сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 35 страниц)
Сегодня ему двадцать семь, а Рэй так и останется семилетним.
Официальной причиной их смерти был назван пожар, вспыхнувший в рождественскую ночь в особняке Рэдли, расположенном в пригороде Наменлоса. На всё остальное полиция закрыла глаза. Не заметили ни следов тротила, ни стреляных гильз, оставшихся на месте преступления, ни ножевых ранений у трупов. Ровным счётом, ничего.
Ни-че-го.
Никаких следов насильственной смерти.
Всего лишь воля случая.
Что и требовалось доказать.
Чего и следовало ожидать, зная, что в игру вступил один из тех людей, в чьих руках была сосредоточена власть.
— Давно не виделись, родные, — произнёс Рэд, проводя ладонью по холодным камням с выгравированными на них по приказу Ингмара лживыми сожалениями о том, что первыми уходят лучшие люди; стихотворные возвышенные строчки, притворная скорбь. — Надолго я зацепился за этот мир, не правда ли? Иногда сам удивляюсь, как так вышло. Впору счастливчиком себя считать, но... Я солгу, если скажу, что хотя бы однажды был по-настоящему счастлив с тех пор, как вас не стало. Пытался, но каждый раз приходил к выводу, что стану ближе к счастью только после того, как Волка и его стаю зароют в землю. Быть может, нашей с вами разлуке не суждено длиться долго, и скоро я буду лежать рядом с вами. Но первыми на тот свет уйдут Волфери и его прихвостни, отобравшие вас у меня. Даю слово.
========== Глава 1. Рэд. Методы добывания информации. ==========
Расположенный на седьмом этаже одного из зданий, принадлежащих комплексу «Наменлос Сити Билдинг», ночной клуб, носивший достаточно тривиальное, абсолютно неоригинальное название «Седьмое небо», давно и прочно закрепил за собой статус заведения поистине культового. О нём были наслышаны не только в этом городе, но и за его пределами. Появившийся на свет несколько лет назад, он не только не утратил своего статуса, как большинство развлекательных заведений, что открывались и закрывались с завидным постоянством, но и укрепил позиции, окончательно застолбив за собой это звание. В некоторых отзывах, которые Рэду довелось услышать, он столкнулся с формулировкой «широко известный в узких кругах». Не сказать, что она подходила идеально. На самом деле известность его простиралась широко, а вот шанс попасть внутрь давался далеко не каждому. Прежде чем распахнуть перед посетителем двери и пригласить проследовать внутрь, владельцы «Седьмого неба» внимательно присматривались к кандидату, анализировали, взвешивали все «за» и «против», и только потом, если считали, что расширение контингента пойдёт на пользу их детищу и не нанесёт удара по репутации, открывали доступ.
На тех, кто так или иначе был связан с семейством Волфери, это правило не распространялось. Соратники Ингмара, с которыми он вёл дела, и рабочая сила, стараниями которой он прокладывал себе дорогу, строя блестящее будущее на костях и крови, как конкурентов, так и друзей, беспрепятственно проходили всюду и везде; для них преград не существовало в принципе. Они вообще не представляли, что означает это слово, потому что привыкли к всеобщему поклонению и преклонению. Достаточно было лишь назвать фамилию своего работодателя и представить доказательства того, что реальное знакомство имеет место, а не является пустым сотрясанием воздуха, как отношение персонала, ещё недавно грубого и — в отдельных случаях — несдержанного в выражениях, менялось, будто по мановению волшебной палочки. Хмурое выражение стекало с лиц, как дешёвая косметика, плавящаяся под воздействием солнечных лучей, а прежнее желание незамедлительно указать на выход превращалось в желание выслужиться и всячески зарекомендовать себя в лучшем виде, во избежание проблем в дальнейшем.
Улыбка была обязательным элементом.
В кулуарных разговорах до сих пор с содроганием вспоминали историю о том, как одному официанту, по глупости нагрубившему телохранителю Волфери, на память о случившемся оставили вечную печать на лице. От уха до уха. Кровоточащая улыбка Глазго. Длинные тонкие шрамы, пересекающие обе щеки. Безжалостное лезвие, уродующее молодого привлекательного парня.
Последняя характеристика теперь осталась в прошлом.
Его самопровозглашённый палач уверенно резал, обдолбанно смеялся и повторял, как заведённый:
— Улыбайся, сука. Улыбайся вечно.
Вмешаться никто не решился. Каждый опасался за сохранность собственной шкуры, потому предпочитал держаться на расстоянии и лишний раз не выходить на первый план. Привлечь внимание — всё равно, что обменяться рукопожатием со смертью.
Говорят, мальчишка улепётывал из города так, что пыль столбом поднялась. Догонять беглеца не бросились, но страхи наверняка стали его постоянными спутниками, от которых невозможно отделаться.
И если персонал иногда ошибался, то владельцам подобных заведений доказательства обычно не требовались. Те, кто пытался заняться бизнесом и хоть как-то продвинуть своё детище, а не погореть сразу же, были знакомы с Ингмаром Волфери не понаслышке. Обычно им доводилось сталкиваться лично. Организовать что-то и постараться это начинание продвинуть без одобрения свыше мог только по-настоящему отчаянный человек, у которого либо бесстрашие зашкаливало, либо мозги полностью отсутствовали. Пуля в голове, как принято говорить о таких. Впрочем, после встречи с Волфери иносказание могло обернуться реальностью, и пуля действительно оказывалась там, где ей положено было быть, согласно крылатому выражению. В отдельных случаях — не одна, а несколько. Иногда эта пуля становилась желанным облегчением.
— Наменлос — мой город, и только я устанавливаю здесь правила, — неоднократно повторял Ингмар.
Спорить с ним решился бы не каждый.
Да и о чём, собственно, спорить?
Официально, как и полагается, тут всем заправлял мэр. Неофициально у города было два хозяина. Один — марионетка, что скачет перед телекамерами, изображая первое лицо Наменлоса, второй — истинный хозяин, стоящий в тени, но имя его у всех на устах.
Наменлос действительно был городом Волфери. Здесь всё держалось и завязывалось на личности Ингмара, зависело от его настроения, подчинялось его решениям. Полиция куплена, правосудие куплено, всё куплено, и нет никаких шансов добиться торжества справедливости, если твоим противником в какой-либо тяжбе окажется представитель семьи Волфери, или кто-то из его свиты.
Руководство «Седьмого неба» исключением не были, потому, наплевав на репутацию, которой так дорожили, иногда шли на уступки, позволяя работникам Ингмара приезжать сюда и расслабляться, как им того хотелось. Не все они, конечно, вели себя, как форменные мрази, но встречались и отбитые на всю голову моральные уроды.
Вседозволенность развращает.
Редкий экземпляр способен противостоять своим порывам, почувствовав вкус безнаказанности.
Их пропускали с неохотой, которую тщательно маскировали, не позволяя протестам и ярко выраженным претензиям вырваться на свободу. В противном случае, можно было не досчитаться пары-тройки зубов. При самом позитивном раскладе. После обучающих уроков углубленный курс заказывать решался не каждый. По сути, желающих не наблюдалось вообще.
Тому, кто с Ингмаром отношений не поддерживал, да и личного знакомства не сводил, приходилось утыкаться носом в закрытые двери гораздо чаще. Задачи нельзя было назвать простыми, но в последний момент удача Рэда всё-таки отметила, продемонстрировав свою ослепительную — явно искусственную, в лучших традициях Голливуда — улыбку.
Он умудрился попасть в «Седьмое небо».
Ворота персонального рая распахнулись, пропустив его внутрь, и он не стал делать вид, будто устал в ожидании, и этот подарок не примет. Он вошёл и остался, присматриваясь к публике, анализируя, оценивая и пытаясь понять, что же здесь такого особенного, что ему пришлось изрядно попотеть ради причисления к когорте избранных.
Ничего новаторского и нетривиального он не заметил не только в названии клуба, но и в его оформлении. Подобным дизайном никого невозможно было удивить. Гораздо сильнее могли бы шокировать некоторые обстоятельства. Или не обстоятельства. Он толком не знал, как это назвать, потому предпочитал использовать нейтральную формулировку. Будь он немного скромнее, проживи менее насыщенную жизнь, его бы шокировало тоже, но при условии немалого жизненного опыта и десятков, а то и сотен разнообразных событий, наполнявших его будни, о которых он не особенно любил распространяться, новое открытие вызвало лишь лёгкое недоумение, достаточно быстро улетучившееся.
— Какое-то мероприятие? — поинтересовался он, окидывая заинтересованным взглядом полуобнажённую официантку.
— Специфика клуба, — пояснила она с вышколенной улыбкой.
— Ладно, — хмыкнул он, протянув руку, чтобы коснуться бедра, призывно выставленного на всеобщее обозрение и практически не скрытого под слоем летящей прозрачной ткани, но официантка от прикосновения постаралась уйти.
Он недоумённо вскинул бровь, без слов задавая вопрос. Девушка всё, конечно, верно истолковала, потому вскоре пояснила, что именно не так:
— Можно смотреть. Трогать нельзя.
— А за дополнительную плату?
— Тоже нельзя.
— Частные случаи?
— Возможно.
Он усмехнулся, но не стал продолжать расспросы. Ответ был очевиден и особо напрягать мозги в попытках отыскать истину не требовал. Да, разумеется, частные случаи встречаются. Можно касаться. Можно. И даже не за дополнительную плату, а просто так. Трогать и не только трогать, но и вообще всё, что в голову взбредёт делать.
Не обязательно иметь внушительный счёт в банке.
Завсегдатаи «Седьмого неба» все были небедными, но это мало что меняло.
Нужно просто быть человеком Волфери, и тогда все ограничения исчезают, растворяются и больше не существуют.
Если у тебя нет ничего общего с Волфери, то прости. Наслаждайся, глядя на тонкую ткань и тело, под ней почти не скрытое, но не думай, что сумеешь его получить.
Если попытаешься взять силой то, что принадлежит Волфери — готовься к проблемам. В ближайшее время они станут твоими закадычными друзьями. Не Волфери. Проблемы, конечно. Крепко вцепятся — не отделаешься.
Верное решение.
Неплохой подход.
Никто не хочет, чтобы его собственностью распоряжался по своему усмотрению каждый мимо проходящий. Никто не даёт свою машину в распоряжение первому встречному, не подходит на улице, не вкладывает ключи в ладонь, сжимая её, чтобы щедрый подарок не посмели вернуть, и не говорит: «Давай, чувак, прокатись, развейся. Можешь даже разбить её, у меня всё равно личный автопарк есть. Не велика потеря, если что».
Никто не дарит просто так свои квартиры и земельные участки.
Та же история с персоналом.
Они подписали контракт, они выполняют его правила. Не обязательно им это нравится. Они просто зарабатывают деньги так, как могут. Контракт не предусматривает близких отношений с посетителями.
Реализовывая условия, они надеются на гарантии. В каком-то смысле, они — тоже собственность своего работодателя и того, кто ему покровительствует.
Эти люди сказали одно слово.
Нельзя.
И точка.
Решение не обсуждается и не ставится под сомнение.
Рэд ещё раз окинул быстрым взглядом обслуживающий персонал, отмечая, насколько каждый из сотрудников клуба проникся своими обязанностями. Встречались те, кто органично вписывался в атмосферу, но были и те, кто выглядел зажатым. Старался переступить через себя, но страдания отражались на лице. Ненадолго, периодически, пока администратор, тенью скользящий по залу, отворачивался и занимался кем-нибудь другим.
Рэду, чтобы выхватить их взглядом из толпы, достаточно было пары секунд.
Что-то интригующее в этом концепте было, но не настолько, чтобы он проникся. Для него, успевшего многое перепробовать и порядком поэкспериментировать в былое время в сексе, это было столь же обыденно, как чистка зубов по утрам или душ по вечерам. Да, занимательно. Да, в представлении многих, отличается от привычного, но...
Однако он жаждал сюда попасть вовсе не для того, чтобы оценивать работу, внутреннюю отделку и униформу — почти полное её отсутствие — у сотрудников. Его волновали посетители, их разговоры, их откровения, которые вполне могли звучать в неформальной обстановке.
Алкоголь развяжет язык.
Снежная пыль, которой здесь тоже не брезгуют многие, уничтожит блоки в их сознании.
Сами того не ведая, эти люди приведут его туда, куда он жаждет попасть. К тому, кого он жаждет увидеть после стольких лет вынужденной разлуки.
Он вернулся бы и раньше, если бы был уверен в своих силах.
Но подготовка к столь важной операции не терпела спешки, и он готов был костьми лечь, но достигнуть поставленной цели, превратившись в специалиста экстра-класса, для которого все нюансы, смущающие среднестатистических обывателей и виртуозно ломающие их психику, становятся малозначимой чушью. Перешагнуть через такую, плюнуть и растереть, чтобы не осталось ни единого напоминания.
Принимая во внимание события, способствовавшие его взрослению, он не видел ничего удивительного в собственной чёрствости и равнодушии к посторонним людям. И к их проблемам — тоже.
Он вообще много чему не удивлялся, кроме того, что когда-то умудрился оказаться единственным выжившим в ночь того страшного преступления. Ну, может, тому, что не закричал, когда увидел кровь, не выскочил из своего ненадёжного убежища, чтобы отобрать фамильную драгоценность, не сбил что-то ненароком и не разлил сок. Не сделал ничего такого, что выдало бы его с потрохами и сделало ещё одной жертвой, дополнив список недействующих лиц четвёртой персоной.
Никто не думал, что в доме окажется четыре человека.
Рэдли, с тех пор, как Ванесса подала на развод, в ходе судебных тяжб проиграла супругу и потеряла возможность видеться с сыном, жили втроём. Периодически появлялись какие-то претендентки на роль новой мамочки — мачехи, но все они не проходили фейс-контроль и оставались за бортом. Иногда их пыл остужала Юнона, иногда — капризы Рэймонда, иногда и то, и другое разом. Так или иначе, но Килиану приходилось мириться с таким положением вещей. Юна — называть себя с применением подобного сокращения она позволяла отдельным людям; привилегию получала меньшая часть знакомых миссис Рэдли — не протестовала против появления у сына любовниц, но в семью готова была принять далеко не каждую из предложенных кандидаток.
В то Рождество Килиан никого домой не приводил и с семьёй знакомить не пытался. Ингмар, наведавшийся заранее, знал, сколько человек находится в доме, а потому отдал приказ убить троих.
Троих и убили.
Четвёртый сбежал под покровом ночи, думая о том, как бы его следы не нашли потом. Как бы отпечатки подошв домашних тапок-зайчиков, оставшиеся на снегу, не натолкнули преступников на мысль о том, что кому-то удалось спастись. Кому-то, кого они выпустили из вида.
К утру снегопад усилился, замёл, уничтожая, его следы.
К утру догорел остов особняка.
В местных новостных выпусках постоянно крутили этот сюжет.
Едва ли не каждый час.
Чтобы запомнили наверняка. И увидели все.
Даже те, кто видеть этого не хотел.
Он смотрел эти новостные выпуски с бесконечными включениями с места событий с той же периодичностью, с какой они выходили в эфир, впитывая всё сказанное, заучивая наизусть и глядя на почерневшие руины того, что когда-то было его домом. Телевизор работал без перерыва, телеведущая с местного канала, некогда приходившая к Рэдли, чтобы сделать репортаж об их семье, что-то с демонстративной прочувствованностью говорила, изредка кривя яркий рот и пытаясь, что называется, удержать лицо. Периодически норовила заплакать, но тут же себя одёргивала.
Он думал о том, что она плачет, возможно, не потому, что сочувствует и сопереживает случившемуся. Больше потому, что строила какие-то планы на Килиана Рэдли, а после его гибели осталась ни с чем. Планы приказали долго жить. Девушка расстроилась. Она мечтала, но мечты угасли.
Любой другой ребёнок, оказавшись на его месте, думал бы совсем о других вещах, но он, кажется, уже тогда был до невозможности циничен, и ценности, которые ему старательно прививали, игнорировал, выбирая и устанавливая перед собой другие приоритеты.
В его руках, когда он сидел перед телевизором, по-прежнему была коробка с соком.
Ананасовым.
Он запомнил.
С тех пор пил всё, что угодно, кроме этого сока.
И ананасы тоже не ел.
Любые десерты и салаты, в которых они встречались, на дух не переносил.
— Тереза, — позвал он тогда, повернув голову, и глядя на женщину, приютившую его на исходе ночного приключения.
Она вскинулась, подарив ответный взгляд. Губы были поджаты. В глазах стояли слёзы.
— Да?
— Я могу остаться?
Ответ не заставил себя ждать.
Она кивнула.
— Оставайся.
— Спасибо, Тере... — запнулся, но быстро взял себя в руки. — Спасибо, мама.
