Текст книги "Иван Болотников"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 47 страниц)

Г лава 3 ХАН КАЗЫ-ГИРЕЙ

На рассвете четвертого июля татарские тумепы подошли к селу Коломенскому. Спустя час на Воробьевой горе приказал хан раскинуть шатер. Пусть презренные московиты увидят грозного крымского повелителя и покорно ждут своего смертного часа.

Казы-Гирей в темно-зеленом чана не ¹, в белом остроконечном колпаке, опушенном красной лисицей, и в желтых сапогах из верблюжьей замши. Широко расставив ноги, прищурив острые глаза, долго и жадно смотрел на стольный град неверных.

Вот она златоверхая Москва!

Поход был утомителен и долог. Джигиты жаждали богатой добычи. И теперь скоро! С нами аллах. Мы побьем урусов, навьючим коней драгоценными каменьями, уведем в Бахчисарай красивых русоволосых полонянок и тысячи рабов, а Москву спалим дотла. Такова воля аллаха!

– Великий и благословенный! Урусы ожидают нас не в крепости, а в поле, – осторожно заметил мурза Сафа-Гирей.

– Ни при великом кагане ¹⁰⁶ 106
  Каган – главенствующий хан.


[Закрыть]Чингисе, ни при Бату-хане урусы не вставали возле стен. Мы осаждали их в крепостях, – поддержал Сафу другой военачальник.

– Тем лучше, мурзы. Мои бесстрашные багатуры одним разом сомнут ряды неверных! – хрипло выкрикнул Казы-Гирей и, резко повернувшись, в окружении турга-дуров ¹⁰⁷ 107
  Тургадур – телохранитель.


[Закрыть]пошел к золотисто-желтому шатру.

Пятнадцать крымских туменов покрыли Воробьевы горы. В каждом тумене – десять тысяч конных воинов – смуглых, крепких, выносливых.

Джигиты расположились куренями , по тысяче в кажт дом. Посреди куреня стояла белая юрта тысячника с высоким рогатым бунчуком.

Сейчас воины отдыхали. Рассевшись кругами возле костров, варили в больших медных котлах рисовую похлебку из жеребятины с поджаренным просом, приправленную бараньим салом и кобыльим молоком.

Рядом паслись приземистые, толстоногие и длинногривые кони. Здесь же находились и запасные лошади, навьюченные копченым салом, ячменем, пшеном, рисом и бурдюками ¹⁰⁸ 108
  Бурдюк – мешок из шкуры животного для хранения и пере возки вина и других жидкостей (у татар обычно для кумыса).


[Закрыть]с кумысом.

Возле нарядного ханского шатра торчит высокое, украшенное китайской резьбой, бамбуковое древко с черным девятихвостым бунчуком.

У входа в шатер, скрестив копья, стоят два темнолицых тургадура. Неподвижно застыли, словно каменные истуканы. За кожаными поясами – длинные острые ножи.

Ордынцы знали – тургадуры жестоки. Любого, кто без ханского дозволения приблизится к шатру на десять шагов, поджидала неминуемая гибель. Свистел нож, метко выпущенный из рук тургадура, и дерзнувший воин замертво падал наземь.

Хан хитер, как лисица, и осторожен, как всякий степной хищник. Днем и ночью, не смыкая глаз, охраняет его

золотистый шатер триста отборных нукеров ¹⁰⁹ 109
  Нукер – воин из личной дружины хана.


[Закрыть], готовых перерезать горло любому коварному врагу, посягнувшему на ханский престол.

Совершив утреннее моление, крымский повелитель собрал мурз и военачальников на курлутай ¹¹⁰ 110
  Курлутай – совет.


[Закрыть].

Казы-Гирей восседал на походном троне, сверкающем золотом и изумрудами. Положив правую руку на рукоять кривого меча, а левую на подлокотник мягкого трона, хан пытливо вглядывался в каждого входящего, почтительно приветствующего своего повелителя:

– Салям алейкум, великий хан!

Усевшись полукругом на ярких коврах и подобрав под себя ноги, мурзы и военачальники молча ждали ханского слова.

Внутри шатра, на высоких металлических подставках чадили девять светильников, окутывая сизой дымкой парчовые занавеси.

У входа, по углам шатра, и позади трона стояли, скрестив смуглые руки на груди, телохранители, не спуская зорких глаз со знатных гостей. Всякое может случиться по воле аллаха.

Наконец Казы-Гирей повернул свое каменное лицо в сторону ближнего мурзы, мотнул белой чалмой.

– Говори, Бахты.

Приложившись правой рукой ко лбу, мурза произнес:

– О, великий и мудрейший! Благословен твой путь. Мои пять туменов рвутся в бой. И никакая сила не остановит моих верных джигитов. Полки урусов останутся под копытами наших быстрых коней! – воинственно проговорил Бахты-Гирей.

Крымский хан обратил свой взор на следующего мурзу. Сафа-Гирей в малиновом чекмене ²и красных сафьяновых сапогах, расшитых жемчужными нитями, был хмур и озабочен.

– Велик аллах и велики помыслы твои, повелитель. Прямо скажу – бой будет труден. Урусы соорудили военный городок, поставили великое множество пушек. В их рати сто пятьдесят тысяч храбрых и сильных воинов.

– Уж не предлагаешь ли ты, бесстрашный мурза, повернуть тумены в Бахчисарай? – язвительно проговорил Казы-Гирей.

– Правоверные! Сафа поджимает хвост, как трусливая собака. Он гневит аллаха! – прокричал Бахты-Гирей.

Коренастый и широкоплечий Сафа вскочил с ковра. К лицу его прилила кровь, в глазах сверкнули молнии.

Выхватив из ножен изогнутый меч, он замахнулся на Бахты.

– Презренный шакал! Тебе ли говорить о моей трусости. Вот этим мечом я разбил в степях ногаев, а ты отсиживался на шелковых подушках в Бахчисарае и забавлялся с наложницами.

С ковра вскочил, словно ужаленный, Бахты-Гирей. Он тоже выхватил саблю.

– Уймите мурз, тургадуры, – подал знак телохранителям Казы-Гирей.

Тургадуры метнулись к разгоряченным военачальникам и оттолкнули их друг от друга. Вытащив кинжалы, глянули на повелителя, ожидая нового приказания.

– Садитесь, мурзы. Говори, Сафа, – строго сказал повелитель.

Шумно сопя носом, Сафа опустился на ковер и продолжал:

– Я видел много походов, хан. Еще при великом Дев-лет-Гирее я брал столицу урусов. Это была славная победа. Мы не потеряли ни одного багатура. Урусы укрылись под защиту стен московских. Здесь ждала их погибель. Мы подожгли столицу огненными стрелами. Московиты задохнулись в дыму. Их трупы запрудили Москву-реку. Аллах наказал неверных. Теперь наши тумены вновь подошли к Москве. Но враги стали изворотливей. Сейчас они отошли на три версты от столицы и ожидают нас великой ратью. Я предлагаю не бросать сразу все тумены на урусские полки, а выманить их из укрепленного стана, отрезать от городка и крепости, окружить нашими храбрыми багатурами и разбить строптивых московитян. Таков мой совет. Так завещал нам биться великий и искусный каган Чингис.

– А что думает мой юный Валди? – после недолгого молчания посмотрел в сторону племянника хан.

Молодой царевич поднялся с ковра, короткими шажками подбежал к трону и, поцеловав подол парчового ча-пана повелителя, молвил:

– О, светлейший хан! Столп правоверия и гроза иноверцев! Твои уста всегда изрекают мудрость. Я сделаю так, как прикажет мне повелитель. Мои воины рвутся в бой с урусами.

Казы-Гирей ласково кивнул юному военачальнику и обратился к паше ¹турецких янычар:

Паша – титул высших сановников в старой Турции.

– Скажи мне, славный Резван, о своих помыслах.

Рыжебородый и статный паша в высокой белой чалме

и шелковом халате с рубиновыми пуговицами, глянул на притихших мурз, тронул себя за золотую серьгу, вдетую в левое ухо, и высказал степенно:

– Твой враг – наш враг, почтенный хан. Великий султан Амурат, защитник ислама, повелел наказать мне неверных московитов. Он недоволен дерзкими урусами. Их казаки беспрестанно ходят под Азов, осаждают крепость и берут в полон славных янычар. Донцы на своих разбойных стругах спускаются в Черное море и топят наши корабли. Царь Иван вошел в родственный союз с нечестивыми черкесами и вопреки султанской воле поставил крепость на Тереке, затворив нам торговый путь в Дербент и Шемаху. Персидский шах Аббас посылает теперь своих тайных послов к царю Федору и, уступая уру-сам Кахетию, ищет союза против великого султана. Не бывать тому! Мои янычары вместе с твоими, почтенный хан, джигитами разобьют московские рати. И тогда мы заставим Федора вернуть Казанское и Астраханское ханства, свести подлых казаков с Дона и разрушить московскую крепость на Тереке.

Казы-Гирей, внимательно выслушав турецкого пашу, вновь задал ему вопрос:

– Как думаешь нападать на врагов ислама, мой верный Резван?

Паша, теребя пальцами рубиновые пуговицы, долго молчал и наконец сказал.

– Сафа-Гирей прав. Надо выманить урусов из укрепленного городка и ударить по ним всем войском.

Крымский повелитель нахмурился. На совете нет единства. Дурной признак. Поднялся с трона и сказал свое слово:

– Правоверные! Я слушал ваши советы. Мои отважные мурзы Бахты и Валди хотят единым ударом смять урусов. А мудрые Сафа и Резван предлагают иной путь. С нами аллах. Он предсказывает нам славную победу над иноверцами. Он говорит мне – веди, Казы-Гирей, своих воинов на рати русобородых и опрокинь их всеми туме-нами. Такова воля всевышнего, такова моя воля. И тот, кто посмеет нарушить ее – того покарает аллах и мой острый меч. Вы слышите меня, багатуры?

– Слышим, хан. Мы с тобой, наш несравненный! Мы с тобой, наш повелитель! – хором отозвались военачальники.

– Близится битва. Сейчас всех приглашаю на малый достархан ¹¹¹ 111
  Достархан – угощение, а также нарядная скатерть, расстилаемая для пиршества. Обычно татары перед битвой устраивали малый достархан, а после победы – великое пиршество.


[Закрыть]. Пусть закипит наша кровь от айрана ¹¹² 112
  Айран – кислое молоко особой закваски (распространено в Сибири, Средней Азии, Крыму и на Кавказе).


[Закрыть]й кумыса! – проговорил хан.

В шатре появились черные рабы-невольники с серебряными кольцами в носах. Накрыли шелковую скатерть посреди ковра, положили на нее серебряные и золотые блюда с жареным мясом молодой кобылицы, с тонкими румяными лепешками на сале и различными сладостями.

Перед ханом, пашой и мурзами поставили рабы золотые чаши с кумысом, айраном, хорзой и красным персидским вином.

Приглашенные на курлутай, дождавшись, когда повелитель первым положит в рот кусок мяса и запьет его кумысом, шумно принялись уничтожать обильное угощение. Чавкая, обтирая жирные пальцы о замшевые сапоги, гости пили пенящийся напиток и красные вина.

Хмель ударил в голову. Казы-Гирей вытащил из ножен кривой меч и трижды взмахнул им над своей белой чалмой. Гости смолкли, поставили на скатерть чаши с напитком.

– Прекратим достархан, правоверные. Поднимайте тумены. Потопчем конями хулителей ислама! – свирепо крикнул Казы-Гирей.

Когда тумены были приготовлены к бою, к воинам выехал на нарядном с золотой сбруей и серебряными бубенцами гнедом коне повелитель, окруженный могучими тургадурами. Казы-Гирей – в золотом остроконечном шлеме с сетчатым надзатыльником и в серебристой кольчуге.

Джигиты сидели верхом на низкорослых, гривастых и лохматых лошадях. Они в суконных чекменях, кафтанах и турбанах ⁴. На головах – стальные шлемы либо черные овчинные шапки с отворотами. У многих воинов грудь защищена медными пластинами, в руках – круглые металлические щиты и короткие копья с белыми конскими хвостами на конце. К седлам приторочены саадаки ¹¹³ 113
  Саадак – чехол для лука.


[Закрыть]с тугими изогнутыми луками и красными стрелами с закаленными стальными наконечниками.

У сотников и темников ¹¹⁴ 114
  Темник – начальник тумена.


[Закрыть]кони покрыты железными и кожаными панцирями.

Джигиты громко приветствовали подъехавшего Казы-Гирея.

– Салям алейкум, великий хан!

– Слава повелителю!

– Слава несравненному!

Казы-Гирей окинул внимательным взглядом несметное войско, ощетинившееся копьями, кривыми мечами, и громко произнес:

– Мои верные и храбрые джигиты! Я привел вас к богатой столице урусов. Сейчас мы двинем свои тумены на московитяи и уничтожим презренных. Вспомните славные походы великих монгольских каганов. Мы властвовали над всей вселенной. Теперь неверные подняли свои головы. Но мы посечем их своими острыми саблями и по их трупам въедем в Москву.

Славные воины! Я отдаю вам столицу урусов на три дня. Выочьте коней богатой добычей, набивайте чувалы ¹¹⁵ 115
  Чувал – большой вьючный мешок, изготовленный из кожи или шерсти.


[Закрыть]золотыми крестами и драгоценными камнями, наполняйте бурдюки красным боярским вином и хмельными медами.

Берите в полон рабов, убивайте стариков, кидайте детей в костер. Все живое – предайте земле. Пусть один черный пепел останется после нашего победного набега. Не стоять Москве на семи холмах!

Воины, размахивая клинками над шлемами и меховыми шапками, сотрясли Воробьевы горы гортанными воинственными криками.

Повелитель, зажигаясь от боевых воплей джигитов, приказал Бахты-Гирею:

– Убейте молодого коня и принесите мне чашу крови.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой повелитель, – приложив руку к груди, отозвался мурза и с десятком нукеров поскакал к пасущемуся на склоне горы конскому табуну.

Вскоре темник явился обратно и, припав на одно колено, поднес спешившемуся хану чашу с темной лошадиной кровью.

Казы-Гирей снял с головы золотой китайский шлем, повернулся лицом к солнцу и воскликнув – с нами аллах – жадно припал губами к чаше.

На горе раздались мощные ратные кличи багатуров.

Глава 4 НА ПОЛЕ БРАНИ

Близился час битвы.

Ратники, переминаясь с ноги на ногу, еще раз проверяли на себе доспехи, поправляли шеломы и тревожно поглядывали на гору.

Пушкари встали возле подвижного дощатого тына. У них все наготове – чугунные ядра, мешочки с зельем, фитили.

Здесь же прохаживается знатный литейный мастер государева Пушечного двора – Андрей Чохов. Он в суконном кафтане, осанистый, кряжистый, русобородый. Зорко поглядывает на пушкарей и затинщиков ¹¹⁶ 116
  ' Затинщик – пушкарь к затинной пушке, то есть пушке, вделанной в стену.


[Закрыть], дает скупые советы.

– Не посрамим матушку Русь, Андрей Иваныч. Не пропустим басурман в Москву, – заверяли знатного мастера пушкари…

– Ты бы поостерегся, Андрей Иваныч. Голова ¹¹⁷ 117
  Г олова – в данном случае – начальник Пушкарского приказа.


[Закрыть]велел тебе во дворе оставаться. Татары метко стрелу пускают. Зашибут, чего доброго, – вымолвил старый затиищик с опаленной рыжей бородой.

– Где как не в ратном бою литейное дело проверить. Здесь мое место, Акимыч, – строго произнес Чохов и пошел дальше вдоль деревянного тына, мимо многопудовых громадных пушек.

Вместе с пушкарями приготовились к бою пешие стрельцы с ручными пищалями и самопалами.

– Татары иду-у-ут! – вдруг пронесся по Передовому полку зычный возглас.

С Воробьевых гор услышали русские воины дребезжанье рожков, гулкие удары боевых барабанов, пронзительный вой труб.

Московское войско зашевелилось. Вершники по приказу сотников взмахнули на коней, а пешие ратники построились в десятки и тесными сплоченными рядами, поблескивая шеломами и красными остроконечными щитами, панцирями и кольчугами, с волнением ожидали грозного врага.

Размахивая кривыми саблями, прижавшись к гривам низкорослых, но быстрых и резвых коней, с дикими воплями неслись на русское войско татарские тумены.

Когда татары приблизились к дощатому городку, из бойниц укрепленного стана, с крепостных стен Данилова, Новоспасского и Симонова монастырей дружно ударили тяжелые пушки, пищали.

Ордынцы не ожидали столь могучего огня.

Многие ядра достали передние ряды конницы и внесли замешательство среди джигитов. Улусники рассыпались по полю и повернули вспять к холму, отойдя на безопасные рубежи.

Казы-Гирей, встревоженный громом русских пушек, спешно послал гонцов к темникам, приказывая им явиться к его шатру.

Когда начальники тумснов оказались перед разгневанным повелителем, Казы-Гирей, размахивая мечом, закричал:

– Презренные шакалы! Аллах не любит, когда бага-туры показывают неверным спины. Я даю вам. еще один тумен. Идите па урусов и разбейте город!

И теперь уже тридцать тысяч джигитов, издавая свирепые вопли, ринулись на русский стан. Сотники, темники и мурзы, увлекая за собой воинов, страшно визжали:

– И-ойе! И-ойе! Уррагх! ¹¹⁸ 118
  Уррагх – вперед (тат.).


[Закрыть]

И вновь дружным огнем встретили яростно напиравшего неприятеля русские пушки.

Заклубились тучи пыли. Кони шарахались в стороны, ржали, поднимались на дыбы, выкидывая из седел всадников, которые погибали под копытами испуганных лошадей.

Но все же татары упорно неслись вперед. Приблизившись к дощатому городку, воины на полном скаку метали через тын копья, спускали тетиву, поражая меткими стрелами ратников Передового полка.

Но тут ударили в гущу конницы две тысячи пеших стрельцов из пищалей и самопалов.

Татарские тумены остановились и, резко повернув коней, вновь понеслись назад, оставив на поле брани тысячи поверженных трупов.

Русское воинство ликовало. Опытный воевода Федор Иванович Мстиславский, неторопливо поглаживая окладистую бороду, сказал степенно князьям и боярам:

– Непривычно ордынцам под ядрами и пулями скакать. Лихо пушкари и пищальники басурман бьют…

– Нашим пушкам нет равных. Ливонцы и свейцы до сих пор помнят их силу. Андрейку Чохова и затинщиков следует наградить щедро за радение, – произнес князь Андрей Телятевский.

– До награды еще далеко. Татары упрямы. Орда их несметна. Допрежь надлежит бой выиграть, – посуровев, проговорил воевода, поглядывая из-под ладони на отступавших татар.

Узнав о больших потерях и поняв, что урусов смять нелегко, крымскому повелителю пришлось согласиться с доводами Сафы-Гирея.

– Выманите неверных из лагеря и перебейте, как паршивых собак! – отдал хан военачальникам свой новый приказ, недовольный ходом сражения.

Обычно татары в степных боях яростно налетали на противника, опрокидывали его и уничтожали клинками, копьями и стрелами. А здесь – стена, о которую споткнулись джигиты. Урусы надежно укрылись в своем боевом городке, ощетинились сотнями пушек и пищалей. Их ядра и картечь разят конницу из стана и монастырей.

О, аллах! Помоги низвергнуть неверных!

На ратном поле застыла тишина. Лишь слышались предсмертные стоны раненых и хрипы умирающих коней. Замолкли пушки, пищали, походные трубы, рожки, бубны и барабаны.

Из каждого тумена Казы-Гирей повелел выделить по сотне багатуров и направить их к русскому стану. Джигиты придвинулись к вражьему городку и остановились на безопасном расстоянии, выжидая урусов. Горделиво и призывно подняли копья.

Не остался в долгу и воевода Передового полка.

– Послать на басурман добрых молодцов! – приказал

сотникам Тимофей Трубецкой.

Но воеводы знали: бой будет нелегок. Хан Казы-Гирей выставил сильных, искусных воинов. У каждого багатура тяжелая рука, верный, наметанный глаз и свирепое сердце завоевателя.

К белому шатру Трубецкого прибыл из Большого полка сам Федор Иванович Мстиславский. Глянув на воевод в дорогих сверкающих доспехах, молвил:

– Уж больно спесивы басурмане.

Вышел вперед князь Телятевский – статный, широкоплечий. Высказал твердо:

– С татарами у меня особые счеты, князь Федор. Вотчину мою когда-то испепелили, над сестрой надругались. Зол я на поганых. Отпусти меня с татарами биться.

– Спасибо тебе, князь. Воистину обрадовал. Не перевелись, знать, среди князей ратоборцы. Ведаю о твоих поединках по ливонским походам. Добрый воитель. Однако на поле тебя не пущу. Твое место здесь. Ежели Тимофей Трубецкой голову в битве сложит – тебе в Передовом полку воеводой быть. Так с Борисом Федоровичем и великим государем порешили. Ты и родом своим высок и воин отменный, – проговорил Мстиславский.

Телятевский хоть и был польщен словами князя, но все же решением набольшего воеводы остался недоволен. Уж очень хотелось выйти в поле на ордынцев. Однако вслух промолвил:

– Волю государя не смею рушить, воевода. Спасибо за честь.

К боярам протолкался крупный большеголовый дворянин в шеломе и стальном панцире. Низко поклонился князю Мстиславскому и, ударяя себя кулаком в грудь, запальчиво произнес:

– Мочи нет смотреть на похвальбу басурманскую. Дозвольте, воеводы, мне с татарами поразмяться. Силушкой меня господь не обидел. Застоялся я тут в городке.

– Имя свое назови, молодец.

– Митрий Капуста – дворянин. Выпускай, воевода, а не то сам пойду.

К Федору Мстиславскому приблизился один из стремянных, сказал негромко:

– Сей дворянин навеселе, князь.

Воевода крякнул с досады. Дворянин виду богатырского, чисто Илья Муромец. Такой бы не осрамился, да жаль – зелена вина хватил.

Федор Иванович нахмурился, сказал строго:

– На врагов надо без хмеля выходить, братец. Здесь одной силы мало. Нужна сноровка и голова разумная. Так что посиди покуда, Митрий.

Капуста обиженно фыркнул и отошел в сторонку.

Отбирали ратников неторопко и придирчиво.

Князь Телятевский выделил из своих людей Якушку и Иванку.

– Не посрамишь меня? – спросил он Болотникова.

– Со щитом вернусь, – спокойно и коротко отозвался Иванка.

– Ну, храни тебя бог!

Телятевский протянул Болотникову свой меч.

– Знатными мастерами сей меч кован. Верно служил он мне в ратных походах. Надеюсь, и сегодня не подведет.

Иванка принял меч, молча поклонился князю и взмахнул на коня. Перед ним расступились ратники, подбадривая его выкриками.

Напутствуя Болотникова, князь Телятевский предложил ему заменить лошадь.

– Конь у тебя пахотный. На нем далеко не ускачешь. Басурманские лошади быстры и резвы. Возьми другого коня.

– Спасибо за добрый совет, князь. Однако менять коня не стану. Привык я к Гнедку, все повадки мне его ведомы. А чужой конь – потемки.

– Ну как знаешь, парень.

Перед тем как выехать из боевого городка, тысячу отобранных ратников благословил чудотворной иконой архимандрит Данилова монастыря.

– Мужайтесь, дети. Помните бога, и он дарует вам победу над нехристью.

К Иванке прорвался Афоня Шмоток и протянул маленький кожаный мешочек на голубой тесьме.

– Удачи тебе, Иванка. В поле – ни отца, ни матери: заступиться за тебя некому. Накинь на грудь мою ладанку. В ней землица с родной отчины. От ворога сохранит.

Ладанку от бобыля Иванка принял. Снял шелом и надел мешочек на широкую грудь, обтянутую чешуйчатой кольчугой.

– Может, накажешь чего-нибудь Исаю? Неровен час, – вздохнув, тихо промолвил бобыль.

– Из похода приду – сам все обскажу, – проговорил Иванка и, поправив на голове шелом, выехал вслед за воинами в ратное поле.