Текст книги "Заповедник Сказок 2015
(Том 5)"

Автор книги: Валентин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 37 страниц)

Наталья Харпалёва

Аутентичное

Сказка для детей изрядного возраста

ак! Хак-хак!.. Tax!..

Какой ветер! Позёмка задувает, закручивает колючий снег, бьет в лицо. Нарты скользят по насту и кренятся на торосистом льду морского побережья так, что едва не опрокидываются. Но Тегрыгын, хоть и молод, каюр опытный и команды собачьей упряжке подаёт вовремя. «Хак» – вперёд, «Сте-сте» – направо, «Тах» – налево… Вожак Чирынай неказист на вид, но лапы у него крепкие, и своё дело он знает. Собаки сыты – рыбы им сегодня дали много, – поэтому бегут резво и весело.

– Хак! Хак-хак! – Тегрыгын легонько подстёгивает собак остолом.

Собаки недовольно оборачиваются на бегу: «Да стараемся мы, хозяин, изо всех сил стараемся!» Время от времени то одна, то другая перепрыгивает через потяг или перелезает под ним, меняя нагрузку на плечи.

И всё-таки Тегрыгын волнуется: не догонят, ох, не догонят они Рултк-ынкэва! Тот уехал со стойбища два с половиной часа назад и теперь уже точно успевает со своим пассажиром в посёлок как раз к вертолёту. В почтовой упряжке Рултк-ынкэва сегодня самые сильные и быстрые собаки. Вся его нартовая колея просматривается на снежной целине как на ладони – не успела ещё метель замести следы. По следам идёт Тегрыгын. И явно опаздывает.

В погоню Тегрыгына послала его мать, Галга-ны. Галга-ны – шаманка. Нет, не такая, как этот дурачок Еттувьи. Хотя, дурачок-то он дурачок, но хитрый. Сколько раз приезжали на стойбище всякие люди с камерами, фотоаппаратами и машинками для записи. Как приедут, Еттувьи тут же напяливает на себя драную оленью шкуру, на голову навешивает висюльки, которые привёз когда-то из Анадыря, втыкает в шапку перья, хватает бубен с колотушкой и начинает прыгать, как ненормальный, выкрикивать всякую чушь, какая на ум придёт, завывать, закатывать глаза и долбить в бубен. А эти довольны: языка они не знают, снимают его, фотографируют, записывают. А потом он у гостей то шапку новую выпросит, то бутылку, а то и денег дадут. Жалко, что все на стойбище пообещали Еттувьи больше не смеяться и никому из приезжих не рассказывать, что никакой он не шаман, а обычный пьяница.

Нет, мать Тегрыгына не такая. У них по женской линии идёт: её бабушка учила, а ту – прабабка. Вот была шаманка! Старики помнят. Медведя могла голосом остановить. Море успокаивалось, когда она камлала. У матери Тегрыгына тоже сила есть. Боль заговаривает, лечит, в родах помогает. Праздник байдары – первый выход в море, – Галга-ны зовут. Кита забьют – Галга-ны прощения у него просит от всех, чтобы его душа рассказала другим китам, что встретили его тут хорошо, и что можно в эти места в следующем году приходить. Перед началом охоты на тюленей тоже Галга-ны приглашают. Погоду вот недавно, как в возраст вошла, начала менять. Это не всякий шаман может, даже мужчина. А у неё получается. От прабабки у матери маска предка-шамана из барсучьей кожи, от прабабки ещё сосновая колотушка и курительная трубка. Главная же вещь – трость из кожи, дерева и бронзы. Эту трость Галга-ны получила, когда прошла посвящение в шаманы. Много разных важных амулетов и талисманов против злых духов есть у Галга-ны, и никому она их в руки не даёт. Даже сыну. Была бы дочь, может быть, и передалось бы ей что-то от матери, а сын – нет. Каюр он хороший, но не шаман.

Галга-ны славы не любит. Живёт отдельно от всех, в землянке. Даже с сыном редко видится. Позовут – придёт, поможет, а так, чтобы на камеру какие-нибудь обряды показывать – нет. Просит всех, чтобы чужим не рассказывали, кто она да что. И этот бы, последний, не узнал, Андрей. Не узнал бы, если бы не дурачок Еттувьи. Андрей – он не как те, которые к ним раньше приезжали. Он и вправду кое в чём понимает. Даже ни разу не сказал слово «однако», которое так любят повторять люди с большой земли. Скажут «однако» и смеются. Андрей не такой. Он со стариками разговаривал с почтением, уважительно. И даже с женщинами уважительно.

Тегрыгын сразу заметил, что кривляния Еттувьи Андрею не по душе. Андрей было начал его записывать, а потом даже машинку свою выключил. Морщился всё, бородой своей качал. И полдня ещё у всех оленеводов выспрашивал, нет ли кого другого, кто бы по-настоящему шаманил. Всё говорил, что хочет записать… это… аутентичное. Но оленеводы молчали. И жёны их тоже. И дети молчали. И Тегрыгын, конечно, молчал, хотя у него мать шаманка.

Это всё было в первый день, как Андрей приехал. Он в яранге у Еттувьи заночевал. У Еттувьи всегда останавливаются все, кто с большой земли приезжает. А на второй день у Еттувьи живот прихватило. Пришлось звать Галга-ны. А кому ещё лечить-то? Доктора разве дождёшься из посёлка. Да и что доктор? Толку от него никакого. Вот так.

Пришла Галга-ны в ярангу к Еттувьи, а Андрей у него сидит, пишет чего-то. Хоть Галга-ны и попросила Андрея выйти, когда принялась лечить, а он всё равно всё слышал, топтался около яранги. Галга-ны Еттувьи предупредила, чтобы он Андрея к ней не подсылал. Но этот глупый Еттувьи всё равно подослал. Андрей Галга-ны долго уговаривал, чтобы она ему камлала и в бубен била. Галга-ны не согласилась. И не сказала Андрею, что ей надо было скоро очень важный обряд совершать – холод очень сильный долго в этом году стоит, олени падают. Май уже, а снег лежит большой. Оленям еда нужна, людям еда нужна – надо духов просить, чтобы холод уходил. Большой обряд, серьёзный. Андрей про него ничего не знал – туда чужих никак нельзя пускать. А Еттувьи, дурачок, ему проболтался.

Андрей умный, он сам на обряд проситься не стал, а дал Еттувьи свою записывающую машинку. Кто бы про это узнал? Никто бы не узнал. Если бы Еттувьи сам не рассказал.

Андрей сегодня утром уехал в поселок на почтовой упряжке Рултк-ынкэва. Еттувьи его проводил, вернулся на стойбище и давай хвастать: «Мне Андрей часы подарил!» Часы хорошие, правда. Тяжёлые, блестящие. За что глупому Еттувьи такие часы? Тут-то он и проговорился, что носил записывающую машинку на обряд к Галга-ны. И записывал всё – как Галга-ны, сидела у входа в землянку, смотрела на край неба и моря и вызывала духа-помощника, как пела заклинания, как била в бубен колотушкой разговаривала с духами, как принесла в жертву молодого оленя, как пила травяной настой, курила листья багульника и громко смеялась… Все другие просто вокруг стояли, слушали, смотрели, а Еттувьи держал в руке Андрееву машинку и всё записывал.

Как рассердилась старая Галга-ны, мать Тегрыгына, когда узнала, что глупый Еттувьи отдал Андрею её голос! Как закричала на Еттувьи, застучала ногами, затрясла своим посохом! Что наделал глупый Еттувьи! Андрей – умный, он сам плохого не сделает. Но он отдаст машинку другим дурным или глупым людям, и будет беда!

Собирайся Тегрыгын скорее, собирайся, сын! Отправляйся в погоню. Догони упряжку Рултк-ынкэва, предупреди Андрея. Если понадобится, отбери у него записывающую машинку. А то плохо будет! Беда будет!..

– Хак! Сте-сте! – Тегрыгын подгонял упряжку изо всех сил, но никак, никак не успевал.

Вот уже показались антенны – посёлок близко. Но поздно – над посёлком зажужжал, завис и, покачнувшись, полетел над тундрой вертолёт. Всё, улетел Андрей, увёз машинку с голосом Галга-ны. Тегрыгын опоздал. Теперь беда будет.

* * *

Сын этно-музыколога, профессора Андрея Сергеевича Гинзбурга Иван, в миру ди-джей И-Ги, третий день пропадал на родительской даче в Купавне. Сидел перед микшерным пультом в огромных наушниках, двигал рычажки, давил на клавиши синтезатора и подпрыгивал на стуле от восторга: отцовские экспедиционные записи на этот раз были фантастически хороши. Особенно последний трек. Из него И-Ги сделает бомбу – этот альбом точно выстрелит!

Нельзя сказать, чтобы отец был в восторге от увлечения Ивана, «Зачем было с такими проблемами поступать в консерваторию, чтобы потом заниматься идиотизмом? Этой вашей электронной умца-цой?» – ворчал он. Но иногда профессор всё же снисходил до забав легкомысленного потомка и, возвратившись из очередной экспедиции, давал сыну на разграбление кое-какие записи.

Ваня экспериментировал с хриплыми голосами реликтовых деревенских бабушек и дедушек, накладывая на них то африканские барабаны, то ритмы регги, то гавайскую гитару. Резал записи на куски, перекраивал, пускал задом наперёд… Словом, творил. В результате порой получались весьма забавные штучки.

Вот и теперь. Последние несколько треков с завыванием, хрипами, хохотом и уханьем какой-то северной тётки Иван перепрослушивал уже в восьмой раз. Крутил туда-обратно, пробовал микшировать и так и сяк. Получалось нечто невообразимое!

Правда, уже трижды приходилось прерываться и бежать в сортир. В животе неприятно урчало – видимо, щи вчерашние поплыли, не надо было их разогревать.

Так, на чём мы остановились? Этот поворот кладём на ритмическую основу, здесь звука добавим. Сначала пустим кусочек прямо, теперь развернём… Делим на отрезки, накладываем реверберацию, микшируем с криками попугаев… Теперь можно свиста немножко добавить и, пожалуй… пожалуй… Саксофон! Да, здесь сакс будет очень уместен.

Откуда-то сквозило. Иван поёжился. Надо отцу сказать. Месяц назад только стеклопакеты на даче поставили, и на тебе…

За занавешенным окном с пожухлых вишен осыпались заиндевевшие белые цветы. Ветер поднимал их и закручивал позёмкой над быстро покрывающейся ледяной коростой почвой. Камешком стукнулся о землю замёрзший майский соловей. Темнело. Над подмосковным дачным посёлком искрилось и переливалось северное сияние…

Второй срок

Сказка для детей изрядного возраста

храняемая территория дач занимает сорок три гектара. На территории произрастает более тридцати семи тысяч пицундских сосен…

Управляющий делами Президента придерживал под локоть директора объекта «Сачава» и заинтересованно слушал. Директор громко и напряжённо что-то рассказывал, размахивал руками, всё прибавлял и прибавлял шагу, силясь догнать Президента. Но Президент шёл по набережной так широко и уверенно, что догнать его никак не получалось. Оглядываться на директора он даже не думал и, кажется, совсем не слушал.

Аккуратно посыпанная гравием набережная тянулась вдоль моря на два с лишним километра. Кроме троих идущих мужчин на дорожке никого не было. Вокруг всё выглядело до отвращения чисто и ровно – подстриженный, вылизанный до соринки, до иголочки газон, цветущие кусты олеандров, пальмы, аккуратные, листик к листику, самшит, лавр, бамбук, агава. Розовые и сиреневые левкои на клумбах. Зеленеющие альпийские горки. Вьющийся по стенам небольших беседок плющ с красно-жёлтыми листьями. Всё это так благоухало, было настолько ухожено, словно за каждым кустиком, за каждой травинкой стояли навытяжку невидимые сотрудники и, широко улыбаясь, докладывали: «Господин Президент! Мы долго готовились к вашему приезду! Вы заметили, как мы постарались?» – …вырабатываемые фитонциды способствуют профилактике лёгочных и кожных заболеваний, в том числе туберкулеза, астмы…

Президент вдруг остановился, да так неожиданно, что разогнавшийся директор с налёту врезался ему в спину. А управляющий делами по инерции проскочил вперёд.

– А где черепаха?

Директор не расслышал. Подошёл вплотную, заглянул в лицо Президенту снизу вверх.

– Что, простите?

– Черепаха, говорю, где?

– К… какая черепаха, Евгений Васильевич?

Он беспомощно оглянулся на управляющего делами. Тот пожал плечами.

Президент вздохнул:

– Вот тут у вас, я вижу, осьминог. Вот лебедь есть. Кит даже. А черепахи нет.

Действительно, вдоль дороги на равном друг от друга расстоянии были отлиты из бетона и выложены морской галькой фигуры животных и птиц. Немного неуклюжие, раскрашенные масляной краской, но забавные.

– Черепаха?.. Будет. Будет! На днях. Нет, нет, завтра будет! – директор базы промокнул платком лоб.

– Да вы не суетитесь, Виктор Николаевич, – управляющий делами похлопал директора по плечу и повернулся к Президенту. – Евгений Васильевич, я распоряжусь. Всё будет в порядке. Я поговорю с ландшафтным дизайнером.

Президент кивнул. Присел, погладил щупальце бетонного осьминога, потом словно поймав мысль, сдвинул брови и взглянул на управляющего:

– Вот что. Вы этого дизайнера пригласите ко мне. Я с ним сам поговорю.

– Обязательно пригласим! – выступил вперёд директор. – Я ему сейчас позвоню. Очень талантливый молодой человек. Непременно пригласим! Саша его зовут. Александр Плахов…

Президент уже не слушал:

– А искупаться-то здесь у вас можно?

– Конечно! Вода +25 градусов сегодня! Или можно в бассейне, там температура постоянная. И вода очищенная.

– Ну, уж нет. Что ж я на море приехал, чтобы в бассейне купаться?

Президент решительно направился к воде.

* * *

Он знал, что за глаза его уже называли Дачником. Президент Евгений Васильевич Никитин находил любой подходящий повод для того, чтобы приехать сюда, на правительственную дачу в Сачаву. Давнишние предшественники здесь бывали не часто, предпочитая Бочаров Ручей, Красную поляну и другие объекты. Предшественники недавние тоже это место почему-то не жаловали. В последние годы здесь вообще нельзя было появляться по политическим соображениям, поэтому два предыдущих Президента целое десятилетие не имели права пользоваться правительственной дачей. Но ситуация поменялась, дачу снова внесли в реестр объектов государственной важности, подновили, поставили новое оборудование и пригласили Евгения Васильевича сюда практически сразу после инаугурации. Ему здесь понравилось очень.

Все считали Никитина сибиряком. В самом деле, большую часть жизни он прожил в Иркутске, избирался оттуда в депутаты, но сам всегда знал, что он – черноморец. Потому что родился Женя Никитин в Анапе и первые одиннадцать лет прожил на морском побережье. Это потом отца Жени, офицера, перевели на Байкал, и семье пришлось переехать. Уже взрослым он наездился, налетался – и на Красное, и на Средиземное, и на разные океаны-острова. Там было хорошо, но Чёрное море билось в его жилах и манило, манило к себе. А ещё очень не хватало черепахи. Той, из детства.

* * *

– …Пост три, пост три, приём.

– Слышу вас. Пост три.

– Видите объект?

– Так точно. Набережная, точка 15/2. Стоит, отвернувшись от моря. Уже минут десять стоит, Николай Ильич.

– Опять там?

– Да, опять.

– Понял вас, продолжайте наблюдение. Отбой.

Начальник охраны выключил рацию. Министр финансов и министром иностранных дел переглянулись.

– Что?

– Всё то же. Как я и боялся. Опять возле этой долбанной черепахи встал. Значит, жди сюрпризов. В прошлый раз, как вернулся, головы полетели – Мордюкова снял ни с того, ни с сего, а там за ним посыпалось…

– Угу, А в позапрошлый вот так постоял-постоял, и визит в США отменил. В Китай полетел. Скандалище был – мама дорогая!

– Но ведь прав оказался, а?

– Прав… Только какой крови мне это стоило, кто бы знал! Что такое подготовленный визит на высшем уровне в последний момент отменить, ты себе представляешь? Не представляешь!

– Он мне будет рассказывать! Ты денежную реформу вспомни! Ты знаешь, сколько институтов её просчитывали? Сколько мы копий переломали у себя, пока все согласовали? Бюджет, долги… Всё! И Никитин ведь готов был подписать. Готов, готов, я из верных источников знаю. Но в последний момент затормозил: «Отложим до возвращения из Сачавы». Отложили, едрить её в душу! Съездил к своей черепахе, Дачник хренов, вернулся – и ни в какую! Не подписывает, хоть ты тресни! Всё к чертям собачьим полетело…

Министр иностранных дел ухмыльнулся:

– Гаврилыч, ну, пролетел ты тогда конкретно! Большой кусок мимо прошёл.

Министр финансов сделал страшные глаза, шикнул и покосился на начальника охраны. Министр иностранных дел махнул рукой:

– Да ладно тебе, все свои. Правда, Николай? Вон, видишь, кивает. Зато, Стёпа, согласись, народ Дачника любит!

– Ага, пипл хавает. А что народ? Как любит, так и разлюбит. Просто везунчик Никитин, по острию ходит, пальцем в небо попадает. Ну, раз у него прокатило, ну, два. Просто повезло. Но когда-нибудь эта черепаха его из кресла вышибет.

Теперь уже министр иностранных дел вздрогнул и покосился на начальника охраны. Потом повернулся к министру финансов и едва заметно покачал головой. Министр финансов понимающе закрыл и открыл глаза. Начальник охраны никак себя не проявил, так и сидел молча, обратившись лицом к мониторам и микрофонам.

Пауза затянулась. Министр иностранных дел прокашлялся:

– Николай, вы там, на месте проверили всё? Микрофоны, камеры… Может быть, зона приёма какого-нибудь неизвестного сигнала?

– Фёдор Фёдорович, я вам уже докладывал: всё проверили. И под землей, и на небе. И зоны спутникового приёма отследили. Не раз и не два. Всё чисто. Просто кусок берега, галька, кусты, черепаха эта… Да сами видите, он гуляет в спортивных штанах и в футболке. Там никаких телефонов-микрофонов быть не может.

– Ну-ну. Что думаешь, Степан Гаврилыч?

– Не знаю. Может быть, у него там место силы какое-нибудь? Как у этого… Кастаньеды.

– Николай, ещё раз просмотри там, ладно? Сам лично посмотри. Для меня. Черепаху эту по камушкам простучи. Должен же я понять, в конце концов, почему он там опять стоит!

…Президент Никитин рисовал носком кроссовки параллельные полосы на мелком гравии и хмурился: «Что за ребячество! Я взрослый человек. На меня работает целый аппарат советников… Всё, это в последний раз. Так нельзя. Такая ответственность, а я… В последний раз!» Потом он почему-то зажмурился, досчитал до десяти, резко повернулся на носках к черепахе с прозрачным голубым глазком, проговорив мысленно: «Да или нет?.. Нет». Президент кивнул, и уверенно направился к главному корпусу правительственных дач.

* * *

…В конце семидесятых по всей Анапе какой-то градоначальник расставил огромные фигуры животных. Сделаны они были из бетона и выложены сверху кусочками цветного стекла. Вроде бы, студенты-скульпторы художественного вуза практику проходили на детском курорте. По фигурам лазали разновозрастные дети, рядом с фигурами фотографировались обгоревшие туристы, фигуры были нелепые и некрасивые. В памяти Жени Никитина остались слон, осьминог, дракон, кит, жираф… У него самого во дворе стояла бетонная черепаха. Дурацкая такая черепаха на высоких толстых ногах, под которыми можно было пролезть и даже сесть под панцирем на корточках. Панцирь черепахи был выложен голубыми стёклышками, шея – зелёными, а голова – розовыми. Одно стёклышко из панциря Женя Никитин выковырял гвоздём и таскал с собой в портфеле. Через голубой прозрачный кубик интересно было смотреть на всё вокруг.

Женя черепаху любил и ценил, потому что черепаха умела отвечать на вопросы. Даже на самые сложные. Но не на такие, которые в школе задавали, а про жизнь. Никто об этом не догадывался, Женя один знал. Нужно было только задать вопрос черепахе так, чтобы она могла ответить или «да», или «нет». Задать, а потом внимательно смотреть. Например, Женя спрашивал: «Надо сказать маме про голубя в шкафу, или пока не стоит? Если „да“, то пусть что-нибудь случится, если „нет“, то пусть ничего не случится». Спросил и стоит, смотрит, считает до десяти. А на черепаху – раз! – и два голубя садятся. Просто откуда-то прилетели и сели на панцирь. Женя сразу понимает, что ответ – «да». Приходит домой и с порога выкладывает маме: «Мам, у нас в шкафу голубь живёт. Я его вчера принёс. Он хромой и голодный!» И мама Женю почти не ругает. Даже даёт голубю хлеба и водички. А если бы черепаха сказала «нет», Женя бы, конечно, про голубя не рассказал.

А если бы не послушал черепаху и рассказал, ему бы досталось по полной программе. Испытано.

Или, например, хочет Женя Аньке Подрегульской записку написать: «Кто тебе нравится?». И не решается. Идёт к черепахе. Спрашивает: «Написать? Если „да“, то пусть что-нибудь случится, если „нет“, то пусть ничего не случится». Считает до десяти… до двадцати… И ничего не случается. Тишина. Женя тогда, конечно, никакую записку не пишет. А Анька вдруг сама на перемене к нему подходит и говорит: «Заполни анкету!» И даёт тетрадку. А в анкете вопрос: «Кто тебе нравится?» Вот так. Опять, значит, черепаха была права.

Когда Женя с Валеркой в третьем классе решили ночью пойти на море на рыбалку, черепаха разрешила. Там даже два раза «да» было: пока Женька до десяти считал, и дождик начался, и собака к черепашьей ноге прибежала, свою ногу задрала. А потом дождь вдруг прекратился, солнце из-за тучи выглянуло, и луч начал на стёклышках играть. Тут уж Женя совсем повеселел: «Надо идти!» Валерке, правда, не сказал. Валерка ничего про черепаху не знал. Вообще никто не знал. Женька никому не рассказывал. Это была его подсказка, личная.

От родителей за рыбалку всё равно потом влетело. Когда оба приятеля под утро вернулись мокрые до костей, Женька в одном сапоге, а Валерка со сломанной удочкой, мама с папой очень кричали. Мама плакала даже. Но Женя был уверен: всё равно черепаха правильно сказала. Никто же не утонул и даже не простудился. А то бы не пошли они с Валеркой на рыбалку, нечего бы было потом вспомнить.

Когда пришлось ехать с родителями в Иркутск, Женя больше всего переживал именно о черепахе. Как же там без неё? Взял с собой голубое стёклышко, смотрел сквозь него, представлял, что видит черепаху, разговаривает с ней, спрашивал и даже ответы получал. Но всё было не то. Попробовал найти в Иркутске что-нибудь такое, хоть немножко похожее на черепаху, – не нашёл. Не с грибком же на детской площадке разговаривать.

Однажды Женя с родителями ещё поехал в Анапу, просто так, отдохнуть в пансионате. Сходил к своему старому дому. Но черепахи из детства во дворе уже не было – на ее месте стоял коммерческий магазин.

Со временем голубое стёклышко из черепахового панциря стало Жене Никитину талисманом. И когда в институте учился, и когда за будущей женой ухаживал, и когда в комсомоле работал, карьеру делал, и в Москве, когда дела разруливал с серьёзными людьми – везде оно было рядом и подсказывало, как лучше.

На выборах, конечно, тоже талисман помог. Перед тем, как. баллотироваться куда-то – а выбираться ему пришлось не раз и не два – Евгений Васильевич всегда «советовался» со стёклышком. Теперь он делал так: стёклышко в руке зажимал, закрывал глаза, представлял черепаху. Спрашивал, что было нужно, и считал про себя до десяти. Если ответ был «да», то с черепахой за это время что-то происходило. Например, она могла превратиться в воробья, вспорхнуть и улететь. Или захохотать беззвучно, выпучив глаза. Или разлиться ртутной лужицей. Это значило «да». А могла просто присутствовать на внутреннем экране и совсем не меняться. Это значило «нет». Такой вот нехитрый способ принятия решений был у студента, потом у комсомольского работника, потом у высокопоставленного сотрудника властных структур, потом у депутата к, наконец, у Президента Евгения Васильевича Никитина. И ему везло. Подсказки срабатывали с завидным постоянством. Карьера шла вверх, любимая девушка стала невестой, а потом и верной женой, два сына подрастали…

Только настоящей черепахи всё равно не хватало. Опоры не было. Твёрдой, настоящей опоры для принятия решений. С годами Евгений Васильевич уже начинал сомневаться, а была ли та, детская, черепаха на самом деле? И только голубое стёклышко оставалось доказательством того, что это ему не приснилось.

И вот – Сачава, набережная, правительственная дача, и опять фигуры животных, осьминог, кит… А черепахи нет.

Этот Саша, ландшафтный дизайнер, понятливый паренёк оказался. Что ценно – не болтливый. Никитин не стал разговаривать с ним в доме, позвал прогуляться. Здесь, на берегу, конечно, тоже всё просматривалось. Президент легко угадывал, где, скорее всего, прятались камеры и жучки. Но если идти у самого моря, по гальке, то за шумом прибоя не так просто было что-то расслышать. Не то, чтобы его просьба к дизайнеру была какой-то сверхсекретной государственной тайной. Но это была его личная тайна, и ему не хотелось делиться ею с теми, кто сидел по ту сторону микрофонов и камер.

Ландшафтный дизайнер Саша шёл рядом с Президентом и молча ждал.

– Красиво… – проговорил, наконец, Никитин.

– Да, – согласился Саша.

– Вот тут… – Президент быстро протянул дизайнеру маленький бумажный свёрток. – Ты, Саша, это как-нибудь приспособь к черепахе.

– Хорошо, – просто сказал Саша и незаметно положил свёрток в карман.

Никитин ждал дополнительных вопросов, но их не последовало. Саша просьбе не удивился и даже никак не изменился в лице. Никитину это очень понравилось. Совсем не хотелось ничего объяснять.

– И… не говори никому. Не надо.

– Хорошо, – опять сказал Саша. – Я могу идти?

– Да, спасибо.

Президент неопределённо обвёл рукой весь огромный кусок берега, огороженный высоким забором с колючей проволокой.

– Хорошая работа, Саша!

Молодой человек улыбнулся, повернулся и пошёл по дорожке к воротам.

«Железный парень. Надо его к себе в Москву потом перевести».

* * *

…Прошло чуть больше семи лет. Заканчивался второй срок президентства. Много важных и сложных вопросов Евгений Васильевич Никитин решил за это время. С самыми сложными и важными он всегда ездил к черепахе. И наплевать ему было на мнение аппарата и на прозвище «Дачник». Он отвечал за страну и рисковать не мог.

Теперь черепахе было гораздо легче помогать Жене Никитину. Не приходилось растекаться лужицей и превращаться в воробья, достаточно было просто лежать возле дорожки, посыпанной гравием, и сверкать на черноморском солнце голубым прозрачным глазком, отвечая Евгению Васильевичу, когда нужно, «да» или «нет». Надо заметить «нет» практически не звучало. А всё потому, что с годами Никитин научился правильно формулировать вопрос. «Если я прав, – говорил мысленно, – то я досчитаю до десяти, и с черепахой ничего не случится. Если не прав – что-нибудь произойдёт». Что могло произойти с бессловесной фигурой, выложенной из морской гальки здесь, на строго охраняемой, почти безветренной территории с мягким климатом, аккуратно подстриженным газоном и строгим указанием обслуживающему персоналу ни в коем случае не попадаться на глаза первому лицу государства, не мешать ему дышать морским воздухом, оздоравливатъся и размышлять о судьбе страны. Ничего, как правило, с черепахой не случалось. Евгений Васильевич утверждался в своих самых неожиданных решениях и со спокойной совестью уезжал в Кремль, вершить историю. Да, иногда он поступал вопреки мнению министров и советам советников. Но черепахе Президент доверял больше, чем советникам и министрам. Министров он знал недолго и плохо, а черепаха не обманывала его уже шестьдесят лет.

На этот раз Президент шёл к черепахе по очень серьёзному поводу. Ему предстояло принять, наверное, самое важное решение за всю его многолетнюю работу на высшем посту. Надо было назвать имя преемника.

Шилов или Мыльников? Мыльников или Шилов? Как бывало уже не раз и не два, ему настоятельно рекомендовали Мыльникова. Силовик, кадровый офицер, порядочный и дисциплинированный, проявил себя и там и сям. И лидерские качества у него незаурядные, и харизма. А Шилов… Кто его знает, этого Шилова? Тёмная лошадка. Бизнес у него какой-то мутный был в начале перестройки. Работал на периферии, столичных кадров не знает. Ну, да, идеи высказывает любопытные, но этого мало. Хотя… Чем-то же этот Шилов Президента зацепил. Почему-то он выдернул провинциального бизнесмена после поездки по регионам в столицу. Проникся доверием, почему-то. Почему-то подумал, что много пользы может принести стране этот Шилов. Только Президент почему-то один так считал.

Так Шилов или Мыльников?..

* * *

…Министр иностранных дел прокашлялся:

– Ну-ну… Что думаешь, Степан Гаврилыч?

– Не знаю. Может быть, у него там место силы какое-нибудь? Как у этого… Кастаньеды.

– Николай, еще раз просмотри там, ладно? Сам лично посмотри. Для меня. Черепаху эту по камушкам простучи. Должен же я понять, в конце концов, почему он там опять стоит!.. Не нравится мне это. Сейчас Дачник должен преемника назвать. С Мыльниковым уже всё согласовано, проговорено. Три совещания провёл, три! И везде все в один голос ему рекомендовали Мыльникова.

– Конечно! На него все завязки. Люди ждут, у людей дела стоят, деньги стоят. Пока не назовёт, не хотят тему двигать.

Не хотелось бы, конечно, чтобы что-то изменилось. А, Фёдор Фёдорович?

Министр иностранных дел похрустел костяшками пальцев.

– Вот что, Николай, а ты можешь как-нибудь Никитина с этого места сейчас отозвать? Отвлечь? Ну, хоть срочным звонком каким.

– Вообще-то он не любит, когда его на прогулке беспокоят. Даже сотовый с собой не берёт…

– Ну, для меня, а?

Начальник охраны вздохнул, оглянулся на министров.

– Ладно, попробую.

* * *

«…Всё, это в последний раз. Так нельзя. Такая ответственность, а я… В последний раз! Если сейчас с черепахой ничего не случится, то Мыльников, – Президент Евгений Васильевич Никитин зажмурился, досчитал до десяти и резко повернулся к черепахе с прозрачным голубым глазком, проговорив мысленно: – Мыльников: да или нет?..»

Выбежавший из-за кустов запыхавшийся офицер споткнулся о сосновый корень и рыбкой полетел прямо на черепаховый панцирь. Тут же вскочил, одёрнул куртку:

– Виноват, Евгений Васильевич! Вас к телефону срочно!

«…Значит, нет».

Президент кивнул и уверенно направился к главному корпусу правительственных дач.