Текст книги "Предзимье. Осень+зима (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц)

Зимовский поймал её затравленный взгляд и отпустил локоть, беря за руку. Его ладонь была теплой и надежной, наверное. Во всяком случае лес не полез к Тае. Озеро молчало, храня свою тайну – жива ли русалка до сих пор.

– Кстати, я кое-что узнал об Орлове.

Тая не сдержала свой язык – иногда она ничем не отличается от Даши:

– Например, что он магмод-лис?

Зимовский подтвердил кивком:

– И это тоже. Мне удалось узнать, что он нестабилен. На него собрано много доказательств нестабильности и общественной опасности. На него даже его родители дали показания – у него часты срывы, когда он уничтожает все вокруг себя.

Тая вспомнила слова Даши, что Вероника и Святослав жили как кошка с собакой после войны. Оказывается, все было гораздо хуже. Тут только пожалеть обоих оставалось. Нике явно было нелегко с непредсказуемым мужем, а ему тяжко от осознания собственной опасности. При переходе из более крупной формы жизни в более мелкую выделяется много магоэнергии, и она может неконтролируемо прожарить не только мозги магмода, но и окружающих. А когда наоборот перестраиваешься из мелкой лисы в человека, может не хватить энергии и тогда в мозгах мрут нервные клетки от гипоксии – искусственный инсульт, который сам себе устраиваешь раз за разом. И никто не виноват, и ничего не изменить. Только пожалеть Нику и её мужа.

Зимовский продолжал:

– …у него были спонтанные выбросы магоэнергии. Предполагалось его тщательное обследование, но судя по тому, что я видел – вердикт был бы однозначный: изоляция и эээ…

– …химическая стерилизация, – подсказала Тая.

Зимовского откровенно передернуло:

– Именно.

Значит, Даша права: у Орлова были причины податься в бега. От такой перспективы любой сбежит.

Зимовский достал из кармана джинсов брелок сигнализации и отключил её. Он распахнул перед Таей дверцу машины:

– Я отвезу тебя домой.

Она качнула головой:

– Я не пущу тебя за руль, пока не ответишь на мой вопрос.

– Какой?

– У тебя дефект межжелудочковой перегородки?

Зимовский скрипнул зубами:

– Кто сказал? Впрочем, дай угадаю: Дарья Аристарховна и стоящий за ней Сумароков. Св-в-волочь! Я же говорю – все дурно пахнет. Тая, под меня копают, и ты в их игре.

– Я не играю!

Он поправил её:

– Тобой играют. Так что прошу – отсидись в стороне, а то костей не соберешь в этой бойне.

– Тебе надо в больницу!

– Мне нельзя в больницу – на носу визит императрицы и твои дурные магмоды, мрущие от любого чиха. И слово чести: у меня не порок сердца. Это иное…

– Ведущее к стерилизации? – уточнила Тая.

Зимовский поднял глаза, познавая дзен, не иначе.

– Грибочек, чуть-чуть веры в меня тебе бы не помешало. Садись, я хорошо себя чувствую. Если я и умру сегодня, то только из-за твоих проделок. И из-за Метелицы.

Она села и позволила захлопнуть дверцу. И молчала, пока Зимовский выбирался узкими проулками к шоссе. Только там она решилась и сказала:

– Гордей не копает под тебя. И я не в игре. И вообще… Метелица и я думаем, что магмодов могли использовать для накопления магоэнергии. Энергобомба для императрицы.

– Да вашу ж… – Зимовский вовремя прикусил язык. – Мрак! Спасибо, что предупредила. Прошу: отсидись в стороне. Когда ты рядом, у меня мозги отказывают – честнее ответа от меня ты не добьешься. Просто. Останься. В стороне. Несколько дней. Доверься мне.

Глава тринадцатая, в которой кое-кого приносят в жертву

Тая проснулась среди ночи и, долго глядя в темный потолок, не могла понять, что же вырвало её из сна. Ей не снился кошмар. Не звучала во сне колыбельная. И дома было тихо – все спали. Даже с улицы не доносилось ни топота шагов, ни шороха от редких автомобилей, ни криков загулявших магмодов. Тая потянулась к тумбочке, где лежал походник – три часа ночи. Ни одного сообщения или звонка, которые могли бы её разбудить. Даже Даша, кажется, угомонилась и спала.

Тишина. Только Тая и ночь. Тая повертелась в кровати, ища удобную позу, и тут снова её выбросило из накатывающего, как волны, сна. В ушах затихал зов поля. Еле слышный, но от этого не менее болезненный. Земля буквально стонала, говоря, что вот-вот случится непоправимое. Что непоправимое, поле пояснить не могло – что-то вне его, возможно, что-то в цехах, там, где нет Таиной власти. Бетон, металл, дерево – это не её.

Тая принялась спешно одеваться: носки, джинсы поверх легкой пижамы, ботинки. Остальное неважно – сейчас дорога́ каждая секунда. Да и Тая – не Даша, которая не может выйти из дома не при полном параде. Хотя нет, Тая наговаривает на подругу – вчера из-за переживаний та выскочила из дома в чем была. Иногда Тая не понимала, чем заслужила такую преданную дружбу. Ника права – Тая из тех, кто не понимает, пока не прилетает в лоб.

В последний момент выбегая из дома, Тая захватила фонарик – пригодится, а вот про куртку забыла. Впрочем, холод ей был нестрашен.

Зов поля больше не повторялся.

Было тихо, кажется, холодно – во всяком случае парок вырывался из Таи при дыхании. Огромный купол неба сиял звездами, город в низине старался конкурировать с ними, мерцая в ночи своими фонарями и подсветкой домов, но явно проигрывал. С пустыря не доносилось ни звука, ни стона, ни сипа. И колыбельную Тая не слышала – «колыбельщик» сменил тактику? Или случилось что-то иное? Ладно, разберутся!

Метелице Тая звонила уже на бегу:

– Гордей, у заброшенного цеха возле леса у озера что-то происходит!

– Тая, не лезь! Поняла? – Судя по голосу, Метелица тоже куда-то бежал. Дышал он при этом в разы легче и тише, чем Тая – та уже сипела, как паровоз. Сил говорить не было.

– Угу! – она не стала дальше выслушивать Гордея, сбрасывая звонок, перемахнула через отбойник и понеслась вниз, в темноту, проклиная странную накатившую на неё слабость. Вот не ко времени это! Проклятый Змеегорск! Ноги её здесь больше не будет, как только разберется с магмодами. Увезет деда отсюда и никогда не вернется.

Номер Зимовского она набирала снова и снова – бесполезно. Он не брал трубку. Ночной режим, что ли, включил?!

Во рту возник противный привкус крови. Правый бок дергало – печень была недовольна пробежкой и возникшей на нее нагрузкой. Только Тая упрямо бежала. Хорошо, что дорога все время шла вниз.

В полицию Тая позвонить не могла – Зимовский прав был вчера: объяснить, почему ей подчиняется поле, она не сможет. Кошкин вытащит её, конечно, из тюрьмы, но все равно попадать туда не хотелось. Чума на Зимовского! Она и Гордей сами справятся, без него.

Земля слушалась её, делая путь удобным – ни единый корень не выполз на дорожку, ни один репей или чертополох не вцепился в голое плечо, даже камни попрятались. Свет фонарика в Таиных руках метался по тропинке, выхватывая из темноты то разрушенную стену цеха, то ржавый остов «кита», то испуганное лицо полицейского – поле жадно глотало его, словно он в чем-то виноват.

– Не смей! – рыкнула Тая, останавливаясь, и поле затихло – лишившийся сознания молодой парень в зеленой форме застрял по горло в земле. Выплевывать его поле не собиралось. Ладно, Тая займется парнем потом – пока же он никуда не сбежит. – Не смей!

Откуда-то донесся стон, крик, потом топот мягких лап. Перед Таей обиженно сверкнули голубые глаза, а потом Метелица во своей второй ипостаси понесся дальше, кого-то ловя. Он был огромен и страшен, хорошо, что его злость не направлена против Таи.

Снова крик, довольное чавканье земли и тишина.

Да что тут происходит?! У Таи не так много сил, чтобы… Чтобы поле настолько ожило. Или столько? Тая после войны не пользовалась своими силами. Она, толком не отдышавшись, бросилась дальше. Поле снова и снова отчитывалось стоном или истошным криком, что поймало очередную тварь. Кажется, Тая вчера разбудила чудовище. Она подумает об этом позднее. Сейчас важнее найти эпицентр. Там все прояснится. И почему нет колыбельной? Что изменилось? Чего ожидать и чему противостоять…

Метелица снова промелькнул перед ней серой тенью и помчался дальше. Вот же… Хоть бы сказал чего!

Тая, задыхаясь от бега, чувствуя, как сердце пытается проломить ставшую мелкой и неудобной грудную клетку, влетела в утопающий в темноте старый цех. Он давно не использовался, электрические провода, лампы и все, более или менее ценное отсюда давно уже вынесли. Остались стены, выбитые окна под потолком и… Защитный круг, нарисованный мелом на бетонном, неровном полу.

Света почти не было – ручной фонарик Таи был не в состоянии разогнать тьму, как и знакомое до боли веретено, крутящееся в воздухе – от него тоже было слишком мало света.

От веретена летели прочь по воздуху, как паутинки в сентябре, светящиеся нити. Голубые. Алые. Серебряные. И золотая. Знакомая золотая нить. Её нить. Тая сглотнула и замерла, отказываясь верить глазам. Фонарик выпал из ослабевшей руки и покатился по полу, отключаясь.

Глаза медленно привыкали к темноте.

Жужжало из-за магоэнергии веретено.

Шипели, искрились нити. Они переплетались, падали одна на другую, и скоро их будет не распутать. Разряды магоэнергии, подобные миниатюрным молниям, вспыхивали между нитями и проносились по ним до веретена и до тела на холодном ледяном полу.

Защитный круг дымился и шипел, не справляясь со струящейся от веретена силой. Кто-то смухлевал, рисуя круг. Надо было рисовать для верности два или даже три. Магмоды слишком сильны.

Обнаженный мужчина лежал на полу, хорошо хоть не звездой. Руки в стороны, ноги вместе, как у приличной барышни, ну, почти: его то и дело выгибало дугой от боли, и тогда он стонал, пытаясь то ли прийти в себя, то ли провалиться глубже в беспамятство. Свои вещи: черную шинель, рубашку, джинсы, белье, тоже черное, ботинки, – мужчина заботливо сложил в уголке за защитным кругом. Какая предусмотрительность! Педант во всем.

Мысли вяло текли, почти не рождая чувств. Ни гнева, ни боли, ни страха. Тая оледенела – так было проще.

Она осторожно перешагнула защитный круг и не знала, что делать дальше. Просто кто-то оказался двуличной сволочью. Просто кто-то ошибся в себе. Просто кто-то переоценил свои силы, и теперь выгибался от боли, а двигаться ему-то и нельзя – еще порвет случайно нити… Надо было приказать привязать себя – еще бы и жертвой выглядел в Таиных глазах. Может, она бы и поверила. На пару секунд поверила бы. Только потом бы все равно вспомнила, что он навешал Даше лапшу на уши про свою любовь к Тае, вспомнила бы, как он настиг её на темной дороге, вспомнила бы его жесткие пальцы на её локте, вспомнила бы колыбельную. Она спала под колыбельную в его машине! Лишь один вопрос мучил Таю: почему он её тогда пожалел? Почему не выкинул сонную на пустыре, как всех магмодов до этого? Была бы очередной жертвой несчастного случая – нефиг ходить в темноте по промзоне… Он тогда не успел забрать её жизнь до донца? Или испугался мести деда? Тот никогда никому не спускал обиды – он всегда бил в ответ. Только одно осталось не отмщенным – похищение Таи тринадцать лет назад. Просто дед не знал, кому мстить – следствие тогда зашло в тупик.

Почему он ей сохранил жизнь? Впрочем, неважно. Зато нашелся ответ, почему который день Тае плохо – потому что у неё забрали остатки её жизни, только и всего. Она стиснула зубы. Вспомнился и холод, и страх, и боль, с которой нить вырывалась тогда из нее в зимнем лесу. Все вспомнилось, словно это было вчера. По полу понесся иней, сталактитами снега свисая с потолка и ледяными сталагмитами стремясь в высь. Дышать стало легко, впрочем, даже ненужно. И печень успокоилась, и вкус крови в горле исчез. Теперь все стало иначе.

Тая помнила, как хреново он выглядел вчера. При приступах аритмии выбрасывается адреналин, и страх смерти вполне обычное явление. Просто кто-то сцепляет зубы и успокаивается, а кто-то боится и забирает чужие жизни. Уговаривая её держаться подальше от поля, он уже знал, что сделает этой ночью. Вот же тварь…

Даже стало понятно, как он выслеживал её – его притягивала не забранная до конца Таина нить жизни. Вот почему он преследовал её – надеялся забрать до конца. Только она больше не заснула при нем.

Она осторожно подошла ближе, стараясь держаться подальше от гудящих нитей. Сердце до сих пор отказывалось верить, хотя рассудок подсказывал, что Тая не ошиблась. И все равно глаза отказывались опознавать в обнаженном мужчине Зимовского, а ведь это был именно он.

Хорошо сложенный, кстати. Ни грамма лишнего жира, сухой, поджарый, как гончая. Красивый, стервец. Еще и плед себе на пол постелил – любит комфорт.

Должно было вонять напуганным мужчиной, но нет. Зимовского таким не запугать. Он словно почуял приближение Таи – приподнял голову, пытаясь хоть что-то рассмотреть в темноте.

– Кто тут? – Он шумно вдохнул и тут же её узнал: – Тая?! Помоги!

И как только рассмотрел в темноте… Тая проглотила все рвущиеся из нее ругательства. Помогать Зимовскому не тянуло. Хорошо, что все чувства были приглушены, а то убила бы и рука не дрогнула.

Веретено как будто почувствовало нежелание Таи вмешиваться и предприняло очередную попытку завершить ритуал – оно опустилось на грудь Зимовского возле старого, выпуклого шрама, словно от укуса. Или веретена. Тая поняла, как Зимовский выжил. Тая поняла, что он делает сейчас. Тогда, чертову дюжину лет назад, веретено все же нашли и принесли Зимовскому. Её жизнь отдали этой твари. С трехкамерным сердцем люди не живут – они же не змеи.

Опорой веретену стала грудь Зимовского. Золотая ниточка уходила в его сердце, да все никак не могла втянуться в него – мешал узелок. Серебряная нить слишком грубо была привязана к золотой, ладной, тонкой ниточке. А к серебряной привязали медную, и еще одну, и еще… Узелков было много. Веретено гудело, медленно вращаясь против часовой стрелки. Нити разматывались, ложились на грудь Зимовскому, грозясь окончательно запутаться.

Золотая ниточка то выныривала из сердца, то снова погружалась в него, таща за собой серебряную нить, но узелок мешал. Магмоды не давали согласия на использование своих забранных жизней. Тая тоже не давала согласия, но это как-то Зимовский смог обойти.

Веретено крутилось и крутилось, его кончик уже раскалился вместе с нитями, еще чуть-чуть и накопленная в нитях магоэнергия вырвется на свободу, раз её принять не в силах. И тогда взорвется не только идиот Зимовский. Тогда взлетит на воздух весь городок вместе с ним.

Самоуверенность некоторых и их ярое желание жить поражало.

Тая замерла. Она все же столкнулась с собственным убийцей. Проклятье маленьких городов – тут все друг друга знают. Тут не бывает лишних, пришлых, и если тебя убили тут, в маленьком городке, то ты точно знал своего убийцу и встречался с ним на узких улочках без названий. Или даже приятельствовал с ним. Или был им приглашен на день рождения, чтобы первой парой открыть танцы. Надо же.

Веретено гудело, все глубже и глубже вгрызаясь в тело. Кровь потекла по бледной коже.

Надо что-то делать. Надо что-то решать. Вернуть себе свое, выдирая из Зимовского свою жизнь без надежды на то, что нити приживутся, или спасать город, заодно спасая и Зимовского. Выбор? Выбора у Таи не было. Что случилось – то случилось. Забирать чужое она не будет.

Для начала Зимовскому нельзя шевелиться – одно неловкое движение рукой в пароксизме боли и… Нити будет не распутать.

Лед потек с ладоней Таи, приковывая Зимовского к полу. Мужчина непонимающе дернулся и пробормотал:

– Тая, освободи меня – я справлюсь.

Он не понял, что льдом его сковала именно она.

Тая не сдержалась – закричала, даже понимая, что неправа:

– Заткнись!

Он снова дернулся, пытаясь встать – мышцы прорезались под кожей, напрягаясь изо всех сил.

– Тая! Капля доверия – я справлюсь! А ты уходи – тут опасно!

Она закрыла глаза – ей тоже было больно, не так, как Зимовскому, но все же. У него болело тело, у неё – душа.

– Заткнись, Зимовский, – прошипела она, заставляя себя смотреть ему в глаза, наглые и абсолютно нераскаявшиеся. – Хоть одно слово, и твоя мечта об «умерли они в один день» осуществится прямо сейчас. И вместе со всем Змеегорском, Зимовский. Ни слова!

– Тая… – Он потрясенно смотрел ей в глаза. – Уходи!

– У кого-то проблемы с пониманием? Молчи! Я же послушаюсь и уйду. А ты прихватишь с собой весь городок.

– Тая… – Его скрутило об боли, и он не сдержал крик. – Мр-р-рак!!! Будь… Осторожна…

– За. Мол. Чи.

Она, стараясь не задеть нити, села на корточки рядом с ним, положила руку на грудь Зимовского, туда, где заполошно билось его сердце и где недовольно гудели нити, грозясь окончательно запутаться – тогда Зимовского и город будет не спасти: жахнет так, что мало никому не покажется. Тая закрыла глаза и тихонько запела, представляя, как веретено послушно кружится в её руках, снова заматывая на себя нити:

– Где-то плачет свирель,

Тихо прядется кудель…

Крутится веретено

Пусть за окошком темно.

Сердце мое мертво —

Нити моей все равно.

– Тая…

Веретено успокаивалось, начав движение по часовой стрелке – оно вновь наматывало на себя нити, чтобы они не запутались. Нити скользили в ладони Таи. Они были остры, как бритва. Они резали её пальцы. И алый лед обволакивал нити, сглаживая узелки и неровности.

– Молчи…

Он сглотнул и хрипло сказал:

– Тая, сейчас нити намотаются на веретено и уходи. Забудь обо мне – уходи! Пусть веретено намотает все нити на себя. Дальше я справлюсь сам.

Она подалась к нему, заглядывая в наглые глаза:

– Справишься, да?! Зимовский, золотая нить – моя. Это моя жизнь, ты понимаешь или нет?! Замолчи, а то Снегурки бесчувственные, мы не понимаем чужой боли – я забудусь и весь Змеегорск вместе с тобой положу. Просто потому, что ты тварь и мне хочется тебя убить.

– Тая…

Зимовский замолчал – Тая заморозила слюну в его рту, сковывая язык и губы. Давно надо было вспомнить, что иная и не понимаешь людей.

Тая продолжила петь:

– Кто-то прядет лен

И хочет быть отомщен.

Кто-то прядет шерсть,

Чтоб получить лесть.

Жизнь свою я пряду —

Судьбу для тебя украду.

Так раньше делали, спасая детей. Она же спасает Зимовского… Нет, она спасает Змеегорск. Она спасает Дашу, Женю, Метелицу, деда, Глашу, незнакомых ей магмодов, даже Веронику. Не Зимовского. Его настигнет закон. Метелица и Кошкин законопатят его далеко и надолго. Или?.. Тут холодно. Тут чертовски холодно, а он неподвижен. Лед же растает утром, не оставляя следов. Думать об этом было приятно.

Веретено снова поменяло направление – нити слетали с него, скользя между Таиных пальцев, и входили в грудь Зимовского. Тот только громко дышал, когда очередной узелок протискивался в его сердце.

– Один…

– Заткнись!

– Я узлы считаю!

– Считай про себя!

Веретено жужжало, ввинчиваясь в грудь Зимовского. Запахло чем-то соленым. То ли кровь, то ли не сдержавшего стон боли Зимовского пробило на слезы. Поздновато, на самом деле.

– Та… я…

– Молчи, или я за себя не отвечаю.

– Пять…

– Ты сбился!

– А ты вообще… не считаешь…

Последний узелок вошел в Зимовского, когда он в очередной раз потерял сознание. Двадцать один узел или двадцать два? Тая сбилась со счета, как и Зимовский.

Нити закончились. Кончик последней, плохо сплетенной, с множеством узелков, мелькнул в груди и исчез. Тая с трудом подавила желание поймать нить и поселить её в своей груди – она не тварь. Она честно проживет столько, сколько ей отмерил Зимовский. Хотя, наверное, ей ничего не осталось – среди выбелившего стены инея ей было тепло.

Тая выдернула из груди Зимовского веретено. С него закапала кровь. Тая положила его на пол и со всей дури опустила на него ногу, ломая. Снова, снова и снова, пока не остались щепки, пока не закончилась внезапно проснувшаяся в сердце ярость. Все же холод забрал не все чувства.

Веретена больше нет. И больше никто не заберет чужую жизнь. Тая расплакалась и отошла в сторону от Зимовского. Тот вроде в очередной раз пытался прийти в себя. Сил у Таи больше не было.

– Тая… – просипел сорвавший голос Зимовский. Веретено прогрызло в нем хорошую такую дыру – и грудина препятствием не стала. Было видно, как в сердечной сумке бьется наглое сердце. Костную пункцию делают под обезболиванием и все равно это дико неприятно, а тут… Веретено крутилось наживую. Бедный Зимовский.

– Заткнись!

– Я не…

Она не выдержала:

– Это. Добровольный. Ритуал. Иначе нить жизни не приживется. Ты живешь мою жизнь!

– Тая…

– Молчи.

– Тая, я все исправлю!

– Молчи! – Она как ребенок заткнула уши.

Хватит! Она устала. Она и так спасла ничем не заслуженную жизнь Зимовского. Да он и ногтя тех магмодов, погибших на поле из-за него, не стоил. Тая развернулась к выходу и столкнулась с Метелицей. Он смирно стоял в дверях за защитным кругом и крайне серьезно рассматривал Таю. Из одежды на нем были только джинсы. Он тоже, как и Тая, не особо мерз.

– Тая… Ты была Снегурочкой? И выжила… Всегда знал, что ты чудо.

Она вышла из круга и ногой затерла линию – теперь тут безопасно.

– Не совсем, Гордей. Если тебя интересует моя шкатулка с драгоценностями, то я её не получила. Какой-то уникум модифицировал ритуал, что б его! Вязев, тогда еще городовой, нашел меня и вынес из леса. Только веретено он не нашел. Все решили, что я бредила. Мне никто не поверил, что мою жизнь забрали. Я была живая, а то, что потеряла почти всю свою жизнь – мне не поверили.

– Антип Семенович Вязев? – почему-то с легким напряжением в голосе спросил Метелица.

Зимовский за спиной прошипел:

– Это мой человек! Не смейте его трогать!

Тая даже не обернулась к нему, как и Гордей – тот ждал ответа только от нее.

– Да. А что?

– Его поле сожрало, когда он побежал прочь от цеха. Жетон по моей настоятельной просьбе только и выплюнуло. Значит… – Гордей её продолжил пристально рассматривать.

Зимовский витиевато продолжил ругаться – встать он не мог, впаянный в лед.

Тая развела руками:

– Значит, я все не так понимала. Вязев и Зимовский работали вместе.

– Попрошу! – взвыл Зимовский, выкручивая руки в попытке освободиться. – Я не знаю, как я тут оказался!

Гордей рыкнул – звериное начало волкодлака так и рвалось из него:

– Молчи, тебе пока слова не давали. Тая? Тут холодно… Как и в полях…

Она закрыла глаза. Так ей думалось проще.

– Одно твое слово и…

– Гордей… – Она поняла, что он ей предлагает. Сама об этом думала.

– На улице градусов десять. Он неподвижен и раздет. Ему хватит и пары часов. А нас тут с тобой не было. Всего одно слово и…

– Пойдем! – твердо сказала она под дикий рев Зимовского: «Тая!» – Он заслужил получить ровно то, что получили из-за него магмоды.

Себя она добавлять в список его жертв не стала.