Текст книги "Четвертый Рим"
Автор книги: В. Галечьян
Соавторы: В. Ольшанецкий
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 48 страниц)
В тишине и пустоте, обволакивающей двор, явно таилось что-то враждебное. Казалось, в любой момент тишина может смениться звуками команды и стрельбой. В глубине машины, скрытой от случайных взглядов, Луций чувствовал себя в безопасности. Но выйти на открытое пространство, где его могут опознать скрытые в глубине здания полицейские – это было совсем другое, и потому Луций не торопился открыть дверцу.
Он открыл бардачок и увидел запасные ключи от машины. Надо было на что-то решаться, и Луций связал свою судьбу с машиной. Выпрямившись, он перебросился на место шофера, завел мотор и, описав полукруг, выехал в арку. И тотчас обманчивая тишина сменилась выкриками и приказаниями, хлопаньем дверей и дробными шагами по мостовой.
Луций не видел всей этой суматохи. На выезде из арки ему навстречу ринулся коренастый светловолосый мальчик и, отчаянно размахивая руками, бросился к машине.
– Васька! – оборвалось сердце у Луция. Он с ходу затормозил, нараспашку открыл дверь, и мальчишка влетел в салон. Сразу же Луций разглядел, что перед ним вовсе не Василий, а совсем неизвестный толстомордый паренек с веснушчатым лицом и коротким ежиком над насупленным лбом.
– Ты что, прокатиться захотел? – недоумевая, спросил Луций.
Юноша хотел было предложить юному нахалу убраться с ускорением из машины, но один случайный взгляд, брошенный на обзорное зеркальце, – и он забыл о мальчишке.
Одна черная машина уже вырвалась из-под арки и стремглав летела за ними. Видимо, шофер ее мгновенно пробудился от мнимой созерцательности и превратился в самого себя – профессионала-водителя на секретной работе.
Уже не думая, откуда появился мальчик, Луций мгновенно послал машину вперед. Он благословил уроки вождения, которые проводил с ним рыжий педель на ржавом драндулете в те редкие дни, когда чудом удавалось добыть бензин. Педель особенно отличал Луция за его, как он выражался, "природную концентрацию" и сетовал, что не может поработать с ним на человеческой машине вроде армейского грузовика, на котором он шоферил перед работой в лицее. Пока Луций разбирался в системе управления новой для него машины, на указателе скорости появились красные цифры 200 км/час. Вслед за "Волгой" из арки вырвалась такая же черная иномарка и, описав тот же стандартный полукруг, ринулась следом за образовывающейся кавалькадой.
Как только Луций начал петлять между домами, обе машины включили сирены и, оглашая окрестности душераздирающим визгом и мигая фарами, бросились в погоню. Конечно, юноша не смог бы уйти от них, если бы не случай, который благородно поспешил ему на помощь. Сам не зная как, он умудрился заехать в узенькое пространство между спортивной и, видимо, хозяйственной площадками, потому что внезапно перед носом машины и слева от нее появились веревки с развешенными на них простынями, ковриками, Кальсонами. Когда же Луций дал задний ход, пытаясь выехать из ловушки, двигатель заглох, и причем так основательно, что все его попытки включить зажигание натыкались на легкое чихание мотора, которое вскоре прекратилось вовсе.
То далеко, то совсем рядом раздавались пронзительные звуки сирен. Один раз в просвете между рядами развешенного белья Луций даже заметил отблеск фар, потом звуки удалялись, чтобы через несколько минут возникнуть справа.
Еще минут сорок звуки сирен как-то присутствовали в шумах города, потом исчезли совсем. И когда Луций, наверно, в сотый раз повернул ключ зажигания, машина неожиданно завелась. Пятясь задом и рыская рулем в силу своей неопытности, он все же ухитрился выехать на какое-то узенькое шоссе, не повалив ни одной решетки и не сорвав ни одну бельевую веревку.
Дорога была абсолютно пустой, только впереди впечатанный в бледное марево рисовался гигантский каменный треножник сверхсовременного обиталища санкт-петербургских миллионеров. Белобрысый мальчик внимательнейшим образом разглядывал Луция, пока тот гнал машину по шоссе, уже не представляя, куда оно ведет. В пылу и ажиотаже погони юноша вовсе о нем забыл, пока этот неведомо зачем попавший к нему пассажир не разомкнул упрямо сомкнутые губы и не спросил деловито:
– В случае чего будем отстреливаться или пропадать ни за грош?
С этими словами он, как будто бы всю жизнь прокатался в салоне этой машины, открыл нажатием еле заметной выпуклости на панели второй бардачок и вытянул из углубления длинный, с узким дулом и широкой задней частью сверкающий пистолет.
Продолжая гнать по прямому шоссе, Луций бросил на мальчишку косой взгляд, оторвал руку от руля, отчего машина вильнула вправо, а потом влево, и перехватил пистолет за дуло. Не глядя, он отбросил его на заднее сиденье, отчего заслужил укоризненный взгляд мальчика.
– Раз в году и палка стреляет, – деловито сказал мальчик, – а что, если бы эта игрушка плюхнулась бы на пол и разрядилась в вас?
Луций, еще весь дерганый и злой, притормозил машину и приоткрыл перед мальчиком дверцу.
– Убирайся отсюда, – закричал он. – Откуда ты вообще взялся, сопляк!
– А я думал, мы едем к Василию, – вовсе не глядя в его сторону, с каким-то обидным равнодушием проговорил Вадик. Великодушно не обращая внимания на состояние, близкое к нокдауну, в которое впал Луций, он добавил: – Гони, не гони, по прямому шоссе от полицейских не уйдешь. Вон они снова на хвосте.
И действительно, в тот же миг Луций услышал истонченный расстоянием писк сирены и в зеркальце обзора увидел две еще очень далекие точки при въезде на шоссе.
– Если хотите почти бесплатно умный совет, – с тем же полным равнодушием добавил белобрысый ребенок, – свернем в ближайший проулок и оставим эту ржавую рухлядь на съедение, а сами уйдем через проходники, благо они досконально все мне знакомы.
Луций не имел времени для размышления. На первой скорости он пустил машину на боковую дорожку, не тормозя, въехал в какой-то отгороженный от шоссе то ли двор, то ли стадион с разметками для бега и прыжков в длину и хотел уже остановиться и выскочить, но хитрый мальчишка сердито дернул его за плечо и почти приказал ехать по стадиону налево, потом по какой-то внезапно возникшей аллее направо и еще раз налево под уклон.
Луций сбился со счета, сколько раз они поворачивали между газонами и стоянками для машин, детскими площадками с обязательными водными горками и бассейнами, одно-и многоэтажными гаражами, какими-то стеклянными, без окон и дверей кубами непонятного для Луция назначения, пока не въехали в скрытый от глаз закуток, где и бросили машину.
Луций выпрыгнул из нее первым, а мальчик застрял. Он перегнулся назад и что-то нашарил на заднем сиденье, а когда с довольным видом вылез вслед за Луцием, за поясом у него уже блестел в солнечных лучах пистолет.
Луций потянулся к оружию, но Вадик досадливо на него посмотрел.
– Точно такой же водяной я носил еще утром, – сказал он. – Кто же будет приглядываться, что там ребенок таскает.
И Луций отступился. Он уже начинал привыкать, что мальчишка оказывается всегда прав.
– Где же Василий, – спросил он, не переставая нервно оглядываться кругом и временами срываясь с быстрого шага на бег.
– Есть хочется, – вздохнул прилипший к нему мальчик. – И пистолет тяжелый, ремень оттягивает. А от этого еще больше есть хочется. Кстати, мои-то родители уже знают, что я, как понервничаю, должен сразу и основательно подкрепиться. В отличие от вас за ними не задерживается. Не сразу, конечно, я их приучил. Тоже, как вы смотрели, коровьим взглядом и ничего не понимали. Кстати, хорошая шашлычная с дешевым свежайшим мясом в двух шагах отсюда. Или пошли в пиццерию. Тоже рядом. Были бы деньги. У меня, признаться, нет. Но я рассчитываю на твои.
Луций ошалело, но с уважением на него посмотрел. Было до того тихо, что хотелось что-нибудь крикнуть. Круглая оливковая тучка набежала на солнце, и двор погрузился в фантастический зелено-серый туман. Кругом текла своя мирная сытая жизнь. Краны с автоматическим управлением, крутясь, поливали зеленую траву на лужайке. Какой-то мужчина, полуголый, в одних плавках, шел, помахивая ракеткой, к теннисному корту, дразнящему сочной, коротко постриженной травой.
Рядом с кортом голубой сверкающей призмой выгибался бассейн. Несколько, так же как и теннисист, обнаженных до пояса девиц сидели и лежали вокруг на кафельном берегу. Луций после пуританской Москвы сначала не поверил своим глазам, а потом застыл на месте, пока Вадик не ткнулся носом ему в спину. Чтобы скрыть замешательство от впервые в его семнадцатилетней жизни увиденных прекрасных голых тел, Луций задал Вадику вопрос, который вначале вертелся у него на языке, а потом исчез под воздействием опасности.
– Василий-то далеко отсюда? Мы пойдем к нему?
– Недалеко, – отвечал Вадик очень сурово. – Василий совсем недалеко. Но скажите мне, как, я понимаю, мудрый брат, только откровенно скажите: вы от природы в некоторые моменты придурковаты или с таким талантом носите маску идиота, что она к вам насовсем припечаталась? То есть как родная. А Вася с таким восторгом о вас рассказывал. Разве не идиот собирается привести на хвосте полицию к родному потерянному брату, и только идиот не понимает, что пиццерия – это последнее место, где вас будут искать. Потому что в их полицейских учебниках пишут, что преступник всегда удирает или закапывается, а вовсе не садится закусывать в эпицентре преследования. Вот на этом мы и должны их переиграть, а не идти прямым путем в ловушку и брата не подставлять. Может, на вас жара плохо действует, – добавил Вадик сочувственно. – Так в пиццерии можно испить замечательно холодного пива и, скажем, взять лимонад и мороженое для меня.
Пиццерия обворожила Луция своими зеркальными стенами с красными отворотами и переплетами окон, обилием отражений живых людей, сидящих в креслах, за стойкой и в холле, невероятной сочностью и ароматом самой пищи. Несмотря на ранний час, зал был переполнен. Небольшой оркестр играл в углу на возвышении тягучую восточную музыку, воображая, что это национальный итальянский стиль. Официанты метались между столиками с подносами, уставленными блюдами и бутылками с вином.
Уплетая один за другим куски поджаристой пиццы, Вадик, не переставая жевать, умудрился вполне внятно рассказать, что приняли Василия в турецкую баню помощником массажиста. Баня, оказывается, располагалась в самом центре города, и при мысли, что брат совсем близко, душистая пицца встала у Луция поперек горла.
– Запей пивком, – спокойно сказал при виде его мучений и кашля вредный мальчик, и тотчас по мановению его пухлой руки официант принес два больших бокала темно-коричневого пенящегося напитка.
Луций залпом выпил свой бокал и почувствовал, как заледенели кончики пальцев, держащие стекло. Когда он отдышался, то почувствовал, что из-за соседнего столика на него, насмешливо улыбаясь, смотрит загорелый мужчина в черной футболке и белых шортах, весь обвитый золотыми браслетами, золотым ожерельем, с десятком золотых перстней на пальцах.
Луций не успел еще почувствовать опасность, как под скатертью протянулась к его коленям рука Вадика и тяжесть пистолета легла на его колени. Мальчик привстал со стула, громко рыгнул и произнес, чтобы было слышно кругом:
– Не худо после пивка в туалет прошвырнуться, – и с этими словами лениво встал и быстро нырнул в проход между столиками.
Тотчас на освободившемся месте очутился мужчина, олицетворяющий собой золотой запас России. Уже откровенно смеясь, он подхватил поставленный ему пробегающим официантом бокал с пивом и, видя замешательство Луция, представился:
– Аркадий Алексеевич меня зовут, а вы можете не затрудняться. Вполне надежно осведомлен. Это, часом, не младшенький ваш побёг? Шустрый парнишка, классически вам пистолет спустил, и в кусты. Впрочем, кусты кругом довольно редкие, так что родственничек ваш далеко не уйдет.
– Да не родственник он! – закричал Луций в тоске и негодовании и тем самым несколько обеспокоил своего визави. Тот поднял руку с заблестевшими на солнце перстнями и браслетами вверх на манер рефери, и сразу с нескольких столиков в разных концах зала ринулись к Луцию молодые спортивные ребята. Один из них вместе со своей девушкой, тоже, видно, служащей в родной организации. Девушка все же близко подходить не стала, а контролировала подступы к столику, наблюдая, как у Луция отбирают пистолет и заводят назад руки.
6. БЕСЕДКАПригнанный в тычки назад Вадик был, как ни странно, отпущен после того, как человек в черной футболке бросил несколько взглядов на фотографии, разложенные на манер пасьянса. Одуревший от быстрых смен обстоятельств, Луций безо всякого сопротивления с его стороны был сопровожден в самую обычную машину и посажен с водителем. Он не смел оглядываться и поэтому не знал точно, сколько человек сопровождали его на заднем сиденье, но то, что еще минимум две машины конвоировали его «тачку», стало ясно на первом же перекрестке, где с обеих сторон их прижали соседние машины, и водители, все трое, весело переговаривались о чем-то своем через раскрытые окна.
Через какое-то мгновение оказались они на широком в восемь рядов автобане, идущем вдоль Невы, потом заехали на ажурный, висящий на стальных канатах изогнутый мост, под которым проплывали речные теплоходы, прогулочные яхты и катера. Мгновенно машина перелетела через мост и оказалась в неизвестном Луцию районе, где матово светился в стальных берегах чистейшей водой узкий канал. Похоже, это был квартал развлечений. По обе стороны канала прямо по мостовой гуляли толпы народа. Бесконечные витрины магазинов, ресторанов, ларьков тянулись вдоль набережной, которая через каждые несколько десятков метров прерывалась сквериками и парками с мелькающими среди зелени фигурками веселящихся людей.
Сама мостовая отделялась тонкой канвой плетеных канатов от тротуаров, и в этих боковых рукавах ездили велосипедисты, команды мальчишек на роликовых коньках и даже конные экипажи со стилизованными под девятнадцатый век каретами. Через некоторое время справа открылся голубой с белыми куполами собор постройки времен Екатерины, а слева через канал современный вариант церковного здания из стали и стекла. Резко тормознув на повороте, водитель повернул в туннель, где мгновенная темнота сменилась стремительно налетающими волнами света и гудками встречных машин. В этом каскаде светлых и шумовых брызг они бесконечно долго плыли под дневным Санкт-Петербургом, пока не въехали прямо из-под земли, оставив в стороне дикий табун машин, в тишину благоухающего сада. Они скользнули по узкой, покрытой галькой дорожке к беседке мимо сохнущего сена и стайки домашних гусей, громко на них загалдевших.
Беседка была из некрашеного четырехугольного бруса с круглым куполом и резными кружевами наличников. Удивленного Луция, который видел уже перед собой пыточный подвал и огонь пылающих углей, вежливо сопроводили в беседку, убранную в лубочном стиле с разукрашенными подносами и блестящими самоварами.
Сопровождающие юношу опричники в строгих костюмах сразу исчезли и оставили его перед накрытым на две персоны столом. Это он определил по количеству приставленных к столу кресел, потому что блюд на столе было такое количество, что можно было бы ублажить гарем турка.
Тотчас позади себя он услышал легкое покашливание и, обернувшись, увидел Аркадия Алексеевича, переодетого в другой, весьма странный наряд. Вместо черной футболки и шорт на нем был надет малиновый, расписанный золотом камзол, на голове белый парик, впрочем, все золотые побрякушки остались на месте и были весьма кстати. Храня строгое молчание, Аркадий Алексеевич, грациозно переступая ногами, затянутыми в белые, как Луцию показалось, кальсоны, с глубоким поклоном препроводил юношу в кресло. Луций сел, плохо соображая, что с ним. После преследования, погонь и силового захвата он вовсе не ожидал увидеть загородную резиденцию весьма влиятельного в Санкт-Петербурге лица.
По мановению мажордома, другого названия не было для благообразнейшего Аркадия Алексеевича, открылась вторая, скрытая от взглядов дверь в деревянной стене беседки. Снаружи она маскировалась, как потом узнал Луций, плотным колючим кустарником. Вошел человек, лицо которого показалось Луцию смутно знакомым. Это был старик, одетый в шелковую белую рубашку и белые шорты. В руках у него была толстая книга с золотым тиснением. Старик уселся напротив юноши и приветливо улыбнулся. Луций ответил ему неуверенной улыбкой. Такое выражение могло бы появиться на морде затравленного оленя, если бы охотник вместо выстрела нежно погладил бы его прикладом по боку.
– Город разделен на сегменты, – сказал старик бесстрастно, будто читая лекцию.
Вновь появился мажордом и разлил в два бокала тягучее ароматное вино. Старик не обращал на него внимания.
– При террористических акциях такого уровня, – продолжал он, – под контроль берутся не только аэропорты, вокзалы, гостиницы, рынки, но и оживленные перекрестки, мафиозные районы, места поселения и много других точек.
– Да нет, нет, – старик небрежно взмахнул кистью руки, словно сбрасывая с нее несуществующую перчатку, – только не говорите мне, что вы ни при чем, что вы ни о чем не догадывались и т.д. Смешные слова, милый мой. Конечно, мы не думаем, что покушение на главу правительства – игрушка для детей. Что дерзость заговорщиков равносильна их наивности. Абсолютно ясно, что в работе профессионалов не бывает ни детской игры, ни наивности. Все обвинения со стороны правительства империи с вас сняты, да их по большому счету никогда и не было. Другой вопрос, что силы, мне противоположные, ищут вас, чтобы вынудить к признанию в участии во взрыве. Я вас пригласил совсем по другой причине, – он поднял бокал и жестом пригласил Луция сделать то же самое, – я хочу почтить память моего старинного и уважаемого друга, к сожалению, я не всегда, особенно в последние годы, умел это показать.
Старик задумался, машинально отпил глоток и поставил бокал на стол.
– Как же я мог лучше почтить его память, нежели спасти от пыток и расстрела его любимого ученика. Да, вы были его любимцем, и он прочил вас в недалеком будущем в качестве своего младшего коллеги преподавать в лицее. Боюсь, что с тех недавних дней многое для вас переменилось. После, когда мы закончим, вам придется провести несколько часов с дознавателями из моей службы безопасности. Я уверен, что вы будете предельно откровенны с ними. Потому что только полное доверие с обеих сторон может служить гарантией вашего благополучного возвращения в Москву. А теперь прервемся.
Гостеприимный и вальяжный хозяин вновь поднял бокал и жестом предложил Луцию сделать то же. Потом отломил кусочек хлеба, оросил его несколькими каплями вина и положил хлеб в отдельно поставленную тарелку, рядом с которой стоял налитый до краев стакан вина.
– Прощай мой друг, – сказал старик и поднес свой бокал к бокалу, стоящему на тарелке.
– Двадцать лет назад, – продолжил он и покачал головой, – двадцать лет минуло, как мы с ним познакомились – меня приучал к мысли о неограниченной власти мой отец, а Пузанский сам в те годы к ней рвался. Из нас двоих он раньше осознал всю нелепость власти российской и ушел. Вторая наша встреча произошла в Крыму, на Перекопе.
Вошел мажордом. Под внимательным взглядом регента наполнил тарелки дымящимся мясом, налил вино и исчез.
– Я надеюсь, ты без ущерба вернешься в лицей и расскажешь своим товарищам, что твой учитель был одним из храбрейших солдат национальной гвардии. Уйдя из политики, он работал в отделе противодействия терактам. У вас историю-то проходили, хоть какую-нибудь?
– Историю России преподавали вплоть до девяностых годов прошлого века. О Крымских войнах мне отец рассказывал, правда, очень давно.
И вновь регент кивком головы подозвал стоящего неподвижно у двери мажордома и снова поднял налитые до краев бокалы и, наклонив, вылил несколько капель спиртного на хлеб.
– Пей, мальчик, – сказал он. – Это легкое вино, оно не вредит беседе. Твой учитель его любил. Если бы он был здесь, уже не один кувшин пришлось бы вновь наполнить, – и, помолчав, продолжил: – Когда войны нет, кажется, она и возникнуть не может. Тем более где? Евпатория, Феодосия, Анапа – места боевых действий, уму непостижимо. И кто воюет, свои же ребята с обеих сторон. Мы проиграли эту войну. Почему, долго объяснять. Уже потом, когда я навещал Пузанского в госпитале под Орлом, мы долго обсуждали с ним причины поражения. На поверхности все было просто. Приданная национальной гвардии регулярная танковая армия изменила и вся перешла к хохлам. Но платили-то за измену персы! Мусульманский мир, который просчитал, что ему не нужна сильная Россия. Вот с тех пор Русь все дробится и дробится.
Регент замолчал. Чуть покачиваясь, он встал и вместе с Луцием вышел в сад. Жадным, выражающим страдание взглядом старик впитывал красоту вечереющего неба, покачивая головой, смотрел на красные цветы шиповника, растущего вдоль аллеи, потом перевел взгляд вверх, ловя рассеянный свет солнца, бивший сквозь кроны высоких тополей. Казалось, он хочет удержать все это в памяти на случай внезапного изгнания или смерти.
Потом регент медленно пошел по дорожке, позволив Луцию сопровождать его.
– Я не был в Москве уже лет пять или шесть, – словно припоминая, сказал он. – И тогда город напомнил мне наполовину обглоданную кость. Надеюсь, эти годы хоть как-то привели Москву в чувство.
– Куда там, – безнадежно махнул рукой Луций. – Последнее, что было, – метро, и оно умирает. Полгода назад можно было спокойно проехать подо всей Москвой. А сейчас половина станций разбита или сожжена. В нашей подземке почище чем на войне можно голову потерять. Я не знал, пока не приехал к вам, что существуют такие города: изобильные, богатые, чистые. Мы с братом впервые, можно сказать, в жизни досыта наелись у вас в гостинице.
– Что поделаешь, – сказал регент, – Москва до сих пор разрывается между Европой и Азией. Подолом за уральский хребет зацепилась, а руки тянет через западную границу. В такой позе нормальный организм функционировать не может, даже оправляться сложно. Санкт-Петербург же чисто европейский город. Хотя и тут все зыбко. Стоит нашим господам из левых националистов взять власть, они тут же поставят город на карачки. И будет здесь вторая Москва. Но пока я жив, не допущу! И они это знают.
– Но если вы знаете, кто "они", те кто на вашу жизнь покушался, почему не арестуете?
– Руки у меня коротки, – отрезал регент и продолжал более для себя, чем для Луция: – Так уж получилось, что в России идея великой государственности была всегда привлекательнее для граждан, чем достойная жизнь отдельного человека. Ну да ладно, – регент тряхнул седой гривой, будто отгоняя недобрые предчувствия. – К сожалению, у меня более нет времени. Если есть какие-то просьбы – говори. Что касается твоего отъезда домой, это будем решать особо. Тебя оповестят.
– Брат, – пробормотал Луций. – Разве он знал, что ему в руки подкладывают. Он и сам чудом уцелел. А теперь прячется.
Регент отвернул лицо.
– Ответственность, – сказал он, – и долг. Вроде проще некуда. Задуматься: что за подношение, с какой стати? У нас двенадцатилетние снайперов с крыш сощелкивали, вместо собак, обложившись гранатами, под танки ползли. Другое дело – ради чего.
Еще до того, как нас разбабахали, взяли мы с покойником одного сержанта, чисто сибирской выпечки, весь его экипаж сгорел, а он морду свою чумазую скалит, радуется, что живой. То ли не понимает, что всей его жизни – сигарету докурить, то ли надеялся на прощение. Я ему говорю: за сколько, сука, зверям продался? Иуда ты, сам православный, а русских бьешь. Так ответ его мне до сих пор поперек горла, а сколько лет прошло: "В долбаной России, – сказал он мне, – я всю жизнь нищим дохал. И на воле как в тюрьме. Теперь за то, что я жопу подставил, мне пять тысяч долларов в месяц платят. А русских на Украине тоже хватает. Так что, кого я предал, это еще вопрос".
Насчет брата, – продолжал регент, – на самом деле вопрос решен, и решен положительно. Я не могу допустить, чтобы вас схватили в Санкт-Петербурге. За один час из тебя выбьют, что ты главарь заговора, задуманного мной. И ты подтвердишь, что от меня получал инструкции взорвать дворец князя Юсупова, чтобы я воспользовался ситуацией и пересажал всех своих врагов. Поэтому волей-неволей я подготовлю ваш выезд в удобное время. До сих пор вы хорошо скрывались. Оставайтесь на тех же постоях. Когда все будет готово, к вам придут мои люди.
С этими словами, отвернувшись от Луция, регент закрыл глаза и стал что-то говорить себе под нос.
Следующие несколько часов Луций провел вовсе не так приятно, как при аудиенции у регента; уведший его черноволосый смеющийся человек в синем официальном мундире вовсе не напоминал строгого мажордома, в качестве которого наливал Луцию вино. Если вначале он показался Луцию совсем молодым, то, беседуя с ним в уютном маленьком кабинете, он разглядел, что волосы и усы у офицера тайной службы регента совсем седые.
