сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 35 страниц)
На месте Рэда удерживали исключительно мысли о том, что у них есть одна на двоих тайна, и этой тайной они связаны крепко-накрепко. Никаких манёвров.
Оушен наверняка считал себя хозяином положения.
Но Рэд не был бы собой, не окажись у него козырь в рукаве, припасённый для особых случаев.
Убив один раз, он мог совершить это повторно, не боясь, не опасаясь, не страшась и не накручивая себя лишний раз по поводу моральных ценностей, которыми обременяли себя другие люди, но никак не он. Реши Оушен взять его за глотку, он бы убил, но не стремительно, чтобы плодить подозрения. И не схожим способом, чтобы его не заподозрили в синдроме чёрной вдовы.
Да и не подошёл бы ему метод Яниса.
Несмотря на схожие интересы, они всё-таки были разными людьми. Очень. Очень-очень разными.
Эксцентричный мужчина, пребывающий в вечной творческой депрессии и не менее продолжительном сплине, улетучивающимся только в те моменты, когда он находил что-то новое и интересное, когда ему щедро платили за работу, когда сексуальные партнёры оказывались непредсказуемыми и умудрялись хоть чем-то удивить его, такого искушённого и пресытившегося разнообразными любовниками. Посмотревшего на сотни и тысячи обнажённых тел и уложившего в постель почти стольких же.
Он жил ради создания шедевра.
И умер, подарив миру тот самый шедевр абстрактного искусства, созданный чужими руками, но при его участии. Впервые он выступал не в качестве основного сценариста и разработчика концепции, а в роли ассистента и модели.
Художник. Неоценённый гений, жаждавший создать шедевр на все времена, но вынужденный поступиться мечтой и фотографировать голые задницы.
Не обязательно было уточнять, что как раз их-то ему и нравится фотографировать, а слова об искусстве — ложь, придуманная и распространённая последней музой.
Все прониклись и поверили, а потому нисколько не удивились тому, что Янис покинул этот мир красочно, феерично и с размахом, застрелившись в своей студии, предварительно не забыв о камере и запечатлев таки последние секунды жизни на плёнку.
Не до конца снюханная дорожка белого порошка на столешнице, красные капли на паркете, пистолет в холодной руке и посмертное фото — вот и всё, что запомнилось Рэду из того дня.
Во всяком случае, так он говорил всем, кто не отличался чувством такта и начинал расспрашивать его о случившейся трагедии. Он шмыгал носом, смаргивал слёзы и рассказывал дрожащим голосом, чтобы потом зайтись в рыданиях и получить очередную порцию утешения.
Никто не знал, что это его рук дело, и что он вовсе не переживал, спуская курок. А потом ещё и сделал дубль фото, растиражированного в средствах массовой информации и позволивших Янису получить признание, коим он грезил всю свою жизнь. Или же, напротив, слившим его в сортир.
Из вроде бы элитарного - как он сам считал - искусства его произведения превратились в часть массовой культуры.
Полароидная карточка — квадратик с неяркими красками, словно привет из тех времён, когда не было техники лучше — лежала во внутреннем кармане куртки Рэда. Всё то же, что и в СМИ, только снятое с близкого расстояния.
Он помнил, как стоял, широко расставив ноги, равнодушно наблюдая за мертвецом и думая так, как мог бы думать Янис. Перенял опыт наставника, начал искать великое во всём, даже в таких ничтожных картинах. Он думал о том, что здесь плохое освещение, поза омерзительна и неестественна — могло быть лучше.
Но для первого опыта вышло неплохо.
Рэд нажал на кнопку, появилась карточка, запечатлевшая начало пути.
Кончик снимка в крови — случайное падение.
Неровные мазки, нанесённые природной багровой краской на глянцевый край.
Он сжёг этот снимок тем же вечером, стоя на балконе гостиничного номера и равнодушно наблюдая, как догорают нити, связывавшие его с фотографом.
Оушен на роль творца шедевра не тянул.
Он произведениями искусства интересовался чисто с точки зрения потребителя, но не создателя. Вкладывать ему в руку пистолет было нецелесообразно и нелепо. Нужно было найти иной подход. Но чтобы это устроить, следовало лучше изучить его и попытаться получить доступ к деньгам, чтобы затем провернуть небольшую махинацию и исчезнуть. Окончательно сжечь все мосты, перебраться подальше от былого места обитания, начать новую жизнь, полностью сосредоточившись на проработке плана — каждой его детали — и стремительно приближаясь к поставленной цели.
— Будь ещё одной ступенькой, — прошептал Рэд одними губами и, увидев в стекле отражение, поднял бокал.
С разговором Оушен покончил, так что мог полностью сосредоточиться на своём госте. Пытаться его развлечь, увлечь и склонить к отношениям. То ли любовным, то ли сексуальным, то ли ещё каким. Рэд не мог поручиться за постороннего, но не сомневался, что ему сегодня предложат заключение ещё одной сделки, именуемой отношениями, построенными на шантаже.
Он не промахнулся ни на миллиметр.
— Чего ты хочешь, Оушен? — спросил он тихо, отставляя бокал в сторону и продолжая гипнотизировать отражение.
— Заполучить тебя, — честно признался тот.
Рэд усмехнулся, не скрывая за ложной скромностью ощущение своего превосходства.
— И не боишься?
— Чего?
— Например, того, что я скоро от тебя устану и решу избавиться тем же способом. Как это уже было с Колвери.
— Ты этого не сделаешь, — заметил Оушен, пересекая расстояние, их разделявшее.
Остановился у Рэда за спиной.
— Почему же?
— Не сделаешь, Уолтер. Ты же совсем не глуп и прекрасно понимаешь, чем тебе это грозит. Один раз сошло с рук, но это не означает, что везти будет всегда. Если ты ошибочно думаешь, что оступаться можно до бесконечности, я сделаю всё, чтобы переубедить тебя. Ты ведь не хочешь оказаться за решёткой?
— Нет, — произнёс Рэд, виртуозно изображая испуг.
— Тогда подчинишься, — заключил Оушен.
— Значит, цена вопроса?..
— Ты.
— Договорились, — согласился Рэд, запрокидывая голову и перехватывая взгляд будущего любовника.
— Ты действительно не возражаешь?
— Ты держишь меня на крючке, — выдохнул он. — Разве у меня есть шанс уйти?
— Нет.
— Вот видишь. Мне слишком дорога собственная шкура, чтобы позволять оставлять на ней глубокие приметные шрамы.
— Хороший мальчик, — прошептал Оушен, значительно понизив голос, переходя на хриплый, приглушённый шёпот, в котором без труда прочитывалось сумасшедшее желание. — Умный мальчик.
— Послушный мальчик, — добавил Рэд, прикрывая глаза и позволяя себя целовать.
Оушену нравилось, когда ему подчинялись. Такое впечатление сложилось у Рэда после прошлой ночи, проведённой в постели этого человека. Именно в кровати Оушен терял свою кротость и отталкивающую до ужаса слащавую манерность, больше подходившую женщинам, но отчего-то доставшуюся мужчине. И если, вращаясь в профессионально-деловых кругах, Оушен умудрялся маскировать эти качества своего характера и личности, то в неформальной обстановке его женственность прорывалась на свободу и порождала некий диссонанс.
Впрочем, Рэду было наплевать.
Он видел многих людей, не вписывающихся в рамки обыденности. Но поскольку они не играли в его жизни важных ролей, просто не придавал их существованию большого значения.
Есть и есть.
Пусть будут.
Успел привыкнуть.
Перестал удивляться.
Женственность, присущая мужчине, была не самым страшным явлением из всего перечня странностей, с чем ему довелось столкнуться.
Возможно, странностями эти качества являлись только для него, а для других были такой же нормой, как, например, принятие душа по утрам и дань травяному чаю вместо кофе, выпитого после пробуждения. Это просто были их привычки и особенности, которые никому вреда не приносили.
Прикосновения Оушена не вызывали отторжения, но и приятными тоже не были. Не особенно интересно, не слишком увлекательно.
Считая, сколько касаний осталось на коже, Рэд размышлял над решением куда более важных, интересных и занимательных задач, требовавших к себе внимания. Устанавливал временные рамки для новых отношений, искал способы маскировки истинных чувств, придумывал, чем можно будет занять себя на новом месте и в новом окружении, помимо ставшей уже привычной и родной стрельбы.
Но сильнее всего интересовала его развязка собственной истории. Не совсем его, чужой, перехваченной у менее удачливого человека, но ставшей такой привычной и родной за долгое время совместного существования.
Уолтер Фитцрой.
Он откликался на это имя дольше, чем на своё родное. Им представлялся всем новым знакомым. Оно было проставлено в его документах.
Уолтер Фитцрой ему надоел.
Уолтер Фитцрой должен был умереть, унеся с собой прошлое.
А кто-то новый — родиться, позволив открыть чистую страницу жизни, где не нашлось бы места для клофелиновой эпопеи, любителей высокого искусства, почитателей творений того любителя. Жизни, где он позволил бы себе недоступную прежде роскошь — быть самим собой и целенаправленно идти к мести, тренируясь на менее занимательных экземплярах, оттачивая мастерство до блеска. Жизни, в которой он вернул бы себе часть прошлого — имя.
Не полностью.
Слишком рискованно.
Слишком недальновидно.
Вернись он в Наменлос и заяви с гордостью, что является выжившим в рождественскую ночь двадцатилетней давности наследником семьи Рэдли, на него моментально открыли бы охоту, и не факт, что он сумел бы выйти из столкновения победителем. Одно удачное убийство не делало его профессионалом экстра-класса. Он стремился к этому и надеялся однажды разблокировать достижение. Шагал к цели уверенно. Окончательно распрощался со всеми сдерживающими факторами и позволил себе быть истинным охотником.
Держитесь, волки. Скоро ваша численность сократится.
Но не раньше, чем сгорит эта жизнь, тоже ставшая привычной и тяготившей его, словно вторая кожа, обтянувшая до предела и ныне начавшая лопаться в нескольких местах, предрекая рождение новой личности.
Рэд знал, что Уолтера однажды не станет. Совершенно точно не станет. Но пока он необходим, как воздух. Раз он существует, то пусть потрудится на благо, сослужив последнюю службу.
В голове словно вспыхнула ярко загоревшаяся лампочка.
Одно сложилось с другим.
Идеальный выход из ситуации с Оушеном был найден.
Рэд прогнал эту вариацию в мыслях несколько раз, убедился в том, что план шикарен от и до.
И едва не застонал от наслаждения. А, может, и, правда, застонал, отлично подогрев ситуацию, в которой находился, поскольку Оушен усилия удвоил, посчитав данную реакцию комплиментом своим действиям, ответом на них и подтверждением тому, что он всё делает правильно.
Наивный недальновидный придурок, представлявший себя хозяином положения.
Стул, на котором сидел Рэд, упал, когда Оушен потянул своего гостя к себе, практически вздёргивая за воротник пиджака и не особо соизмеряя силу. Ему нравилось это доминирование, и осознание, что ему подчиняются, приносило невероятное наслаждение. Его эмоции такие грязные, открытые, ничем не замаскированные, можно было пить, словно дорогой алкоголь, наслаждаясь и ощущая каждый из оттенков вкуса.
Кто бы мог подумать, в самом-то деле.
Хотелось заливисто смеяться, но он старательно сдерживал внезапные порывы. Не самое подходящее время, не лучшая обстановка.
Потому Рэд послушно подставлял губы под поцелуи и часто, шумно, немного сбито дышал, как будто ему происходящее реально доставляло по всем параметрам и во всех смыслах.
Оушена от мыслей о передаче в собственность давно желанной личности вело не по-детски. Он не удосужился перейти в другую комнату, уложив Рэда прямо на пол, и принялся снимать с него одежду. Бережно разворачивал упаковку, наслаждаясь телом, которое неоднократно видел прежде на снимках прежде и только недавно получил доступ к нему не только в своих эротических мечтах, преследующих и днём, и ночью, но и в повседневной жизни.
Похоже, на мыслях о случившемся крышу у него окончательно сорвало, потому что иначе представление, им разыгранное, описать не получалось. Обыкновенное сумасшествие. Только оно.
Что может быть глупее, чем трахать любовника у окна?
Желание похвастать тем, кем обладаешь, перед другими?
Или иные мотивы?
Скрипело под его вспотевшими ладонями стекло, голова кружилась от осознания того, на какой высоте они находятся, тёплое дыхание с нотами спиртного касалось кожи, сменяясь мокрыми прикосновениями губ и жадными — рук, то тискающих, то сжимающих, то поглаживающих.
Признаться, задавался странными вопросами Рэд лишь для проформы. Его больше заботили мысли о том, что в доме, расположенном напротив, вполне может в этот момент находиться человек, крепко сжимающий в объятиях не чьё-то тело, а любимую и обожаемую винтовку с оптическим прицелом. Всего несколько секунд — пуля разобьёт стекло и попадёт прямо в цель.
Сначала образ был абстрактным, но вскоре обрёл определённые очертания.
Он больше не думал о ком-то неизвестном. Он представлял себя, нежно проводящим пальцем, затянутым в кожаную перчатку по гладкой поверхности винтовки, а потом нажимающим на курок.
Кажется, он снова засмеялся.
Кажется, Оушен этого даже не заметил.
Потом, когда их секс-соглашение завершилось благополучно для обоих, господин адвокат с восторгом слизывал белёсые потёки прямо со стекла, а Рэд сидел на полу, накинув на плечи рубашку и раскуривая очередную сигарету. Наблюдал за этим блядским во всех отношениях перфомансом. Или цирком? Иногда ему казалось, что второе определение всё же ближе к истине, чем первое — и думал, что жизнь частенько над ним подшучивает, сводя с извращенцами всех мастей.
Один другого краше.
Один другого ебанутее.
Да.
Вот такая формулировка была куда полнее и правильнее.
О красоте речи не шло, а о сомнительной дружбе с головой — так весьма и весьма.
Видимо, закон жизни, гласивший, что подобное притягивает подобное, оправдывал себя в жизни Рэда на миллион процентов, а не на какую-то жалкую невыразительную сотню.
— Вкусно? — спросил он, вновь потянувшись к бутылке с мартини и доливая бокал до краёв.
Оушен не ответил.
Рэд усмехнулся.
Его собеседник просто не понял, в каком ключе к нему обращаются. То ли всерьёз, то ли подстёбывая за эту выходку.
Он предпочёл вместо ответа поцеловать ещё раз. Рэд выпустил из рук и бокал, и сигарету. Их первый совместный вечер, положивший начало блядскому цирку, продлившемуся шесть месяцев и две недели, ознаменовался жарким обещанием, произнесённым с отталкивающим придыханием:
— Тебя никто не получит. Никому ты не достанешься, кроме меня, Уолтер.
— А были прецеденты? — невинно спросил Рэд, прекрасно зная, что, да, они были.
— В последнее время твои фотографии невозможно было получить, — разоткровенничался Оушен. — Янис продавал их кому-то одному. Эксклюзивно.
— Знаешь, кому?
— Нет.
— А можешь узнать?
— Нет.
— Правда?
— Могу.
— Так в чём проблема?
— Просто не хочу, — произнёс Оушен, и голос его дрогнул, выдавая нерешительность и многочисленные сомнения.
Не солгал. Признался честно, но причину до конца не озвучил. Рэд и без него всё понял. Середнячок боялся конкуренции, искренне считая, что шлюхе нужны деньги, и тот, у кого их больше, обязательно окажется в выигрышном положении, а он — в пролёте.
Переубеждать Оушена никто не поспешил.
Рэду это представлялось напрасной тратой времени, да и подходящие слова он находить не умел. Желая исправить ситуацию, он чаще усугублял её, портя и без того отвратительную обстановку. Если хотел утешить. Здесь он этого делать не хотел. Оушен в его системе ценностей достойного места не занял, болтаясь где-то в самом низу лестницы.
Утешение вышло своеобразным, почти унизительным.
Рэд подцепил его подбородок пальцами и коротко чмокнул в губы, как чмокают в нос собачек, которых так любили носить за собой в качестве аксессуара пригламуренные девушки прошлых лет.
Оушен для него и был подобной собачкой, с той разницей, что выглядел не так мило и не вызывал желания тискать его день и ночь. Только по необходимости.
Впрочем, собаки Рэда тоже не умиляли, независимо от породы. Думая о собаках, он тут же вспоминал о своих заклятых врагах — Волках, и нежности, как не бывало.
Сегодня мнение о любителе доминировать пошатнулось и, спустя несколько минут слабого сопротивления, рассыпалось, подняв вверх столб пыли. Рэд увидел другую сторону. Ту, что любила подчиняться. Она, на удивление, проявляла себя гораздо ярче и сильнее, чем её противоположность.
