Текст книги "Заповедник Сказок 2015
(Том 5)"

Автор книги: Валентин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 37 страниц)

Марго сидела на полу, прижимая к груди самодельную шкатулку, и по щекам у неё текли слёзы.

Искать Егора десять лет спустя – глупо. Марго прекрасно это понимала.

Но молчание в доме становилось всё гуще и гуще, на шкатулке розового дерева копилась пыль, и даже пушистая кошка Джесси пряталась под диваном. И Егор, наивный, восторженный, худой и нескладный Егор всё больше казался Марго ответом на все её проблемы. Что толку в красивой шкатулке, если сердце пылится в ней день за днём и не видит солнечного света? Пусть лучше оно лежит в самодельной шкатулке, лишь бы им любовались и восхищались каждый день. Марго легко нашла страницу Егора в информатории.

С фотографии на неё с улыбкой смотрел взрослый мужчина, из-за плеча которого с озорным видом выглядывал веснушчатый мальчишка с глазами Егора. Адрес для связи был указан прямо под фотографией. Руки Марго замерли над клавиатурой. Что она могла написать ему? Разве есть на свете слова, которые могут повернуть время вспять?

Тем вечером в доме случился скандал.

– Тебе на меня наплевать! – кричала Марго, и от её громкого голоса Джесси испуганно прижимала уши и шипела. – Неужели так тяжело хоть изредка доставать мое сердце из шкатулки?

– Да пожалуйста! – взвился в ответ Эдгар. Не возясь с ключом, просто сорвал золотой замочек, сломав нехитрый механизм, выхватил потускневшее стеклянное сердце Марго и с размаху бросил его на подушки дивана, спугнув сидевшую на них Джесси. – Ну, что, довольна?

– Нет!

– Я же сделал, что ты хотела! Чего тебе ещё от меня надо?

Марго пыталась найти слова. Она хотела, чтобы он доставал её сердце из шкатулки по своему желанию, а не её просьбе. Она хотела, чтобы он снова полировал стеклянные грани, снова подставлял его под солнечные лучи и любовался игрой света, и чтобы в его глазах цвета жжёного кофе снова была теплота.

– Я хочу, чтобы было как раньше, – пробормотала, наконец, она.

– Как раньше? – переспросил Эдгар. – То есть я буду каждый день любоваться твоим стеклянным сердцем, а будешь милостиво позволять мне это делать. А потом закатишь скандал, когда я попрошу тебя сходить на рождество к твоим родителям. Или прогонишь моих друзей. Нет, дорогая моя Маргарита! Ты почему-то возомнила себя особенной, решила, что ты лучше других, и что все обязаны тебе поклоняться. Но это так не работает! Чтобы что-то получать, надо что-то отдавать!

– А что я тебе отдавала раньше? – очень тихим голосом спросила Марго, – Ну, тогда, когда всё было по-другому?

– Ничего.

– Тогда почему же… Если я и тогда ничего тебе не давала, почему ты отдавал мне?

– Потому что любил, – буркнул Эдгар.

«А сейчас?» – хотела спросить Марго.

Но не спросила.

Побоялась услышать ответ.

На следующий вечер Марго демонстративно поставила кедровую шкатулку на журнальный столик и, убедившись, что Эдгар это заметил, вынула железное сердце. Пальцы немедленно испачкало рыжей трухой. Марго попыталась стереть ржавчину. Та мелкой крошкой сыпалась на стол, но отливающая серебром поверхность так и не показалась. Эдгар молча поднялся и вышел из комнаты. Рассерженная Марго бросила ржавое сердце обратно в шкатулку и в сердцах хлопнула крышкой.

Не в силах оставаться в душной, тяжёлой атмосфере дома, Марго ушла ночевать к своей давней подруге Вике. Сидя на плюшевом диване в маленькой гостиной, Марго всё говорила и говорила, выплёскивая накопившееся разочарование и возмущение. Она не сразу заметила, что внимательно слушавшая её Вика держала в руках железное сердце и протирала его кусочком войлока.

– Зачем ты его полируешь? – спросила она. – Игоря сейчас нет дома, он всё равно не увидит.

– Так я же делаю это не для того, чтобы он увидел, – мягко усмехнулась подруга. – Я делаю это потому, что мне приятно.

– А он?

Вместо ответа Вика поднялась и вышла из гостиной, а вскоре вернулась со шкатулкой в руках. Внутри шкатулки лежало стеклянное сердце и сверкало так ярко, как никогда не сверкало сердце Марго. На церемонии в Канцелярии семейных записей сердце Марго походило на хрусталь. Сердце её подруги казалось бриллиантом. Марго тихо вздохнула. И только потом обратила внимание на шкатулку. Она была из толстой книги с потёртым корешком, старинным тиснением на обложке и почти облезшей позолотой.

– Это здесь он хранит твоё сердце? – изумилась Марго.

– Мы обменялись сердцами, когда были ещё совсем молодыми, – мечтательно улыбнулась Вика. – У Игоря не было денег на красивую шкатулку, и он сделал эту из книги, которую мы оба очень любили читать.

– Да, но теперь-то он хорошо зарабатывает, мог бы… – начала было Марго – и замолчала. Совсем недавно она бы только пренебрежительно фыркнула. Но сейчас Марго вспомнила шкатулку из клёна, оклеенную фольгой и бусинами, и поняла, почему подруге так дорога самодельная шкатулка из старой книги.

– Это ты мою ещё не видела, – усмехнулась Вика и снова ушла.

Когда она вернулась, в руках у нее была блестящая узорная шкатулка, сделанная, как оказалось при более близком осмотре, из сухих макарон и покрытая серебристым лаком.

– У меня, как ты понимаешь, тоже не было денег на приличную шкатулку, когда мы решили обменяться сердцами, – с улыбкой пояснила Вика. – Потому я набрала фигурных макарон самых разных видов – ротини, анелли, фарфалле, и, конечно, руоте – и начала клеить… Сейчас некоторые макаронины трескаются и ломаются – ведь только лет прошло! Я уже не раз предлагала Игорю купить новую шкатулку для его сердца, но он отказывается. Вот и приходится время от времени доставать пакет с руоте и фарфалле – и подклеивать.

Вика осторожно положила тяжёлое железное сердце в макаронную шкатулку, и Марго увидела, что отполированное сердце блестело словно зеркало. Сердце Эдгара никогда таким не было. И теперь, наверное, уже и не станет – слишком сильно его обглодала ржавчина.

Марго взялась за оттирание сердца Эдгара. В первую очередь потому, что её задело увиденное у Вики. Она – Маргарита, она – особенная, а, значит, всё, что у неё есть, должно быть особенным. Лучше, чем у других. В том числе и сердце её мужа.

Ржавчина оказалась упорной. Она не поддавалась уксусу и соде, лайму, лимонному соку и соли, картофелю и хозяйственному мылу. Сколько Марго ни тёрла, металлическая поверхность так и не показывалась. В некоторые моменты ее даже охватывал страх – а вдруг ржавчина проела всё железо? Сдалась ржавчина перед шипучей газировкой. Перепробовав все другие методы, отчаявшаяся Марго решилась на этот необычный способ и залила железное сердце сладким коричневатым напитком из красной жестяной баночки. Наутро, достав сердце из газировки, она увидела, наконец, проблески металла.

Поначалу Марго чистила сердце только тогда, когда Эдгар был дома – вот, мол, смотри! – но вскоре перестала подгадывать к его приходу. И не только из-за сказанных Викой слов о том, что она полирует сердце не для того, чтобы увидел Игорь, а потому, что ей это приятно. Марго охватил настоящий азарт: отчистить сердце от ржавчины стало дня неё своего рода делом принципа. Когда Марго, наконец, стёрла почти всю ржавчину, она внимательно осмотрела сердце Эдгара. На тусклом куске железа не было и намёка на серебристый блеск, не говоря уж о зеркальном сверкании; из-за долго поедавшей его ржавчины кое-где сердце деформировалось. И ещё – оно было абсолютно холодным. А ведь Марго хорошо помнила, как горячило оно ей руки на церемонии в Канцелярии семейных дел.

В ход пошли шлифовальные диски, алмазная паста, сурик, гладила и прочие средства полировки. Пушистая Джесси крутилась рядом, тыкалась усатой мордочкой в руки, с любопытством принюхивалась.

День проходил за днём. Марго перестала обращать внимание на густое молчание в доме, беспрестанно думать о том, что её стеклянное сердце так и пылится в дорогой шкатулке из розового дерева, и гадать, захочет ли Эдгар когда-нибудь снова его достать. Марго шлифовала и полировала, и со временем сердце наконец начало приобретать тусклый серебристый отблеск.

Однако теперь Марго этого было мало. Железное сердце не сверкало как зеркало и, самое главное, оставалось холодным. И потому она продолжала полировать.

Долгими вечерами, сидя на ковре у камина возле выключенного телевизора, с мурлычущей Джесси под боком, она натирала железное сердце войлоком. А когда уставала, то просто держала его в руках, пытаясь согреть своим теплом. Однако стоило выпустить сердце из рук – и оно снова становилось холодным.

Как-то раз тёмным зимним вечером Марго, как обычно, сидела на ковре у камина и полировала железное сердце. За окном мягко падал снег, в тишине гостиной потрескивали горевшие дрова. В доме было темно, тепло, и уютно, и Марго незаметно задремала, выпустив сердце из рук. Её разбудил не звук и не свет, а ощущение чьего-то присутствия. Чуть приоткрыв глаза, Марго оглядела гостиную и увидела, что подле камина на ковре сидел Эдгар, Рассматривая его из-под опущенных ресниц, Марго увидела в глазах цвета жжёного кофе тепло. Но, скорее всего, это были просто отблески камина. Марго не сразу заметила, что подле Эдгара стояла шкатулка из розового дерева, а в руках он держал потускневшее стеклянное сердце и осторожно протирал его от пыли мягкой тряпочкой. С каждым движение стекло становилось всё прозрачнее и ярче. Марго вдруг почувствовала что-то тёплое у себя под боком.

«Джесси», – подумала она и протянула руку погладить кошку. Вместо пушистого меха рука нащупала металл.

Потребовалось несколько долгих мгновений, чтобы Марго поняла, что это – железное сердце Эдгара, которое она выпустила из рук, когда задремала. Сердце было горячим. Вскинув голову, Марго увидела, что Эдгар смотрит на неё и улыбается. В глазах цвета жжёного кофе светилось тепло, и теперь Марго точно знала, что это не отблески камина.

Уйти красиво

Сказка для детей изрядного возраста

дравствуйте. Меня зовут Никита Огоньков. Мне пятнадцать лет, хотя наверняка сказать не могу. Кажется, пятнадцать. Или шестнадцать. Как вы уже догадались, я – нелегал. Точнее, был им ещё вчера вечером. Нет, не думайте, меня не поймали. Я пришёл сам. И вообще – ловят больше тех, кто рискнул скрываться от утилизации. Среди нелегалов таких очень мало. Утилизация отыскивает их быстро – ведь о них остаются сведения в системе. Ну а даже если им удаётся скрываться, долго это не длится – через несколько лет внешность их всё равно выдаёт. Другое дело с теми, кто уже родился вне закона. Нас в системе нет.

Думаю, все вы прекрасно знаете, что женщина, которой осталось меньше девятнадцати лет до срока, не имеет права заводить детей – чтобы несовершеннолетние дети не оставались сиротами. Но некоторые всё равно их заводят, ясное дело – втайне.

Так вот и появляются такие, как я. Нелегалы.

Грубо говоря, нас вроде бы и не существует. У нас нет никаких документов, а значит – и никаких прав. Ни на что. Включая право на жизнекарту. Ну а если нет прав, значит, не может быть и обязанностей. Например, нам в почтовый ящик никогда не кинут повестку из центра утилизации. Впрочем, почтового ящика у нас тоже нет – ведь для этого нужен свой дом.

Вы, наверное, задаётесь вопросом: как я оказался здесь, в самом дорогом, самом престижном центре утилизации «Уйди красиво»? Это долгая история. И начну я рассказ с ответа на вопрос «для чего».

Мне не нужно шикарных развлечений на последние два часа жизни. Меня не интересуют девушки, тропический пляж, выпивка, прогулки на гидрофлаере или суборбитальном челноке и всякая прочая дорогостоящая экзотическая дребедень. Конечно, я понимаю, что «Уйди красиво» именно на этом и делает основной бизнес, но… Пусть этим наслаждаются другие. Этим и дурацким желанием хоть на пару часов прославиться перед смертью – появиться в прямом эфире перед всей страной. Можно подумать, что сам акт утилизации здесь, в «Уйди красиво», отличается от процедуры обычного муниципального центра. Ха! Вкалывают ведь что тут, что там одно и то же. Только там – бесплатно, хотя и не в такой шикарной обстановке. Но какая разница, где умирать?

Так вот. Я здесь потому, что только «Уйди красиво» транслирует последние часы своих состоятельных клиентов в прямой эфир. Все их причуды. И моя причуда – чтобы вы послушали историю сироты-нелегала, за которую он заплатил двумя годами жизни.

– Ну и мутота… – мрачно протянул режиссёр.

– Что делать-то будем? Это же полный провал! А парень – идиот! Такие деньги заплатил за два часа потрепаться перед камерой? Через пять минут зрители просто переключатся на другой канал, и… Катастрофа! Надо что-нибудь срочно придумать! – ассистент суетливо заметался по студии.

– Да успокойся ты, не мельтеши, – устало отозвался режиссёр. – Ну да, упадут у нас рейтинги. Так ведь это только на сегодня. Зато завтра намечается кое-что поинтереснее – клиент выпрыгнет из самолёта с большой высоты. И без парашюта. Свободным полёт перед смертью – каково? Инъекция сработает, когда останется сто метров до поверхности. А может, и не сработает…

– Так это завтра. А сегодня что делать? На рейтинги, на рейтинги-то поглядите! – продолжал причитать ассистент.

– Рекламой окупим, – отмахнулся режиссёр. – Чёрт с ним, с рейтингом. Не смертельно. Прогоним дополнительные ролики, получим больше денег. Кстати, давай-ка прямо сейчас первый блок и запустим.

– А пацан?

– Да пусть треплется. Никто и не заметит. Кому интересно про его несчастное детство слушать…

…Наверное, Игорь меня на свалке заприметил. Он частенько туда со строек мусор на грузовике привозил. Не знаю, почему именно меня забрал – ведь нас там человек восемь работало. Да, да, находятся и такие, кто даёт нелегалам работу. Ещё бы – ведь нам можно платить в два, а то и в три раза меньше. А можно и вообще не платить – жаловаться никто не будет. На последнем моём месте работы, например, вообще никогда не платили. Мы сортировали и разносили по расщепителям мусор, а нам за это разрешали оставлять себе всё, что захотим. На свалке той мы кормились, одевались и ночевали. На зиму нам даже несколько пустых контейнеров оставляли, чтоб мы в мороз жить там могли. Если кому что-то не нравилось – ответ один: гуляй на все четыре стороны, за твоё место пять нелегалов драться будет. Что, впрочем, и случалось частенько.

Как-то раз одного паренька подкараулил здоровый бугай, избил чуть не насмерть и остался вместо него. Паренёк тот потом приходил, пытался жаловаться – да все без толку. Хозяева, пока он не явился, подмены даже и не заметили – они нас, кажется, и не различали. И кто из нелегалов на свалке работает – им тоже было всё равно, лишь бы мусор в срок сортировали.

Бывали и такие, кто пробовал возмущаться. Ответ был всегда один: «Хочешь, чтоб я вызвал утилизацию?» А этого никто не хочет. Хоть и не живёшь вовсе, а выживаешь, как дикое зверьё какое – прячешься ото всех на свете, боишься оказаться не в то время не в том месте, мёрзнешь и голодаешь, всегда молчишь и всё терпишь…

В общем, тем вечером, когда Игорь меня к себе привёл, я просто ошалел. Я в доме-то жилом не был с тех пор, как мать умерла. Только в окошки иногда заглядывал и представлял, как это – жить там, внутри. На улице, как сейчас помню, морозец такой уже крепкий по вечерам стоял. Оно и понятно – середина ноября ведь. А в доме так тепло! И едой пахнет. В прихожей нас встретила Астра. Мне сразу показалось, что она чем-то на маму мою похожа, хоть маму я и не помню совсем – только фотографию на могиле пару раз видел, когда на кладбище удавалось проскользнуть.

Астра сначала на Игоря посмотрела, вопросительно так, а потом – на меня. Спросила:

– Голодный?

А я и ответить не смог – комок в горле. Вроде, я ей кивнул. А может, и нет. Мне тогда было очень неловко – вокруг всё такое чистенькое, аккуратное, а я – такой грязный, ободранный, да ещё, хоть сам давно принюхался, но ведь знаю, что помойкой воняю. А Астра даже и не поморщилась.

Прошёл я вслед за Игорем на кухню, меня усадили за стол, налили полную тарелку щей и отрезали огромный ломоть хлеба. Я в жизни ничего вкуснее не ел! Моя тарелка опустела ещё до того, как Игорь успел проглотить первую ложку. И мне тут же налили добавки. Я ел, Игорь ел, а Астра сидела и молча смотрела на нас.

Покушал я, поблагодарил их и собрался было обратно на свалку. И вот тут-то Игорь меня окончательно ошарашил: оставайся, говорит. Я его даже и не понял. Никто в своём уме не приютит нелегала. Даже не накормит – уже за одно это поплатиться можно, сами понимаете. Да как! Большинство рассудит, что кусок хлеба, отданный нелегалу, не стоит сокращения своей жизни на десять лет. И уж тем более не стоит он двадцати лет жизни своих детей, и тридцати – внуков. Эффективный механизм, ничего не скажешь…

Игорь с Астрой, кажется, догадались, о чём я думаю. Астра как-то странно улыбнулась, сказала, что мне не стоит беспокоиться, и позвала за собой. Провела в соседнюю комнату, в зал. Там несколько человек смотрели телевизор. Вывела она меня на самую середину и сказала:

– Знакомьтесь, у нас пополнение. Это – Никита.

Я оглядел незнакомые лица, а сам всё раздумывал, как бы поскорее удрать: мне очень не хотелось, чтобы эти замечательные люди расплачивались за свою доброту годами жизни. И тут, я увидел, что в дальнем углу зала, в полумраке в кресле сидит старик. Кажется, я в жизни не удивлялся столько раз, сколько в тот день. Вы когда-нибудь стариков видели? Настоящих, а не в кино?

Это был отец Астры, Павел Семёнович. Уже потом я узнал, что ему шестьдесят семь. Ну а то, что он – нелегал, я понял сразу. Разумеется, а как же ещё? Ведь только самые большие шишки доживают до шестидесяти. Да и про это я знал лишь понаслышке, а вживую редко встречал кого-то старше пятидесяти. И ещё я начал смутно догадываться, что имела в виду Астра, когда велела мне не беспокоиться.

– Ну, – потёр руки режиссёр, – пора делать деньги.

– А не рано? – засомневался ассистент.

– Какое там! Мы сейчас растеряем остатки аудитории. Ажиотажа по поводу этого монолога ожидать вряд ли стоит, – пренебрежительно скривился режиссёр. – То ли дело было, когда к нам бывший премьер заявился. Помнишь?

– Я здесь тогда не работал, но передачу ту смотрел! Мне кажется, не было таких, кто её пропустил. Он сначала шикарную оргию устроил, да? А когда навеселился, решил подгадить на прощанье бывшим партнёрам и такого про них нарассказал! Обо всяких тёмных делишках, о махинациях. Имена называл. Оторвался мужик напоследок, нечего сказать. А голов, голов-то в правительстве сколько полетело потом…

– Ты рекламу запускай давай, – напомнил режиссер.

…Так что к концу вечера я знал историю каждого из них. А потом рассказал свою. Поначалу шло туго – я ни разу в жизни этим не делился. Не потому, что не хотел – просто не с кем было. А тут меня так внимательно слушали и хотя и молчали, но я чувствовал, как они мне сопереживают. Я говорил и говорил, и начинал постепенно осознавать, как мне повезло. Повезло так, как редко кому везёт…

Те, кто самодовольно считает, что у них есть всё, не правы. В их жизни нет самого главного – таких хороших людей, с которыми встретился я. Их ведь почти не осталось – тех, кого волнует еще что-то помимо самих себя. Искренне неравнодушных к чужим проблемам, сочувствующих и сопереживающих бедам других, готовых помочь – и при этом совершенно бескорыстно. Я раньше думал, что их и нет вовсе – так, выдумка, вроде детской сказки. Собственно, я был в этом абсолютно уверен. Пока судьба меня не свела с Игорем, Астрой и людьми, которых они пустили в свой дом…

Мне освободили крохотную кладовку на первом этаже и поставили кровать. Пожалуй, никакие дворцовые покои не могли бы поразить меня больше, чем этот крохотный тёплый и тёмный закуток. Я долго ворочался той ночью, не мог заснуть. Всё пытался осознать, что это – взаправду.

Раньше, бывало, иногда злился – думал о том, что судьба ко мне не очень-то справедлива. Была б она по-настоящему честной, я б не прятался ото всех на свете, не мотался бы по пустырям и не шарился по помойкам. Жил бы как нормальные люди – в чистой тёплой квартире, с мамой и папой, ходил бы в школу, не голодал бы и, наверное, даже не работал бы лет до четырнадцати. А так…

Еще я часто, очень часто спрашивал себя: зачем меня всё-таки родила на свет мама? Она ведь знала, что её срок подходит через восемь лет, и я остаюсь один на всём свете. Почему она так сделала? Понимала ли, на какую жизнь обрекает меня?

Представляла ли, каково это – быть нелегалом? Или она думала, как полагают некоторые наивные люди, что это невероятно здорово – жить без ограничения срока?

Не скажу, что я копил обиду на судьбу или на маму – ничего ведь не изменишь. Копить не копил, но всё равно считал, что мир устроен несправедливо. Так что какой бы заразой ни была судьба, она компенсировала мне – и я считаю, с лихвой – всё, когда подарила мне семью. Настоящую, о которой я даже и не мечтал. Собственно, я и мечтать-то не умел до недавнего времени…

– Он что, и правда все два часа трепаться собирается? – возмущённо воскликнул ассистент.

– Похоже… – сонно ответил режиссёр; он задремал, и вопрос ассистента разбудил его.

– Давайте я пошлю к нему кого-нибудь. Да хоть тех же девочек – вон у нас какая группа наготове. На выбор – любого возраста и внешности.

– Девочек? – с сомнением спросил режиссёр. – Не думаю я, что его это проймёт. Погляди на его серьёзную рожу.

– Может, попробуем? А иначе установим рекордно низкий рейтинг. Как, кстати, он у нас? – ассистент вызвал голографическую проекцию экрана.

– Хм, – протянул он, – как ни странно, рейтинг еще не нулевой. Полагаю, остались самые стойкие зрители. Наверное, просто считают, что это – затянувшееся вступление. Ждут, небось, что оно скоро закончится, и начнётся что-нибудь эдакое…

– Ясно, – вздохнул режиссёр; было видно, что он уже смирился и решил больше не переживать по поводу рейтингов. – Давай рекламный блок.

…После свалки эта работа казалась мне праздником. В тепле, в чистоте. Я и представить не мог, что так бывает.

Меня искренне забавляла озабоченность Астры. Она считала, что мыть по ночам полы в супермаркетах слишком тяжело. Даже как-то предложила мне бросить, подождать, пока не появится что-то получше.

– Не брошу я. Что, на шее, что ли, у вас сидеть буду? Мне такая работа не в тягость. Ты не представляешь, где мне только ни приходилось вкалывать. И потом, для нелегала вряд ли найдётся что-то лучше, – говорил я ей.

Она вздыхала и продолжала сокрушаться. А мне было чудно – отродясь меня никто не жалел. Я и не догадывался, как это, оказывается, приятно.

В доме работали все, кроме Павла Семёновича. Оно и понятно – ему на улицу нельзя было высовываться. Стоит кому его только увидеть, и сразу станет ясно, что он – нелегал. А охотники за дармовыми деньгами всегда найдутся – пусть и немного утилизация платит за такую информацию, но всё равно достаточно, чтобы кое-кого соблазнить.

Игорь был водителем грузовика, хотя Астра рассказывала, что он выучился на инженера. Он выбрал очень перспективную специализацию – что-то там связанное с космической аппаратурой, Но у нашей страны, как всегда, не хватало финансов на такие исследования, потому и рабочих мест не нашлось. Слышал я, что изыщи государство средства лет двадцать назад, нам бы перепал жирный кусок Луны с залежами сырья, и жили бы мы себе припеваючи. Или, на худой конец, окажись Игорь в другой стране, он получал бы огромные деньги. А вместо этого он целыми днями разъезжал по стройкам, развозил песок, кирпичи и арматуру, забирал мусор.

Астра работала бухгалтером в небольшой конторе. Я про вузы, само собой, мало что знаю, но, кажется, она окончила какую-то очень серьёзную финансовую академию. И насколько я понял, бухгалтер – тоже далеко не лучший вариант для специалиста вроде неё. Когда я об этом спросил, она только улыбнулась и ответила, что всё не так плохо – некоторые её однокурсники вообще работают продавцами.

Тётя Света раньше была учительницей в школе, но когда сошлась с дядей Колей, то бросила работу и устроилась нянечкой в детский сад. Не от хорошей жизни, понятно, а чтоб замести следы – чтоб никто из прежних знакомых не узнал о её связи с нелегалом. Я долго удивлялся, как она решилась на такой риск. А потом понял: у неё никого на свете нет – ни родителей, ни мужа, ни детей. А ведь одиночество – это очень страшно. И когда находится вдруг родная душа, такой человек с радостью пойдёт на любую жертву, чтоб наконец-то наполнить радостью и теплом пустые бессмысленные дни. Пусть даже и под угрозой жизни. Пусть и всего лишь на время.

Наташка, дяди Колина дочка – тоже без жизнекарты, и тоже работает. Тётя Света, правда, очень не хотела, чтоб девочка на тяжёлой работе убивалась. Она к Наташке вообще как к дочери относилась – заботилась, помогала, учила.

Я старался как можно чаще приходить на уроки тёти Светы – уж очень мне интересно было. Но получалось не всегда – я ведь на работу уходил по вечерам, а Наташка как раз в это время только возвращалась. Тётя Света пристроила её в одну многодетную семью смотреть за детьми. Те не бедствовали, но и не сказать, чтоб богато жили. Оба целыми днями работали. Детей оставить не на кого. Садик сразу на шестерых детей – слишком дорого, услуги профессиональной няни – и подавно. Наташка их вполне устраивала, а то, что она нелегал, им даже и лучше. Во-первых, платить можно в три раза меньше. А во-вторых, она очень серьёзная и ответственная, хоть ей всего тринадцать. Дети-нелегалы взрослеют куда быстрее своих благополучных сверстников. Не от хорошей, понятно, жизни. Так что Наташка в жизни повидала побольше, чем иные тридцатилетние.

Что до дяди Коли, Санька, а потом и меня – нам крупно повезло. С точки зрения нелегалов, конечно. Какой-то предприимчивый малый в своё время смекнул, как нас можно с выгодой использовать. Заключил контракт на уборку нескольких сетей магазинов, нанял своих приятелей уборщиками – на бумаге. А вместо них работали мы, нелегалы. Зарплату начисляли его друзьям, а те делились с ним и с нами. Хозяина это устраивало – ему-то всё равно, лишь бы выгода была. Работников его – тоже: они получали зарплату ни за что. Ну а у нас не было выбора. Мы и так пристроились лучше многих.

Дядя Коля работал на этого дельца восемь лет. По ночам, без выходных, без праздников. Санёк раньше мыл посуду в ресторане. Но хозяин там вообще гад оказался – не платил частенько и постоянно утилизацией грозил. Так что Санька с радостью ушёл драить полы, когда его дядя Коля позвал, и до сих пор не нарадуется.

– Как там рейтинги?

– Растут, – удивлённо ответил ассистент. – И стабильно растут.

– Надо же… – режиссёр задумался.

Ассистент снова запустил рекламу.

…Мы все старательно вкалывали, хватались за любую возможность подработки – все хотели в меру своих возможностей помочь Астре с Игорем. И вовсе не для того, чтобы были деньги на продукты, коммунальные услуги и разную нужную мелочь, хотя, конечно, и для этого тоже. Но больше всего нам хотелось сделать что-то хорошее для ребят. Не из-за крыши над головой, нет. Из-за того, что у них мы, по-своему уставшие от трудностей и разочарований, измученные одиночеством и равнодушием, нашли семью. Настоящую семью. Не могу даже описать вам словами, как я это ценил. Я помнил об этом каждый миг, и меня просто распирало от счастья.

Будь я верующим, наверное, я бы ходил в церковь и благодарил бога. Но я в него не верю – даже сейчас. Если я на кого и молился, так это на Астру с Игорем, И вообще, по-моему, верят в высшие силы или те, кому надо свалить на кого-то все свои беды, или те, кто надеется на чудеса, которые волшебным образом разрешат все проблемы. Да только ведь не кто-то там, наверху, делает мир таким, какой он есть. Это делаем мы сами. И выходит у нас поганенько, скажу я вам.

Конечно, многие думают, что смысла нет – ну что может изменить в целом мире один человек?

В мире-то, может, и ничего, а вот в нескольких судьбах – вполне. Игорь с Астрой круто изменили судьбу шестерых людей. И если вы считаете, что этого мало – вы мало что смыслите в жизни.

Словом, жизнь была просто прекрасной. Ничего большего я и пожелать не мог – у меня всё было. Всё. Даже Брюшко жил вместе со мной.

Ах, да, про Брюшко-то я вам и не рассказывал…

Незадолго до того, как меня отыскал Игорь, на свалку приблудился котёнок – страшненький, испуганный и тощий. Дичился всего, и даже когда я с ним объедками делился, сначала не ел – ждал, когда отойду. Через пару недель он ко мне привык, еду из рук брать стал. Лопал жадно, давясь – наверное, боялся, что отберу обратно.

– Самому жрачки не хватает, а ты ещё с кошаком делишься. Совсем без мозгов! Давно бы взял да зажарил его. Ты когда последний раз мясцо пробовал? – потешались надо мной на свалке. Впрочем, они надо мной и раньше смеялись, ещё с тех пор, как я нашёл среди мусора выброшенные книги – целую библиотеку. Читал я их запоем – и потому что нравилось, и потому что за печатными страницами пусть хоть ненадолго, пусть и не по-настоящему, но пропадала свалка, и исчезал вечный страх.

Так что на насмешки я не обращал внимания. Поздно ночью после сортировки мусора я шёл в самый дальний угол свалки и там поджидал котёнка. Он всегда прибегал. Сначала опасливо показывался из-за какого-нибудь контейнера, а потом, удостоверившись, что это я, подходил и принимался мяукать. Я кормил его с рук и тихонько с ним разговаривал. Прозвал его Брюшком.

Наверное, в глубине души у каждого есть потребность кого-то любить и о ком-то заботиться. У меня она оказалась такой сильной – я сам не ожидал. Уж очень не хотелось мне становиться таким же зверьём, как те, кто меня окружал. А для этого просто необходимо отдавать хоть немного ласки и получать в ответ хоть каплю нежности. Пусть даже это всего лишь мурлыканье тощего котёнка.

С самого первого дня я выносил из дома мусор. На улице выбирал объедки для котёнка и по вечерам ходил на свалку. Брюшко радовался моему приходу, а я чувствовал себя виноватым – за то, что сам ушёл, а его бросил. И перед Астрой с Игорем было неловко – вроде как тайком выношу что-то из их дома.

Не знаю, как уж они прознали про Брюшко. Думаю, может, Игорь меня заметил – он же по-прежнему со строек на свалку ездил. Короче, как-то вечером, недели через две после моего переезда, Астра подошла ко мне и сказала:

– Приноси своего котёнка.

Не помню, когда плакал в последний раз. Наверное, в самом раннем детстве. Но когда услышал эти её слова, честное слово, думал, разревусь как маленький.

Так что не жизнь это была, а сказка. И длилось это счастье чуть больше года.

Но, знаете, есть такие люди, для которых нет ничего святого. И они, к сожалению, непременно появляются на пути каждого. Так случилось и с нами.