сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)
В мире фантазий он был лощёным, дорогим, заточенным под определённые потребности своих визави. Элитная шлюха, говоря открыто, без прикрас.
Но Рэймонд ею не являлся.
И антураж сложился иной.
Был тусклый свет маленьких светильников, была лестница, слишком твёрдая и неудобная, была ступенька под головой, о которую он чудом не приложился и тем же чудом не заработал сотрясение, была ладонь в волосах — то потянуть их сильнее, то пропустить сквозь пальцы. Было мягкое прикосновение, очерчивающее линию подбородка, был тихий смешок, был поцелуй в шею, касание языка — пошлое и мокрое, невыносимо горячее, оставляющее широкую полосу на коже, дыхание над ключицей и засос. На память. Была неудачная попытка поцеловать ускользающее видение. Сначала стремление вздёрнуть вверх и найти губами губы, а потом — напротив, желание увидеть, как Рэймонд выполняет обещание, прозвучавшее во время отдыха, незадолго до спонтанного отъезда. Увидеть, прочувствовать. Как он слизывает вязкую смазку, как приникает к головке, накрывая её губами и касаясь языком, как заглатывает сразу почти на всю длину, позволяя трахать себя в рот. Совершенный, неповторимый рот. Такой же влажный, как недавнее прикосновение, такой же горячий, обещающий невероятное наслаждение.
Был взгляд, который Вэрнон не выдержал.
Закрыл глаза, прижался головой к ступеньке и застонал, признавая собственное поражение, понимая, что иначе и быть не могло. Вообще никогда и никак.
Не отказываясь потом от солоноватого поцелуя, позволял целовать себя, отвечая, прижимая Рэймонда к себе, толкаясь языком в его рот, вылизывая и не отплёвываясь.
Крайняя степень доверия.
Или что-то такое.
Он слышал подобное высказывание.
Не сам, конечно, придумал.
Ему бы и в голову не пришло проводить такие параллели.
Сперма и доверие.
С ума сойти.
И кто только придумал их связать в едином предложении?
А, может, и не зря.
Может, в этом, правда, была какая-то, ускользнувшая от него логика.
Он не задумывался, он просто тонул в своих эмоциях, обожая, превознося, зная, что отпустить уже будет не в состоянии.
Впереди у них с Рэймондом была целая ночь и целая палитра впечатлений, начиная от безумной нежности и заканчивая не менее безумной страстью. Палитра, в которой нашлось место сорванному голосу, искусанным губам и разодранной спине. Последнее он заметил далеко не сразу — только после того, как немного отдышался и понял, что Рэймонд всё ещё его обнимает одной рукой. Ладонь покоится на тех самых царапинах, пальцы касаются повреждённой кожи, поглаживая осторожными движения, и лёгкое жжение даёт о себе знать.
Вэрнон не торопился откатываться в сторону. Продолжая упираться в матрас, он провёл тыльной стороной второй ладони по лицу Рэймонда, поглаживая мокрую от пота кожу и убирая прилипшую к ней прядь.
Смотрел в глаза и вспоминал о том, как ещё недавно Рэймонд реальный был Рэймондом из его многолетней фантазии.
А вообще-то лучше. В разы.
Без надуманных эмоций, искренний, как никогда прежде. Открытая книга, которую Вэрнон готов был читать, не переставая.
Рэймонд был таковым, когда...
Когда закрывал глаза, и подрагивающие ресницы отбрасывали тень на щёки.
Когда сглатывал, и можно было проследить движение адамова яблока, соблазнительно выступающего под кожей, притягивающего к себе внимание и пробуждающего желание поцеловать его в обязательном порядке.
Когда дышал через раз, позволяя брать себя пальцами в самом начале, самостоятельно на них насаживаясь, жарко выдыхая и время от времени шепча сбивчиво всего одну пошлую, но неизменно действовавшую по принципу мощнейшего катализатора фразу, состоявшую из двух слов, но пробирающую до глубины души. Сильнее, чем речь, состоящая из нескольких десятков предложений. Всего два слова.
«Вставь мне».
Ну же, Вэрнон...
Когда непроизвольно, а, может, и вполне осознанно, зная, как это выглядит в его исполнении, облизывал губы.
Когда лежал здесь полностью обнажённый с широко раздвинутыми ногами, порочный, максимально раскрытый, предлагая собой овладеть, и единственное, что на нём было — это пара капель дорогого одеколона с ненавязчивым древесным ароматом, тёплым, опьяняющим, смешивающимся с ароматом его кожи.
Он наслаждался.
Не скрывал своего наслаждения, и оно распространялось на Вэрнона, затапливало его, затягивало так же, как и потемневшая радужка, и расфокусированный взгляд, замерший на его лице, когда Рэймонд соизволил открыть глаза.
Когда обнимал, обвивая шею руками, и пристально смотрел, словно выпивая душу.
Когда обхватил ногами, отточено и уверенно — не иначе, как многолетняя практика — меняя положение, оказываясь сверху, запрокидывая голову и запуская ладони в волосы.
Когда насаживался уже не на пальцы, а на член, сантиметр за сантиметром принимая его в себя, позволяя Вэрнону читать по лицу все ощущения, с этими действиями связанные. С удовольствием не меньшим, а, скорее, даже большим.
Довольно ухмыляясь, осознавая силу собственной власти над телом Вэрнона и над его мыслями.
Когда касался себя, растирая капли смазки по члену, ощущая пульсацию вен, проступающих под тонкой, несказанно чувствительной кожей, каждым отточенным движением подводя себя к оргазму. И не протестуя, когда поверх его ладони Вэрнон положил свою ладонь, помогая, поддерживая заданный ритм, чтобы вскоре содрогнуться и ощутить капли на коже.
Когда Вэрнон, вытерев ладонь о простыню и переведя дыхание, принялся вновь ласкать его, Рэймонда, сначала только предельно осторожно оглаживая пальцами припухшие края растраханной дырки, затем — вставляя сразу два пальца, резко вгоняя их в податливое, разгорячённое тело, заставляя Рэймонда вскрикнуть и закрыть верхнюю часть лица ладонью.
— Грёбанный садист, — выдохнул Рэй, отбрасывая от лица непослушную прядь.
Слишком удовлетворённо, чтобы подумать, будто ему неприятно.
Но всё ещё слишком надменно, чтобы с него не захотелось сбить спесь отточенным движением, усиливающим ощущения, заставляющим терять голову вкупе со способностью дерзить.
— Больно?
Ответь Рэймонд, что, да, больно, Вэрнон бы не поверил.
От боли скулили иначе, не так эротично, не так просяще, не так томно. И не так провокационно.
Его стоны содержали в себе иное послание.
Продолжай. Продолжай же. Не останавливайся.
Вэрнон сгибал пальцы, то практически полностью вытаскивал, то вбивал обратно, касался гладких стенок и смотрел — неотрывно смотрел на Рэймонда, зная, что его взгляд чувствуют.
Закусывал губу, с упоением вспоминая о том, как ещё недавно трахал его не пальцами — членом. И думая о том, что вскоре снова будет это делать.
Может, даже без резинки, чтобы ощутить в полной мере и тесноту, и жар этого восхитительного тела, кончая в него и наблюдая за тем, как сперма мутными тонкими дорожками стекает по бледному крепкому бедру, прослеживая траекторию её движения пальцами, а то и языком.
Почему, собственно, нет?
Вряд ли бы Рэймонда удивило или смутило такое поведение.
Он бы не стал краснеть и называть Вэрнона идиотом, утыкаясь лицом в подушку и сгорая от стыда.
Он бы подставился под эту пошлую ласку и, несомненно, позволил вылизать себя.
Он бы протащился по полной программе от каждого движения, от каждого касания.
От всего.
— Больно? — повторил Вэрнон свой самый тупой вопрос, звучавший больше подначивающе, чем насмешливо.
Рэймонд развёл ноги шире.
— Присоединяйся. Давай, не тормози, Вэрнон, — произнёс, вновь мазнув языком по губам, и сжав в пальцах простыню.
Он сам себе нравился, независимо от того, что делал.
Независимо от того, что делали с ним.
В постели он не знал стыда. В постели он отдавался каждый раз, как в последний, позволяя вытворять с собой всё. Ловя ни с чем несравнимое удовольствие от процесса. Не стесняясь пошлых шлепков от постоянного соприкосновения плоти и хлюпанья смазки, не краснея от вызывающе-грязных слов, звучащих у уха, соглашаясь со сказанным и доказывая, что выданные характеристики вполне заслужены, а иногда превосходя их.
Вэрнон был с ним в этом вопросе согласен.
Ему тоже Рэймонд нравился, независимо от того, что делал и что делали с ним.
С поправкой на то, что это он, Вэрнон, должен был совершать определённые манипуляции с телом Рэймонда, а не кто-то посторонний.
Мистер Рэдли-младший.
Один из тех, кого принято именовать нарциссами. Рэй, видимо, был нарциссом неправильным, потому что, умудряясь любоваться собой и своими вызывающими поступками, он и о Вэрноне не забывал, уделяя ему внимания не меньше, чем себе, а вообще-то — больше.
Когда, стоя на четвереньках и позволяя натягивать себя, прижимался щекой к тонкому хлопку, закусывал простыню, зажимая её зубами столь невообразимо эротично, что от одного лишь взгляда на это действо можно было навечно потерять покой — прямая ассоциация с невыносимым желанием довести до своеобразной агонии. Заставить разжать зубы и не глушить стоны подобным методом, а застонать и закричать. Посмотреть и либо возбудиться за считанные секунды, получив практически каменный стояк, либо спустить за столь же мизерное количество времени, обкончавшись, будто школьник, не имеющий сексуального опыта и мучимый спермотоксикозом.
Когда самостоятельно отводил волосы от шеи, позволяя вылизывать чуть солоноватую кожу и прихватывать её зубами.
Когда кончал. Сначала с громким и пошлым стоном, а в последний раз, незадолго до наступления рассвета — с именем Вэрнона, слетающим с губ. Тихим шёпотом у самого уха.
Как заклинание или ключ к спасению.
— Вэрнон... Вэрнон... Вэрнон...
И этот голос проникал в сознание, переворачивая его, разбивая на осколки и снова собирая, склеивая, чтобы разбить повторно. Как первоклассная отрава, яд высшей пробы, неоднократно доказавший свою действенность на практике, он проникал в кровь и разносился по всему организму, проникая в каждую клеточку, оставаясь там — не было шанса избежать последствий. Либо иммунитет и привыкание, либо маленькая смерть каждый раз, но смерть из тех, которых не принято бояться. Та, на которую идут добровольно и умирают счастливыми.
На сбитых простынях, со слегка окровавленными — неудачно прикушенная и сорванная кожица — губами и под ним, именно под ним, а не под кем-то другим Рэймонд выглядел потрясающе, идеально. И не только под ним.
Просто.
С ним.
Вэрнон мазнул губами по скуле, оставляя на ней ещё один невесомый поцелуй, и присмотрелся внимательнее.
В глазах Рэймонда мелькнуло что-то, схожее со страхом.
Но ненадолго.
Он быстро совладал с эмоциями.
— Совсем забыл. У меня есть для тебя подарок, — произнёс Вэрнон, перехватив этот взгляд и поняв, что Рэймонд смотрит, не отворачиваясь.
— Подарок? — удивлённо переспросил Рэймонд.
— Да.
— И... какого типа?
— Увидишь.
— То есть, он здесь?
— Лежит где-то внизу. Кажется, я потерял его ещё у входной двери, но сейчас принесу, — пообещал Вэрнон, натягивая джинсы на голое тело, разыскивая сигареты и бросая их Рэймонду.
Тот отказываться не стал, выхватил из пачки одну, зажал меж основательно припухших — оттого по-особенному притягательных и невероятно сексуальных — губ. Сейчас они вызывали одну ассоциацию — опробовано, но он бы повторил.
И не единожды, пожалуйста.
Зажигалку у Рэймонда уже была.
Вэрнон заметил, как пальцы скользят по гравировке. Привычка. Вторая натура.
Для Рэймонда это было именно привычкой.
— А чем в это время заняться мне?
— Закрой глаза и не открывай их до тех пор, пока я не скажу, что ты можешь это сделать.
— Ладно, — согласился Рэймонд, неохотно следуя инструкциям Вэрнона.
С опасением, которое было заметным. Чрезвычайно заметным. И Вэрнон понимал, почему.
Снова профессиональная деформация сознания. Мысли, побежавшие в определённом направлении.
Подозрения.
Сейчас у него был великолепный шанс исполнить наказ Ингмара. Вернуться и застрелить Рэймонда в кровати, наплевав на всё, что произошло между ними ночью, не придав этим событиям значения. Просто секс. Просто партнёр, который по стечению обстоятельств был живым воплощением всех его фетишей, чувствовал его кожей. Был его идеальным любовником, безоговорочно.
Здравствуй, ваниль, — второй половиной.
Случается такое периодически, верно?
Встречаешь, влюбляешься до беспамятства, а потом узнаешь, что любовь всей жизни — твой заклятый враг.
Забавно так.
Наверное.
Ему было совсем не смешно. И Рэймонду, вероятно, тоже.
Рэймонд, знавший, что перед ним человек из клана Волфери, не мог быть безмятежным и ждал удара.
Несомненно, ждал.
Изумление его не было бы сильнее, вернись Вэрнон в спальню с пистолетом в руках и приставь холодное дуло к виску, стреляя сразу же, без промедления и предупреждения. Не давая возможности осознать происходящее и, по-настоящему, пропитаться страхом. Скорее, он улыбнулся бы цинично, понимая, что подозрения оправдались, и он попал в точку.
Но Вэрнон вернулся без пистолета.
Он слышал свои шаги и представлял, как воспринимает их Рэймонд.
Слишком громкие даже для такой зловещей тишины.
Слишком пугающие.
Переломный момент.
— Ты можешь сделать это сейчас, Волф-ф-фери-и, — выдохнул Рэймонд, предельно открыто улыбаясь. — Сейчас или никогда. Второго шанса не будет, уверяю тебя.
Чтобы понять смысл, вложенный в слова, обладать невероятно развитой интуицией не требовалось. Он обнажался на счёт раз. Нужно было знать правду. И всё по местам, и всё по полочкам.
Либо убиваешь ты, воспользовавшись моей слабостью и, как следствие, беспомощностью, либо я, но не сейчас — потом. При первой же возможности, которая мне выпадет. И я не промахнусь.
Шорох целлофановой упаковки заставил Рэймонда поморщиться.
Лёгкое прикосновение к волосам — распахнуть глаза и посмотреть изумлённо на человека, стоявшего рядом с кроватью.
В руках — разорванная упаковка, а не оружие. Такое холодное, безразличное — всё равно, кого лишать жизни.
Тиара, почти невесомая, опустилась на светлые волосы, слабо поблёскивая в неярком свете.
Фальшивое золото, вульгарные стекляшки вместо мастерски обработанных камней, украшавших фамильные ценности.
С ожерельем не сравнится.
Но...
Разве она пыталась?
— Импровизация, — произнёс Вэрнон, поправляя поддельное украшение и наслаждаясь произведённым эффектом. — Времени для выбора подарка было немного, потому взял первое, что попалось под руку. Это аванс. Следующая корона будет настоящей.
— Что?
— Следующая корона будет настоящей, — повторил он, неотрывно глядя на Рэймонда. — Я всё ещё не отказался от идеи — удержать тебя в этом городе и положить Наменлос к твоим ногам, сделав тебя его королём.
— И?.. — Рэймонд запнулся, не представляя, что ещё сказать.
Вэрнон закончил мысль за него.
Безвозмездно.
— И своим.
Рэймонд не ответил. Вскинул бровь, выражая недоумение и частичное замешательство. Пепел от зажжённой, но позабытой на фоне изумления сигареты падал на простыни. Свободная ладонь Рэймонда прошлась по краю тиары, словно в стремлении проверить реальность происходящего, понять, что происходит, а не запутаться сильнее прежнего. Но попытки понять были обречены, потому что тайна Вэрнона всё ещё таковой оставалась, и он не торопился срывать покровы, откровенно рассказывая о своих мотивах.
Рэймонд не знал.
И не догадывался.
А Вэрнон приберегал свои откровения для момента более подходящего.
Вместо пояснений он вновь поцеловал Рэймонда, будто столь нехитрым способом запечатал, скрепил их договор, вылизывая, кусая, снова чувствуя привкус крови на языке, ощущая горечь табака, выдыхая и принимая обратно дым.
Поцелуй был, как обещание: «Ты будешь королём Наменлоса».
Ждать осталось недолго.
Верь мне, Рэймонд Рэдли. Просто верь. А остальное не имеет значения.
========== Эпилог. ==========
Эпилог 1. Рыбки брюхом вверх.
Желания имеют потрясающее свойство — не исполняться.
Планы — рушиться, напоминая запущенный аквариум, в котором все водоросли сгнили, а несчастные, попавшие к нерадивому хозяину рыбки сдохли и повсплывали брюхом вверх.
А заказные преступления обладают свойством не менее потрясающим. Согласно неутешительной для слуг закона статистике, большая часть этих преступлений так и остаётся нераскрытыми. Или же их раскрывают только наполовину, выходя на исполнителя, но не на заказчика. Зачастую, к моменту появления информации, заказчик успевает от исполнителя избавиться. Когда на пороге его дома появляется полиция, тот, кто был рукой возмездия или мелкой и гадкой мести, уже давно и безнадёжно мёртв, а все ниточки оборваны, и концы их спрятаны в воду.
Никто не узнает.
В этот раз, у Рэймонда заказчиков не было. Он сам выполнял все функции, брал на себя все обязательства, присущие этой схеме. И заказчик, и исполнитель в одном лице. Никакой оплаты, впервые в жизни всё исключительно ради морального удовлетворения, ради мести. Око за око, кровь за кровь.
Пусть воют волки.
Начинается сезон их отстрела.
Лицензия получена.
