сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 35 страниц)
Сделаешь это — получишь то, что давно причиталось. Власть уже почти в твоих руках. Нет больше смысла затягивать и откладывать в долгий ящик процесс её окончательной передачи.
Вэрнон распахнул дверь в кабинет дяди, не постучав предварительно и не спросив разрешения. Прошёл внутрь, пересёк расстояние от двери до стола и остановился напротив, улыбаясь торжествующе.
— Хорошие новости? — спросил Ингмар.
— Очень.
— Нашёл его?
— Да.
— И кто это?
Вэрнон положил на стол фотографию. Не из своих архивов. Новую. Снимок, сделанный во время отдыха. Неуместный — или же, напротив, крайне подходящий к ситуации? — красный экзотический цветок в волосах, прицепленный Камиллой и не выброшенный из принципа.
— Узнаёшь?
Ингмар взял глянцевый прямоугольник, повертел его в руках, словно надеялся обнаружить опознавательные признаки. Но их не было, потому и найти ничего не удалось.
Поиск ответа — забавная игра.
Положиться на интуицию и выдвинуть предположение относительно личности нарушителя спокойствия.
— А должен?
— В своё время, ты знал этого человека лучше, чем я.
Ингмар вновь присмотрелся, но на лице прочитывалась прежняя, ставшая привычной растерянность.
Он не узнавал. Не допускал мысли о том, что заклятый враг умудрился выбраться из переделки. Самый маленький и жалкий Рэдли, который должен был умереть одним из первых, потому что дети — самое слабое звено. Они не смогут противостоять взрослому, их отшвырнут, как глупую собачонку, что вертится под ногами, к стене, сломают сопротивление и, несомненно, уничтожат.
А он вот умудрился.
Выбраться, вырасти и не затаиться в тёмном углу, боясь каждого шороха и скрипа, а вернуться обратно. Обещая и открывая сезон кровавых развлечений.
— Он тот, кто называет себя «Рэд». И, знаешь, это прозвище появилось не на пустом месте. Оно часть его имени, — заметил Вэрнон. — Рождественская ночь. События двадцатилетней давности. Корзина белых лилий. Ожерелье с зелёными камнями. Сломанная клюшка для гольфа. Продолжать? Или сам мой ассоциативный ряд доведёшь до логического заключения?
— Рэд?.. Ты хочешь сказать, что...
— Не только хочу, но и с уверенностью эти слова произношу. Рэймонд Рэдли. Собственной персоной, — заключил Вэрнон.
— Но... Как? Разве это возможно?
— Твои придурки умудрились налажать даже тогда. Не знаю, кого они грохнули вместо него, но факт остаётся фактом. Мальчишка выжил, стал мужчиной и решил отомстить любой ценой. Вернулся сюда. Развлекался, убивая тех, кто вырезал его семью. Вот тебе и мотивы для преступления.
Ингмар вновь залип на предложенную ему фотографию.
Впился в неё взглядом.
Жадно.
Цепко.
Высматривал долго, изучал каждый миллиметр снимка, анализировал полученную информацию, усваивал, соотносил с действительностью.
— Глаза бабкины, — произнёс насмешливо, откинувшись на спинку кресла. — Не то, что у этого недоумка Килиана. Он всегда, как преданный щенок на людей смотрел. Беззлобно, с восторгом. Будь у него хвост, вилял бы им, прыгая на задних лапках. А она смотрела так, словно насквозь видела. Не только лоск внешней оболочки, нет. Видела со всем тем дерьмом, что человек в себе скрывал. И этот смотрит так же.
В реальности это ещё заметнее, подумал Вэрнон.
Но вслух ничего не сказал, продолжая внимать словам дяди и дожидаясь дальнейших указаний.
— Ты знаешь, что делать, Вэрнон.
— Разумеется. Без вариантов.
— По срокам?
— Уже завтра. Можешь на меня рассчитывать, дядя. Не подведу.
* * *
Всё началось с тиары, которую он купил, ещё не зная, получится ли отдать её Рэймонду. Просто попалась на глаза, а он схватил и направился к кассе. Она пролежала в его машине несколько дней, прежде чем появился повод вручить безделушку, сделав подобием подарка на день рождения.
Обычная такая тиара, приметная и — не в лучшем значении данного определения — запоминающаяся, изготовленная из дешёвого пластика, щедро покрытого такой же дешёвой позолотой. Поскреби ногтем, и ничего от неё не останется, кроме чёрной первоосновы, на которую без слёз не взглянешь. С яркими крупными разноцветными стекляшками вместо камней, натыканными по делу и без оного.
Сомнительное подношение, которое многие из его окружения могли бы принять за насмешку. Впрочем, при должном подходе, даже самая нелепая вещица могла стать частью идеально разыгранного представления, вписаться, лечь в канву и не вызывать отторжения, спровоцировав искреннюю улыбку. Сама идея показалась Вэрнону достаточно забавной, и он не смог удержаться от небольшой глупости, что лезла в голову много лет назад. Затея, впервые посетившая его, стоящего за стеклом и наблюдающего за чужим праздником, а воплощение получившая только теперь.
Странный подарок.
Странный день.
Странное всё.
Разговаривая с Ингмаром, он выбрал в качестве решающей даты этот день не случайно. Он знал, на что идёт, и не планировал отступаться. Шаг вперёд и два назад могли практиковать другие люди. Кто угодно, но не он.
Так вот.
Всё началось с тиары.
— Судя по всему, дни рождения ты тоже не празднуешь? — спросил Вэрнон, поднимаясь по ступенькам в доме музыки.
Рэймонд стоял в дверном проёме, прислонившись плечом к косяку и наблюдая за каждым шагом гостя.
Чёрный лев на двери смотрел строго, с подозрением.
Рэймонд отвёл от лица прядь. Облизал губу, без какого-то подтекста, вложенного в этот жест, просто смачивая её.
— Обычно — нет. Не спрашивай, почему сегодня я решил изменить традициям.
— Как будто подначиваешь меня задать этот вопрос.
— Задай. Рискни. Но не думаю, что ответ тебе сильно понравится.
— Почему?
— Ничего такого жертвенно-любовного. Сиюминутная прихоть, — Рэймонд пожал плечами. — Когда они меня посещают, я недолго думаю. Я поддаюсь.
Сейчас Рэймонд небрежно набросил френч на плечи, перехватив одной ладонью обе полы. Закатал рукава рубашки, верхние пуговицы её вовсе не застегнул.
Вэрнон усмехнулся, преодолев последние сантиметры расстояния, подойдя совсем близко и остановившись у порога.
Рэймонд посмотрел на него, выпрямившись в полный рост. Он был старше того возраста, который себе приписывал. Если внешностью действительно получалось обмануться, поверив, будто рядом находится юная неопытная пташка, буквально недавно выпорхнувшая из гнезда, не знающая жизни, не представляющая, чего от неё ожидать, а только проматывающая направо и налево наследство, то глаза выдавали истинный возраст. Дымка обманчивой нежности на губах и холод на дне зрачка, бесконечные подозрения, сомнения, расчёт, стремление предугадать дальнейшие действия собеседника и, если они не придутся по душе, предотвратить их в начальной стадии.
Ярко-зелёная радужка, ресницы цвета жжёной карамели и лукавый прищур.
Он со своей внешностью мог быть крайне востребованной моделью — не только эротической, но и подиумной, заключающей бесконечные контракты с модными домами и ни дня не просиживающей без работы. Он мог попасть на глаза продюсерам, сделать карьеру либо в музыкальном бизнесе, либо в кино, либо на ТВ. Но он к этому не стремился, отдав предпочтение другим занятиям, променяв возможную славу и деньги на месть. И не сказать, что Вэрнон осуждал этот выбор, считая его, бесспорно, ошибочным.
— Лжёшь, — произнёс тихо, не упустив возможности улыбнуться с долей превосходства.
— С чего ты взял?
— С того, что не страдаю частичной амнезией и помню чистосердечное признание, озвученное совсем недавно. Ты поддаёшься им далеко не всегда, а в особых случаях, вроде сегодняшнего. Можешь сказать, что это была шутка, но... Мне кажется, признание было искренним, ведь я — единственное, чего ты хочешь от этой жизни. Да?
— Да.
Прозвучало просто и легко.
Рэймонд снова взмахнул ресницами.
Посмотрел внимательно.
Пристально.
Вэрнону вспомнились слова Ингмара о бабкиных глазах и способности видеть больше, чем хочется показать. Вэрнон оценить взгляд Юны не мог, но, когда речь заходила о её внуке, готов был подписаться под каждым словом. Правда. Не поспоришь, даже если очень сильно захочется это сделать. Не получится, потому что пробирает. Лги, придумывай отговорки, путайся в показаниях — тебя всё равно раскусят.
— Технически это провал, — шёпотом выдохнул Рэймонд, почти касаясь своими губами губ Вэрнона. — Мой большой и нелепый провал. Но мне всё равно. Мне абсолютно всё равно. И знаешь, что это?
— Что?
— Это провал ещё больший.
— О чём ты?
— О тебе, Волф-ф-фери-и. О тебе.
Ладонь разжалась.
Френч соскользнул сначала с одного, потом с другого плеча, падая на пол и растекаясь по нему чернильной лужей, выставленной наружу шёлковой подкладки.
Шаг вперёд стал рывком, совершённым ради преодоления последнего рубежа, и громкий хлопок двери, словно взрыв или выстрел, прозвучал оглушительно и без предупреждения.
Больше не было преград.
Больше не было причин себя останавливать и ограничивать.
Пальцы ухватили замок на куртке притягивая ближе, а Рэймонд, продолжая смотреть широко открытыми глазами, прижался губами к губам Вэрнона; резко потянул молнию, раскрывая её, едва ли не вырывая с мясом, помогая избавиться от верхней одежды, что полетела на пол, составляя компанию френчу, бесхозно там лежащему. И никаких слов, никакого насилия над мозгом, выраженного в бесконечных спорах, обсуждениях отгоревших событий прошлого, попытках извиниться за что-то и признать себя виновным по всем фронтам. Им не нужно было проговаривать прошлые осечки, чтобы понять свою вину, признать её и пытаться добиться извинения.
Каждый сделал вклад не столько в развитие, сколько в усугубление ситуации. Каждый из них уже давно осознал свои ошибки и в перетирании их не нуждался.
О чём тут разговаривать?
И ради чего переливать из пустого в порожнее?
Были куда более актуальные вопросы и задачи, и они выступали на первый план, затмевая всё остальное.
Верхний свет в холле не горел — темноту рассеивало лишь тусклое сияние бра. Таинственный полумрак, в котором они внезапно оказались, создавал некую мистическую атмосферу и настраивал на определённый лад. Нечто древнее, неизведанное, неизученное, тёмное, но не пугающее, а манящее к себе. Тайное свидание, восхитительный незнакомец, что ожидает под покровом ночи — его лица не разглядеть, не увидеть предвкушающий блеск глаз, не заметить ироничную, немного насмешливую улыбку на тонких губах, не засечь растерянность, отразившуюся на лице. Можно только поддаться своим желаниям, не противясь им ни секунды, сжать сильнее протянутую руку, ощутить жар тела через несколько слоёв разделяющей ткани, прислушаться к сбитому дыханию и снова прижаться к губам в поцелуе, теперь уже не отвечая, а самостоятельно проявляя инициативу.
Входная дверь захлопнулась.
Клетка.
Ловушка.
Вэрнон с удовольствием выбросил бы ключи, если бы они у него были, заранее определив для себя, что никогда не отправится на их поиски, потому что выбираться отсюда ему не хотелось вовсе.
Он заставил Рэймонда прислониться спиной к этим дверям, перехватил за запястья, притискивая и их к гладкой, покрытой тёмным лаком поверхности. Полностью лишил свободы действий, оставив на рассмотрение единственный возможный вариант — сдаться на милость победителя, подчиниться и не пытаться вырваться.
Рэймонд не закрывал глаза долго, много дольше, чем любой другой человек, находившийся в схожей ситуации, а, когда ресницы, наконец, дрогнули и опустились, он полностью признал своё поражение. Боролся он не с Вэрноном — с самим собой. Несмотря на недавние заявления и заверения о том, что никаких условностей не существует, и он совершает то, что хочет, не задумываясь о последствиях, Вэрнон знал наверняка: правдивы они только наполовину. Больше бравада, чем реальность. Были случаи пренебрежения правилами, были экстравагантные выходки, которые оценить могли немногие. Но, несмотря на это, осторожность в жизни Рэймонда стояла превыше всего, и сейчас она тоже напоминала о себе, не позволяя мозгам расслабиться и перестать думать в лихорадочном ритме о последствиях падения в чужие объятия.
Лечь в одну постель с определённым человеком, оказаться полностью беззащитным, проявить доверие — это то, что Рэймонду в присутствии Вэрнона, было противопоказано, а он всё равно шёл к цели, разрываясь между доводами разума и невероятным по своей силе желанием.
— Твою мать, — выдохнул он и тут же добавил, разделив слова паузой. — Твою. Мать. Это поистине забавно, Вэрнон.
Он бы засмеялся.
Не истерично, но ошеломлённо. От самого себя. От своего решения.
Захохотал бы.
Но Вэрнон снова поймал его приоткрытые губы своими, целуя, облизывая, касаясь языком и мешая сосредоточиться на бесконечной грызне, спровоцированной неутихающим подсознанием.
Рэймонд не знал.
Не мог знать о его чувствах, о его многочисленных фантазиях, о его одержимости на грани помешательства, о многолетних грёзах, а потому и не догадывался, каково это — целовать его, растворяться в нём и осознавать, что всё происходящее — воплощение давней мечты, на исполнение которой и надеяться не приходилось.
Галатея Вэрнона ожила.
И теперь именно он, а не кто-то другой был для неё Пигмалионом. Он ощущал частое биение пульса, поглаживая запястье большим пальцем. Он прикусывал губы. Он цедил сквозь зубы тихие ругательства, когда в рот лезли волосы, всё время выбивающиеся из причёски, он касался подбородка и изгиба шеи, оставляя на них невесомые поцелуи, заставляя Рэймонда запрокидывать голову и всё сильнее погружаться в это состояние расслабленности, порождённой неподдельной нежностью и заботой. Сквозившей в каждом прикосновении, пропитавшей его насквозь.
Сколько их было до того, как в твоей жизни появился я?
Самый нелепый вопрос из всех, что можно задать человеку, который с минуты на минуту окажется в твоей постели. Самый провокационный, а ещё — отлично выдающий неуверенность в себе и своих способностях. Какая разница: сколько? Это совсем не важно, потому что истинную ценность имеет настоящее время. То, что происходит здесь и сейчас.
Сколько их было до того, как в твоей жизни появился я?
Вэрнон и без посторонних откровений знал, что чёртова тьма.
Неудивительно, если принять во внимание прошлое Рэймонда и его тесное — во всех смыслах — сотрудничество с Янисом Колвери.
Какими они были?
Это уже не столь безнадёжно и нелепо. Даже интересно, но тоже не имеет значения, потому что...
Потому что он всё равно будет лучше их.
Его первое преимущество в отношении и восприятии.
Его главное преимущество в том, что он — Серый Волк, а мистер Рэдли-младший — его Красная Шапочка. Наплевать, что там говорили по этому поводу сказки, и чем они имели обыкновение заканчиваться. На то она и сказка, чтобы отличаться от реальности по многим параметрам.
Захват ослабел, пальцы разжались, позволяя Рэймонду делать то, что он хотел. Не только покорно принимать чужие действия, но и отвечать на них.
— Кто бы мог подумать? — прошептал Рэй, прихватывая пальцами подбородок Вэрнона, проводя подушечкой по коже, поглаживая и усмехаясь; попутно наблюдая за реакцией на свои действия из-под полуопущенных ресниц. — Скажи мне кто-то об этом, я бы не поверил и посчитал красноречивого осведомителя лжецом.
— О чём?
— О том, что ты чертовски нежный, Вэрнон. Только об этом.
— Не всегда и не со всеми, Рэй.
— А как тогда?
— Нравится смотреть, как ты таешь с непривычки, — произнёс Вэрнон, усмехнувшись.
— Стало быть, хитрый план?
— Стало быть, он, — согласился Вэрнон, осуществив свою давнюю мечту, которую до недавнего времени сделать реальностью не получалось.
Он запустил ладонь Рэймонду в волосы, потянув за них, несильно и совсем не больно, но заставив податься вперёд. И снова поцеловал, теперь уже не сдержанно и нежно, а яростно, на грани исступления, кусая, сминая и заставляя тихо застонать от нахлынувших эмоций.
Рэймонд, не ограниченный в действиях, уверенно сделал шаг вперёд, принуждая Вэрнона продвинуться назад. И, если ему провернуть это было более или менее просто, поскольку он шёл нормально, то Вэрнону приходилось прикладывать немало усилий для того, чтобы ориентироваться в этой полутьме, передвигаясь спиной вперёд, при этом не спотыкаться и не налетать на предметы. Кажется, он всё-таки оступился. Кажется, умудрился что-то сбить ладонью, неосторожно взмахнув ею, потому что раздался звон битого стекла, а вслед за ним — стук, посыпались на пол одна за другой оторванные от рубашки пуговицы, закатываясь в укромные уголки. Горячие ладони забрались под ткань, прошлись по торсу, но надолго на месте не задержались, переходя к джинсам, расстёгивая ремень, вытаскивая из петель болты и медленно потянув вниз молнию.
Настала очередь Вэрнона думать о расхождении ожиданий и реальности. О том, что ему могли сказать, и о степени собственной веры сказанному.
Глядя на фотографии, он представлял иной антураж, иное «предисловие» к происходящему, иную атмосферу и иное место. Парень-мечта тоже представлялся другим, не таким, как в жизни.
Не лучше и не хуже — просто другим.
