Текст книги "Иван Болотников"

Автор книги: Валерий Замыслов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 47 страниц)

Глава 5 ПОЕДИНОК

Хан Казы-Гирей, нервно закусив нижнюю губу, мрачно восседал на коне и, прищурив темные острые глаза, молча вглядывался в свои застывшие боевые сотни.

Непривычно для хана складывается битва. Урусы сметливы. Они, как всегда, не спешат. Багатуры уже давно стоят с поднятыми копьями, а московиты все мешкают.

Сказал с издевкой:

– Презренные трусы! Они страшатся моих славных багатуров.

Находившийся вблизи повелителя Резван-паша, поглаживая рыжую бороду, произнес:

– Московиты – храбные воины. Они вышлют на джигитов достойных наездников.

– Мои багатуры не знают равных во всей вселенной. Один мой Ахмет стоит десятка урусов. Ахмет сильнее барса. Он укрощал тигра и носил па своих плечах дикую степную кобыл и ну. Мой могучий джигит проткнет копьем любого московита и па поднятой руке принесет его к моему шатру. И так будет!

– С нами аллах, повелитель, – опустив глаза и скрывая усмешку, сказал паша турецких янычар.

И вот наконец из укрепленного городка выехала навстречу багатурам тысяча русских воинов.

Замерли татарские тумены, замерла в дощатом городке московская рать. Тысяча сближалась с тысячей.

Тишина – тревожная, изнуряющая. Нет ничего томительнее этих беспокойных минут для обеих ратей.

Одни – защищали святую Русь. Отчизну.

Другие – хотели поработить ее, истоптать конями, испепелить, обесславить.

Ордынцы ждали победы своих багатуров, русские верили в своих ратоборцев. И те и другие понимали: победа вселит в сердца воинов бесстрашие и мужество, придаст новые силы для битвы с врагом, поражение – повергнет в уныние, вызовет ужас и смятение перед грозным противником.

Покуда сближались, Болотников не вглядывался в своих недругов. Он ехал не спеша, спокойно. Почему-то вдруг опять вспомнилась ему первая теплая борозда, отец в белой чистой рубахе, с каплями пота на морщинистом лбу, рано поседевшая сгорбленная мать с узелком в руке. А потом всплыла в памяти Василиса с ее ласковыми глазами, горячими руками и озорной улыбкой. И тотчас обожгла мысль – выжить! Сразить басурман! Иначе не увидеть больше ни мать с отцом, ни Василису.

Победить, победить врага!

И уже забыв обо всем на свете, Болотников весь напрягся, напружинился, словно натянутый тугой лук, и понесся навстречу ордынцам.

Сшиблись. И загуляла кровавая сеча!

Иванка бился зло, остервенело, от его меча замертво рухнул с коня один татарин, другой… Могутного уруса заприметил багатур Ахмет. Свирепо рявкнул:

– Джигитов бить, шакал!

Пригнулся к гриве, наклонил перед собой короткое хвостатое копье и полетел на уруса.

Иванка увидел багатура в трех саженях. Ахмет метнул копье. Болотников прикрылся щитом. Звякнув о металл, копье отлетело в сторону. Всадники разминулись, но тотчас вновь повернули коней. Багатур, издавая хриплые устрашающие вопли, выхватил из ножен длинную изогнутую саблю.

Ахмет был опытный и коварный враг. Он хитер и изворотлив, знал немало великих сражений. Его тяжелая сабля опускалась на головы греков и грузин, персов и армян. Все тело Ахмета в боевых рубцах и шрамах. Он принимал на себя удары каленой стрелы, остроконечного копья и сверкающего меча.

Ахмет твердо верил в удачу и знал – ему сопутствует сам аллах.

Но с московитом он встречался впервые. И при первом же наскоке, почувствовав, как со страшной силой обрушился о его крепкий щит вражий меч, Ахмет сразу понял, что перед ним отважный воин, обладающий богатырским ударом.

Вновь сшиблись ратоборцы. Заслоняясь щитами, взмахнули мечами. Зазвенела сталь, посыпались искры.

Ахмет покачнулся в седле и резко поворотил крня в сторону. Надо перехитрить уруса. Его конь тяжел и не так поворотлив. Следует закружить противника и, улучив момент, поразить его саблей.

Иванка понял, что татарин начинает уклоняться от прямого боя. Тот с диким визгом заметался вокруг Болотникова.

Внезапно поворачивая коня, на скаку ударяя клинком о металлический щит и вновь рванув удила, Ахмет стремительно налетал на Иванку, но вплотную не сближался.

Болотников разгадал хитрость татарина. Потрепал Гнедка за гриву.

– Держись, Гнедок. Не поддадимся на уловку поганого. Держись!

Знал Иванка, что исход поединка теперь во многом будет зависеть и от коня. Надо успевать поворачивать лошадь, вовремя натягивать и отпускать удила и быть готовым к любому коварному наскоку иноверца. Татарин своими неожиданными опасными вывертами заставлял думать только об одном – не попасть впросак, не угодить под внезапный разящий удар.

Ахмет, покрутившись возле уруса и поняв, что испытанный боевой прием на этот раз не приносит успеха, решил идти напролом. Он поднял клинок и стремительно налетел на московита. Иванка подставил под саблю щит, а затем мощно взмахнул мечом. Ахмет заслонился, но удар Болотникова был настолько силен, что меч, соскользнув со щита, глубоко вонзился в шею коня.

Конь вместе с багатуром рухнул на землю. Болотников спрыгнул с Гнедка и только сейчас разглядел смуглое безбородое плосконосое лицо, короткую загорелую шею и широко раскрытые, застывшие в немом ужасе черные глаза.

Близка победа!

Но Ахмет тотчас вскочил и свирепо рявкнув: «Уррагх!» – надвинулся на уруса.

И начался пеший поединок.

Блистали мечи, лязгало железо. Татарин бился жестоко. Он был крупнее и выше Болотникова. Обозленный своей неудачей, Ахмет хотел побыстрее уложить уруса и вновь поднять в глазах джигитов свою пошатнувшуюся доблесть.

Однако гибкий и верткий Болотников на земле держался цепко. Багатуру никак не удавалось поразить уруса своим клинком. Иванка умело защищался и выжидал удобного момента.

Бились отчаянно, долго. Ордынец все время визжал, издавал воинственные вопли. А Иванка сражался молча, стиснув зубы, сурово поблескивая из-под шелома зоркими глазами.

Ахмет, уверившись в своей победе, все наседал и наседал. Его клинок словно молния сверкал в воздухе, тяжело опускаясь на красный русский щит. Вот-вот урус дрогнет и обретет смерть на поле брани.

У Иванки мелькнула мысль:

«Княжий меч, видно, знатные мастера ковали. Не устоять против него басурманской сабле».

Болотников, прикрываясь от клинка щитом, стал лишь изредка обмениваться ударами. Но вот, улучив момент и собрав воедино всю силу, Иванка неожиданно для бага-тура взмахнул мечом и обрушил его на кривую саблю. Клинок переломился. Следующим ударом Болотников рассек растерявшемуся багатуру голову.

Взмахнув руками, Ахмет замертво рухнул.

– Ловко, Иванка! – воскликнул бившийся неподалеку от Болотникова Якушка.

Сражался Якушка ожесточенно, неистово, разил татар копьем и саблей.

Яро билась с ордынцами вся русская тысяча. Билась час, другой. И вот татары дрогнули и повернули вспять.

Глава 6 ТЕЛЯТЕВСКИЙ И КАПУСТА

Русское воинство ликовало: утерли нос поганым, ишь как от крепостицы бежали!

Ордынцы сникли. Казы-Гирей от злости больно теребил подкрашенную хной ¹¹⁹ 119
  Хна – красно-желтая краска, которой татары красили себе ладони, бороды, а в походе – хвост коня.
  Тулумбас – род бубна или небольшой барабан.


[Закрыть]бороду, плевался. Аллах отвернулся от джигитов. От руки неведомого московита пал багатур Ахмет.

Высокий худощавый раб, зазвенев легкой цепью на ногах, подал повелителю чашу с айраном. (Так полагалось всегда, когда великий крымский хан гневался.)

Казы-Гирей выбил ногой из рук невольника чашу и в слепой ярости полоснул раба саблей по тощей шее. Голова невольника откатилась к ногам оробевших нукеров.

Князь Телятевский похвалил Болотникова:

– Не ошибся я в тебе, Ивашка. Знатно с татарами бился. Получишь от меня достойную награду. А с этого дня забираю тебя к себе в ратные холопы-послужильцы. Будешь вместе с Якушкой подле меня ходить.

Болотников, не остывший после лютой сечи, не сразу понял, о чем ему говорит князь. Слова доносились будто сквозь сон. Опомнился лишь тогда, когда на него налетел радостный Афоня Шмоток.

– Помогла моя ладанка, Иванушка!

– Князь-то как, не осерчал? – спросил бобыля Болотников, указав в сторону Телятевского.

– Рукой махнул. Не до меня ему ныне, – весело рассмеялся Афоня.

Запели ратные трубы, загремели тулумбасы ¹. Из русского стана вновь выехали на поле боевые сотни; понеслись па татар, врезались в их конницу. Но главные силы войска оставались в городке. Основные тумены Казы-Гирея также находились на Воробьевых горах. Однако на поле сражались с обеих сторон до двадцати тысяч воинов, ежечасно подкрепляя друг друга все новыми и новыми отрядами всадников.

Нарастал и ширился шум битвы. Всхрапывали и ржали кони, ревели походные варганы, гудели бубны, протяжно пели рога, свистели стрелы. И все это перемежалось с оглушительными воплями ордынцев и громогласными кличами русских ратоборцев.

Ближе к Данилову монастырю жестоко рубились вершники, а правее, возле изгиба Москвы-реки, навстречу конным ордынцам выступили две тысячи пеших пищаль-ников, поражая татар пулями и картечью. Однако и джигиты наносили русским значительный урон, почти без промаха пуская свои стрелы.

Песчаная равнина покрылась трупами коней и воинов.

К полудню князь Телятевский вновь подошел к воеводе Тимофею Трубецкому.

– Не привык праздно на битвы взирать, князь. Легче в поле быть, чем в стане изводиться. Дозволь, Тимофей Романыч, своих ратников на басурман вывести.

– Не пришло еще наше время, князь. Воеводам наказано при главном войске покуда быть.

– Пущай едет, воевода. Глянь – близ Данилова монастыря ордынцы наших теснят. Надо бы на подмогу еще ратников послать, – степенно поглаживая бороду, проговорил Иван Васильевич Годунов, приставленный ближним советником при Тимофее Трубецком.

– Добро, князь. Даю тебе три сотни вершников. Скачи под Данилов, – согласился воевода.

Князь Андрей Телятевский врезался в самую гущу татар, где его сразу же оглушил звериный крик врагов, мощный гул боевых барабанов и звон оружия.

Низкорослый широкоплечий татарин сильно метнул в князя короткое копье, но оно только скользнуло по плечу чешуйчатой кольчуги. Телятевский в два скачка достал татарина и взмахнул мечом, разрубив басурманина до пояса.

Признав в нарядном всаднике знатного воина, татары принялись отчаянно наседать на Телятевского. Рослый татарский сотник, размахивая клинком, прокричал своим джигитам:

– Берите в полон урусского коназа ¹²⁰ 120
  К о н а з – так татары называли русских князей.


[Закрыть]. Будет щедрая награда от повелителя!

Гневен и жуток был для врагов князь Телятевский. Нанося мечом страшные по силе удары, Андрей Андреевич кричал обозленно:

– Это вам за сестрицу!

– А это за вотчину!

– Теперь за Москву!

Татары валились с коней. Поняв, что русского князя в полон не взять, джигиты еще яростнее закружились вокруг Телятевского, которого прикрывали Якушка, Никита Скорняк и другие ратники.

Звеня доспехами, богатой сбруей и бубенцами, к Те-лятевскому прорвался мурза Бахты-Гирей. Его длинный кривой меч поверг наземь немало московитян.

– Принимай смерть, презренный! – на русском языке выкрикнул мурза. Бахты-Гирей когда-то жил на Руси в числе людей посольских и постиг язык московитов.

– Не бывать тому, поганый! – в свою очередь воскликнул князь Телятевский и с первого же удара отсек высокомерному мурзе правую руку…

Бахты-Гирей дико взвыл от боли, бросил щит и, с перекошенным, побелевшим лицом, отскочил в сторону. Его плотным кольцом окружили верные нукеры и помогли мурзе выбраться из сечи…

Увлекшись битвой, Телятевский не заметил, как оторвался от своих ратников. Возле него ловко крушил врагов лишь один Якушка.

Словно стая черных воронов на ратоборцев налетели около двух десятков злых, разгоряченных джигитов. Стало тяжко. На Телятевском помяли клинком шелом, прорубили на плече кольчугу. Перед князем мелькали всхрапывающие кони, сабли, хвостатые копья, черные потные лица. Отводя щитом очередной удар басурманина, Андрей Андреевич прокричал:

– Крепись, Якушка! Сейчас жарко будет!

– Ведаю, князь. К своим пробиваться надо.

– Держись меня. Да не горячись. Любой промах – смерть! – покрывая визг татар, поучал Якушку бывалый Телятевский.

Но пробиться к своим было нелегко. Татары, мстя за своего изувеченного мурзу, хотели во что бы то пи стало изрубить клинками отважных урусов. И они уже были близки к победе.

Но тут случилось невероятное. Неподалеку от сражавшихся, размахивая огромной, окованной железом дубиной, показался могутный чернобородый всадник, прокладывая путь к отбившимся воинам.

Ратоборец оказался без щита и шелома. На нем был лишь перепачканный кровыо колонтарь ¹²¹ 121
  Колонтарь – доспех, броня из блях и колец, среднее между латами и кольчугой.


[Закрыть]да двухствольный пистоль за поясом. Взлохмаченный, с кудлатой бородой ратник оглушительно ругался на все поле непонятными для басурман словами и сокрушал своей пудовой дубиной всех, кто попадался ему под руку.

Вид богатыря-уруса был настолько страшен и буен, что басурмане, повизгивая, рассыпались от него в стороны и молили аллаха, чтобы не угодить под тяжеленную дубину косматого витязя.

Это был Митрий Капуста – захудалый дворянин подмосковный.

– А ну геть, дьяволы! Я вам, сучьи дети! – зычно, словно из медной трубы, извергал Митрий Капуста, пробиваясь к Телятевскому с Якушкой.

И вскоре разъяренный витязь очутился возле попавших в беду ратников. Признав в нарядном наезднике своего соседа – князя Телятевского, Митрий воскликнул:

– Это тебе, князь, не мужиков моих воровать. Вишь, как татарва наседает. Айда за мной!

Когда выбрались к своим воинам, плотной стеной напиравших на улусников, Андрей Андреевич воскликнул:

– Лихой ты воин, Капуста! Останемся живы – другом моим станешь. Слово мое крепко.

– Готовь вина бочонок, князь! – прокричал Капуста и вновь ринулся на татар.

Г л а в а 7 ИУДА

Иванка Болотников рубился с джигитами неподалеку. Возле него оказался односельчанин Никита Скорняк. Татары рассекли на нем панцирь, обнажив белую пестрядинную рубаху.

– Осади назад, Никита! Худо без панциря, – посоветовал ему Болотников, отбиваясь от двух татар.

– Спину татарам казать не ста~ну, – отозвался Скорняк, опустив меч на голову басурманина.

И в тот же миг грудь Никиты пронзила метко пущенная каленая стрела. Покачнулся Скорняк, но с коня не упал. Вцепился одной рукой в гриву, а другой норовил поднять меч.

Сбоку, с другой стороны от Болотникова, на Скорняка наскочил высокий широкоплечий татарин и острым изогнутым клинком разрубил голову смертельно раненному ратоборцу.

– Ах, ты, пес поганый! – вознегодовал Болотников и обрушил на татарина меч.

Джигит, взмахнув руками, вывалился из седла.

Но не знал, не ведал Иванка, что опасность подстерегает его не только со стороны отчаянно бившихся татар, но и от своего недруга.

В рядах русских воинов находился и объезжий голова Кирьяк. Он давно заприметил Иванку. Вперед на рожон не лез, а все больше прятался за спины ратников, издалека наблюдая за Болотниковым и с надеждой ожидая его гибели. Но Иванка, сразив татарского багатура, держался стойко.

«Дьявол ему подмога, – зло думал Кирьяк. – Уму непостижимо, как удалось Ивашке из Пыточной выбраться. И на ратном поле он удачлив. Но от меня ему не уйти. Ежели татарская сабля его не уложит, то мой меч навеки Ивашку успокоит».

Черная, злобная душа у Кирьяка. Что ему жизнь славного витязя. Ох, как хочется отомстить дерзкому парню за свое бесчестье у крепостных стен Белого города.

И стал Кирьяк незаметно подкрадываться к Болотникову. А сам с опаской поглядывал по сторонам, остерегаясь басурманского удара.

И вот очутился рядом с Иванкой. Воровато оглянувшись по сторонам, неожиданным предательским ударом полоснул мечом Болотникова по голове.

На счастье, шелом выдержал, не раскололся, но удар на миг оглушил Иванку. Болотников ткнулся в гриву коня и поверпул голову к коварному супротивнику.

Кирьяк взмахнул мечом в другой раз, норовя окончательно добить Болотникова. Но Иванка, прикрывшись щитом, успел выпрямиться в седле. Его глаза запылали яростным гневом.

– Своих бьешь, Иуда! – вскричал Болотников и, стремительно наскочив на предателя, первым же ударом отсек Кирьяку голову.

В шумной горячей сутолоке произошло это настолько быстро, что ратники, сражавшиеся рядом, ничего не поняли.

Г л а в а 8 НА КРЕПОСТНЫХ СТЕНАХ И В ПОЛЕ РАТНОМ

Во всех церквах и храмах служили неустанные молебны, где духовные пастыри слезно просили господа даровать воинам победу над иноверцами.

А крепостные стены, башни и звонницы густо облепили московитяне, с тревогой взирая на ратное поле.

Посадские то безмолвствовали, замирая, то шумно ликовали, следя за сечей. Древняя столица, знавшая многие приступы, никогда еще не видела возле себя полевой битвы.

Дед Терентий, стоя на крепостной стене и придерживая старческой рукой шустрого Аникейку, изрекал слобожанам:

– Видел я многие сражения, ребятушки, но такое – впервые на Москве случается. Мудреная битва.

– Отчего мудреная, отец? – спросил старого тяглеца из Зарядья княжий привратник Игнатий.

– Ась?

Игнатий наклонился к старику, туговатому на ухо, и повторил свой вопрос.

– А то как же, почтеннейший. Отродясь такого не бывало, чтобы промеж двух ратей еще одна рать билась…

Игнатий махнул на деда рукой, а Терентий повернулся лицом к Москве-реке, силясь хоть что-нибудь узреть слезящимися глазами. Дернул за рукав Аникейку, спросил с беспокойством:

– Чего там теперь деется, внучек?

– Бьются, деда, бьются, – в который раз отвечал Аникейка.

– Был бы в теле – пособил бы ребятушкам. Я с татарвой не единожды в поле встречался. Свирепые людишки. Помоги, осподи, воинству православному, – бурчал в белую пушистую бороду старый посадский…

Возле Яузской башни вздыхала о князе Андрее молодая супруга Елена Телятевская. Вытирая слезы шелковым платком, говорила Секлетее:

– Боюсь за князя, мамка. Горячий он…

– А ты больше господу молись, княгиня. Пошто из Крестовой палаты убежала. Бог-то страсть не любит, кто на полуслове молитву прерывает. Пойдем-ка, матушка, в терем.

– Не могу. К нему хочу, в поле. Нелегко там моему соколу.

– Крепись, матушка. Перестань слезами исходить. Не един наш государь с нехристями бьется, – строго вымолвила старуха.

– Извелась душа моя, мамка. Пойду в стан, пожалуй, о князе спытаю.

– И полно тебе, матушка! – сердито стукнула клюкой Секлетея. – Мыслимо ли дело женам по рати бегать. Да и не пустят тебя. Идем, княгиня, в моленную…

На Ивановской колокольне стояли подьячие Разбойного приказа Силантий Карпыч и торговый сиделец Федотка Сажин.

– Отведи беду, осподи. Не дай товару пропасть. Два обоза у мя в Гостином дворе ¹, – поминутно крестясь, бормотал торговый сиделец.

‘Гостиный двор – торговое помещение на Руси, в котором в XIII-XVII вв. останавливались иноземные купцы (гости).

– За добро трясешься, Федотка, – поглаживая окладистую бороду, промолвил Силантий Карпыч.

– В обозах товару немало, мил человек. На сотню рублев барыш выгорит.

– А как же Русь, Федотка? – подковырнул торговца подьячий.

– А товару да алтыну все едино, Карпыч, – хоть Москва, хоть Бахчисарай. Лишь бы выгодно дельце справить, – высказал Сажин.

– Без бога живешь, Федотка, – покачал головой Силантий Карпыч и вдруг испуганно добавил: – Одначе татары стрельцов наших прижали. Бегут к лагерю пи-щальники. Ох ты, осподи!

Подъячий толкнул в спину стоявшего вблизи него холопа, закричал:

– Поспешай, Егорка! Грузи рухлядь на подводы. Да мотри не оброни чего.

– Пожалуй, и я побегу, Карпыч. Не обокрали бы обоз мой воровские людишки, – засуетился торговый сиделец.

– И то верно. Лиходеев нонче много на Москве развелось, – поддержал Федотку подьячий и также шагнул к выходу.

Старый кремлевский звонарь, слышавший их разговор, покачал им вслед седовласой головой, мрачно сплюнул и, тут же забыв про обоих, устремил взор на ратное поле.

Битва продолжалась до вечерних сумерек. И та и другая сторона ежечасно продолжала подкреплять свои рати…

Тяжелее приходилось пешим стрельцам – пищальни-кам. Конные татары на своих быстрых лошадях часто прорывались через их плотный строй. И в этой свалке уже нельзя было стрелять из самопалов и ручных пищалей: пулями и картечью можно поразить своих. Отбивались от татар саблями, пятились назад и несли большой урон.

В помощь пищальникам воевода Федор Мстиславский послал до двух тысяч посадских ополченцев, давно рвавшихся в бой.

Слобожане с громогласными криками ринулись на татар:

– Круши басурман, посадские!

– Вперед, Москва!

– За землю русскую!

Ремесленные тяглецы встретили иноверцев ударами тяжелых дубин и топоров, палиц и кистеней. Многие ловко орудовали длинными баграми и острыми рогатинами.

Татары дрогнули.

Караульный стрелец с Варварских ворот Демид Одинец, потрясая бердышом, весело воскликнул:

– Удирают басурмане, братцы-ы! А навались!

На бегу, подняв с земли окровавленный багор, Одинец зацепил им татарина, стащил с коня и полоснул саблей.

– Получай свою дань, поганый!

Демид Одинец взмахнул на басурманского коня и погнался за отхлынувшими татарами. Настиг одного джигита и свалил его саблей. Помчался за другим. Но татарин вдруг на полном скаку остановил коня, натянул лук. Длинная стрела пронзила стрельцу горло. Демид Одинец свалился на землю, а испуганный степной конь, освободившись от отважного наездника, развевая черной косматой гривой, сминая копытами раненых, стремглав понесся к своему стану.

Среди русских вершников храбро рубились с погаными рязанцы – Истома Пашков, Прокофий Ляпунов и Григорий Сумбулов. Подбадривая друг друга воинственными криками, молодые дворяне разили мечами вертких свирепых ордынцев.

Кряжистый Прокофий Ляпунов при каждом ударе восклицал:

– Москва бьет с носка, мать вашу!..

Ему вторил высокий широкоплечий Истома Пашков:

– Помни Рязань, плосконосые!

А Григорий Сумбулов, тряся кучерявой цыганской бородой, опуская меч на татар, по-разбойному, словно филин ухал:

– У-ух! У-ух!