Текст книги "Заповедник Сказок 2015
(Том 5)"

Автор книги: Валентин Лебедев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 37 страниц)

Денис Тихий

Как поймать эльфа

Сказка для детей изрядного возраста

прилавком, между длинным парнем с морскими рыбками и приземистой бабусей со столь же морскими свинками, расположился мужчина, замотанный по брови шарфом. Он открыл клетчатую сумку и вынул оттуда трех литровую банку. На её дне, среди кусочков цветной бумаги, сидели эльфы.

Парень с морскими рыбками согнулся во втором своём метре и заглянул в банку.

– Это что? – спросил он с тоном превосходства хордовых над жесткокрылыми.

– Эльфы.

– Почём?

– Пятьсот рублей.

Парень уважительно протянул мужчине руку:

– Борис.

– Семён, – буркнул мужчина, снимая рукавицу.

Тут из-под локтя заглянула приземистая бабуся.

– И зачем они?

– Ну а хомяки твои зачем?

– Это морские свинки, – обиделась бабуся, – детям развлечение.

Морские свинки нахохлились, всем своим видом выражая нежелание кого-то развлекать.

– Эльф. Волшебное существо.

– И чего они умеют? Желания исполняют?

Лицо, замотанное шарфом, изобразило сарказм.

– Ага. Стоял бы я тут тогда.

– Может удачу приносят?

– Мне не носили.

Бабуся замолчала. Эльфы лениво ходили по банке, зевали, взмахивали крылышками. Ярко-оранжевая парочка прижалась личиками к стеклу.

Между рядов с клетками и аквариумами неспешно проходили разнообразные люди в пальто и пуховиках, с сумками и просто, взрослые и дети. Всё это разнообразие бубнило, перемешивалось и выдыхало пар из ртов. К Борису подошёл большой, ватой набитый дед. В ногах у него мыкался мелкий ребятёнок непонятного пола с варежками на резинках.

– Черви есть?

– Трубочник есть, мотыль.

– Деда, смотри!

– Мотыля покажи.

– Деда-а-а!

– Вам два коробочка? Три?

– Чего он дохлый такой?

– Деда, это чего в банке, а?

– Где дохлый, мужчина? Путёвый мотыль.

– С какого он бока путёвый?

– Деда, смотри – девочки с крылышками!

– Розовый. Вкусный. Берите!

– Сколько просишь?

– Двадцать пять.

– Де-е-е-е-е-д-а-а-а!

– Уступи десятку за два коробка.

– Не могу, мужчина. Себе в убыток торгую.

– Дед!

– Три шкуры дерёте! Торгаши!

– Вы сколько брать будете?

– Да уж не ведро!

– Берите три коробка, десятку уступлю.

– Де-душ-ка!

– Ладно, давай два коробка, коль уступаешь.

Ватный дед отслюнявил червонцы и спрятал пакет во внутренний карман. Поближе к сердцу. Ребятёнок похлопал деда по колену.

– Деда! Ну смотри – фея!

Дед приблизил левый глаз к трехлитровой банке, поморгал и отодвинулся.

– Чего за звери?

– Эльфы.

– Деда, давай купим!

– Сколько просишь?

– Пятьсот.

Дед отодвинулся и загнал взглядом Семёна, банку и прилавок во внутреннюю прицельную рамку.

– Иди ты. На птичьем по двести никто не берёт.

Семён подтянул шарф и пробубнил:

– А я и не навязываюсь.

– Самцы?

– Поди разбери.

– Мотыля едят?

– Не. Они как бы любовью питаются.

– Ась?

– Любить их надо. Тогда живут. Без любви дохнут.

– Деда, бери! Я их уже люблю.

– Молчи, Валька! – ответил дед, оставив половую принадлежность ребёнка под вопросом.

– Мужчина, возьмите лучше морскую свинку! Пол кило восторга!

– Нет, свиней вокруг и так полно. Свинья на свинье.

– Деда!

– Мелкие они у тебя. Морёные. Давай, за триста возьму.

– Четыреста.

– Совесть есть? Есть совесть у тебя, я спрашиваю?

– Ладно. Чтоб почин не спугнуть.

Семён подвинул банку к краю прилавка и кивнул Вальке.

– Протяни руку.

– Выбирать, да?

– Не. Они сами выбирают.

Крошечный эльф морозно-синего цвета вспорхнул Вальке на палец, ухватился ручонками и забрался в ладошку.

– Ну вот. Кормить его не надо, поить тоже. Люби только, одного не оставляй, а то заболеет.

Ватный дед ухватил ребятёнка за капюшон и потащил дальше. У прилавка остановилась немолодая пара. Жизнь их склеивала, отрывала и опять сминала вместе. И вот уже они друг без друга не полны. Выпуклость к впадинке.

– Что это? Здрасти! – сказала женщина удивлённо.

– Эльфы.

– Посмотри, Серёженька, чудо какое!

Мужчина что-то буркнул и остался на месте.

– Они продаются? – женщина приблизила глаза к стеклу, осторожно постучала ногтем.

– Пятьсот рублей.

Женщина заворожено извлекла из кармана кошелёк. Семён пододвинул банку, но ни один эльф к ней в руки не пошёл.

– Дайте вот этого – зелёненького.

– Видите – не идёт он к вам.

– А вы достаньте.

– Не могу. Сам должен прийти.

– Так он не идёт.

– Вижу. Значит, не продам. Извиняйте.

– Как? Почему же?

– Им, эльфам, любовь нужна, иначе помрут.

– Ну вот и хорошо! Я его буду любить, ухаживать буду за ним.

– Ухаживать… Не продам, коли сам не идёт.

К прилавку пододвинулся муж.

– Я что-то не понял, тут рынок?

– Рынок-то он рынок, но… не продам. Ну сдохнет он у вас.

– Идём, Лен, – сердито дёрнул жену за рукав Серёженька.

– Но…

– Пошли. С психами я ещё не связывался.

– Хотите – тысячу заплачу? – сказала Лена.

Семён всплеснул руками.

– Барышня, да это тут при чём? Вот я его вам продам, а он любовь к себе притягивает, требует. А ежели пересилит супруга вашего?

– Как это?

– Да просто. Магическое существо. Без пропитания ему нельзя, материального-то оно и в рот не возьмёт! Или супруга разлюбите, или эльф помрёт. Хорошенькая покупка.

– Вы… шутите, да?

– А вот, дамочка, возьми лучше свинью морскую! Или двух!

– Свинью? – испуганно спросила Лена.

– Ага! – радостно сказала бабуся и соломинкой простимулировала свинку показать свои стати.

Рыжий, косматый, угрюмый жирдяй забрался в колесо и сделал несколько шагов вперевалку.

– А? Глянь, какие кунштюки ушкваривает!

Зелёного эльфа, получил пятиклассник без шапки и двух зубов. Лимонно-желтый выбрал себе в хозяйки смешливую девушку с пирсингом. Вид железных шариков в носу, в губе и даже на языке потряс Семёна, но эльф не задумываясь вспорхнул ей на воротник. Бирюзовый эльф устроился в варежке сухонькой старушки с сияющими глазами. Она дала за него Семёну сто рублей мелочью и веснушчатое зимнее яблоко.

За три часа он распродал всех эльфов, кроме одного. Оранжево-красный, как язычок пламени, ни к кому не хотел идти.

– И часто они так… кочевряжатся? – спросил Борис.

– Да бывает.

– И чего тогда?

– Ну чего. Обратно отпускаю.

Борис достал термос кофе и развернул из фольги два бутерброда с копчёным салом. Приземистая бабуся скребла ложкой в кастрюле с картошкой и варёной рыбой. Семён перекусом не озаботился.

– Ты их где ловишь-то? Или секрет? – спросил Борис, активно жуя.

– Внучка ловит.

– А где?

– Да не скажет он, – сердито постучала ложкой о край кастрюли бабуся, – жмот.

– А чего не сказать-то? Я секретов не делаю. Берёт внучка моя, Милка, коробку акварельной краски. Только медовая нужна, и вообще лучше мёда добавить для густоты. Липового. Дальше – надо в ванной всё зеркало разукрасить акварелью, погуще так. И разрисовывать надо в темноте. И чтобы девочка разрисовывала. Как высохнет – вносим свечку, только зайти надо спиной вперёд. Самое оно, если на стекле останется одно окошко, или два, тогда может и приманишь. Потом просто – банку трёхлитровую приготовь. Перед зеркалом бумаги цветной настриги. У них же там всё серое, у эльфов, вот они на цвет-то и клюют. Ну а как они, стало быть, из зеркала полезут, ты их банкой и накрывай. Да! Забыл совсем! Одежду надо надеть шиворот-навыворот, эльфы тогда не увидят. И булавку медную прицепи на ворот. Чтобы того… глаза не отвели.

– Чего?

– Ну мне раз глаза отвели, так я целый час в ванной стоял и в зеркало пялился.

– Зачем?

– Выход искал.

– Из ванной?

– Тьфу, пропасть. Из зеркала.

Слушатели расхохотались. Бабуся прохрюкалась и вытерла рот платком. Борис, опершись о прилавок, некоторое время ещё побулькивал, но вдруг поднял глаза и осёкся. Семён махнул рукой и выпустил сквозь шарф кубометр ротового пара:

– Да чего вам объяснять – всё равно не поверите!

Перед прилавком невесть откуда оказался неприятный, известный всему рынку детина. Звали детину Соплёй. Но звали его так за глаза и в верной компании.

Был он высок ростом и лицом широк – по блину на каждой щеке поместится. Волосы, брови и даже реснички – бесцветные, как подвальная плесень. Глаза васильковые и пустые, по меткому слову поэта: как два пупка. Сын директора рынка, и сволочь крайнего разбора. Сейчас он был слегка поддавши. В такие минуты его настроение колебалось на кромке. С одной стороны – буйное веселье, когда он бегал по рынку, натянув на голову отобранный у вьетнамцев малиновый бюстгальтер арбузного размера. С другой стороны – гадючья злоба, плевки в суп обедающим торговцам, затоптанная корзинка с котятами. А переход осуществляется лёгким толчком с любой стороны.

Сопля привалился к прилавку спиной, иронически глянул на толкущихся покупателей. Ухватил лапой плюгавого паренька с косенькими глазами.

– Эй, китайса, курить дай!

Китайса вынул пачку, Сопля поплевал на пальцы, вытащил две сигареты, одну сунул в рот, вторую уронил. Китайса дал прикурить. Сопля почавкал, окутался дымом, забрал пачку и зажигалку, отвесил добродушного пинка. Покурил, осовело, наблюдая за дерущимися воробьями. Развернулся к Борису.

– О! Здорово, барбус!

– Здрасти, Эдуард Иваныч. – Улыбнулся барбус Борис, приветливо прогнувшись.

– Ну, чё тут? Как торговля?

Барбус неопределённо скособочился, всем видом показывая, что хотя он и тронут заботой Эдуарда Ивановича, но мотыль квёлый, рыбок не берут, и свободных денег совершенно нет.

– Ладно, брось шлангом прикидываться. Курить будешь?

– Я, Эдуард Иваныч, завязал. Здоровья-то нет, как у Вас!

– Потому что здорово… это… здоровый образ жизни веду!

Сопля придвинулся к Борису. Свёрнутая бумажка перекочевала из руки одного в обширный карман другого.

– Ладно, торгуй, мотылёк. Ах-ха-ха! Ловко подколол? Мотыля продаёшь – значит мотылёк!

– Хрю-хрю-хрю! Здравия желаю, Эдуард Иванович! – улыбнулась пластмассовыми челюстями бабуся.

– Здорово живёшь, Микитична!

– Вы вроде как с лица схуднули, Эдуард Иванович?

– На фитнес хожу. Знаешь что такое? Это когда спорт.

– Ну, дай-то Бог! – истово перекрестилась Микитична. – Нам и без надобности уж.

– Ладно. Хватит мне зубы это самое. Чего там у тебя?

– Как перед иконой, чтоб у меня руки отсохли, если вру!

– Так.

– Нету! Ни одной не продала! А всё конкуренты!

– Какие конкуренты?

– Да вот, – сказала подлая бабка и указала на Семёна, – пять клиентов отбил!

Семен и, отчасти, Борис опешили. Сопля вдруг увидел Семёна с его банкой, как будто они только что вывалились из Зазеркалья.

– Оппа! Ты кто такой? Ты чего тут стоишь, а?

– И чего? Купил, вон, место и стою. А что?

– Чего ты тут толкаешь?

– Эльфа вот.

– Дрянь какая-то летучая, – вклинилась Микитична, – больная наверное, не ест ничего! Сам говорил!

– Нуксь!

Сопля залапил банку. Она почти целиком поместилась в его ладони.

– Оппа! Зашибись! Засушу и на зеркало в тачилу повешу!

– Ты давай не борзей! Поставь банку!

– Пасть закрой, дедушка! – элегантно парировал Сопля, для верности положив вторую ладонь Семёну на лицо. Лицо тоже поместилось в ладони целиком.

– Эт! Ты руки-то убери!

Сопля потряс банкой, отчего крохотный эльф свалился и стукнулся головёнкой о стенку. Потом он сунул банку под полу и пошёл в сторону дирекции, задевая шапкой жестяные козырьки навесов.

Семен перелез через прилавок и крикнул:

– Да что же?! Воруют же! Эй!

Соседи по прилавку превратились в болванчиков с отпущенными нитками – стояли, глазами хлопали, внутренне радовались чужому унижению. Сопля невозмутимо удалялся.

– Эй! Харя!

Сопля продолжал уходить. Эльф в банке попробовал вылететь, но опять стукнулся об стекло.

– Тьфу! Да и пошёл ты! Щенок! Трус! Сопляк!

Такого оскорбления Эдуард Иванович не вынес. Он повернулся, сделал четыре шага, подкинул банку с эльфом и запустил в голову обидчику.

Машина «скорой помощи» долго пыталась протиснуться к рыночным воротам. Наконец встали как-то между бородатым дедом с гусями и бабой с крупами. Румяные, вонючие от табака санитары резво помчались в толчею. Принесли Семёна с бурым от крови лицом. Он лежал такой маленький, жалкий, вцепившийся в ниточку жизни. Шептал: «Убил… убил… убил». Хлопнули двери, распугала жирных воробьёв сирена. Баба с крупой охнула и уселась на мешки.

Трупик эльфа, раскатанный кованными ботинками в лоскуты, пролежал в грязном снегу недолго – зашипел и превратился в ничто.

Сопля сидел в рюмочной. Перед ним стояла тарелка пельменей со сметаной, стопка, графинчик. Он налил стопку, выпил, с хрустом откусил пол-луковицы, пожевал, закинул в рот пельмень. Самое оно, после физических упражнений да на морозце выпить ледяной водки под пельмешки. Настроение у Сопли вновь было превосходное. Солнце проплавило в ледяной корке на окне полынью. Раскалённые добела пылинки плавали в косом луче. Сопля налил ещё стопку, закусил, запил стаканом горького шипучего пива. Разжевал ещё один пельмень и пошёл отлить. Потом в туалетном предбаннике долго мыл руки, поскольку был он великий аккуратист.

Перед самым выходом Сопля заглянул в мутноватое зеркало. Вскочивший утром над губой прыщик почти уже созрел. А сразу под третьим писсуаром лежала толстая золотая цепь. Сопля резво обернулся и подошёл к писсуару: на метлахской плитке распластана обёртка от конфеты.

Он вернулся к зеркалу и опять всмотрелся в ненаглядный прыщик. Но глаза уже сами скосились на писсуар. Цепь! Цепяра толстенная! Лежит в пятне солнечного света – даже звенья можно разглядеть. Что за чертовня? Сопля опять подбежал к. писсуару. И даже заглянул в него. Ничего нет. Солнечный зайчик вдруг появился на ботинке. Сполз по замше на пол, скользнул к выходу из туалета, замер на месте. Вот она! Широкая цепь, нездешняя, как из гробницы фараона. Лежит на полу. Сопля наклонился над ней – цепь рассыпалась на солнечные пятна! Голова закружилась. Зайчики глумливо запрыгали по полу, вскочили на стену, подползли к зеркалу. С той стороны тупо смотрел мордастый юноша. Сопля подбежал к зеркалу, зацепившись ногой и вывернув плитку с куском бетона. Стекло обернулось прямоугольным окошком, и стремительно зарастало какой-то серой изморозью. В окошко смотрел он сам, длинная нить слюны свисала на воротник. За спиной стоял бледный юнец и вытаскивал из его кармана кошелёк. Второй юнец притоптывал в нетерпении у двери.

– Эй! – крикнул Сопля, ударив в окошко кулаком. – Эй там! Пацаны!

Увы, и его двойник, и тощие наркоманы совершенно ничего не видели сквозь зеркало. Сопля обернулся. Мир выцвел. Вокруг волнами разрасталась чёрно-серая плесень. С шипеньем истаивали и блёкли краски. Он всплеснул руками – спортивный костюм мазнул в воздухе алым. Цвет сползал и с него, стремительными акварельными дымными струями. С визгом Сопля рванул на тусклый свет в проём двери. Снёс плечом часть крошащейся стены, выбежал в огромную залу с мутным, взболтанным воздухом, стал посреди неё и взвыл совсем уж по-волчьи:

– Отче мой! Еже веси на небеси! Ну чего?! Пусть светится имя! Я больше не буду! Выпустите меня отсюда! Во имя Отца и Сына, аминь!

И дикая молитва помогла – в сажевой тьме Сопля увидел маленький квадратик живого цвета! Он пошёл к нему, расталкивая какие-то осыпающиеся шершавые столбы. А тьма наливалась силой, высасывала реальность, уже и руки стали как стеклянные – кости видно. Того и гляди – растворится. Но – нет. Успел. Успел, чтоб ему сдохнуть! Протиснулся сквозь радужное окошко! А тьма шипнула бессильно да и сгинула. И он смеялся, смеялся до икоты, и катался по холодному фаянсовому полу. А потом кто-то невидимый опустил на него сверху большую стеклянную банку.

Огородник с острова Басаноту

Сказка для детей изрядного возраста

И тогда поссорилось Море с Яквой Поедателем Ветра. Яква разгневался и плюнул в Море. И тогда Море закипело. Рыбы и придонные твари сварились и возопили от боли. Небо наполнилось огнём от их криков. Заплакал Яква сделанному и вырвал себе глаза и бросил в Море. И сделались они Островами. Всех людей, уцелевших от гнева, посадил он на них. И содрал с Неба ночь, и соткал из неё Тьму. И окружил Тьмой острова.

Так наш Мир лежит внутри круга Тьмы. А снаружи круга лежит Аверс. Там нет солнца и вида и жизни. Только духи умерших.

«Хроники Яквы Поедателя Ветра». Шестая нить, девятый узел.

еня зовут Слай. Я жил на острове Басаноту. Если сесть в лодку и грести на север, то скоро можно доплыть до острова Басанофри. Там живут Краснобородые. От нас они отличаются мало. Разве что, срамники, едят живородящую рыбу.

У меня на лбу синяя полоса. Хелфер нарисовал за то, что я в пять лет загарпунил ската. Сейчас мне десять. Среди одногодков я был самый лучший Ловец, и меня даже стали пускать к Костру Шуфу. Пока не свалял дурака.

Началось всё со старого Огородника Хро. Он помер в полдень, после дождя. Я конопатил лодку на берегу и краем глаза видел его потешную шляпу. Она плавала между кустами смородины, как черепаха. Потом Хро кинул мотыгу, уселся на лавку, потянулся к деревяшке, которая у него взамен правой ноги, култыхнулся вперёд да и помер.

Вечером его положили в лодку. В правую руку дали горсть земли, в левую – флягу воды. Потом Шуфу и Хелфер сели в свои лодки, взяли Хро на буксир и погребли в сторону Тьмы. Все мы стояли и смотрели. Хоть Огородники в любой деревне завсегда первые дурачки, Хро было жаль. Он ведь Огородником стал уже в старости – в тридцать пять шипохвост оттяпал ему ногу, а до того, говорят, всем Ловцам Ловец был.

Перед отплытием Шуфу позвал помощника Хро, напялил ему на голову шляпу и сказал:

– Перед лицом ветра Олэ и Яквы-Поедателя: теперь ты, Пат, наш Огородник.

И Пат поклонился, взял мотыгу и пошёл на огород. Пат – самый настоящий Огородник. Лишился правой руки в шесть лет, да и ума ему Яква в голову немного вдунул.

Следующим утром нас собрал Кан. Мы расселись по лодкам и вышли на Ловлю. Утро выдалось облачное. Распустили паруса и пошли спокойно по ветру. Кан сунул в воду слухарь из рыбьего пузыря, прижался к нему ухом и знай показывает куда править. Не прошло и часа, как услышал он косяк краснух. Не ахти, конечно, да уже неделю животы подвело. Похватали мы остроги, смотрим в воду. И надо же было Кану слухарь уронить! Пузырь засвистал, зашипел, по волнам запрыгал. Краснухи – твари битые, сразу на глубину ушли. Стали все рядиться – что дальше делать? Умом – надо домой идти, потому Ловли не будет. А животом – всем кушать охота. Долго спорили, потом Кан руку поднял.

– Ловля.

Ну и ладно. К часу Медузы – ничего. К часу Ската – пусто. К часу Акулы я подхватил рукой осьминожку и прилепил Орлю на плешь. Вот и вся добыча. На Кане лица нет, ловцы скоро ныть начнут. И тут я увидел слюга!

Понятно, что не самого слюга – он глубоко шёл. Пузырьки такие мелкие. Ложатся себе на воду ровной стёжкой. Я Орля в печёнку ткнул:

– Гля!

– Чего те надо?

– Тихо ты. Слюг.

Кан как увидел – сразу ожил. Достал самый тяжёлый гарпун, выбрал трос, изготовился. Ловцы надели камышовые хваталки, трос взяли эдак нежно. Я тоже потянулся, но Кан мне кивнул головой на второй гарпун. Схватил я его, сердце колотится – сейчас слюга возьмём! Это ж месяц в Море можно не ходить. Во-первых – мяса целая гора. Потом – из костей самые лучшие гарпуны получаются. И ещё жир у него целебный. И шкура очень подходящая. На лодках никто не дышал. Кан ноги расставил пошире, гарпун над головой занёс, прогнулся, замер, хекнул и бросил его прямо на локоть впереди дорожки. Минуту ничего не было, а потом стали всплывать на воду чёрные, масляные пузыри.

Есть! Ловцы трос ухватили. Под лодками прошла тень, слюг выпрыгнул. Ну и здоровый, я вам скажу! И давай он нас мотать! То нырнёт на глубину, то выскочит и зубами клацнет. Одурел от боли и пошёл к берегу, только брови держи, чтоб не сдуло! Все мы голосили, кто во что горазд. Громче всех орал плешивый Орль, аж сопля из носа вылезла от усердия. Только вижу я – ловцы трос удержать не могут. У иных руки в крови, а кто уж выпустил.

– Кан! – Кричу. – Надо второй гарпун!

– Нет! – Орёт. – Рано! Всем держать!

Чуть зубами не вцепились.

– Кан!

– Рано!

– Уйдёт!

– Заткнись!

Тут я вспомнил, как от нас из-за Кана краснуха ушла. Ещё не хватало, чтобы мой слюг ушёл. Вскочил я, занёс гарпун и бросил по курсу. Попал, между прочим. Только метил в голову, а попал, кажись, в хвост. Потому что слюг, скотина, развернул от берега и дал ходу к Тьме. Как мы его осаживали! Я чуть мизинца не лишился, да все зря. За тысячу локтей от Тьмы пришлось его отпустить. Слюг только хвостом стукнул да во Тьму и уплыл. Духам предков на обед. Или Якве, коль он кроме ветра чего-нибудь ест. А мы остались без обеда. Так я свалял дурака.

* * *

Из лодки выбрался последним. Всё племя собралось, Шуфу пришёл и Хелфер. Кан на меня рукой махнул и крикнул:

– Из-за него, такого-сякого, слюга упустили!

Женщины, понятно, в рёв ударились.

– Стереть у него полоску со лба! Сосунок ещё на Ловлю ходить!

– Прогнать, сына крабьего! Пусть его краснобородые кормят!

– Кто ему гарпун доверил, а?

Срамно сказать – чуть меня до слёз не довели. Но тут Хелфер вперёд вышел. Положил мне руку на голову и говорит:

– Гарпун ему дал я. А ты, Орль, учился сети вязать, когда он первого ската убил.

– Верно!

– Нос-то! Нос вытри!

– А кто слюга выследил? Кто, я спрашиваю?

– Знамо дело – Слай!

Хелфер велел рассказать, как всё было. Кан рассказал.

– Слай, ты зачем второй гарпун кинул?

– Боялся, что уйдёт.

– Не поверил, выходит, Кану?

– Выходит.

– Не так страшна ошибка, как непослушание.

Хелфер растёр в ладони золу от костра и пальцем нарисовал мне на лбу полосу. Все примолкли.

– Всем слушать. Именем ветра Олэ, при свидетельстве Моря и Тьмы. За непослушание наказывается Слай. На десять дней синяя полоска закрыта чёрной.

– Да.

– На десять дней ты лишён Моря.

– Да.

– На десять дней ты отдан в послушание Огороднику.

Тут я на задницу и сел. А Пат подошёл, похлопал меня по плечу и говорит:

– Завтра к рассвету приходи. Репу пропалывать будем.

И во весь рот осклабился. Я сразу понял – никогда мы с Патом не подружимся. И, конечно, ошибся.

* * *

Мама говорила: «Олэ дует во все стороны. Жди ветра в лицо – подует в спину».

Через восемь дней прополки репы и обирания жучков Пат стал моим приятелем. Что он умел, так это говорить. Как можно такую прорву знать, на огороде сидючи, не понимаю.

Как-то раз наелись топинамбуров, попили воды и легли под дерево – отдохнуть.

– Малой!

– А?

– Ты хотел бы отсюда уплыть?

– Куда? До Краснобородых?

– Не. Дальше.

– Дальше – Тьма.

– А за ней?

– Знамо дело – Аверс.

– Откуда знаешь?

– Все знают. Хелфер говорит.

– Ну а что это – Аверс?

– А то не знаешь?

– Ну, скажи.

– Не хочу я об этом разговаривать. Беду кликать.

– Хочешь узнать?

У меня мурашки по спине пробежали. Аверс. Ночью иногда с мальчишками шептались. И страшно и интересно. К югу от острова, недалеко от Тьмы, есть мелководье. Мы там за мидиями как-то раз ныряли. Все ловцы ныряли к Тьме спиной. А я ухватился за камень и повернулся в её сторону. Тьма клубилась под водой. Снаружи она чёрная, как сажа, а под Морем – тёмно-фиолетовая, Краснуха влетела в стаю макрели. Стая рассыпалась и начала уплывать во Тьму. Краснуха сунулась было за ними, но потом шарахнулась, покрутила башкой и поплыла себе дальше.

– Не хочу, – прошептал я и облизнул губы, – рассказывай.

– Там живут люди.

– Мертвецы.

– Нет. Люди. Как мы.

– С чего ты взял?

– Я точно знаю.

– Ты там был?

– Не. Просто у меня есть кое-что оттуда.

– Из Аверса?

– Да.

– Врёшь.

– Показать?

Пока мы болтали, сверху сгустилась туча, и начал накрапывать дождь.

– Репа теперь хорошо уроди…

– Малой!

– Ну, покажи! Покажи!

Пат улыбнулся и похлопал меня по плечу своей култышкой.

– Ты храбрый, Слай. Ты прям Яква, знаешь это?

– Ничего не знаю. Давай показывай, пока я не передумал.

– Ну, идём. Ты обалдеешь.

И точно. Я обалдел.

* * *

У нас ведь как – если человек Ловец и с лодкой, его после смерти отправляют в Аверс. А ежели у кого лодки нет, то женщины таких в Лесу Мёртвых хоронят. С детства это место стороной обходил. Но оказалось – ничего страшного. Обычный лес.

Обогнули заросли ежевики, нырнули под корни вывороченного дерева и по тоненькой стёжке подошли к небольшой мелководной бухте. Там, недалеко от берега, Пат и спрятал свое сокровище под грудой пальмовых листьев. Когда мы эти листья раскидали, я глазам своим не поверил.

– Ну, что скажешь? – Рассмеялся Пат.

Лодка. Большущая, у нас таких нет. Не из дерева и даже не из коры.

– Пат. Из чего она?

– Не знаю.

Я постучал по гулкому борту. Лодка была сделана одним куском, как пирога. Только очень тонкая. Снаружи – оранжевая, внутри – жёлтая. Три лавочки деревянных. Чудные весла, тоже непонятно из чего. Я достал одно – длиннее меня, но лёгкое!

– А ещё мачта с парусом есть. Только я их снял.

– Где ты её взял?

– Море подарило.

– Как это?

– Гулял я тут с год назад. Смотрю – на берег лодку выкинуло. Откуда она, Слай?

– Не знаю.

– А я знаю. Таких лодок никто не делает и делать не умеет. Она из Аверса. Теперь веришь?

Я уселся на берегу и схватился за голову. В Аверсе живут духи умерших и Яква Поедатель Ветра. Наш Мир – два острова, ограниченные кругом Тьмы. Из Аверса не возвращается никто.

– Надо рассказать Хелферу.

– Не вздумай.

– Почему?

Пат уселся в лодку. Взъерошил свою бороду и посмотрел на меня исподлобья.

– Знаешь, как я руки лишился?

– Акула откусила.

– Акула, это уж точно, – горько сказал он, – а зовут её – Хелфер.

– Чего?

– Любопытный я был не по годам. Вечно Хелфера вопросами донимал. Почему рыба через Тьму плавает, а люди нет? Почему раньше у сети в пять пальцев ячея была, а теперь в три? Почему Тьма чёрная, а тень на берег не отбрасывает? А что будет, если живой человек через Тьму поплывёт? Устал он отмахиваться.

– А потом?

– Зовёт меня как-то раз. Прихожу. Сидит он, костёр развёл, траву в него кидает. Кивнул – садись, мол. Сел. Ничего не говорит, знай траву подкидывает. Я кашлять начал, голова закружилась. Звуки все в неё попадают, а наружу не выходят. Носятся в голове, накапливаются. Того и гляди, лопнет голова. «Ты любопытен», – говорит вдруг. – «Да», – отвечаю. – «Ты умеешь думать. Может, хочешь стать Хелфером?» – спрашивает. – «Нет, – говорю, – я хочу проплыть на лодке через Тьму». Он задумался. А в доме жарко, с меня пот льёт градом. «Понимаю, – говорит. – Придётся тебя от Моря отлучить». Я совсем дураком стал. От дыма наверное. «Отлучи, – говорю. – Я сам лодку сделаю да уплыву».

– Самому Хелферу перечил?

– Говорю же: совсем голову потерял.

– И чем всё кончилось?

– А тем. «Есть способ повернее», – говорит. Достал нож, обсидиановый, которым краснух потрошат. «Вытяни руку», – говорит. Я вытянул. А он… Замахнулся ножом и руку мне отсёк.

– Ах ты…

– Я долго в горячке валялся. Когда очухался – стал помощником Хро. И больше Хелферу не перечил. И вопросов ему больше не задавал.

Помолчали. Что тут скажешь? Я встал, отряхнулся, сел рядом с Патом.

– Ты прости, что я тебя дураком считал.

– Простил уж.

– Я же не знал, что это не акула…

– Знаешь, Слай, давно бы в Аверс поплыл. Только куда мне с одной рукой? Плывём вместе?

– Спятил?

– Почему?

– К духам? Ну, не-е-т!

– Дурак ты, Слай! Какие духи? Люди там! Море! Острова!

– Откуда…

– Да оттуда! Вот же лодка! Вот она! Кто её сделал?

– Не знаю! Чего ты разорался!

– Ты смотришь и не видишь! Ты ничего не знаешь!

– Чего я не знаю?

– Ты – следующий! Хелфер со мной о тебе говорил! Огородников должно быть двое.

– Вот уж… Огородниками только инвалидов делают.

– Вот именно!

– Так а я…

– Какой же ты дурак! Придём в деревню, Хелфер тебе велит явиться завтра к утру.

– Зачем?

– Я же тебе всё рассказал. Думаешь, он тебя пожалеет? Меня-то он не пожалел!

– А чего ему тебя жалеть?!

Пат перестал орать, вылез из лодки, вытянул из лодки меня. Закидал её листьями.

– Я его сын, Слай.

В тот вечер Ловцы собрались на берегу. Я подсел к ним.

– Привет, Слай!

– Как твоя репа поживает?

– Слай, давай меняться – ты мне гарпун, а я тебе мотыгу?

– Репа-то не разбегается от тебя?

Я встал и пошёл домой. Откинул полог, лёг на циновку и уткнулся носом в подушку. Сон не шёл. Ужасы какие-то мерещились. Кто-то остановился возле дома.

– Слай.

– Да, Хелфер.

– Зайди ко мне завтра утром. Надо очень серьёзно поговорить.

* * *

Тьма была совсем рядом. Она проглотила звёзды и проглотила море. Мы шли прямо на неё.

– Не передумал, Слай?

Я стиснул зубы и мотнул головой. Всё равно. Пусть даже Аверс. Пусть даже Яква, ростом до звёзд. Никогда не стану огородником. А если потеряю руку – то уж не от ножа Хелфера.

Вот и Тьма. Нос лодки вошёл в неё, я зажмурил глаза. Потом собрал всю волю и храбрость, как давно, когда убил на мелководье ската. И открыл глаза. Тьмы не было. Перед нами было огромное Море. Солнце опускалось за его край. Море было розовым и сияющим. И огромное Небо! Бескрайнее, облачное. И остров вдали! И ещё один! И ещё! Я повернул голову – Тьма осталась за спиной.

– Прошли! Прошли Слай!

Мы обнялись. Я даже заплакал.

– Плачь, не стыдно.

– Сколько неба, Пат! Смотри!

– Вижу!

– Как много Моря!

Мы положили вёсла, сидели и смотрели во все глаза. Будто вода в жару – пьёшь, пьёшь и не можешь наглотаться. Взгляд мой упал на его обрубок.

– Слушай, Пат. Можно тебя спросить?

– Валяй.

– Если Хелфер тебе отрубил руку ножом, почему так неровно? Я же знаю, как акула кусает.

– И как?

– В точности так, как у тебя.

Пат почесал бороду, улыбнулся и сказал:

– Ничего он мне не рубил. Это я тебе соврал.

До острова мы догребли уже ночью. Еле лодку на берег втащили и свалились без задних ног. У меня в голове было пусто-пусто. Хорошо-хорошо. Я смотрел в огромное небо, даже не думал ни о чём. Пат посапывал рядом. Я подумал, что спит, но он сказал мне кое-что и только потом заснул.

Утром нас нашли островитяне и отвели в город. У них всё было по-другому. Каменные дома, собаки, лодки с моторами. Это я потом узнал, что как. называется, тогда ходил дурень-дурнем. Ещё у них была Библиотека с узелковыми книгами. И с библиотекарем мы проговорили несколько ночей. Островов в Архипелаге больше сотни. И наш – один из последних, что ещё накрыты Тьмой. В давние времена был Век Кипящего Моря. Когда он настал, острова вдруг очутились под колпаками, которые не пускали кипяток и горящий ветер. А потом, когда начался Век Большой Рыбы, с острова Тихуа выплыла через Тьму первая лодка. Смельчаки доплыли до соседнего острова, а потом вернулись обратно. Так вот, когда они проплыли через Тьму вокруг своего острова, она исчезла! И так постепенно Архипелаг объединился. Я его спросил, почему они не приплыли к нам. Оказалось, что Тьма пускает назад только своих.

Потом много чего было. Я не стал огородником, но и Ловцом не стал. Я теперь – Капитан. Пат подался на Тихуа – учиться. Потом собрал экспедицию к Большой Земле, которую выдумал в спорах. Уж год, как его не видно.

Вечером я люблю лежать на спине и смотреть в небо. И всегда вспоминаю слова, которые прошептал мне Пат: «Слай, смотри какая на небе Тьма. Как думаешь, что за ней?»