Текст книги "Четвертый Рим"
Автор книги: В. Галечьян
Соавторы: В. Ольшанецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 38 (всего у книги 48 страниц)
В какой уже раз зазвучала тихая умиротворяющая музыка, со стола вновь убрали всю посуду и в триклиний ввели трех белых свиней в намордниках и с колокольчиками на шее. Глашатай объявил, что это двухлетка, трехлетка и шестилетка. Тотчас гости захлопали в ладоши и радостнее всех мальчик в голубом плаще, который вообразил, что станут показывать фокусы. Хион рассеял недоумение.
– Которую из них вы хотите увидеть на столе? – спросил он. – Потому что мелкую дичь и мужики изготовят. Мои же повара привыкли целого теленка в котле варить.
Тотчас позвал он повара и, не дожидаясь выбора, велел заколоть самую крупную свинью. Он еще разглагольствовал, когда подали блюдо с огромной свиньей, которая заняла половину стола. Все были поражены стремительностью приготовления блюда, потому что за столь ничтожный промежуток времени и куренка невозможно ощипать. Хион, приняв суровый и величественный вид, все пристальнее вглядывался в свинью.
– Как так! – вскричал он. – Свинья не выпотрошена? Честное слово, не выпотрошена! Позвать сюда повара!
Подбежал опечаленный повар и покаялся в том, что забыл выпотрошить свинью.
– Как это забыл? – взвыл Хион. – Можно подумать, что ты забыл лишнюю ложку соли бросить. – Раздевайся, я сам тебе выпотрошу!
Без промедления повар разделся донага и, понурившись, встал чуть позади ложа хозяина. Все стали просить за него, говоря:
– Это бывает. Пожалуйста, прости его. Хион, выслушав гостей, повеселел и подмигнул повару:
– Ну если ты такой забывчивый, вычисти свинью на наших глазах.
Повар снова надел засаленную тунику и вооружившись ножом, дрожащей рукой полоснул свинью по брюху. Все отвернулись, ожидая волны зловония из прожаренного свиного брюха. Однако из разреза сами собой посыпались тяжелые кровяные и жареные колбасы. Гости приветствовали происшедшее рукоплесканиями, а колбасы быстро разобрали. Только Стефан Иванович с пренебрежением и яростью следил за новыми шутовскими выходками Хиона.
Тут Луций начал замечать, что голова его не так ясно соображает, как в начале пира. Дело в том, что кубок его так же, как и у других пирующих, никогда не был пустым. Вино, которое в него подливали голоногие мальчики, было легким и на вкус напоминало виноградный сок, но действие его было хоть медленным, но неотвратимым. Причем отказаться от очередного тоста считалось чуть ли не преступлением, и пирующие относились к каждому возлиянию очень серьезно. Наполненный до краев коварным молодым вином, Луций почувствовал, что настроение его вдруг улучшилось. Улыбаясь, наблюдал он, как новая группа гостей, очень важных черных господ в чалмах и белых костюмах-тройках, разлеглась в триклинии, и специально приуроченные к этому часу танцовщицы закружились вокруг лож, призывно сияя голыми бедрами и грудями под тонкими, прозрачными накидками.
Однако мозг юноши был еще не настолько затуманен, чтобы не услышать беседу Стефана Ивановича с двумя черными шейхами в зеленых тюрбанах, положенных посетившим Мекку паломникам. Хотя смысл разговора ускользал от его разгоряченного вином рассудка, однако беседа запомнилась абсолютно вся.
– Поймите нас, – говорил директор лицея, вмиг превратясь из скучающего мизантропа в гостеприимного, сияющего улыбкой тамаду, – войдите в наше положение. Мы пригласили вас специально, чтобы решить задачу с начинкой положительно. Но кроме чисто коммерческих есть еще и этические трудности. Здесь в абсолютно закрытом мире нашего клуба мы можем говорить спокойно, без риска, что нас подслушают. Потому что ни один из шпионов западных правительств, какие бы секреты он здесь ни записал, не сможет их вынести, если не имеет статуса члена клуба или гостя особого внимания, как вы, например. Так вот, основная проблема, с которой мы столкнулись при попытке получить необходимые средства в обмен на нашу продукцию, состоит в том, что необходимо избежать всякой гласности в этом вопросе.
– Вы, стало быть, не хозяин в своем государстве? – осведомился черный гость, демонстрируя если не безупречное, то во всяком случае приличное знание русского языка. – Я не могу понять, как вы здесь ведете дела, – продолжал он с нескрываемым раздражением. – Вы предлагаете товар по цене, не буду скрывать, в несколько раз ниже мировой. Кроме оплаты мы все берем на себя: доставку, нейтрализацию продуктов распада, полную анонимность сделки и перевод денег на счета любых западных банков, которые вы укажете. А ведь речь идет о миллиардных суммах, и нам не так легко найти благовидный предлог для инвестиций, не привлекая внимания прессы. И вот теперь, когда и деньги готовы к переводу, и все наши службы безопасности в готовности номер один, вы начинаете оттягивать процесс. Нам известна дурная репутация русских на мировом рынке, но здесь-то случай особый – ваша элита лично заинтересована в этих средствах. И продаете вы товар, который идет на уничтожение.
– Да в этом и проблема! – воскликнул Стефан Иванович, который выслушивал своего собеседника со все возрастающей яростью, – давайте вернемся к истории вопроса. По соглашению с американцами еще аж пятнадцатилетней давности мы должны уничтожить тысячу одну стратегическую ракету с ядерными боеголовками. В течение десяти лет американцы строили нам в Камышине завод по уничтожению ядерных зарядов с полной их нейтрализацией без необходимости последующего захоронения. Мы с опозданием ровно в пять лет начали наконец завозить со всей территории бывшего Союза эти ракеты. На заводе сидит смешанная международная инспекция, в состав которой, кстати, входят и представители мусульманской Африки. Представьте себе, американцы получают информацию, что завод, который стоил налогоплательщикам несколько миллиардов долларов, оказался прикрытием для передачи ядерных материалов третьей силе. Парадокс в том, что Запад готов заплатить сумму, в десять раз превышающую стоимость завода, лишь бы заряды не покидали нашу территорию. На такой скандал даже мы не можем пойти. И вы не должны упрекать нас в корысти. Вы наши самые надежные союзники, от которых у русских патриотов секретов нет. Вы знаете, на что должны пойти ваши деньги – на организацию мирного государственного переворота в рамках ныне действующей конституции. Нам надо купить парламент, и за это мы готовы отдать вам начинку наших ракет.
– Вместе с носителями, – быстро сказал негр и улыбнулся, открывая рот, полный золотых зубов.
– Мы просчитывали и такой вариант. Для этого нам нужно организовать волнения в Поволжье и на несколько дней вывести инспекторов в Москву. Скажем, жители потребуют переноса экологически вредных производств из Камышина в Магадан. Только для этого нам нужна финансовая поддержка – аванс.
– Сумма?
– Тридцать процентов от суммы сделки, включая стоимость носителей.
– Гарантии?
– Нестабильность нынешнего либерального режима и...
– Однако эта нестабильность не помешала полному провалу вашей затеи в Петербурге.
– Москва – это не Питер. Мы не ждем практически никакого сопротивления. Сейчас наши войска охраняют государя и его двор, парламент, Государственный банк и все другие мало-мальски значимые учреждения. Мы не будем печатать прокламации и выводить толпы на улицы. Это будет вполне цивилизованный переворот. Но для гарантии победы нужны деньги – минимум миллиард долларов.
– Мы же предлагаем вам три, вы не берете, – поразился золотозубый.
– Что значит – не берем? – возмутился директор лицея. – Я же говорю вам абсолютно доверительно: малейшая утечка информации может погубить сложившееся равновесие идей и симпатий между Америкой и Россией. Мы должны быть крайне осторожны, потому что для того, чтобы провернуть эту сделку, нам нужно валютное прикрытие. До сих пор вы охотно в нас вкладывали. Что вас смущает сегодня?
– Неудача в Петербурге, – помедлив, ответил шейх. – До сих пор мы верили вам, во всяком случае во внутриполитических вопросах. К тому же весь исламский мир испытывает не проходящее чувство благодарности за вашу честную позицию в тысяча девятьсот девяносто восьмом году, когда Запад в очередной раз пригрозил высечь Ирак и проиграл семидесятилетнему Хусейну. Однако деньги любят счет. И если вы не способны гарантированно и абсолютно взять ситуацию под свой контроль, мы ищем гаранта на стороне. И такой есть. Могу я вам его представить?
– Конечно, только я не могу один говорить за все правительство национального спасения. – Стефан Иванович щелкнул пальцами правой руки, и к нему подбежал мальчик, одетый, так же как и другие служки, в котором Луций узнал бывшего однокашника. Директор что-то шепнул ему на ушко и вновь обратился к своему собеседнику: – Номинально глава Исполнительного комитета партии – Хион. Я попрошу его принять участие в наших переговорах.
Хотя Луций почти ничего не понял из беседы заговорщиков, его заинтриговал подслушанный диалог, и когда Стефан Иванович, отдуваясь, сполз с ложа, юноша, выждав мгновение, пошатываясь пошел за ним, делая вид, что ищет туалет.
Директор лицея и его золотозубый гость не суетясь покинули триклиний и вошли в неприметную, обитую серым сукном дверь напротив. Луций примостился в самом конце коридора и ждал, пока не появился совершенно трезвый Хион, который еще совсем недавно виртуозно демонстрировал следы глубокого опьянения, и два высоких темнолицых человека в традиционной одежде мусульман высокого ранга. Все они, не оборачиваясь, прошествовали все к той же двери. Вслед за ними появились два стража в коротких туниках и кожаных фартуках с медными бляшками для защиты от дротиков и стрел и встали на часах у двери.
Луция никто не замечал, потому что он скрывался за выступом стены. Опьянение все не покидало его, и не думая об опасности, он стал прикидывать, как ему услышать окончание разговора. Смутно он представлял, что случайно услышанная им информация была не хуже той ядерной бомбы, которую хотели продать заговорщики.
Неслышно ступая, Луций вышел на лестничную клетку и задумался. Потом поднялся этажом выше и прикинул, на каком расстоянии от него находилась комната совещаний. Расположение помещений на этажах зеркально повторялось, и он не раздумывая пошел по пустому коридору и, отсчитав четыре двери, остановился перед пятой. Он тихонько толкнул покрашенную белой краской дверь, и она подалась. Это явно была спальня. Под балдахином стояла кровать с обтянутыми красным шелком спинками. Таким же шелком была обита остальная мебель и стены, так что во всей обстановке выделялось лишь трюмо с громадным зеркалом. На инкрустированном столике лежало разрезанное на две половины яблоко, перед ним – длинный широкий нож. Не думая, как будет выбираться назад, юноша закрыл найденным ключом дверь изнутри, подхватил со столика нож и не торопясь отдернул ковер. Под ковром обнаружился, как он и думал, новенький паркетный пол.
Аккуратно вонзив нож в трещину между паркетинами, Луций стал разбирать пол. Это оказалось довольно легко, и уже через несколько минут он услышал голоса, звучащие хоть и глухо, но довольно разборчиво.
– Господа, – услышал он нервный голос Хиона, в котором не было даже намека на самодовольство, – мы ценим ваше желание выступить гарантами за нас перед вашими соотечественниками, но поймите нас правильно, мы не можем заложить Эрмитаж или Третьяковскую галерею. Как бы ни легла историческая карта, мы не можем проигрывать народное достояние.
– Речь идет об одной конкретной вещи, – быстро сказал незнакомый Луцию голос, который мог принадлежать лишь одному из арабов – переводчику при своем брате по крови. – Господин Аббас считает, что у вас в Москве есть один предмет скорее даже не искусства, который он мог бы приобрести в качестве покрытия под расчет одного миллиарда долларов. Причем господин Аббас считает, что от перемещения этого предмета за пределы территории России, так сказать его выдворение, ничего, кроме пользы, не последует, а русский народ впервые получит прибыль от самого разорительного на Земле предприятия.
Луций слушал со все возрастающим недоумением, безуспешно пытаясь понять, о чем, собственно, идет речь. Внизу вдруг раздались приветствия и поцелуи, и голос директора представил вновь прибывших.
– Чтобы придать конкретику нашим переговорам, мы пригласили уполномоченных лиц из института хранения драгоценного объекта. Отношения между нашими структурами столь доверительны, что все соображения, которые выскажет наш досточтимый коллега, директор упомянутого института, можно считать нашими. В двух словах я охарактеризую его творческий потенциал. Михаил Семенович окончил Первый медицинский институт и высшую школу КГБ одновременно. Он потомственный хранитель объекта, его дед и отец работали в институте. Прежде чем возглавить организацию хранения, Михаил Семенович прошел длинный путь от младшего научного сотрудника лаборатории левой ноги до заведующего отделом головного мозга, академика, лауреата Государственных премий. Прошу, Михаил Семенович.
Переводчик перевел, а окружающие ласково похлопали. Голос у Михаила Семеновича оказался молодой, задорный, с растяжкой на гласных "о" и "а".
– Сама постановка вопроса, – начал он, – говорит о том, что вы, господа, не имеете достаточно полного представления о проблеме. Нельзя без изучения биографии, научно-революционных взглядов и исторического значения выносить вердикт о рыночной стоимости курируемого нашей фирмой объекта. О какой вообще стоимости может идти речь, если объект уникален, имеет невероятную с точки зрения прошлого мировую известность и до сих пор является предметом почитания народов Азии, Африки и остального мира. Откройте любую энциклопедию, любой календарь, и вы найдете даты рождения и видимой смерти объекта. Влияние, которое объект оказал на планету, может быть сопоставимо только с рождением Христа, Антихриста, ядерной бомбы.
Тут необыкновенно деликатно повел свою партию Стефан Иванович. Отметив полное совпадение взглядов с Михаилом Семеновичем и дипломатично откашлявшись, он заметил:
– Объект пережил себя многократно, и, как мне кажется, если бы мы решились отдать его временно на хранение в дружеские руки, то в духовном смысле это ничего бы для России не изменило. Несомненно, что как его друзья, так и его враги, возможно, и сами того не ведая, несут в себе генетический отпечаток гениальной личности, так что в этом смысле объект и его дело бессмертны.
– Именно, – веско подтвердил Михаил Семенович и продолжил: – Потому-то ничего, кроме смеха, не могут вызвать попытки келейно установить стоимость объекта. Только аукцион, и при этом за стол торгов должен сесть весь мир!
Собравшиеся вежливо поаплодировали. Затем прорезался скучающий голос переводчика.
– Для господ из Эмиратов очень престижно было бы в связи с вышесказанным все-таки получить мумию в качестве политического залога. Они готовы к аукционным сражениям, но, дорожа временем, предлагают, как коммерсанты и монархисты, поднять стоимость его до полутора миллиардов долларов. Более того, из уважения к национальной святыне господа дипломаты готовы закупить на средства национального банка тонну розового масла для содержания объекта, и вообще не считаться ни с какими расходами.
При словах "розовое масло" послышалась возмущенная реплика Михаила Семеновича:
– Уважаемые господа, видимо, спутали по незнанию истории России две политические фигуры: уважаемый объект и проститутку Троцкого!..
Не желая больше слушать затянувшиеся торги, Луций потихоньку стал приводить пол в порядок и выползать из комнаты. Однако едва, отворив дверь, он увидел римского воина, который стоял, опершись на копье вполоборота к нему, так что был виден только его суровый профиль. Луций осторожно шагнул назад, но, видимо, воин все-таки что-то услышал, потому что последовал за ним. Луций уставился на вошедшего, ища лазейку к загороженной воином двери или прореху в доспехах, куда можно было бы сунуть кинжал. Ни того, ни другого он не обнаружил.
Воин поднял голову, и юноша узнал Никодима. Вместо ненависти к этому проходимцу, который вверг его в смертельное опасное путешествие и чуть не снасильничал над его братом, он испытал, и уже в который раз, огромное облегчение. От внезапно охватившей его слабости Луций прислонился к стене, чтобы удержаться на ногах. Никодим прижал два пальца к губам и молча показал на дверь. Когда они зашли в какую-то заставленную мягкой мебелью комнатку, Никодим с наслаждением поставил в угол копье, снял нагрудник, пояс, окованный бронзовыми вставками, отстегнул меч и вытянул вперед руки.
– Просто чумею, – пожаловался он. – Надо быть тяжелоатлетом, чтобы таскать, не снимая целые сутки, эту амуницию. – Он небрежно пнул брошенный на пол нагрудник. – Я бы на твоем месте тоже записался в легионеры. Во всяком случае получил бы передышку на несколько дней. За это время я бы подготовил тебе дорогу в город.
– Мне или нам? Луций сел на один из перевернутых диванчиков, очень внимательно рассматривая приятеля, его крепкую шею, худое полуобнаженное тело с крепким рельефом мышц. Потом заглянул в его глаза... и ничего в них не увидел, кроме доброжелательности.
– Парнишке все равно придется остаться, – сказал Никодим равнодушно. – Если удастся, я его пристрою...
– Себе в постель! – переспросил Луций и поднялся.
Никодим остался сидеть, словно не замечая, что его друг схватил приставленное к стене копье. Он равнодушно зевнул, потом засунул руку в карман кожаных штанов и извлек из них сигару и зажигалку. Закурил, небрежно пуская дым вверх и запрокидывая голову. Запахло крепкими ароматными травами и гарью. У Луция закружилась голова от едкого запаха "травки".
– Не удержался, – пожал плечами Никодим. – Я же не святой. Потом лучше я, чем этот потный пожиратель пиявок. Думаешь, зря он мотоцикл Ваське подарил?
Луций схватил копье наперевес и, не помня себя, бросился вперед. Никодим стоял неподвижно, слегка расставив ноги и подав вперед корпус, будто ожидая, когда острый бронзовый наконечник пропорет ему грудь. Не доходя до него полшага, Луций остановился и швырнул копье Никодиму под ноги.
– Будьте вы все прокляты! – крикнул он. – Если бы не ты, сволочь, я бы спокойно учился, и брат бы не купался в грязи.
– Не шуми, истеричка! – холодно предупредил его приятель. – Внизу услышат. – Он бросил с размаху сигару в угол, поднял копье и вновь аккуратно прислонил его к стене. – Складно говоришь, только забыл про склад с оружием, который твой братец раскопал. По какой причине вы сюда и попали. Я тебе советую во всем и всегда винить только себя. Тогда ты не будешь считать себя щепкой в бурной реке, а скорее умелым пловцом. Ты свяжи всю цепь событий и поймешь тогда, что иначе и быть не могло, как сидеть тебе в Римском клубе и ждать, пока душка Никодим тебя отсюда выведет. Как сейчас, например. Ведь ты хрен без меня сможешь вернуться в триклиний. Первое, что тебя спросят, где ты пропадал столько времени, да перепроверят. И что ты ответишь?
Луций промолчал. Ясно было, что Никодим гораздо лучше него разбирается во внутренней жизни клуба, и без него так или иначе не обойтись.
– Раз ты ко мне так враждебен, – продолжал тем временем бывший друг, – что даже чуть не проткнул копьем, я с тобой прекращаю дружеские отношения и перехожу на деловые. Хочешь вернуться без проблем назад, расскажи мне подробно, о чем шел разговор внизу, нет – твое дело. Я тебя выручать не буду.
– Чей же ты все-таки шпион? – спросил Луций, насмешливо оглядывая Никодима. – Неужели в самом деле татарский? Тяжелая у тебя жизнь: всех выслеживать.
– Пустые хлопоты, – парировал Никодим. – Ты прекрасно знаешь, что я тебе не отвечу ни да, ни нет. Чтобы ты не строил иллюзий, знай, что за тобой следят, мой мальчик, и твоя судьба сегодня будет активно обсуждаться членами клуба. И представляешь, как прозвучит известие, что ты исчезал как раз во время столь важных переговоров. У меня же есть убедительные объяснения и достоверные свидетели, что ты решал со мной вопрос о поступлении на действительную службу. Ну как, будешь говорить?
7. ГЛАДИАТОРЫВернувшись в триклиний, Луций отметил, что на пиру вроде ничего не изменилось. Хозяин возлежал на прежнем своем месте, а гости были еще пьянее, чем раньше.
– Дорогие мои! – вдруг воскликнул Хион, поднявшись с места и, к возмущению Луция, послав воздушный поцелуй его брату, который теперь возлежал недалеко от возвышения в окружении обхаживающих его слуг. – Не пора ли нам позабавиться представлением из жизни древней Эллады. Сейчас актеры изобразят нам презабавную вещицу. Вот ее краткое содержание. Жили-были два брата Диомид и Ганимед с сестрою Еленою. Проводили они время так весело, что Елену похитили, а дружок их Аякс помешался. Так говорит нам Гомер о войне троянцев с греками. Вот это все вам сейчас и покажут в лучшем виде.
Хион кончил, все завопили от радости и застучали серебряными кубками о столы. Тотчас на серебряном блюде четверо слуг внесли вареного теленка с шлемом на голове. За ним следовал старый приятель Луция с обнаженным мечом, изображая сумасшедшего и рубя вдоль и поперек, он насаживал куски мяса на лезвие и раздавал изумленным гостям. После того как весь теленок был разрублен, Никодим схватился за голову и с криком швырнул меч в потолок. Потолок затрещал с таким грохотом, что затряслись стены. Луций вскочил вместе с основной массой гостей, достаточно трезвых, чтобы соображать. Неспособные встать подняли головы вверх, ожидая, какую весть возвестят небеса.
Потолок разверзся, и огромный обруч, на котором сидела обнаженная девица, стал медленно опускаться. На нем висели золотые венки и склянки с духами, которые девица начала отвязывать и кидать в публику.
Вдруг безо всякого перерыва раздались крики и ругань, и в триклиний вбежали два толстенных повара в белых халатах, с глиняными амфорами на плечах. Тщетно пытались гости примирить их. Повара продолжали ссориться и совершенно не желали никому подчиняться, пока один другому одновременно не разбили амфоры палками.
Пораженный наглостью этих пьяниц, Луций уставился на драчунов и увидел, что из амфор вывалились на стол устрицы и вареные крабы, которые слуги подобрали, разложили на блюда и стали обносить гостей. Однако юноша уже не мог съесть ни кусочка. Единственным его желанием было забрать брата и потихоньку исчезнуть хотя бы к себе в спальню. Василий возлежал теперь довольно далеко от него, а на все призывные взгляды и гримасы Луция не реагировал: то ли не видел, то ли не хотел. Последний раз погрозив кулаком, юноша решил подобраться к брату поближе и обратить его внимание на себя. Только он поднялся с ложа, как к нему подошел Никодим, только что изрезавший в пух и прах теленка.
– Зря стараешься, – заметил он, – брата тебе никто не отдаст. Хион приготовил его для себя. Видишь, как его блюдут служки. Да и сам он, плененный мотоциклом, не хочет уходить от своего благодетеля. Отдал бы мальчика мне – был бы он целее. Но мое предложение остается в силе: ты мне перескажешь все, что слышал, а я тебя даже и с братом выведу из клуба. Как, это мой вопрос, но я тебя не обману.
– Когда? – спросил Луций, решившись все-таки поверить Никодиму.
– Этого я сейчас сказать не могу, – уклонился тот. – Скажем, в течение следующей недели. Во все дни, кроме выходных, здесь народу очень мало. Члены Римского клуба занимают ключевые посты в правительстве, армии и полиции, поэтому вынуждены трудиться как и остальные граждане России. Только вечером и в выходные дни они позволяют себе побыть в роли римских патрициев.
– Я все-таки не пойму, – задумался Луций, – кто придумал Римский клуб и зачем?
– Это история долгая, – рассмеялся Никодим. – Как-нибудь, когда мы будем изолированы от местных шпионов, я тебе ее поведаю. А здесь это небезопасно. Постепенно вставай и иди за мной, пока все увлечены представлением Хиона.
Потихоньку выбравшись из триклиния, школьные друзья направились в спальню Луция, поскольку Никодим с тех пор, как записался в легионеры, жил в общей казарме, куда при всем желании штатскому попасть было нельзя. О том, как он оказался в охране клуба, Никодим не распространялся, но Луций понял, что туда подбирают самых доверенных и близких людей.
Время уже было совсем позднее, и они, никого не встретив, почти беспрепятственно добрались на этаж братьев. Однако в самом начале коридора Никодим застыл и стал прислушиваться. Луций тоже замолчал и вдруг услышал странные звуки, доносящиеся из-за двери. Сначала это была как бы отдаленная стрельба и уханье взрывов, потом целое море ликующих криков, через которые прорывался чей-то бархатистый, хорошо поставленный голос.
Никодим осторожно толкнул дверь, и она поддалась. Жестом указав приятелю следовать за ним, Никодим отодвинул тяжелую, не пропускающую свет портьеру и вошел. Луций увидел, что они находятся в самом последнем ряду громадного зала, видимо кинотеатра, потому что далеко впереди был громадный экран, а к нему тянулись ряды кресел, кое-где заполненных людьми. Бесшумно прошел он за своим поводырем несколько шагов и уселся в последнем ряду.
На экране несколько секунд стояла тишина, а потом тот же хорошо поставленный голос начал передавать новости: "Мы продолжаем хронику последних событий из Санкт-Петербурга. Несмотря на то что сопротивление сторонников регента в основном подавлено, в центре города в Доме книги еще засела горстка снайперов, которая ведет прицельный огонь по случайным прохожим и войскам Национального фронта". На экране возник столь полюбившийся Луцию Невский проспект. Вместе с камерой он проехал от площади Восстания к Казанскому собору. Невский был пуст, не было ни машин, ни людей. Тротуары были усыпаны сорванными вывесками, битым стеклом, клочьями одежды. Кое-где аккуратными кучками лежали подготовленные к транспортировке трупы. Крупным планом оператор показал известный магазин "Фарфор – стекло" на углу Невского и Садовой. Во весь рост появились двое мужчин с автоматами и мордами алкоголиков. Один из них, заржав, навел автомат на витрину и прошил ее очередью.
Тотчас послышался комментарий диктора: "Наши новоявленные Ротшильды, которые окопались в Петербурге под покровительством бывшего регента, в основном лица кавказско-сионистской национальности, теперь на своей шкуре могут испытать, как относится простой народ к капитализму. Их имущество будет отобрано и роздано нуждающимся, квартиры изъяты в фонд государства, а тем из них, кто сможет доказать свою непричастность к деяниям оккупационного режима, позволено будет трудиться производительно".
Тут же Невский пропал, и на экране возникло знакомое Луцию ястребиное лицо. Регент стоял со скрученными за спину руками, а вокруг него суетились люди с повязками. Один из них выгреб из его карманов все, что там находилось, другой аккуратными похлопываниями по бедрам и животу пытался найти никогда не носимое главой страны оружие. Желая, чтобы регент повернулся, обыскивающий грубо пнул его в спину. Регент никак не отреагировал. Он был на голову выше окружающего его сброда, и глаза его глядели в видимую лишь ему даль.
– Глава оккупантов сдался сам, чтобы избежать, как он выразился, нового кровопролития, что в переводе на русский язык значит избежать гибели нескольких десятков приверженцев, которых теперь будет судить военный трибунал русского народа, – прокомментировал картинку на телеэкране диктор.
Следующий эпизод кинохроники диктор отрекомендовал как "наши на митинге". Над Дворцовой площадью реяли давно исчезнувшие флаги со странной аббревиатурой "СССР", мельтешили портреты никому не известных вождей. Потом крупным планом оператор показал насаженную на палку голову какого-то несчастного, которую тащил перед собой здоровенный детина в черной униформе. Вообще людей в форме было очень много. Среди степенных, как на подбор бородатых казаков в папахах сновали офицеры и солдаты в каком-то сером, никогда не виданном обмундировании и вовсе ряженые в разноцветных мундирах. В то время как люди в униформе казались совсем молодыми, плакаты и знамена несли сплошь старики. Среди портретов новых вождей Луций с удивлением заметил и знакомые лица. Пронесли изображение Хиона, с лицом, опрокинутым вверх, потом рядом с ним портрет директора лицея почему-то в генеральском мундире.
Видимо, камера в руках оператора дрогнула, потому что вдруг на экране отразился угол площади, на котором несколько человек избивали ногами молодую черноволосую девчонку в очках и длинной юбке. Диктор показал ее лицо как раз в тот момент, когда от очередного удара с нее слетели очки и открылись ослепленные болью прекрасные близорукие глаза и сапог над ними.
Этот эпизод диктор оставил без внимания, и быстренько камера заскользила дальше, переехала через Фонтанку, показала одного из клодтовских коней с отшибленной снарядом головой, потом переместилась к Елисеевскому магазину, где ворочалась темная толпа, из которой вырывались и убегали отдельные люди с пакетами, сумками и мешками. Вдруг послышались клацание гусениц и грохот моторов. Это с площади Восстания на Суворовский проспект выехала колонна танков и пошла в сторону Смольного – видимо, не все очаги сопротивления были еще подавлены.
– Следующее сообщение с мест восстания против клики регента смотрите через час, – как ни в чем не бывало прокомментировал диктор и экран потух. Тотчас, пока не зажегся свет, Луций и Никодим выскользнули из зала.
– Знаешь что, – озабочено сказал Никодим, – мне надо на несколько минут исчезнуть, а тебе лучше вернуться в триклиний. Как я понимаю, завтра Москву объявят на чрезвычайном положении, а в такие моменты лучше быть на виду, чтобы не давать повода для ненужных подозрений. Притворись пьяным и возвращайся, а я через несколько минут тебя прикрою, когда вернусь.
Луций, отсутствие которого осталось незамеченным, вернулся обратно в триклиний. Больших усилий стоило ему вновь растянуться на ложе, а на еду он вообще смотреть не мог. Однако и уйти, как он понимал, без прикрытия Никодима, было опасно, поскольку события явно уплотнялись.
Луций закрыл глаза и вновь увидел колонну танков, идущих по набережной Невы.
"Господи, какой прекрасный город был. Сытый, довольный, гуманный. Город богатых людей, потому что единственный нищий, встреченный им в Санкт-Петербурге, был так безнадежно пьян, что и милостыню просить не мог своим неподвижным языком, а только показывал пальцем на кружку". Он вспомнил залитые огнями безмятежные площади, свой номер в "Англетере" и почему-то бар, набитый продуктами, веселый дом богемы, где каждого встречали радушием и вкусной едой.
Теперь все это гибло под катками национализма, вернее, тех людей, которые на волне "всемирного хамства" завоевывали власть.
