сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 35 страниц)
Рядом с Оушеном он мог ничего не опасаться, а компромата набрать столько, что хватило бы на две, три, четыре обеспеченных жизни. Вряд ли адвокат, пользующийся в обществе уважением, обрадовался бы перспективе, которая открывалась перед ним после обнародования многочисленных материалов, связанных с его пристрастиями в постели. Разнообразные фетиши, любовь к подчинению, любовь к переодеванию в женские вещи, любовь к каблукам и сексуальным игрушкам, коих у него набралось больше, чем в любом магазине интимных товаров.
Иногда Рэд развлекался тем, что садился напротив любовника и работал над его лицом, старательно нанося макияж, размазывая глянцевую помаду по губам, прорисовывая тонкие нити вульгарных стрелок, делающих невыразительные в обычное время глаза Оушена кошачьими и по-настоящему красивыми.
Девушкой он точно был бы краше.
Сам это признавал.
И сам же этого боялся.
А больше всего боялся, что этот секрет станет достоянием гласности. И реакции своих клиентов на откровения, им озвученные.
Потому единственное, что ему оставалось — это сдерживаться и никому не демонстрировать не совсем ранимую душу не совсем девушки. Кроме тех, кто оказывался в его постели на длительный период, и понимал, что с обычным сексом что-то не так. Он вроде и есть, а вроде и дерьмо.
Показная любовь к доминированию, как попытка доказать свою мужественность.
Узнав правду, Рэд не удержался от удовлетворённого смешка. Снова не ошибся, заподозрив нечто неладное в поведении Оушена, и никакие жесты, способные пустить пыль в глаза, его не запутали.
Жизнь под одной крышей с Янисом наталкивала на мысли о борделе, совмещённом с притоном. Органичное явление, никаких противоречий и разноса мозга на фоне непонятного оксиморона, когда хочется схватиться за голову от осознания: никогда не понять, как одно с другим способно сочетаться.
Жизнь в качестве любовника Оушена напоминала бордель, совмещённый с музеем, и впечатление производила неизгладимое. До недавнего времени Рэд думал, что его ничто не способно удивить, но представителю водной стихии это удалось сделать играючи, без особых усилий.
Открывая дверь пентхауса, в котором они обитали, Рэд терялся в догадках, относительно того, какая картина ожидает его сегодня. Или он посещает консерваторию, или стриптиз-бар. Работает персональным визажистом, раскрашивающим знакомое лицо так, что мать родная не узнает, или слушает долгую и — на удивление — увлекательную лекцию о различных направлениях живописи, либо пьёт изысканное вино, наслаждаясь инструментальной классической музыкой ушедших столетий. По старинке, на виниле, а не на более современных носителях. Или под тот же бокал красного слушает шансон, ассоциирующийся теперь и неразрывно связанный в его представлении с неповторимым голосом Мирей Матьё.
Оушен был от неё без ума, привыкал постепенно и Рэд.
Он не был большим поклонником и ценителем французского языка, казавшего ему излишне вычурным и напыщенным. Он не любил песни, на этом языке исполненные, но, тем не менее, слушал, приобщаясь к тому, что было интересно его новому партнёру. Здесь занимались не только его сексуальным образованием и воспитанием, программа оказалась куда обширнее и интереснее.
Они с Оушеном даже в Париж успели вместе слетать, прогуляться по его самым знаменитым местам, устроить свидание рядом с Триумфальной аркой. В чужом городе Оушен отрывался в полную силу, переодеваясь без стеснения и разгуливая по улицам в женских тряпках. Не вызывающих, но потрясающе элегантных.
В их общем номере на постели лежал набор декоративной косметики и были разбросаны различные детали гардероба.
Основа образа.
Лёгкий летящий шарфик, коралловая помада и парик с длинными волосами.
— Мы будем выглядеть, как взрослый сын и его мамочка, решившие выбраться на прогулку, — смеялся Рэд, зачёрпывая кисточкой немного блеска для губ и нанося его поверх слоя помады.
— Но ты-то будешь знать правду, Уолтер, — отвечал Оушен.
И Рэд послушно кивал, прикрывая глаза и беззвучно смеясь.
Да, он знал правду.
Только он и знал.
Оушен заблуждался, веря, что с ним рядом живут то ли из страха, то ли по любви. То ли оттого, что оба этих чувства и ощущения давно смешались между собой.
Но Рэд не питал к нему любви.
И не боялся.
У него имелся свой набор причин, делиться коими он не планировал.
Была тихая парижская ночь, были три красные розы в руках Оушена, была Триумфальная арка, возле которой они встретились, разыграв по ролям заранее заготовленный спектакль.
Душа Оушена требовала праздника и очередного представления, исполненного в одном из самых романтичных городов мира. На этих манящих улицах, пропитанных флёром романтизма, как он сам говорил.
Рэд усмехался.
У него Париж ассоциировался не с романтикой, а с декадансом, горящим в стаканах с абсентом и поэзией Бодлера, которого так любил цитировать при жизни Килиан. Страсть к тёмной лирике, как она есть. Предчувствие раннего конца?
Улица, кафе и записка, переданная вместе с цветами через официанта — основа миниатюры в лицах.
Рэд подыгрывал охотно, зная, что фактически выполняет последнее желание партнёра, принесшего в его жизнь музыку и самодеятельный импровизированный театр на дому.
Спустя пару дней пребывания в Париже, они решили отправиться в Прованс. Добраться до места назначения им не удалось.
Авария унесла жизни двух туристов, прибывших во Францию из Штатов, Оушена Брацловски и Уолтера Фитцроя.
Последний раз он прогуливался по этим улицам в ночное время.
В темноте всё ощущалось острее.
И даже прикосновение к цветам казалось ему каким-то невероятным таинством. Он сминал их, разбирая на составляющие части, ощущая, как портится первозданная красота под пальцами, но всё равно продолжая безжалостно её уничтожать, набирая полную пригоршню и медленно раскрывая ладонь, устраивая небольшое представление. Цветочный бал. Полёт, что танец, продолжающийся несколько секунд.
Он прикрыл глаза, опуская веки, и тут же вновь широко распахнул.
Лепестки трёх красных роз уносило течением.
Рэд поправил воротник своего пальто, надел очки и зашагал прочь, тихо подпевая восхитительной и неповторимой, по мнению Оушена, Мирей, чей голос звучал в наушниках.
Ciao, bambino, sorry.
C᾽est dommage, sorry.
Ложь.
Очередная ложь.
Он не сожалел. Ни секунды. Ни о чём.
С лёгкостью попрощался со своей «девушкой из Дании» и незнакомым парнем, ставшим жертвой обстоятельств.
Пока, детка, прости!
Очень жаль, прости!
Старая кожа окончательно лопнула, сползла лохмотьями, обнажив новую, тонкую, розоватую и немного непривычную, но необходимую ему.
Он жаждал перемен, и они не заставили ждать.
Из Франции он вылетел в новую жизнь.
И под новым именем.
* * *
Четвёртая часть от общего плана была успешно реализована. Одобрена и приведена в исполнение.
Мизер. Гордиться нечем.
Хвалить себя не за что.
Ничего такого из того, что он не делал бы прежде.
Так просто — нажать на курок, увидеть кровь на простынях и удалиться восвояси, оставшись незамеченным под покровом ночи.
Для кого-то сложно. Для него столь же просто и естественно, как сделать вдох и выдох.
Он не знал, как отреагировал на смерть одной из шавок Ингмар Волфери, да и не особенно интересовался. Чрезвычайное положение в городе не объявляли, всё протекало в стандартном режиме.
Глядя на происходящее взглядом обывателя-туриста, он не наблюдал перемен, хотя, не сомневался, что событие незамеченным не осталось. Но до тех пор, пока кольцо вокруг него не сомкнулось, а семья, удерживающая контроль над городом, не лишила его доступа кислорода, пережав горло, можно было не напрягаться и жить в своё удовольствие. Попытаться, ведь в полной мере эта роскошь оказалась ему недоступна, будучи перебитой в раннем возрасте, когда люди ещё действительно умеют наслаждаться жизнью, а не делать вид, что у них всё отлично и замечательно.
Он лежал на полу и делал то, что, наверное, не стоило делать человеку его возраста, имеющему схожий жизненный опыт и занимающему подобное положение в обществе.
Рэймонду Теккерею, богатому наследнику и обаятельному бездельнику, что канонично был моложе его самого на целых шесть лет, тоже.
Они оба, как настоящий, так и придуманный, давно выросли из того возраста, когда мыльные пузыри вызывают прилив восторга. Но Рэймонду хотелось, и он делал, игнорируя пресловутые правила, включающие в состав слова и словосочетания «можно», «нужно», «возраст не тот», «положение обязывает».
Телефонный звонок не заставил его подняться с места — разве что слабо поморщиться. Он продолжал забавляться с детской игрушкой, слушая раздражающую трель, что не желала замолкать.
— Иди в задницу, Волфери, — усмехнулся он, выдувая один, особенно крупный пузырь и стараясь отделить его от палочки, не испортив. — У меня есть дела куда интереснее и важнее, чем разговоры с тобой.
Включился автоответчик с сообщением, записанным прежним хозяином.
Рэймонд, не ожидавший, что Вэрнон не положит трубку раньше, чем услышит предложение оставить пару слов обращения к временному хозяину дома, дёрнул рукой сильнее, чем следовало. Тем самым, пуская под откос все старания.
Пузырь лопнул, оседая на коже мелкими каплями мыльной воды.
Рэймонд чертыхнулся, приподнялся на локтях, сдувая с лица длинную светлую прядь.
Вселенная, судя по всему, непрозрачно намекала, что, если его внимания добивается Вэрнон, остальные дела уступят, отойдут в сторону и благородно подождут наступления своего часа.
И не нужны ему другие причины.
Достаточно одной.
Волфери.
Этим всё сказано.
========== Глава 8. Вэрнон. Высота птичьего полёта. ==========
«Добрый дядюшка никогда не оставит тебя без работы», — усмехнувшись, подумал Вэрнон.
Сидя в гостиной своего дома, он неспешно пролистывал электронные страницы, на которых отображались сообщения о событиях, случившихся за прошедший день в Наменлосе. Что-то вроде проверки. Новая привычка, что ещё не укоренилась, но имела все шансы стать постоянной спутницей. Не то, чтобы в былое время Вэрнон полностью игнорировал информационный поток, не уделяя ему должного внимания. Знакомился, конечно, с новостными сводками, иногда находил там что-то интересное, но особого значения не придавал и большого количества времени этому занятию не уделял. Были куда более важные вопросы, требующие решения. Тем более что в новостях зачастую писали не то, что следовало бы, а то, чего хотелось Ингмару. С большинством сюжетов Вэрнон знакомился ещё на стадии их разработки, потому нового для себя находил немного. В основном, лишь отслеживал, какими словами переданы те или иные сообщения.
С появлением нового лица в рядах преступности Наменлоса, новости обещали стать интереснее.
Вэрнон разворачивал страницы с предвкушением, но, спустя несколько минут торопливого ознакомления с заголовками, понимал, что ожидания в очередной раз не оправдались. Преступление в начале недели, и снова затишье. Единичная акция не привела к бесконечному кровопролитию и алым рекам, в которых тонут и захлёбываются десятки местных жителей, имевших несчастье работать на мистера Волфери.
Простое сведение счётов, маленькая месть.
Историю Уитмара Легана, погибшего от двух метко выпущенных пуль, успели обсосать со всех сторон и забыть за какие-то жалкие семь дней. Тем и закончилось.
Сегодня убили.
Завтра закопали.
Послезавтра вычеркнули из памяти, несмотря на обещания помнить вечно.
Обычная практика.
Бывало такое и прежде.
Будет неоднократно в дальнейшем.
Не обязательно с таким размахом, как в случае с Уитмаром, но, однозначно, будет. Столько людей каждый день умирает.
Кого-то застрелят, как и Уитмара, кого-то собьёт машина, кто-то оступится и погибнет под колёсами поезда, кто-то добровольно поднимется высоко-высоко, а потом покинет это здание путём, обычно для выхода непредназначенным.
Всякое случается.
Ситуация с Уитмаром далеко не уникальна. Так, мелкая помеха, случившаяся во время пробуждения истерии, а потому привлекшая к себе пристальное внимание.
Неприятный инцидент, но, тем не менее, не ужасающий и не вгоняющий в ступор от осознания невероятной жестокости и силы противника.
На обещанное кровавое наводнение небольшой показательный номер никак не тянул.
Либо парень себя переоценивал, либо обещал нечто иное, а не то, что увидели огромные от страха и кокаина глаза Брайана Скайфорда.
Здесь Вэрнон тоже выдвигал на рассмотрение несколько вариантов.
Вариант первый. Брайан ошибся.
Вариант второй. Брайан намеренно солгал, желая избавиться от приближающихся неприятностей чужими руками, оттого преувеличил масштабы надвигающейся катастрофы.
Сегодняшние новости ничего удивительного или необычного не поведали. Ничего такого, что могло бы выбить из привычной колеи, заставив насторожиться и приготовиться к худшему, вновь вспоминая таинственного вершителя правосудия, рассуждающего о преступлениях.
Рэд.
Милашка Рэд.
Загадочный, таинственный юноша, держащийся на расстоянии и продумывающий каждое своё действие с точностью до сотых долей процента.
Вспышка в бесконечной темноте, что появляется и угасает, когда ему вздумается.
Опасный враг?
Или всего-навсего любитель острых ощущений, попусту бросающийся громкими обещаниями, и ни на что, кроме них неспособный?
Закрыв все вкладки, Вэрнон отложил планшет на стол, откинулся на спинку дивана, запрокинул голову, глядя в потолок.
Мысли в голове сменялись стремительно. Размышления о затаившемся противнике уступили место проблемам актуальным, чьё решение нельзя было отложить в долгий ящик, а следовало разрешить в самое ближайшее время, до наступления рождественских праздников.
Мизерное количество времени и достаточно сложная дилемма, требующая красиво поставленной финальной точки. Нельзя сказать, что задача загоняла Вэрнона в тупик, заставляя трястись в ожидании наступления этого дня. Не загоняла. Даже минимального трепета не вызывала. Он знал, как поступить, и находил свой план, если не идеальным, то максимально близким к этой характеристике.
Добрый дядюшка действительно заботился о его будущем, проявляя колоссальное рвение, и, наверное, многое бы отдал за возможность посмотреть, как провалится мероприятие, к организации которого приложит руку племянник. Добрый дядюшка, несомненно, должен был по истечении срока признать собственную неправоту, потому что Вэрнон не собирался проигрывать и проваливать порученное задание.
У него в запасе оставалась неделя.
Всего лишь неделя.
Целая неделя.
Зависит от того, с какой стороны посмотреть на сложившуюся ситуацию.
Пускать её на самотёк, пренебрегая указаниями Ингмара, Вэрнон не собирался, потому уже сейчас, на стадии подготовки — неоправданно чрезмерная уверенность, но у каждого есть свои маленькие слабости — пророчил благополучный исход дела.
Да и в Сайфере он не сомневался нисколько. Все теории, выстроенные Ингмаром, рушились логическим подходом за считанные секунды, и ничего на их месте не оставалось.
Телефонный разговор с Сайфером, определивший начало дня, сыграл в формировании убеждений не последнюю роль. Тот, как всегда, был учтив и в конце разговора предложил встретиться, чтобы обговорить новые детали встречи. Вэрнон пренебрегать предложением не стал, внёс встречу в своё расписание, определив в качестве оптимального времени для проведения переговоров вечер грядущего четверга. Сайфер согласился, и они распрощались на позитивной ноте, крайне довольные друг другом. Некая доля подозрений не исчезла окончательно, но притупилась и больше не напоминала острый край осколка, о который реально пораниться каждый раз, когда ненароком его задеваешь. От осколка осталась одна десятая часть.
Вычеркнув из списка эти заботы, Вэрнон мысленно вернулся к недавнему знакомству, состоявшемуся вроде бы случайно.
Он старался смотреть на это спонтанное столкновение иначе, не любуясь бестолково на то, что ему любезно позволили разглядеть, а расширяя рамки и заглядывая за них. Хотя, и то, что ему довелось увидеть в так называемом базовом наборе, производило определённое впечатление. Неизгладимое. Надолго отпечатывалось в памяти и не желало оттуда выбираться. Но этого явно недоставало для составления полного портрета личности.
Вэрнон стремился заполнять пробелы в своих познаниях, закрывая их информацией, полученной из надёжных источников. Надёжнее непосредственного её носителя никаких источников быть не могло, потому и основной упор делался на взаимодействие с мистером Теккереем.
Вэрнон усмехнулся, мечтательно закрывая глаза и позволяя знакомому образу возникнуть под сомкнутыми веками.
Чтобы сделать это, времени ему потребовалось минимальное количество. Самый мизер. Наверное, всё потому, что Рэймонд и без того постоянно фигурировал в его размышлениях, пробудивших воспоминания о нелепых поступках молодости, романтических порывах и почти утраченном умении влюбляться. О навыке, не до конца уничтоженном, раз он снова напомнил о своём существовании.
А, может, это была особенность, присущая данному случаю.
Глупо отрицать: Рэймонд производил определённое впечатление. Не заметить его в толпе было довольно сложно, почти невозможно. Если только намеренно закрывать глаза. В противном случае, взгляд, так или иначе, неизменно возвращался бы к мистеру Теккерею.
