Текст книги "Иван Болотников"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

Глава 15 РУБЛЕНЫЙ ГОРОД

Вдали, в малом оконце между сосен, про-глянулась высокая шатровая башня.

– Никак, к Ярославлю подходим, – устало передвигая ноги, молвил один из нищебродов.

– К Ярославлю, – поддакнул Герасим, не раз бывавший в Рубленом граде. – То дозорная вышка Спасского монастыря.

Вскоре вышли к Которосли, и перед братией предстал древний город. Вдоль реки тянулся величавый Спасо-Пре-ображенский монастырь с трехглавым шлемовидным собором, а рядом с обителью возвышалась деревянная крепость со стрельницами.

– Высоко стоит, – залюбовался Васюта.

– Мудрено такую крепость взять, – вторил ему Иванка.

Переправились на легком стружке через Которосль. Подошли к Святым воротам монастыря.

– Вот это твердыня! – восхищенно воскликнул Болотников. Перед ними высилась мощная каменная башня с бойницами и боковыми воротами в отводной стрель-не. – Хитро поставлена.

– В чем хитрость узрел? – спросил Васюта.

– А ты не примечаешь? Одни боковые ворота в стрельне чего стоят. Хитро!

– Не разумею, Иванка. Ворота, как ворота, – пожал плечами Васюта.

– Худой из тебя воин. Да ужель ты не видишь» что стрельня прикрывает главный вход? Тут любой ворог шею сломит.

– А что ежели ворог стрельню осилит?

– Это же капкан! В стрельне он и вовсе пропадет. Отсюда не увидишь главных ворот.

– Так ворог может и с пушками прийти, – все еще недоумевал Васюта.

– С пушками? Мыслишь, легко затащить сюда пушки? Чудишь, друже. Мудрено тут развернуться. А теперь глянь вверх. Пока ты с пушками возишься, тебя стрелами да кипящей смолой приласкают. Пожалуй, не захочешь в стрельню лезть. Нет, друже, не взять такую башню. Не взять! Разумен был зодчий.

Иванку всегда влекли башни. Еще в Москве он подолгу разглядывал стрельни и захабы ¹⁷² 172
  3 а х а б – наружная пристройка к крепостной стене, защи щающая ворота.


[Закрыть]крепостных стен Кремля и Белого города, норовя проникнуть в искусные замыслы государевых мастеров.

Привлек внимание Болотникова и Спасо-Преображен-ский монастырь, но не как благолепный храм, а как неприступная крепость.

– И здесь можно с иноземцем сразиться. Не окна – бойницы. Крепок собор. Сколь ворогов можно сокрушить из этих ниш.

Парней окликнул Герасим:

– Ждем вас!

Парни подошли к нищебродам. Дед Лапоток молчаливо стоял, опершись на посох, и будто к чему-то прислушивался, вскинув седую бороду.

– Чу, служба скоро зачнется. Богомольцы ко храму спешат. А мы – на паперть. Пойдете с нами, молодшие?

– Паперть – для убогих, старче. Мы ж в город сходим.

– Не держу, чада, – согласно мотнул головой Лапоток. – Вечор ступайте ко храму Ильи Пророка, и мы туда подойдем. На ночлег вас в слободку сведу.

Нищеброды потянулись к собору, а Иванка с Васю-той, обогнув каменную трапезную, вернулись к Святым воротам. Миновав их, пошли к дороге, ведущей в Рубленый город.

– Гись! – послышалось сзади.

Парни оглянулись и сошли на обочину, пропуская подводы с возами. У деревянного храма Михаила Архангела пришлось остановиться: дорогу запрудили десятки телег с товарами.

У Михайловских ворот остервенело бранились возницы, размахивая кнутами. Оказалось, что одна из встречных подвод задела тяжело груженную телегу, едущую от монастыря. Несколько кулей с солью свалились на землю.

– Аль без глаз, губошлеп! – наседал на возницу под-сухий мужик в армяке.

– Сам без глаз, раззява! – яро давал сдачи возница. – Куды ж ты в ворота прешь, коль я не проехал!

– А я, грю, подымай, подымай товар!

– Ищи дурака. Неча было в ворота ломиться. Не лезь, лопоухий!

Мужик в армяке стеганул возницу, а тот огрел обидчика кулаком. К каждому набежали приятели и началась драка. Другие же возницы поднялись на телеги, задорили:

– Кровени носы, ребятушки!

– Высаживай зубы!

Иванка же взирал на драку смуро.

«Вот, дурни! Не ведают, куда силу девать», – подумал он и кинулся в самое месиво. Растолкал драчунов, вскочил на телегу.

– Стой мужики! Чего свару затеяли? Ужель иного дела нет? Кончай брань!

Мужики, перестав махать кнутами и кулаками, с любопытством обернулись на могутного детину.

– А те что? – огрызнулся пострадавший возница, утирая рукавом окровавленные губы.

– А ничего, – Иванка спрыгнул с телеги и покидал упавшие кули на подводу. – Поезжай!

Молвил и пошагал в город. Возница обескураженно глянул вслед, развел руками, а затем хлестнул кнутом застоявшуюся кобылу.

– Но-о-о, милая!

Парни вскоре оказались на Ильинке. Место шумное, бойкое. По обе стороны улицы высились боярские, дворянские и купеческие хоромы; здесь же, вдоль мощеной дороги, стояли мясные, мучные и съестные торговые лавки. Громко, нараспев кричали сидельцы, зазывая покупателей, шустро сновали походячие пирожники с деревянными лотками. Между толпами народа двигались боярские повозки, окруженные челядью. Холопы молодцевато сидели на конях, покрикивали на посадчан, размахивая плетками. Толпа расступалась.

Один из прохожих зазевался, придирчиво разглядывая в руках новый цветастый сарафан, только что купленный в Бабьей лавке. Наехал плотный чернявый холоп в коротком темно-синем кафтане. Глаза наглые, с лихим озорством. Отвел назал руку с нагайкой, примерился и сильно, с оттяжкой полоснул по сарафану. Сарафан мягко соскользнул в лужу, а мужик оторопело застыл с отсеченным рукавом.

– Энто как же, родимые?

– Гись! Стопчем!

Холоп стеганул мужика по спине, тот отскочил, едва не угодив под колымагу.

Боярский поезд проследовал дальше, а мужик, придя в себя, побежал за колымагой, размахивая оторванным рукавом.

– Поруха, крещеные!

Тблпа смеялась.

Иванка остановил посадского, спросил, как выйти из Рубленого города к реке.

– Тут рядом. Ступайте вон на ту стрельню, а под ней ворота. Через их к Волге сойдете.

Миновали ворота и вышли на берег. Он был высок и обрывист, далеко внизу бежала Волга.

– Вот это брег! – воскликнул Васюта.

А Болотников обратил внимание на то, что под крепостью нет ни земляных валов, ни рва, заполненного водой.

«Да они вовсе и не надобны, – невольно подумалось ему. – Ишь какой брег неприступный».

Поразила Иванку и сама Волга: впервые он видел такую широкую, величавую реку; по Волге плыли струги, насады и расшивы под белыми парусами. Внизу же, у пристаней, было людно и гомонно. Судовые ярыжки грузили товары, доносились крики купцов и приказчиков, сновали телеги с возами. Услышали парни и иноземную речь.

– Знать, купцы заморские. Глянь, какие чудные, – рассмеялся Васюта, указывая на людей в диковинных нарядах.

Иванка улыбнулся: уж больно потешны гости заморские. В париках и камзолах, в коротких портках, на ногах чулки и башмаки.

– Ну и портки! – заливался Васюта. – Срамотища.

Спустились к берегу и неторопливо побрели вдоль

Волги, приглядываясь к купцам.

«Кто ж из них в Астрахань пойдет? Да и возьмет ли?» – думал Болотников.

Останавливались у каждого судна, спрашивали, но купцы и приказчики были неразговорчивы, гнали прочь.

Один из купцов дозволил разгрузить трюм, но с собой брать не захотел.

– Не ведаю вас, ступайте.

– А ежели без денег? -спросил Болотников.

– Как это без денег? – вскинул кустистые брови купец.

– Да так. Возьми нас гребцами или работными – кули таскать. Мы хоть до Хвалынского моря пойдем, а денег не спросим. Охота нам Русь поглядеть.

– Кули таскать?.. Без денег? – купчина ехидно прищурил глаза. – Воровать замыслили? Товар пограбить, а меня в воду? А ну проваливай! Стрельцов кликну!

– Чего шумишь, Еремей Митрич? Рыбу испугаешь, – весело произнес шедший мимо купец в суконном кафтане нараспашку.

– Да вот, кажись, лихие, – мотнул бородой на парней Еремей Митрич.

Купец глянул на Болотникова и нахмурился.

– Чего ж проманул, ростовец? Не ко мне ль снаряжался?

Перед Иванкой стоял знакомый купец с озера Неро.

– Прости, Мефодий Кузьмич. Содруг мой в тот день затерялся. А без него уйти не мог.

– А как здесь очутился?

– Здесь? – почесал затылок Иванка, и в глазах его запала смешинка. – Так тебя ж искал, Мефодий Кузьмич. Мекал, ждать меня будешь. Куда ж тебе в Астрахань без ярыжек?

– Задорный ты, – ухмыльнулся купец. – А товар мой не пограбишь? Вишь, Еремей-то Митрич опасается.

– Коль крепко стеречь будешь – не пограблю, – все с той же смешинкой ответил Болотников.

– У-ух, задорный… И содруг твой экий?

– Так ведь из одного горшка щи хлебаем. Бери, Мефодий Кузьмич, не пожалеешь.

Купец увесисто хлопнул Иванку по плечу.

– Беру, прокудник! И друга твоего. Идем к насаду.

Пока шли до судна, Иванка обрадованно поглядывал

на Волгу.

«Вот уж не гадал, не ведал. Знать, сам бог нам Мефо-дия Кузьмича послал. И купец, кажись, веселый».

Мефодий же Кузьмич, как потом прознал Болотников, три дня простоял в Ярославле из-за своих торговых дел. Половину товара он выгодно сбыл на городском торгу, а затем пошел с мошной на Английское подворье. Закупил нового товару и теперь грузил его на судно. Рано утром насад должен был отправиться в дальний путь.

Управились быстро: еще дотемна заполнили трюм бочками и кулями. Мефодий Кузьмич молвил:

– Покуда погуляйте, молодцы. Да, смотрите, в кабаке не упейтесь. Питухи мне не надобны.

– Да мы ж по единой, с устатку, – подмигнул ватаге рослый крутоплечий ярыга.

– Ведаю тебя, Игоська. Лишь бы до ковша добраться.

– Да клянусь богом – по единой! – перекрестился Игоська.

– Не клянись. Бога ты давно закинул. Лучше мне, Мефодию Кузьмичу, слово дай.

– А, може, без слова, а? – поскучнел Игоська.

– Тогда сиди в насаде.

Игоська тяжко вздохнул, кисло посмотрел на ватагу.

– Быть по-твоему, Мефодий Кузьмич.

– Ну то-то. Гуляй, молодцы.

Ярыжки поплелись в гору. Иванка поглядел вслед, вспомнил про деда Лапотка и ступил к Мефодию Кузьмичу.

– И нам можно?

– Отчего ж нельзя, ступайте. Но уговор тот же – питухов на судне не держу, – глаза купца были строгими.

– Попрощаться нам надо. Сюда с каликами брели, – признался Болотников.

– То дело доброе, идите.

Иванка и Васюта догнали артель. Игоська оценивающе глянул на обоих, спросил:

– Никак, с нами пойдете?

– С вами.

– И далече?

– А пока купец не выгонит.

– Купец? – сузил глаза Игоська. – А ведаешь ли ты, паря, что на Волге не купец, артель верховодит? Не ведаешь. Так вот мотай на ус. Купец на воде никто, клоп в углу. Он един середь нас, и ежели артели будет не слю-бен – тут ему и хана. В куль – ив воду. Волга, брат.

– Выходит, рисковый мужик Мефодий Кузьмич.

– Без риску купца не бывает.

Поднялись к крепости. Через Волжские ворота прошли в Рубленый город; потолкались по торговым рядам, выпили сбитня и свернули на Ильинку.

Недалеко от боярского подворья мужики рубили новую церковь. Звенели топоры, летела белая легкая стружка, духовито пахло смолистой сосной. Возле сруба прохаживался тучный боярин в бобровой шубе. Глаза маленькие, заплывшие, черная борода копной. Тыкал посохом, изрекал:

– Красно храм ставьте, не посрамите. Я, чать, сто рублев святым отцам отвалил.

– Не сумлевайся, батюшка Фотей Нилыч, храм поставим благолепый. Не пропадет твоя мошна, – со скрытой усмешкой произнес старый мастер, кланяясь боярину.

Мимо Фотея Нилыча, шлепая по луже босыми ногами, пробежал рыжий мальчонка в длинной до пят рубахе. Обрызнул боярину шубу. Тот стукнул о землю посохом.

– Подь сюда, нечестивец!

Мальчонка подошел, испуганно втянув голову в плечи.

– Вот тебе, поганец!

Боярин с силой огрел мальчонку посохом, тот вскрикнул и, скорчившись от боли, закатался по земле.

Болотников тяжело и насупленно шагнул к боярину.

– Аль можно так?

– Прочь! – глаза Фотея налились кровью. – Дожили! Смерд боярина попрекает.

Иванка вспыхнул, неведомая злая сила толкнула к боярину; выхватил посох, ударил.

– Караул! – завопил Фотей Нилыч.

Болотников ударил в другой раз, в третий, сбил боярина наземь. Посох переломился.

Подскочил Васюта, рванул Болотникова за плечо.

– Ныряй к соловью! ¹⁷³ 173
  Соловей – так называли в народе извозчиков, ямщиков.


[Закрыть]

Мимо ехал извозчик верхом на коне; Иванка и Васюта прыгнули в возок.

– Гони, борода!

Извозчик понимающе хмыкнул и стеганул лошадь.

– Проворь, буланая!

Возок затерялся в узких, кривых улочках. Извозчик остановил лошадь подле глухого монастырского подворья, глянул на Иванку, крутнул головой.

– Смел ты, паря… И поделом Фотею. Лют!

Болотников протянул полушку, извозчик отказался.

– Не. С таких не беру… Знатно ты боярина попотчевал.

Иванка и Васюта встретились с нищебродами у храма Ильи Пророка ¹⁷⁴ 174
  В описываемый период храм был еще деревянным.
  Т у м е н – войско в десять тысяч воинов.


[Закрыть]. Братия ожидала вечерню, расположившись на лужайке у ограды; развязав котомки и переметные сумки, трапезовали.

– Ну как помолились, старцы? – спросил Болотников.

– Помолились, чадо. Поснедай с нами, – молвил дед Лапоток.

– Спасибо, сыты мы… Попрощаться пришли.

– Попрощаться?.. Куды ж удумали, чада?

– По Волге с купцом поплывем. В судовые ярыжки нанялись, старче.

Дед Лапоток перестал жевать, повернулся к Волге, обхватив крепкими жилистыми руками колени. Лицо стало задумчивым.

– Когда-то и мне довелось плыть на струге. Под Казань ходил с ратью Ивана Грозного. Тогда я ишо зрячим был, белый свет видел.

Замолчал, вспомнив далекую молодость, и, казалось, посветлел лицом. Потом вздохнул и вновь заговорил:

– Чую, не для того вы сюда шли, чтоб к купцу наниматься. Не так ли?

– Воистину, старче.

– Ведал то, сердцем ведал, молодшие. Пойдете вы дале, к простору, где нет ни купцов, ни бояр.

– И на сей раз угадал, старче. В Поле наша дорога.

– Жаль, очи не зрят, а то бы с вами пошел. В Диком Поле я не бывал, молодшие, однако много о нем наслышан. Дай-то вам бог доброго пути.

Герасим, сидевший возле Лапотка, вдруг встрепенулся и привстал на колени, вглядываясь в боярина, идущего к храму.

– Он… Он, треклятый. Глянь, братия.

Нищеброды уставились на боярина, зло загалдели:

– Матерой. Ишь, пузо нажрал.

– Убивец!

– Покарай его, всевышний!

Признали боярина и Иванка с Васютой: то был Фотей

Нилыч. Шел скособочась, тяжело припадая на левую ногу.

– Аль встречались с ним? – усмехнулся Иванка.

– Свел господь, – насупился Герасим. – Это тот самый, что Николушку нашего порешил. У-у, треклятый!

Боярин был далеко, не слышал, но нищеброды загалдели еще злее и громче. Оборвал шум Лапоток:

– Угомонись, братия! Словами горю не поможешь… Тут иное надобно.

Нищеброды смолкли, глянули на Лапотка.

– О чем речешь, калика? – вопросил один из убогих.

– Ужель запамятовали? А не ты ль, Герасим, пуще всех на боярина ярился? Не ты ль к мщению взывал?

– И ныне взываю, Лапоток. Не забыть мне Николушку, до сих пор в очах стоит, – Герасим ткнул клюкой в сторону боярского терема. – Вон каки хоромы боярин поставил, во всем граде таких не сыщещь. Да токмо не сидеть те в них, боярин. Так ли, братия?

Глаза Герасима были отчаянными.

– Так, Герасим! Отомстим за Николушку.

– Петуха пустим…

«Вот тебе и убогие, – порадовался Болотников за нищебродов. – Дерзкой народ!.. Но петуха пустить не просто: караульные на подворье. Тут сноровка надобна да сила. Убогих же в един миг схватят – и прощай волюшка. За петуха – голову с плеч».

Вслух же вымолвил:

– Кровь на боярине, зрел его ныне. Пес он… В полночь с вами пойду.

– А как же насад? – спросил Васюта.

– Насад не уйдет, друже. Поспеем к купцу… Пойдешь ли со мной?

– Сто бед – один ответ, – вздохнул Васюта.

– Добро… А вы ж, старцы, ползите в слободу. Без вас управимся.

– Старцы пущай бредут, а я с вами. Мой был Нико-лушка. Зол я на боярина, – произнес Герасим.

Дед Лапоток поднялся и обнял Болотникова за плечи.

– Удал ты, детинушка. Порадей за дело праведное, а мы тебя не забудем, – облобызал Иванку, перекрестил. – Удачи тебе.

– Прощай, дед. Прощай, братия.

Прибежали к насаду после полуночи. Над крепостью полыхало багровое пламя, тревожно гудел набат.

– Как бы и другие усадьбы не занялись, – обеспокоенно молвил Васюта.

– Бояр жалеешь, – сурово бросил Болотников. – В Рубленом городе тяглых дворов не водится, слободы далече. А бояре да купцы пусть горят. Поболе бы таких костров на Руси.

ЧАСТЬ IX
ДИКОЕ ПОЛЕ
Глава 1 СТЕПНЫЕ ЗАСТАВЫ

Матерый орел долго парил над высоким рыжим курганом, а затем опустился на безглазую каменную бабу.

Тихо, затаенно, пустынно.

У подножия холма, в мягком степном ковыле, белеют два человечьих черепа; тут же – поржавевшая кривая сабля и тяжелый широкий меч. А чуть поодаль, покачиваясь в траве, заунывно поет на упругом горячем ветру длинная красная стрела.

Орел повернул голову, насторожился; за бурыми холмами, в синем просторе, послышался шум яростной битвы; пронзительное ржание коней, гортанные выкрики, лязганье оружия…

С опаленных, гнойных курганов полетели на кровавый пир вороны-стервятники.

Дикое Поле!

Огромное, степное, раздольное!

Край ордынцев и донских казаков, край гордой мятежной повольницы и беглого сермяжного люда. Сюда, на вольный степной простор, пробираются через лесную дремучую Русь москвитяне и новгородцы, владимирцы и ярославцы, суздальцы и рязанцы…

Бегут на Волгу и Дон, Медведицу и Донец, Хопер и Айдар… Бегут в поисках лучшей доли мужики-страдники и кабальные холопы, посадская чернь и ратные люди, бобыли и монастырские трудники, государевы преступники и попы-расстриги… Бегут от боярских неправд, застенков и лютого голода.

Уж давно ополчились на южную окрайну бояре, шумели в Думе:

«Найди управу на чернь, государь! Обезлюдели вотчины, мужики нивы побросали, некому за соху взяться. Прикажи ослушников имать. А на окрайну служилых людей пошли, пущай стеной встанут перед воровским Доном!»

И царь приказал. Многих ловили, били кнутом и возвращали к боярам. Однако велико и бескрайне Дикое Поле, не усмотреть стрельцам за всеми беглыми; ежегодно сотни, тысячи людей просачивались в степное Понизовье, оседая в казачьих станицах. Жили в куренях и землянках, зачастую без рухляди и скотины, предпочитая лихого коня и острую саблю. Жили вольно, не ведая ни господ с приказчиками и тиунами, ни городских воевод с губными старостами и ярыжками. Били в степях зверя и птицу, ловили в озерах и реках рыбу. А рядом, совсем рядом, в нескольких поприщах от казачьих городков и становищ рыскали по степи коварные, сметливые ордынцы. Жажда добычи снимала степняков со своих кочевий и собирала в сотни, тысячи и тумены ¹. Ордынцев и янычар манили дорогие, невиданной красоты, русские меха, золотая и серебряная утварь боярских хором и золотое убранство храмов, синеокие русские полонянки, которым нет цены на невольничьих рынках.

Первыми всегда принимали басурманский удар казаки-повольники. Это они стойко защищали свои станицы, заслоняя Русь от злого чужеземца; это они истребляли поганых и сами теряли буйные головы, обагряя обильной кровью горячие степи.

Дикое Поле!

Ратное поле!

Поле казачьей удали, подвигов и сражений.

Поле – щит!

Отяжелевший ворон уселся на череп. Вновь все стихло, лишь возле серой каменной бабы продолжала свою скорбную песнь тонкая стрела.

За курган свалилось багровое солнце, погружая степь в тревожно-таинственный сумрак.

Тихо и задумчиво шелестели травы.

От каменного идолища протянулась длинная тень.

На череп наткнулось колючее перекати-поле, будто остановилось на короткий отдых; но вот подул ветер, степной бродяга шелохнулся и вновь побежал по седому ковылю.

Гордая вольная птица парила над широкой степью; парила высоко, видя порыжевшие от знойного солнца холмы и курганы, казачьи заставы и сторожи; видела она и ордынских лазутчиков, скрытно пробиравшихся по лощинам, балкам и шляхам.

«Добро той птице. Она сильна и властвует над степью», – подумалось Болотникову.

Он лежал на спине, широко раскинув руки и утонув в горьковато пахнущем бурьяне.

Душно, рубаха прилипла к горячему телу, свалялись черные кольца волос на лбу. А над степью ни ветерка; травы поникли, и вся жизнь, казалось, замерла, погружаясь в вялую дрему.

Невдалеке послышался дробный стук конских копыт. Болотников поднял голову – скакал всадник на буланом коне.

– Татары, батько!

Болотников поднялся, поспешно натянул кафтан, пристегнул саблю с серебряным эфесом и бегом спустился в балку, где у тихо журчавшего ручейка пасся гнедой конь. Вставил ногу в стремя, оттолкнулся от земли и легко перекинулся на красное седло. Огрел коня плетью и выскочил из балки.

– Много ли поганых?

– Два десятка, батько.

Быстро доскакали до кургана. Дозорные казаки готовились запалить костер, чтобы оповестить о татарах другие сторожи.

Зрите ли поганых? – спросил Болотников, осадив коня.

– Не зрим, батько, – ответил черноусый коренастый казак в синем зипуне.

– Никак в лощине упрятались, – молвил второй, высокий и сухотелый, в одних красных штанах. На смуглой груди болтался на крученом гайтане ¹⁷⁵ 175
  Гайтан – плетеный шнурок или тесьма для нательного креста.


[Закрыть]серебряный крест.– Поджигать сушняк, атаман?

– Погодь, Юрко. Успеем дозоры взбулгачить. Татары малым войском на Русь не ходят. То юртджи ¹⁷⁶ 176
  Юртджи – военная разведка татар.


[Закрыть]. Где приметил их, Деня?

Деня, казак молодой, с короткой русой бородкой по круглому лицу, указал саблей в сторону Волчьего буерака.

– Там, батько.

Станичный атаман на минуту задумался. До Волчьего буерака около трех верст. Татары скрытно пробрались в него по урочищам и, видимо, встали на отдых. Костры они разводить не будут: дым заметят сторожи, и тогда им придется вновь убираться к своим улусам ¹⁷⁷ 177
  Улус – становище кочевников.
  –
  Чекмень – верхняя мужская одежда восточного покроя, сшитая халатом.
  Плут – поплавок к сетям.


[Закрыть].

– Что порешил, батько? – нетерпеливо вопросил Деня.

– Скачи до Бакеевской балки и поднимай станицу. Будем окружать. Поспешай, Деня.

– Лечу, батько!

Казак пришпорил коня и помчал к балке, а Болотников въехал на курган. Отсюда на многие версты были видны туманные дали. В степи, в разных концах, рыскали конные сторожи – по два казака на дозор.

– А не собрать ли разъезды, атаман? Так-то спорее будет, – предложил Юрко.

– Опасно. Татары хитры. Они, может, только и ждут, чтоб мы сняли разъезды.

Вот уже пять лет Болотников в Диком Поле, и он хорошо изведал повадки татар. Иной раз они нарочно показывались донцам. Ехали дерзко, открыто, дразня разъезды; те не выдерживали бусурманской наглости, снимались с дозоров и устраивали погоню. А тем временем по урочищам шло никем не замеченное ордынское войско и внезапно нападало на засечную крепость. Потом разъезды снимать не стали.

Сметливыми и коварными были у татар юртджи. Это опытные, искушенные воины. Ездили всегда одним или двумя десятками. Они были ловки, подвижны и неуловимы. Редкая станица могла похвастать казачьему кругу о полоне ордынских лазутчиков.

Вскоре к кургану прискакала станица из Бакеевской балки. Каждый день она пряталась в этом урочище и ждала своего часа, чтобы неожиданно появиться в степи и завязать бой с татарами, если их отряд не превышал двухсот-трехсот сабель. При большем же войске вспыхивали сигнальные костры на дозорных курганах, и тогда уже выходила в Поле рать из порубежной крепости.

– В буераке татары. Их надо окружить и захватить, – произнес Болотников.

– Возьмем, батько! – задорно прокричал казак Емо-ха, порывистый, горячий детина с длинным, горбатым носом.

– Твой десяток пойдет со мной. Попробуем отсечь ордынцев. Остальные – к буераку. С богом, молодцы!

Казаки полетели по степи. Болотников же, с двумя десятками, поскакал в обход лощиной. Неслись молча, чтобы не вспугнуть раньше времени татар.

Ордынцы станицу заметили, тотчас высыпали из буерака и пустили коней вспять, к своим кочевьям; наперехват им стремительно мчались казаки Болотникова.

– Ги! – охваченный азартом погони, громко воскликнул атаман.

– Ги! Ги!– подхватили казаки.

Кольцо вокруг татар все сужалось, еще минута-дру-гая – и улусники окажутся в гуще станичников. Но вот татары на полном скаку перепрыгнули на бежавших обок лошадей и начали постепенно удаляться от казаков.

– Уйдут, уйдут, батько! – прокричал Емоха.

– Достанем! – упрямо тряхнул смоляными кудрями Болотников.

Татарские кони приземисты, толстоноги и длинногривы, они быстры и выносливы. Но и казачьи лошади не уступают ордынским.

Все ближе и ближе татарские наездники. Они в чекменях ¹, в черных овчинных шапках с отворотами.

Внезапно ордынцы обернулись и метко пустили из тугих луков красные стрелы. Трое казаков свалились с коней.

Болотников выхватил из-за кушака пистоль, зычно и коротко скомандовал:

– Пали!

Казаки выстрелили. Несколько татар было убито, другие же с воем рассыпались по степи, но их настигали казаки, паля из самопалов и пистолей.

Ордынцы отвечали стрелами. Еще четверо станичников были выбиты из седла, но все меньше оставалось и улусников. Поняв наконец, что от казаков не оторваться, татары приняли бой на саблях. Они повернули коней и остервенело набросились на донцов, решив погибнуть в сече.

– Не рубить! Брать в полон! – прокричал Болотников.

Но сделать это было не просто: татары в плен не сдавались. С хриплыми устрашающими воплями ордынцы отчаянно лезли на донцов, норовя сокрушить их острыми кривыми саблями. Один из них, верткий и приземистый, бесстрашно наскочил на Болотникова, но тот успел прикрыться щитом, а затем плашмя ударил тяжелой саблей ордынца по голове. Татарин рухнул в бурьян, Болотников спрыгнул с лошади и связал кочевнику руки.

– Ловко ты его, батька! – соскочив с коня, проговорил Емоха, вытирая о траву окровавленную саблю. – Всех порубили. Добро хоть этого взяли. Жив ли поганый?

Иван толкнул татарина в спину, тот очнулся, взвизгнул, поднялся на ноги и свирепо метнулся к Болотникову, норовя вцепиться в него зубами. Иван отшиб его кулаком.

– Прочь, пес! Свяжите ему ноги.

Пока ордынца вязали, он извивался ужом и рычал, кусая в кровь губы.

– Злой народ, жестокий, – насупленно бросил Болотников.

– А посечь его, батько. Вон сколь наших полегло, – подскочил с обнаженной саблей Емоха.

– Не трожь! Он нам живой надобен. Орда что-то замышляет. Повезем к толмачу ². На коня его.

Татарина кинули поперек лошади.

Болотников приказал собрать убитых казаков. Семь станичников не вернутся в свои курени. Дорого даются битвы с ордынцами.

Иван взметнул на коня и оглядел степь. Невдалеке тянулись невысокие, опаленные солнцем, рыжие холмы. Степь казалась убаюканной и спокойной, но Иван знал, что в любой момент могут показаться из-за холмов татары и вновь начнется лютая сеча.

Оглянулся. Дозорный курган едва виднелся в синей дали. Сейчас на кургане стоит передовая сторожа и с нетерпением ждет от станицы вестей.

«Далече ускакали», – подумал Болотников, направляя коня к ближнему холму. Въехал на вершину, напряженно всматриваясь в сторону крымских кочевий.

«Отсюда хорошо видно. Самое место новому дозорному кургану».

Болотников поехал по разъездам, маячившим в разных концах степи. Вначале направил коня в сторону понизовья, к правому берегу Дона. Проехал с полверсты и вступил в густую высокую траву, доходившую до плеч. Здесь начинался один из самых тревожных дозоров: разъезды терялись в бурьяне и зачастую не видели татар, набегавших с крымских степей. Ордынцы, на своих низкорослых конях, прятались в траве, как суслики, не было заметно даже их черных овчинных шапок.

Застава беспокойная, опасная; чуть зазевался – и ткнешься в бурьян, сраженный стрелой татарина. Ехал чутко, осторожно, прислушиваясь к каждому незнакомому шороху.

В бурьяне тонко нищали бекасы, голосисто и звонко бормотали куропатки, не умолкая трещали кузнечики; высоко над головой с протяжными криками пролетала к Дону стая диких гусей, а где-то в низине, из тихого озерца, донесся крик лебедя…

Привычные, родные звуки Дикого Поля. Болотников давно уже научился слушать и понимать степь со всеми ее свистами, криками и отголосками, с ее удивительной красотой и богатырскими просторами.

Неподалеку тихо заржал конь. Болотников остановил Гнедка, тяжелая рука опустилась на пистоль.

Кто?.. Ордынец или свой казак-дозорный?

Конь вновь заржал, видимо, почуял лошадь Болотникова. Иван спрыгнул в траву: не подставлять же башку под ордынскую стрелу.

– И-ойе! Уррагах! – устрашающе донеслось вдруг из бурьяна. То был воинский клич татар. Но Болотников всердцах сплюнул, вскочил на Гнедка и смело тронул коня в сторону дикого возгласа.

– Опять степь булгачишь, Секира!

Голос Ивана был сердит: не первый раз пугает его этот дозорный. Секира, ухмыляясь, вышел из бурьяна.

– Здорово жили, Иван Исаевич!

– Тебе что, делать нечего? Сколь раз упреждал, – не верещи. Память отшибло?

– Отшибло, батько. Бей!

Устим Секира заголил спину, ткнулся на карачки. Болотников вытянул из голенища сапога плетку, хлестнул. Секира поднялся, поблагодарил:

– Спасибо, батько. Больше не буду.

– А коль вдругорядь заорешь – на круг поставлю. Ты ж на стороже стоишь, дурень. Таем стоишь. А тебя за три версты слышно. Аль тебе дозорный наказ не ведом?

– Ведом, батько. Прости.

– Ну смотри, Секира, – погрозил кулаком Болотников. – Все ли тут улежно?

– Улежно, батько. Поганых не зрели.

– А где второй?

– Да вон же батько… Подле тебя.

Глаза Секиры были смешливы, смех так и гулял по его загорелой лукавой роже.

Болотников огляделся, но никого не приметил.

– Брешешь, Секира.

– Да нет же, батько. Явись атаману, Нечайка.

Совсем рядом шевельнулся бурьян, над которым поплыл зеленый пук травы.

– Тут я, батько.

Перед Болотниковым предстал могутный молодой казак с копной молочая на голове. В пяти шагах дозорный сливался со степью.

Иван одобрил:

– Похвально, Нечайка.

– Ни один поганый не узрит, батько, – молвил Секира. – На него даже коршун сел, норовил гнездо свить, да Нечай чихнул, спугнул птицу. А потом, батько…

– Будет, – оборвал словоохотливого казака Болотников. – Степь доглядай.

– Доглядим, батько, – заверил Секира, а Болотников поехал к новому дозору.