, усмехнулся. – Лихо приложил, даже ум сразу отняло…
– Скажи спасибо, что дух из тебя не выпустил…
– Спасибо…
Как ни в чем не бывало Иванов начал рассказывать о том, как все было там, у Зекунова…
На другой день утром они порознь вышли из дому с условием ровно в час быть обоим в 3-м Смоленском переулке у дома Зекунова. Вот когда только Павловский был опознан чекистами и взят под наблюдение. Пока Артузов и Пузицкий обдумывали, где, когда и как брать Павловского, события развивались своим чередом…
Павловский вошел в комнату Зекунова без стука. Аккуратно прикрыв дверь, он улыбнулся сидевшему за столом Зекунову и негромко произнес явочный пароль. Зекунов ответил условной фразой и пригласил гостя к столу. Из-за занавески показалось удивленное лицо жены.
– Кто это? Представьте меня, – приказал Павловский.
Но жена Зекунова в это время кормила ребенка и выйти не могла. А тут еще ребенок захлебнулся в диком плаче.
– Ну, как живем? Что делаем? – спросил Павловский.
– Как мне вас понимать-то? – спросил Зекунов. – Ревизия? Любопытство? Или еще как?
– И так и эдак, а главное – говорить правду.
Зекунов довольно долго молчал, ожидая, когда ребенок затихнет, но не дождался и сказал:
– Если вы спрашиваете о моих лично делах по нашему союзу, то прямо скажу: до появления Шешени я ничего не делал. Ваши в Варшаве дали мне липовую явку, хорошо еще, что не завалился на ней.
Зекунов говорил правду. Он действительно получил явочный адрес, по которому нужного человека не оказалось, а к его появлению там отнеслись весьма подозрительно. Но после этого он устроился на работу, решил с этими опасными делами покончить и на вторую явку не пошел. Но про то он не был обязан рассказывать.
– Какой был адрес? – спросил Павловский.
– Якиманка, четырнадцать.
Павловский отметил что-то в своей записной книжке.
– Проверю. Если там дезертир – расстреляю…
Зекунов укоризненно посмотрел на Павловского и глазами показал на занавеску, за которой вопил ребенок.
– С такой трубой тут ничего не услышишь, – улыбнулся Павловский. – А впрочем, это неплохая звукомаскировка… – Ему, как это ни странно, нравилось, что он застает савинковского человека не затравленного погоней и сыском, а прочно и спокойно живущего в семье.
– Ну, а как дела у Шешени? – спросил он.
– Леонид Данилович для меня начальник, и в его дела я не посвящен. Но скажу: такую работу, как у него, я бы себе не желал.
– Что же это за такая особая работа?
– А такая… Весь день он по своей советской службе крутится среди красных, а потом каждый вечер головой рискует по нашим с вами делам. Думаете, легко?
– То, что я думаю, останется при мне, – заметил Павловский. Крик ребенка и заунывное пение матери начали его злить. – И не понять, кстати: то вы в его дела не посвящены, а то знаете, куда он ходит каждый вечер. А? – сощурился Павловский.
Зекунов понимал, что ведет разговор не лучшим образом, разозлился на себя и повысил голос:
– Кто вам дал право так со мной разговаривать? Шлете нас сюда, идиотов, без всякого обеспечения дела: выберешься – хорошо, влипнешь – туда тебе и дорога. Простите, не знаю вашей фамилии…
– Я полковник Павловский, – торжественно прерывает его Павловский и с удовольствием видит, как вздрогнуло лицо Зекунова: «Знает, гад, что со мной шутки плохи!»
– Я рад познакомиться с вами, господин полковник, – встает Зекунов, вытягивает руки по швам и пристукивает каблуками штатских ботинок.
– Не надо, я этого не люблю, – благосклонно говорит Павловский, делая приветственный жест рукой.
– Хочу напомнить вам, что я тоже русский офицер… – с достоинством сказал Зекунов.
– Знаю, – кивнул Павловский, он в это время думает, что Зекунов совсем не так прост, как о нем говорили.
– Ну хорошо, а что же вы делаете после появления Шешени? – спросил он.
– Разведка Казанской железной дороги. Разведка объектов для диверсий. И я – связной в нашей пятерке.
– А конкретно, конкретно – что вами уже сделано? Вами лично?
– Я делаю то, что сказал, а что сделано по результатам моей разведки, мне неведомо. У нас так заведено, что даже в своей пятерке не все про всех знаешь. Еще я выполнял особое задание Шешени – ходил с его пакетами через границу.
Это Павловский знает. Он долго молчит и потом мирно спрашивает:
– Ну, а как у Шешени семейная жизнь?
– По-моему, неплохо. Насколько мне видно, конечно. На ценности жены они музейно обставили квартирку. «Поживу, – говорит он, – как человек, пока ЧК не возьмет». И он прав – вы-то там, за границей, как люди живете – в ванных купаетесь. А мы… – Зекунов замолчал, давая Павловскому возможность послушать крик ребенка.
– Когда Шешеня работает?
– Я же сказал – каждый день.
– Служба у него когда? Утром? Вечером?
– А? Уходит на дежурство с вечера. И через день. Постоянного, как у всех, выходного дня не имеет. Сейчас, поди, дома…
– Далеко он живет от вас?
– Плотной ходьбы минут двадцать.
– Идемте к нему, – приказывает Павловский.
– Нет, мы не имеем права без предварительного условия ходить друг к другу. Тем более вести с собой кого-то.
– Да вы что? – взъярился Павловский. – Забыли, кто я? Идемте без разговоров! – Он встал.
– Ответственность на вас, – негромко говорит Зекунов и, направляясь к дверям, останавливается перед занавеской, за которой все еще плачет ребенок. – Маша, я к Леониду Даниловичу, скоро вернусь…
Шешеня встретил Павловского с радостью, но был полон достоинства.
– Вечное противоречие между излишней самостоятельностью и излишней дисциплинированностью, – смеялся он над сверхосторожностью Зекунова. – Что из этого лучше, я не знаю, но, пожалуй, склоняюсь ко второму. Боже мой, что это мы говорим о чепухе? – спохватился он. – Как вы все там? Как Борис Викторович?
– Мы-то в порядке, – с явным подтекстом отвечает Павловский, и Шешеня сразу же дает понять, что подтекст им услышан и понят.
– Ну, а мы тут, конечно, в полном беспорядке, – в тон Павловскому говорит он. – И нам надо мылить шею, снимать с постов и прочая. Да, Сергей Эдуардович?
– Что это вы все лезете на стенку?
– С удовольствием поясню, – спокойно отвечает Шешеня и вдруг как бы только сейчас обнаруживает сидящего у окна Зекунова, при котором он, дескать, не может все сказать. – Я думаю, мы Зекунова отпустим домой?
– Нет, – быстро и категорически отвечает Павловский и, видя недоумение Шешени, подходит к нему вплотную и тихо говорит: – Мой человек дежурит на улице – появление Зекунова без меня он может… неправильно понять…
– Я вижу, проверка идет аж в два этажа, – качает головой Зекунов и садится к столу. – Ну давайте, давайте проверяйте…
В комнате долго висит тягостная пауза. Ее разряжает появившаяся из спальни Саша Зайченок.
– Здравствуйте, кого не видала, – кокетливо говорит она и, оглядев всех, спрашивает: – Что это с вами? Аль умер кто?
Саша уже посвящена в игру, а Павловского она видела еще в Польше и сейчас встревожена за мужа. Но держится молодцом – помнит уговор: если Павловский нагрянет внезапно, она должна найти повод дать условный сигнал в ГПУ.
– Сашок, ты нам не мешай. Ладно? – добродушно говорит ей Шешеня и поясняет Павловскому: – Это моя жена.
– Догадываюсь, – улыбается тот, но, когда Саша выходит из комнаты, он строго говорит Шешене: – Из дома пусть не выходит… по той же причине…
– Ну и ну… – удивляется и даже возмущается Шешеня, но идет в другую комнату и шепчет Саше: – Никуда не ходи… Без тебя управимся…
Вернувшись, он послушно садится за стол и выжидательно смотрит на гостя. Но тот молчит. И тогда Шешеня говорит взволнованно и очень искренне:
– Знаете, Сергей Эдуардович, в чем трагедия нашего движения? В том, что вы все там потеряли в него веру, а заодно потеряли веру и в своих людей. Вы вот приехали небось с полной уверенностью послужить нашему движению, разоблачить предателей и бездельников, а на самом деле вы не успели появиться – и уже подрываете наше движение потому, что вызываете у нас, рядовых его солдат, ответное неверие в справедливость и разум нашего высшего руководства. Ну вот, а теперь давайте ревизуйте.
– Вы ошибаетесь, Леонид Данилович, – поначалу совсем не убежденно отвечает Павловский. – Просто всегда, во все времена нашего движения осторожность и бдительность были оружием против предательства. Именно поэтому наше движение не знает своих Азефов.
– Но если вы их будете все время и так настойчиво искать, – смеется Шешеня, которому в самом деле вдруг стало смешно, – однажды сработает старый закон, что спрос рождает предложение.
Павловский чуть заметно улыбается опасной шутке Шешени:
– Вы ошибаетесь: сейчас мы ищем Азефов не среди вас. Более того, я послан, чтобы предотвратить возможность всякого предательства.
– Извините – не понимаю, – озадаченно произносит Шешеня и взглядом спрашивает у Зекунова: ты понимаешь, о чем речь? И тот тоже недоуменно поднимает плечи.
– Борис Викторович и все мы обеспокоены только одним – так внезапно возникшей из ничего организацией «ЛД». Не оболванивают ли вас тут, а вместе с вами и нас и Бориса Викторовича?
– Если хотите знать мое личное мнение, то нет, не оболванивают, – мгновенно парирует Шешеня. – Происходит совсем другое: мы тянем жвачку, не можем принять исчерпывающего решения о контакте с этой организацией и поэтому теряем у ее руководителей всякое уважение. А между тем мы в них нуждаемся больше, чем они в нас. Точнее, мы им вовсе не нужны, им нужен только авторитет и ум Бориса Викторовича. С таким трудом мы восстановили связь с вами, пробили окно в границе, добились, что люди «ЛД» снабжают нас развединформацией, шлем этот материал вам, вы на нем зарабатываете политический капитал, а с вашей стороны что? – Шешеня так искренне разгорячился, разволновался, что у него блестели глаза и сжимались кулаки. – Вот как выглядит, Сергей Эдуардович, объективная картина нашего дела. А теперь давайте ловите предателей!
Павловский, выслушав тираду Шешени с опущенной головой, поднимает на него взгляд своих ясных голубых глаз и с самой обаятельной своей улыбкой говорит:
– Господин прокурор, я признаю себя виновным, но заслуживаю снисхождения.
Все трое смеются.
– И все-таки, Леонид Данилович, руководство имеет право на ревизию и… на недоверие. Если к этому есть, конечно, основания… – назидательно выговаривает Павловский.
Постепенно взаимная нервная настороженность проходит, и разговор их становится более спокойным. Шешеня очень скромно рассказывает о деятельности своей немногочисленной организации, с гордостью показывает газетные вырезки, где сообщается о диверсиях, совершенных его людьми. Эти вырезки ему уже давно изготовили в типографии ГПУ. Читая их, Павловский думает, что Шешеня был не так уж не прав, обижаясь за недоверие к нему. Действительно же, они тут работают, рискуя головой каждый день. Конечно, ничего особенно крупного они не делают, но не давать покоя большевикам – это тоже дело… Потом Павловский начинает тщательно обдумывать, пойти ему завтра вместе с Шешеней на встречу с лидерами «ЛД» или повременить. Он все еще насторожен к этой «ЛД». Но Шешеня, точно подслушав его мысли, сообщает, что лидеры «ЛД» в ближайшие дни разъезжаются на курорты…
– Они не то что мы, – говорит он со вздохом. – Они люди с положением, отдыхать ездят к Черному морю. Так что, если у вас есть возможность пробыть у нас месяца полтора, тогда завтра можно со мной не идти.
Нет, Павловский не может быть здесь так долго, он договорился с Савинковым, что вернется самое позднее через три недели. Ну что ж, следует, пожалуй, завтра идти. Надо только принять все, какие возможно, меры предосторожности…
С момента, когда Павловский принял это решение, он уже оказывался во власти обстоятельств, которые были продуманы не им. Ему казалось, что он действительно принимает какие-то меры предосторожности, но и эти его меры были до него уже продуманы чекистами.
Павловский ушел от Шешени, когда стемнело. Он шел по темным, безлюдным улицам; позади него шагах в десяти таился Иванов, а за ними обоими – как бесплотная тень – двигался Василий Пудин. В общем операция снова как будто входила в запланированное русло, однако завтра должен был произойти решающий эпизод.
Встреча Павловского и Шешени с лидерами «ЛД» должна была состояться на квартире Сергея Васильевича Пузицкого, который играл роль второго лидера – начальника военного отдела «ЛД» – и носил фамилию Новицкий. Кроме него, на встречу должны были прийти еще три члена ЦК «ЛД», роли которых тоже играли чекисты, подобранные главным образом по росту и по недюжинной физической силе.
Решено было Павловского брать немедля.
Встреча планировалась за столом со скромным завтраком из холодных закусок с рюмкой водки – дело есть дело…
Павловский и Шешеня явились на двадцать минут раньше назначенного срока – это была тоже одна из мер предосторожности, продуманных Павловским. Об этом его решении Шешеня узнал только утром, когда встретился с ним в условленном месте Шешеня встревожился: а вдруг там, на квартире, из-за их раннего появления произойдет какая-нибудь опасная заминка? Но он тревожился напрасно.
Когда Павловский и Шешеня, сопутствуемые на расстоянии Ивановым, пришли в нужный дом и позвонили в нужную дверь на третьем этаже, им немедленно открыли, и их встретил сам «профессор Новицкий» в форме комбрига инженерных войск.
Пузицкий был великолепен! Он поздоровался с Павловским точно так, как должен был поздороваться умный генерал с полковником; и уважительно и чуть снисходя к нему. Посмотрев на часы, сказал:
– Вы несколько рано, но, может, это и к лучшему: я как раз хотел поговорить с глазу на глаз. Можно?
– С удовольствием, – ответил Павловский, настороженно вглядываясь в лицо Пузицкого.
– Прошу в мой кабинет, – Пузицкий распахнул перед Павловским массивную дверь, и Павловский вошел в солидный генеральский кабинет, уставленный кожаной мебелью, пузатыми книжными шкафами и громадным письменным столом. Более чем скромная квартира чекиста Пузицкого еще две недели назад приобрела вот такой респектабельный вид, и хозяину ее даже не удалось еще привыкнуть ко всей этой краснодеревной и кожаной солидности.
Войдя в кабинет, Павловский сразу же подошел к окну – он условился с Ивановым, что покажется ему в окне, чтобы тот знал, где он находится, и не отрывал глаз от этих окон. Но увы, все окна квартиры Пузицкого выходили во двор. Впрочем, в эти минуты Иванов был уже взят на улице Сыроежкиным.
Пузицкий и Павловский сели в глубокие кожаные кресла Пузицкий сыграл чувство преодолеваемой неловкости:
– Этот разговор тет-а-тет я вынужден, именно вынужден провести. Наконец, я обязан сделать это по решению нашего ЦК. Дело в том, что мы хотим абсолютно точно знать – кто вы? Не обижайтесь, пожалуйста, но господин Шешеня сказал только, что вы полковник по прежнему званию и самый близкий человек господина Савинкова. Согласитесь, что эта рекомендация недостаточно служебная, тем более когда речь идет о столь важных переговорах. И откровенно – нам надоело вести переговоры с людьми, не имеющими положения, права что-то решать, и, наконец, с людьми неинформированными и просто… малоинтересными. Извините, ради бога…
– Я понимаю вас, – солидно заметил Павловский, рассматривая свои большие красивые руки. – Ну что ж, представлюсь вам как полагается: полковник русской армии, а ныне член ЦК Союза Защиты Родины и Свободы и отвечающий в нем за всю военно-оперативную деятельность. Последнее время, естественно, только оперативную… Но и, кроме того, с гордостью добавлю, что я действительно близкий друг Бориса Викторовича и именно им уполномочен вести здесь переговоры на любом уровне.
– Ну вот и прекрасно, – облегченно произнес Пузицкий. – Я рад, что этот неловкий разговор у нас позади. Вы из Варшавы?
– Из Парижа. Наша штаб-квартира там.
– Вы ехали сюда легально, с паспортом, так сказать?
– Да, но с чужим, естественно, – улыбнулся Павловский. Он, конечно, не собирается рассказывать, как они проламывались через границу.
– Вы учтите, что все открыто приехавшие из-за границы пользуются особой опекой ГПУ, – предупредил Пузицкий.
– Не беспокойтесь.
В это время дверь приоткрылась, и благолепный Демиденко негромко, но подобострастно объявил, что все в сборе.
Пузицкий и Павловский прошли в столовую. Там уже сидели за круглым столом участники встречи, и только два кресла пустовали. Павловский должен был сесть между Демиденко и Пудиным. Появилась хозяйка дома.
– Моя жена Вера Ивановна, – деловито представил ее Пузицкий, давая понять, что представление не обязывает гостей ни вставать, ни, не дай бог, целовать хозяйке руку. Да и сама Вера Ивановна, кивнув гостям, только спросила быстро:
– Можно подавать?
– Да. И больше в квартиру никого не впускать, – распорядился Пузицкий.
Пока Вера Ивановна и помогавшая ей горничная носили на стол водку, закуску и посуду, Пузицкий негромким голосом и тоже без осложняющих церемоний представил Павловского членам ЦК «ЛД» и, в свою очередь, представил их Павловскому. Приветливые и сухие кивки, сдержанные улыбки, откровенное рассматривание друг друга.
Пузицкий попросил присутствующих налить в свои рюмки водку. Когда графин обошел всех, Пузицкий встал:
– По русскому обычаю, я думаю, мы прежде всего должны выпить за благополучный приезд нашего уважаемого гостя. Прошу!
Павловский поднес свою рюмку ко рту, и в это мгновение Пудин и Демиденко схватили его за руки и хорошо отработанным приемом завернули их ему за спину. Одновременно они рванули его от стола и, повалив на пол, прижали лицом к паркету. Когда Павловского прочно спеленали веревкой, Пудин поднял его на руки и посадил на диван. Все это произошло в считанные секунды, Павловский даже не успел напрячь мышцы, да и вообще его точно паралич хватил.
– Вы арестованы, Павловский, – сказал Пузицкий. – Надеюсь, вы не будете настаивать на формальности предъявления вам ордера на арест?
Павловский сидел неподвижно и тупо смотрел прямо перед собой…
