Текст книги "Заповедник Сказок 2015
(Том 5)"

Автор книги: Валентин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Валерий Рогожников
Сказка о нечисти

Сказка для детей изрядного возраста

о горной щебнистой тропе к пяти утра на пределе сил я вытаскиваю себя и свой рюкзак к озеру Эгиз Тинах. Вздыбленная грядами застывших в вечном шторме известняковых волн, Караби Яйла многолика и однообразна, жестока и нежна, притягательна и опасна.

Сегодня я здесь, чтобы «покувыркаться» в пещерах. Пещеры Караби в Крыму самые глубокие, и королева всей этой роскоши – система Солдатская. Мой приятель Юра Касьян затеял большую чистку пещеры, а это значит вынести весь мусор, который десятилетиями скапливался на уступах и в гротах. Идея мне показалась привлекательной, и я «подписался» вытащить пару мешков с пустыми консервными банками, тем более что сроки экспедиции совпадали со сроками моей командировки на крымское побережье. Вчера я отпустил своих буровиков на выходные дни «халтурить», а сам подался в горы. А вот и вход в пещеру. На поляне перед входом с десяток палаток и тент над импровизированным столом.

К моему появлению навеска верёвок в колодцах уже была проведена, и из пещеры выползали очень мокрые и грязные орлы Зубкова. А вот и сам Костик. Увидев меня, он страшно обрадовался и потряс горы воплем, что никто и никогда не заманит его в эту дыру еще раз, а моя очередь купаться в грязи только подошла, чему он сказочно рад.

На этот выход я иду в двойке с Князевым, парень он молодой, но ранний. Думаю, что мы с ним пройдем Солдатскую до дна без приключений. Одеваемся, отмечаемся в журнале выходов и заползаем в пещеру. Она начинается четырехсотметровым наклонным ходом с пережимами на сто тридцатом и сто восьмидесятом метрах. По дну течет ручей, и в некоторых местах приходится погружаться в воду. Но это только начало наших странных для обычного человека удовольствий.

А вот и оно. То, что мне не нравится. Здесь низкий ход затоплен до половины жидкой, зловонной грязью, и отдушина под потолком сантиметров пятнадцать. К двадцатиметровому колодцу мы с Князем выползаем глиняными чудовищами, подобными легендарному Голему, и торопимся вниз, поскольку на дне этого колодца есть небольшая лужа, в которой можно отмыться, если не очень брезглив. Спускаемся в еще один десятиметровый отвес и попадаем в грот Столовый. Дно грота шириной метра три и длиной метров десять завалено полиэтиленовыми мешками с нечистотами. Запах в зале тошнотворный, вода в ванночках черная, мерзкая.

– Господи! И всё это свершили любители природы!

В описываемых обстоятельствах есть весьма пикантная изюминка. Когда очередная группа мужественных спелеологов, «покувыркавшись» в пещере спускается на Южный берег Крыма, то обычно ночует около источника Суук Су. Спелеологи долго и с наслаждением плещутся в водах источника, не зная, что именно здесь вытекает ручей Солдатской, вынося их же экскременты.

А ведь есть ещё брошенные батарейки, «обогащающие» воду цинком и прочей химией. Кроме всего прочего редкий букет бактерий может возникнуть и на остатках недоеденной пищи, орошаемых водами радиоактивных и кислотных дождей. Когда-нибудь эти подземные свалки подарят нам такое микробиологическое чудо, какое никаким умникам и присниться не могло.

Я убеждён, что для большинства вертикальных пропастей подземные лагеря рентабельны только с глубины 500–600 метров. До этих глубин пещеры следует проходить мобильными двойками хорошо подготовленных спелеологов и максимально быстро, без длительных остановок, в один выход. А иначе пещера гибнет, особенно такая уязвимая и часто посещаемая, как Солдатская.

Через шесть часов ползанья по щелям и спусков в колодцы огромной пещерной системы мы на дне. Здесь на глубине 500 метров в небольшом зале озерцо с мутной водой. Над озером мемориальная табличка, установленная москвичами в честь погибшего друга. Москвичи относятся к гибели своих товарищей довольно спокойно, и таких табличек в пещерах хватает.

В консервной банке на спиртовке варим крепкий кофе, выпиваем его, закусывая курагой, и поворачиваем на выход. Уходим вверх по пещере, собирая и пакуя в мешки пустые банки, куски полиэтилена, использованные батарейки, обрывки телефонного провода, какие-то тряпки. За сто метров подъёма набрали по два полных мешка. Ну и ладушки! Цепляем мешки на себя и жмем экспрессом к солнцу.

Выходим на поверхность рано утром и встречаем очередную двойку, которая спешит за своей порцией мусора. Таких двоек в этой экспедиции будет работать десять, а то и больше. Прослышав о мероприятии, подходят всё новые группы спелеологов.

Настроение хорошее. Пещера отличная и, если привести её в порядок, не стыдно будет людям показать. Кроме того, мы ещё раз доказали, что в нашем варианте спелеологической техники мы можем ходить быстро, аккуратно, делать серьёзную работу малыми группами и не оставлять за собой кучи нечистот. Только надо стать немного другими.

В лагере шумно. Хрипит примус, суетятся дежурные. Наше появление вызывает восторженный писк женщин. Оказывается, что нас ждали только часа через четыре. Дежурные вручают нам вместо цветов букет колючек, по сто грамм разведённого спирта и бутерброды с салом. Заботливые барышни снимают с нас пещерные доспехи, умывают подогретой водой и ведут к импровизированному столу, где уже дымится крутая гречневая каша с тушёнкой и крепкий чай. Хорошо!

Доедаю кашу и вдруг замечаю, что вокруг собралось слишком много народа. Неспроста это.

– Иваныч, – начинает Паша, – мы тут поспорили, что порадовать нас своими байками ты никак не сможешь, поскольку в Линзе[37]37
  Линза – камнепадный грот.


[Закрыть] тебе язык камнем придавило, а в Надежде[38]38
  Надежда – трудный ход с пережимами.


[Закрыть] остатки фантазии потом смыло.

– Есть у меня мысль, ребята, послать вас всех вместе, сами знаете куда, и пойти спать. Кто загадывал этот ход событий – выиграл.

– Валерочка, я ставила на тебя, – мурлычет симпатичная Ирочка, – неужели ты меня подведёшь? Тем более что у меня найдётся, чем поддержать твои угасающие силы. И на столе появилась алюминиевая фляга.

Отказать в чем-либо ласковой Ирочке я не мог, и содержимое фляги не вызывало сомнения. Кроме того я чувствовал, что пришло время сдаться, и я сдался. Всё равно в покое не оставят.

Слегка затягиваю время, чтобы вспомнить какую-либо заготовку, огромную кружку чая, подкрепляю Ирочкиным бальзамом из ста трав и начинаю на старый испытанный сюжет накручивать виток за витком досужие размышления стареющего ветерана:

Когда-то вся наша планета (да не дадут мне соврать корифеи от геологии) была покрыта одним огромным океаном, в котором на базальтовом основании плавал праматерик Пандея. Старые, внушающие доверие аксакалы вроде меня, свидетельствуют, что и в эти далекие времена жили люди.

Жизнь в том геологическом периоде была экологически чистой, но нелегкой.

Конечно, и климат был тогда получше, и с харчами было значительно легче, и СПИД ещё не обнаружили. Зато Вурдалаки, Ведьмы, Змеи Горынычи и прочие уроды так донимали своими дурацкими шутками, что если бы не одно чудесное обстоятельство, то жизнь людей напоминала бы нашу.

Очень облегчала бытие людей прекрасная Фея, которая на своих радужных крыльях без устали летала, по белу свету и творила добрые чудеса, правдивые легенды о которых доходят к нам из глубины веков. По её приказу появлялись на земле самые первые цветы, загорались чудесные рассветы, давали гастроли талантливые соловьи. И получалось так, что как ни тужилась нечисть, все ее с лихвой компенсировались благостной деятельностью Феи.

Так бы оно и вершилось многие тысячелетия до наших времен, если бы нечисть, поднатужившись, не родила такую Пакость, что ни в сказке сказать, ни на заборе написать. И вот эта Пакость, не успев толком обсохнуть после родов, влезла на трибуну, оглядела мутным взглядом, притихшую от этакой наглости нечисть и ударила кулаком по фанере с такой силой, что графин подпрыгнул и опрокинулся.

– Плохо работаете, мерзавцы! Без плана! Без системы! Без перспективы! Надо смотреть в корень! Бить в лоб! Применять научные методы организации труда! Кроме того нужна свежая талантливая идея, и она у меня есть! Будем красть фею!

Нечисть вначале ничего не поняла, но приняв по стакану «Нефтяной», дошла до консенсуса, взревела от восторга и принялась за дело.

Около стола появился начальник экспедиции Юра Касьян, осмотрел собравшуюся компанию орлиным взглядом и заявил:

– Воды на кухне всего два ведра. Снега в снеготопке с гулькин нос. Желающие пройтись на снежник за снегом есть? Нет? Будем назначать добровольцев.

Народ недовольно зашевелился, но спорить с Юрой не имело смысла, и добровольцы были определены из тех, кому в пещеру еще не скоро. Парни, прихватив мешки и лопату, направились на снежник, а я продолжил свой сказ:

Действуя организованно, с применением самых современных и рентабельных методов шантажа, угроз, обмана и предательства, нечисть загнала Фею в тёмный уголок между Индией и Австралией, связала по рукам и ногам смоляными веревками и доложила Пакости, что дело в шляпе.

Пакость, ошалев от радости, объявила всех участвовавших в операции генералами, себя возвеличила до короля гранитных пещер и, возглавив ликующую процессию, поволокла драгоценную добычу в центр Земли.

Там, на чудовищной глубине, в огромном зале Фею заперли в железоникелевой клетке и устроили такой праздник с плясками, что праматерик не выдержал. Потрясся, болезный, потрясся и лопнул по швам глубинных разломов. И поплыли обломки в разные стороны, оправдывая таким образом очень правдоподобную гипотезу образования материков.

Сидят люди на своих обломках суши и очень им нехорошо. Тусклым и страшным стал мир без добрых чудес. Нет больше редкой, но большой удачи. Нет счастливого доброго смеха. И любви тоже нет. Ведь настоящая любовь – это тоже очень большое чудо. И даже надежда, совсем уж маленькое чудо, пропала в этом грустном мире.

В общей тоске и печали не участвовала только одна компания. Не было у них этого в обычае. Мужики в команде подобрались, что надо: ростом велики, здоровьем удались, подраться не дураки. И хоть старшему стукнуло за пятьдесят, а младшему не больше шестнадцати, были они не просто друзьями. Объединяло их великое братство искателей приключении и дальних странствий.

Числом их было десять, собрались они по серьёзному поводу, поэтому жаренный телёнок и два бочонка доброго вина кончились быстро. Старший из братьев допил вино, перевернул корчагу, тяжело вздохнул и поторопил:

– Кончай закусывать, мужики. Пора выходить. Сегодня у нас трудный день, – одел шлем и опустил забрало.

Собирались как будто не торопясь, а получилось, что, не мешкая. И ушли в скалу. Огромными мечами из стали дедовской закалки врубались братья в камень, прикрываясь от осколков круглыми красными щитами. Могучими булавами разбивали богатыри гранитные глыбы и вминали их в стены. Пламя жадно рвалось к телу сквозь сказочные доспехи, чудовищное давление пыталось раздавить сердца в своих могучих объятиях, но отряд шёл упорно, круто, без остановок на перекуры.

Очень быстро шли богатыри, но путь центру Земли далёк и труден. Поэтому только глубокой ночью добрались братья в огромную гранитную пещеру в центре планеты, где после победных торжеств вповалку отдыхал нечисть. Очень уморилась. Даже самая главная Пакость не выдержала и уснула тяжёлым нечистым сном, уткнувшись небритой физиономией в блюдо с салатом.

Осторожно переступая через рыбьи хвосты русалок, щупальца гарпий, длинные ноги Кощеев Бессмертных, братья добрались к клетке, взломали ее и, передавая из рук в руки сомлевшую от жары и нечистых запахов Фею, двинулись вверх по прорубленному тоннелю…

От входа в Солдатскую раздался торжествующий свист, на поверхность выползли Петька и Толик Коврижные – братья из Полтавы. Им было поручено проверить телефонную связь от входа до трёхсотого метра. Место, где кабель коротил на землю, они нашли, изолировали и, прихватив на обратной дороге по мешку пустых консервных банок, явились миру довольные собой, как… Ну, в общем, довольные. Девицы тут же бросились к ним, обеспечили заботой и закуской, потом вернулись к столу и принялись тормошить меня опять. Продолжай, мол.

Как ни торопились мужики, но дорога и усталость берут своё.

Где-то между верхней и нижней мантией присели мужики передохнуть. Выпили крепко заваренного чая, закусили вяленой дыней и салом, перемотали портянки. В этих местах уже было немного прохладней – до поверхности рукой подать. Можно было слегка расслабиться, но вдруг из глубины планеты донёсся нарастающий грохот. Это самая главная Пакость, проснувшись из-за изжоги, обнаружила пропажу Феи. Рассвирепев, Пакость разжаловала всех своих генералов в рядовые и послала в погоню за богатырями.

Прислушался к шуму старший брат и сплюнул от огорчения под ноги:

– Не успеваем на поверхность, мужики. Устраивайтесь поудобней. Похоже, что мы здесь надолго.

Парни переглянулись, подтянули ремни на доспехах, поправили каски и вытащили мечи из ножен.

– Фею наверх понесёшь ты, – обратился старший брат к младшему, – ей наши приключения будут утомительны. И не очень торопись, я думаю, что мы сможем продержаться достаточно долго.

Когда младший из братьев вынес Фею из-под земли, ранняя заря только окрасила вершины гор в нежный розовый свет. По колено в утреннем тумане прошёл юноша шелковистой травой к лесному источнику, опустил свою драгоценную ношу на плащ и плеснул в лицо Феи холодной ключевой водой. Фея очнулась, привстала, оглянулась вокруг и спросила:

– А где остальные братья?

– Отдыхают, скоро догонят, – так убедительно соврал парень, что Фея поверила ему и улетела по своим волшебным делам, которых много накопилось за время её отсутствия.

А юноша набрал во флягу ключевой воды, последний раз взглянул на небо и ушёл в скалу. К братьям.

С тех пор прошло много времени. Очень много. То там, то здесь страшно гудит земля, рушатся горы и сотрясаются континенты. Это в глубине планеты бьются насмерть братья. Они устали. Очень устали. Но они знают, что растёт смена, которая готовится к штурму глубин земли, и уже пройдены первых два километра. Парни уверены, что настанет время, когда на секретном полигоне команды богатырей займут свои места в титановых подземоходах, старший из братьев, проверив системы безопасности, поправит ларингофоны, даст отсчёт времени, нажмёт кнопку «Старт» и шепнёт в микрофон:

– Сегодня у нас трудный день, мужики.

Оваций не было. Обошлись коротким «Спасибо, Иваныч», и устроили разбор по поводу того, чем и как расплачиваться проигравшим спор. Я чувствовал себя опустошённым и прикидывал, где бы залечь в спячку минут на триста, но тут меня задержал одессит Витя Мацевич. Вид у него был слегка смущённым:

– Если я вас правильно понял, то вы, Иваныч, всерьёз полагаете, что спелеология – путь к центру Земли.

– Я этого не говорил, но почему бы и нет? Прикинь, сколько из наших пришли в геологию? И не потому, что конкурсы на геологические факультеты меньше, а зарплата больше, чем у продавца мороженого. В наши времена конкурса в геологических вузах нет вообще, и безработных среди геологов хватает. Я полагаю, что парень, покувыркавшись лет пять в спелеологических путешествиях, твердо знает, что он хочет от геологии. Он уже прошёл первые километры вглубь Земли, и остались сущие пустяки.

– А стоит ли так калечиться? Что там, на огромной глубине, может пригодиться человеку?

– Не знаю. Может много всякого. А может и ничего. Но пока мы будем уходить за грань известного и доступного, не задавая себе вопрос «зачем», у нас есть шанс оставаться людьми.

Ольга Рэйн

Айя шамана Арбузова

Сказка для детей изрядного возраста

шибка президента, – сказал Як, закуривая и на пару секунд снимая с руля обе руки. Машину как раз тряхнуло на выбоине, и Лёхино сердце пропустило удар – гнал Як быстро, а деревья были совсем рядом.

– Не президента, а резидента, – поправил Лёха. – Президент наш не ошибается.

– Так не наш, – хохотнул Як. – Наш-то конечно нет. Ихний. Буш.

– Это да, – протянул Лёха, чтобы что-то сказать, потому что, по правде, не знал о президенте Буше абсолютно ничего, равно как и о любом ином президенте. Дел у него и своих хватало, вот ещё политиками себе голову забивать.

– Вон поворот, – напомнил он. Як притормозил, они съехали с дороги на узкую разбитую грунтовку, запетляли по лесу, поднимая тучи пыли – мимо малинника, мимо горы мусора под знаком «Мусор не бросать» (какая-то зараза даже ржавую кровать умудрилась притащить), мимо луга, где паслась соседская племенная корова.

– Этот что ли поворот? – сощурился Як. Последний раз он был на Лёхиной даче года два назад, когда встречали Пашку из армии. Три дня гуляли! Лёха чуть из своего железнодорожного техникума не вылетел.

– За домом ставь, – сказал Лёха. – И топчи аккуратнее, мать луку насадила, все выходные тут с Басей проторчала.

Тяжёлый глухой лай напомнил ему про пакет в багажнике – мамка Басе наготовила костей, жил, ещё каких-то разносолов собачьих.

– Погоди, – сказал Яку. – Первым не заходи. Я вас познакомлю.

– Да мы ж знакомы.

– Ага, он тебя год не видел. Что, хочешь рискнуть, ему память проверить?

Як не хотел, и вполне резонно – Бася был суровым метисом московской сторожевой и сенбернара и весил, наверное, больше, чем сам Лёха.

Бася вспомнил Яка нормально, замотал тяжёлым хвостом, по-свойски прислонился к бедру, подставил голову почесать. Як засмеялся, присел бесстрашно перед полураскрытой огромной пастью, запустил пальцы в густую шерсть за ушами. Бася поднял лапу, положил ему на колено, язык вывалил, довольный.

Яка вообще сильно любили и животные, и женщины. Животные всегда, с детства, а женщины начали класса с седьмого. Была в нем такая азиатская мордастая загадочность, как у Цоя. «Як» – потому что «якут», а вообще-то он был Паша Павлов. Но факт фактом – как бы он ни представлялся, девчонки всегда за ним табунами ходили.

– Ты бы, наверное, тоже бы Якута предпочла? – строго спрашивал Леха, поднимаясь на локте и глядя в тёмные глаза.

– Я тебя люблю, Леша, – говорила Леночка, не моргая. – Никого нет лучше тебя.

Лёха верил. Потом они одевались и шли в школу, садились за разные парты и весь день переглядывались.

Но сомнение его никогда до конца не отпускало. Вот и Бася сейчас всем телом демонстрировал большую любовь к Яку, а настоящий хозяин стоял позабытый. Но Лёха разорвал пакет, запах пошёл, и Бася тут же вспомнил, помчался к нему, гремя цепью, выражая большую радость от встречи.

– Пакет с едой – залог любовного постоянства, – пробормотал Лёха.

Якут рассмеялся, достал из пачки сигарету.

– Ничего, будет тебе постоянство. Ну а любовь не купишь, а у тебя есть. А вы не боитесь Басю тут оставлять? В Разгуляеве в прошлом году овчарку волки сожрали. На цепи-то даже с одним волком особо не побьёшься.

– Не, нормально, – отмахнулся Лёха. – То зимой было, оголодали. Сейчас им в лесу раздолье, вот попрутся они сюда, с Басей воевать.

Бася с громким хрустом и без видимого усилия раскусил коровью голяшку, подтверждая, что со стороны волков это было бы очень опрометчиво.

– Иди в хату, – сказал Лёха. – Мать не запирает, когда тут Бася остаётся. Я сейчас.

Як кивнул, затянулся сигаретой, направился в дом. Ну как. дом – сарай с сортиром. Лёхин Производитель, пока в завязке был, собирался ставить хоромы, но успел только стены поднять, крышу мамка уже сама рубероидом крыла, Лёха с пацанами помогали, как могли.

Лёха открыл заслонку подвала, поднял мешок, стоявший прямо у входа. Мешок был совсем лёгкий, легче пакета с Басиной едой, а ведь вмещал двух человек. Кости, конечно, только кости. Одежды не было – вся истлела, но когда их Лёха нашёл, у немца был шлем танковый, вполне ничего. Васёк в Питере его подреставрировал и сейчас продавал. Если получится, Лёхиных там баксов триста. Капля в море тех денег, которые ему были нужны, и копейки по сравнению с тем, что будет, если они найдут танк.

Лёха зашел в дом, закашлялся – Як уже сильно накурил. Лёха не курил, ему почему-то не нравилось. И хорошо, потому что теперь Леночку нельзя было обкуривать, а ему и не надо. И при ребёнке нельзя курить, а он и не будет. Лёха собирался быть отличным отцом, надо было просто делать все наоборот, чем делал его Производитель: не орать, не блудить, не пропивать все мозги и не быть безденежным лохом и неудачником. Лёха положил мешок на пол, присел, снял пластик, развернул рогожу. Як смотрел с тяжёлым грустным интересом, он с поисковиками никогда не ходил, а Лёха-то привычный, с восьмого класса.

– Сильны любовь и слава смертных дней, и красота сильна. Но смерть сильней, – сказал Як тихо, и Лёху аж мороз пробрал от неожиданности, как будто распахнулось окошко в древнюю тьму, где клубились образы и тени, а Як стоял, строгий, весь в чёрном, и смотрел в бездну с обрыва. Но иллюзия тут же исчезла.

– Шекспир и племянники, – сказал Як. – Китс. Который из них танкист?

Лёха показал на коричневый череп с остатками рыжеватых волос над проломленным затылком. Второй был совсем голый, почти белый, пары передних зубов не хватало. Может тоже танкист, а может и вообще из другого времени – тут по лесам костей много, а ни жетона, ни одежды не было.

– Я заявку отправил на обоих, – сказал он хрипловато, – немцы обычно в июне забирают своих и деньги переводят. Написал, что без жетона, но, похоже, они вместе были. Посмотрим. Если не возьмут, похороню в лесу.

Як кивнул, провёл рукой над костями. Лёха опять поёжился.

– Тебе что-нибудь нужно? Ну, для… камлания? – Лёха запнулся на мистическом слове, как будто сказал неловкую непристойность. – Я слышал, бубен нужен, у тебя есть, Як? А то у меня нет.

– Бубен у тебя есть, – спокойно сказал Як, расстёгивая куртку и доставая блокнот. – И если будешь мельтешить и суетиться, то ты в него получишь. Вот, тут я всё записал, две недели деда расспрашивал. Хотя я, конечно, не уверен, он заговаривается, всё время переходит на якутский. Саха тыыла, всё такое. Я его и не знаю почти. Говорил матери – не надо было его забирать в город, в квартиру. Как жил на природе, так бы и умер нормальным, но она упёртая, вся в него. Короче вот…

Як разложил блокнот на столе, развернул пакет.

– Сперва надо кости этим порошком обсыпать. Потом ты вот это сожрёшь, а я читать буду из блокнота. С выражением. Ты прушки как, нормально переносишь? Или сильно колбасит?

– Нормально, – пробурчал Лёха.

Прушки он не любил, подолгу от них отходил, и не физически, как некоторых полоскало, а на каком-то ином, глубинном уровне, которого у него обычно и не было вовсе. А от грибов он появлялся, выпячивался линзой увеличительного стекла, и под этой линзой он видел нелепого человека – Лёшу Арбузова со всей его жизнью, детством, школой, мамой, техникумом, работой, длинными волосатыми ногами, рыбалками, встречами и звонками Леночке, лесными вылазками с «Поиском», разговорами за жизнь под водку, вечными попытками заработать денег побольше… Человек, которого он видел, был не работящим муравьем под стеклом, а какой-то противной мелкой вошью на теле мироздания, и обычно Лёхе требовалось несколько недель, чтобы отойти от мысли, что это – он, забыть, какое отвращение к этому человеку приходило после поедания прушек. Но сейчас всё было иначе, не для куража, а потому что Лёхе срочно нужно было купить квартиру и жениться на Леночке.

– Ну а если всё правильно случится, то что тогда будет?

– В этом вопросе ясности у меня не возникло, – ответил Як безмятежно. – Либо этот, танкист, сюда войдёт из Нижнего Мира, либо ты туда прогуляешься. Спросишь его, в каком болоте он тут танк свой утопил. Понравишься – покажет. Дальше сам знаешь.

– Тимоха может у брата взять погранцовское подводное снаряжение, – вслух подумал Лёха. Як кивнул.

– И тогда Васёк выйдет по своим питерским каналам на покупателя. А дальше – смотря какой танк. Если «Тигр», да ещё и более-менее сохранный, то вам с Ленкой хватит на элитку в Питере, на хороший джип и на медовый месяц на Гавайях.

Лёха кивал, зачарованный перспективой.

– А если не получится? – спросил он. Як пожал плечами.

– Тогда после свадьбы поедете на три дня в профилакторий «Железнодорожник» в Гаврилове. Жить будете у её родителей, не тащить же её с младенцем к твоей матери в финский дом без воды и туалета.

– Хватит, – сказал Лёха тихо.

– Ну, хватит так хватит, – согласился Як, высыпая порошок в стакан и подавая его Лёхе. Лёха налил воды, помешал, выпил в три глотка.

Як ходил вокруг мешка с костями, глазами уткнувшись в блокнот, а правой рукой посыпая серый порошок из какой-то расписной солонки. В той же руке он держал сигарету, периодически затягиваясь. Порошок из солонки мешался с пеплом сигареты, падал вниз медленными хлопьями. Мистики и запредельности в происходящем было не больше, чем в тусовках ролевиков в Выборгском замке и их обсуждениях, как ковать мечи из железнодорожных рельс.

– Ыраах мастар костоллор. Ол кун кыра тыаллаах эта, – Як читал из блокнота монотонно. Лёхе хотелось спросить, что это значит, но он боялся прервать ритуал. Да Як, скорее всего, и сам не знал. Як дочитал и докурил – не происходило абсолютно ничего. Лёха пожал плечами.

– Ни мертвяки не встают, ни прушки не вставляют, – прокомментировал он.

– Может, это и не прушки, – отмахнулся Як. – Может, батя нашёл мой тайник и на лисички поменял. Ты просто так просил, не смог тебе отказать. Надо ж. было хоть попытаться…

– Ага, и десять процентов в случае успеха ты тоже от большой дружбы выторговал.

– Любовь любовью, война войной, – усмехнулся Як.

– Блин, а я, как дебил, фразы немецкие учил вею неделю. Цайген зи мир битте… ихь танк. Вот ты бы мне показал, Як?

– Ага, – рассеянно сказал Як, глядя в окно. Нашла туча, воздух потемнел. Бася заворчал во дворе. – Зря напрягался, кстати, в Нижнем Мире языков нет. Можно считать, что все по-русски чешут. И люди, и звери.

– Может, если бы ты у деда поучился, получилось бы? – затосковал Лёха. Очень хотелось найти клад. Расставание с мечтой было болезненным, как и взгляд в вероятное будущее.

– Шаманство не в учении, – сказал Як, поглядывая за окно и выбивая из пачки очередную сигарету. – Оно в крови.

– Чего ты всё в окно смотришь? – забеспокоился Лёха.

Як нахмурился, открыл рот ответить, но тут Бася зашёлся громким неистовым лаем. Лёха дёрнулся к двери, но встать не смог, ноги не слушались.

– Грибы всё-таки не подменили, – сказал он.

– И хорошо, – хохотнул Як. – У меня там, в тайнике, ещё кое-что спрятано, не хотелось бы батю развращать. Сиди, я пойду разберусь.

Лёха слышал его шаги по крыльцу, рокот голоса, лязг цепи. Бася гавкнул ещё пару раз, потом заворчал, замолк. Стало тихо. И тишина продолжалась, продолжалась, продолжалась.

Лёха опять дёрнулся встать – тело слушалось, как ни в чём не бывало. «Наверное ногу отсидел раньше», – подумал он. Толкнул дверь, сощурился. Туча ушла, солнце опять светило вовсю. Ни Яка, ни Басика во дворе не было. Цепь с порванным ошейником лежала в пыли у грядки с луком.

В недоумении Лёха прошёл по участку, заглянул к соседям. Пчелы тяжело жужжали у белого улья, на крыше сидела большая ворона и расклёвывала стык, зараза. Лёха повернулся к лесу и замер – на опушке стояла Леночка, смотрела на него, щурясь от солнца. На ней были джинсы и розовая футболка в чёрных цветах. Лёха бросился к ней.

– Привет, киса, – сказал он торопливо. – Ты как сюда добралась? Мы тут с Яком зависаем, он, по ходу, за Басей побежал, опять этот дурень с ошейника сорвался.

Леночка смотрела на него своими тёмными глазами внимательно, не моргая.

– Лёша, – сказала она, – я знаю, что ты должен сделать. Тебе нужно найти дом, накормить птицу и наступить на тигра. Тогда всё будет хорошо. И ты станешь, кем родился.

Она повернулась, не дожидаясь ответа, и пошла в лес. Лёха стоял огорошенный. Потом бросился догонять, перепрыгнул через упавший ствол, отыскал глазами розовое пятно. Догнал, зашагал рядом. Опустив глаза, увидел, что на Леночке розовые резиновые «лягушки», самая дурацкая обувь для леса – хуже, чем босиком. Он собирался было сказать ей об этом, но она остановилась, села на валун, подняла на него глаза. Лёхе не хотелось над ней возвышаться каланчой, он тоже присел.

– Я очень тебя люблю, Лёша, – сказала она медленно. – И всегда буду. Ты мне как брат.

У Лёхи засосало под ложечкой.

– Я выхожу замуж за Джари Хайкиннена, – сказала она. – Мы познакомились год назад, когда мы с мамой ездили в Финку на клубнику. Он внук хозяйки. Он ко мне приезжает раз в месяц, иногда два. Я с ним живу в гостинице. Тебе говорю, что езжу ухаживать за бабой Таней. А она умерла в прошлом году.

Лёха сглотнул, голову сжимало плотным обручем, реальность рушилась.

– А ребёнок? – спросил он наконец.

– Я не знаю, – Леночка качнула головой. – Но скорее всего, не твой. Джари.

– А если я тест потребую на отцовство?

Леночка завела глаза.

– Вот оно тебе надо, Лёша? Ну, даже если вдруг твой, какой ты отец, сам подумай. А нам с Джари судьбу поломаешь. Он меня так любит.

– И я люблю, – выдохнул Лёха, закрыв лицо руками. Жесты, которые в кино и в книжках всегда казались ему преувеличенными, надуманными – да кто ж так делает! – оказались естественными реакциями тела, пытавшегося совладать с внезапной душевной болью.

– Любишь, так отпусти, – сказала Лена. – Не хочу быть бухгалтером ОАО «Делянка» Леной Арбузовой, а хочу быть домохозяйкой Хелен Хайкиннен. Растить детей и клубнику, путешествовать.

– Так это про деньги? – догадался Лёха. – Так у меня скоро… Я поэтому…

Леночка помотала головой, грустно и окончательно.

– Не про деньги. Не только. Про то, какую я жизнь хочу, какую семью, кем хочу быть. Я из тебя выросла, Лёша. Думаю, и ты из меня вырос, только не признаёшься себе. Тебе просто так удобно, по накатанной.

Лёха кусал губы, сердце рвалось, ошмётки падали в ледяную пустоту внутри. Леночка смотрела на него серьёзно и честно. Он вспомнил, как впервые поцеловал её, давно, в детстве, как укачивал её, рыдающую, когда умер её отец, как они гуляли и целовались ночи напролёт в Питере. Он поднял руку и погладил её по щеке. Кивнул. Не удержал всхлипа, пошёл от неё дальше в лес.

– Лёша, – позвала она ему вслед. Он обернулся.

– Беги! – закричала она, и тут рядом с Лёхой земля разорвалась, от сосны полетели щепки, а на поляну перед ним выехал танк. Танк был большой, зелёно-чёрный и пах смертью и болотом. Башня повернулась, дуло уставилось на Лёху круглой леденящей чернотой. Он инстинктивно нырнул с валуна, съехал по склону, помчался по дну оврага. Невозможность происходящего делала всё еще страшнее. Крапива, разросшаяся на склоне, тут же исхлестала его лицо, шею, руки. Всем телом он чувствовал дрожь земли – тонны тяжёлого злого металла мчались за ним по лесу, круша кусты, треща молодыми деревьями. Танк на ходу выстрелил в склон перед Лёхой, воздух сжался и разжался, земля вздыбилась. Лёха полез из оврага, рассекая руки ежевикой, хватаясь за ветки, не чувствуя шипов. Впереди была Рыжая Горка, сюда они с мамкой осенью ходили за черникой. Тяжело дыша, Лёха полез по мшистым валунам. Он был уже почти на самом верху, когда снаряд разнёс в щепки большую сосну рядом с ним. Тяжёлая ветка стукнула его по затылку, острый сук вонзился над глазом, мир залило кровью. Застонав, Лёха упал на колени, почувствовал внутри дурную лёгкость, ткнулся мордой в лесной настил – рыжие сосновые иголки, щепки, молодые кустики черники. Напоследок почувствовал, как тело – тяжёлое, не его – покатилось куда-то вниз.