Текст книги "Предзимье. Осень+зима (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 30 страниц)

Глава вторая, в которой все плохо

– Грибочек… – мягко прозвучало у уха, выдергивая Таю из неприятного сна. Там она уже все ладони до крови сбила в попытке встать с ледяной стерни, а колыбельная достигла крещендо, звуча многолосицей.

– Что? – Тая выпрямилась, сонно моргая глазами. Машина стояла у тротуара. Даже мотор уже не урчал. За невысоким забором колыхались на ветру яркие, стойкие хризантемы. Дом. Она почти дома.

Зимовский с легко читаемой насмешкой в голосе сказал:

– Таисия Саввовна, приехали.

Тая украдкой на ладони взглянула – настолько реальным казался сон. Зимовский проследил за её взглядом, но ничего не сказал. И вроде ОТК её не кусал за бочок, чтобы такое привиделось, а вот надо же. Одно утешает – ей никогда не снились пророческие сны.

– Что-то случилось, Таисия Саввовна? – Зимовский рассматривал её с какой-то неприятной улыбкой на лице. Ей же приснилось, что он её «грибочком» обозвал?

Она лишь качнула головой. Просто надо высыпаться, как следует, и не будет сниться всякая пакость.

– Вас Семен Васильевич уже встречает.

Дед, действительно, стоял на крыльце, опираясь на тяжелую, никогда прежде не виденную Таей трость, и ждал её. Дом приветливо светился окнами первого этажа. Второй был погружен во тьму. Зимовский подхватил Таин рюкзак с заднего сиденья и вышел из машины, обходя её и галантно открывая дверцу, еще и руку Тае подал. Ладонь у него была сильная, в мозолях от привычки заниматься с саблей. Или мечом? Что он предпочитал, Тая не знала. Да и неважно это. Запах хвои почти исчез – от Зимовского ничем не пахло. Даже странно, словно он не человек.

– Добрый вечер, Семен Васильевич! – громко поприветствовал деда Зимовский, открывая калитку, а Тая с трудом пыталась проглотить комок в горле.

Дед сильно изменился с тех пор, как они не виделись. Тае дед всегда казался незыблемой глыбой, которую время обтекает, не задевая. Все могло измениться: родители погибли в автокатастрофе, Тая повзрослела, город вырвался за пределы привычного холма, даже Зимовский, оказывается, выжил и вырос, а дед – он был непоколебим, даже несмотря на менявшиеся на его мундире петлицы и появлявшиеся ордена. Тая следила за его карьерой на официальном императорском канале в молнеграмме. И вот… Время его все же задело. Он, высокий и широкоплечий, как-то странно усох, превращаясь в жердь. На лице прорезались морщины, глаза запали, стали почти не видны под набрякшими веками, на висках змеились синюшные вены, губы стали тонкими и неулыбчивыми. Тая внезапно поняла, что еще чуть-чуть бы её бега от Змеегорска, и она бы потеряла последнего человека, которому была важна она сама по себе, а не потому, что она медсестра, та самая Подосинова или кто-то еще.

– Таинька, Илья Андреевич, добрый вечер! – Даже голос у деда изменился, стал дребезжащим и по-стариковски тихим. – Проходите, проходите скорее – непогода какая идет.

И впрямь похолодало резко, поднялся дикий ветер, выдувающий тепло. Тая передернула плечами, вспоминая сон и сжатое поле. Пришлось напоминать самой себе, что пророческие сны – это не о ней.

Тая прошептала, идя вместе с Зимовским под руку:

– Не смейте… – Ей сейчас только Зимовского в гостях не хватало. Дело совсем не в усталости. Дело в деде, который скрывал от Таи свою болезнь.

Зимовский бросил на неё косой взгляд.

– Ксантория элегантная против?

– Именно, ваше сиятельство.

– Тогда – Илья Андреевич, как раньше, многоуважаемая Xanthoria elegans. Иначе…

Тая проглотила ругательства – сокращать дистанцию с Зимовским в её планы не входило.

– Договорились, – старательно тихо, чтобы дед не расслышал, сказала она. Зимовский выгнул бровь, и Тае пришлось договаривать: – Илья Андреевич.

Он победно улыбнулся и от чести погостить витиевато отказался – прикрылся службой, которая никогда не ждет. Зимовский откланялся, поцеловав на прощание Таину руку, сел обратно в свой внедорожник и поехал прочь, словно за ним неслись все черти ада. В воздухе странными слуховыми галлюцинациями звучала колыбельная. «Баю-баюшки-баю», кажется, пел сам ветер. Тая бросила взгляд на далекую кромку леса – не его же это проделки. Во сне было поле.

Дед обнял Таю, поцеловал троекратно в щеки и повел в дом. Глаша, горничная, которая служила в доме последние лет двадцать, появившись сразу после гибели родителей в автокатастрофе, приняла у Таи рюкзак и понесла его наверх, в её комнаты – если они, конечно, еще остались в этом доме. Дед мог и не простить её побега из Змеегорска, для него он был сродни предательству. Понять бы еще, что случилось с дедом. Плохие мысли она старательно гнала прочь. Дед, тяжело опираясь на трость и по-стариковски шаркая ногами, направился в гостиную, где уже был растоплен камин – мама, хоть и была нечистью, любила живой огонь, и отец ей в этом потакал.

– Тая, – улыбнулся дед, опускаясь в глубокое, знакомое с детства кресло. – Не смотри так ужасно. Я еще жив. И садись, садись – в ногах правды нет. Глашенька сейчас чаю принесет или ты с дороги оголодала и чего другого хочешь? Так Глаша живо тебе соберет.

– Ничего не надо, – заставила себя сказать Тая. Она села в кресло, напротив деда.

Тут, в доме, ничего не поменялось за десять лет. Все так и пахло сдобой, книжной пылью и немного лавандой. Мама любила этот аромат. Мебель, книги, даже обои на стенах были все те же. Время остановилось, вместо дома задев деда.

– Таинька, как же я рад, что ты все же прислушалась к моей просьбе и приехала.

Тая терпеть не могла, когда её называли «Таинькой» – ей казалось, что ещё чуть-чуть и она растает, как снег по весне. Только высказывать это деду ей и в голову не приходило.

– Дедушка… – больше ничего она выдавить из себя не могла.

Он махнул рукой, сухой, как птичья лапка. Его кожа стала по-старчески пегой, вся в родинках, как перепелиное яйцо.

– Пустое. Таинька, я все понимаю – тебе тесно было в Змеегорске. Тебя манили чужие просторы и города. В этом нет ничего плохого, это обычное вольнодумство молодости. С таким смиряются, потому что дети рано или поздно вырастают. Жаль, что судьбу тебя поломала война, но все еще выправится, я верю.

Она не считала, что война сломала её. Уйдя со своего третьего курса в мединституте на фронт, как и другие её однокурсницы, она выжила и стала сильнее. Сломали её тут и задолго до войны, если уж говорить честно. Только пугать дедушку такими откровениями она не будет. Тринадцать лет, в конце-то концов прошло с тех пор. Чертова дюжина. Все давно забыто.

– И не надо на меня так обиженно смотреть, Таинька. Я же все понимаю, все твои мыслишки.

– Дедушка… – Она словно снова оказалась в детстве, когда с её мнением не считаются. Дед старше – только это и имеет значение. В доме, действительно, ничего не поменялось. Так не было у Таи права голоса, так оно и не появилось. – Простите…

Дед всегда требовал, чтобы она обращалась к нему на вы.

– Все потом, Таинька, – дед снова махнул рукой и прикрыл глаза.

В гостиную вошла Глаша с тяжелым подносом в руках. Она споро расставила на столе между креслами чашки с чаем, тарелки с выпечкой, сыром, нарезанными тонкими ломтиками ветчиной и помидорами. Только когда Глаша ушла к себе, дед сам начал:

– Я вызвал тебя, чтобы сообщить не очень хорошую новость. Глаша не знает еще – ты её не пугай, хорошо? У меня четвертая стадия рака. И не смотри так, это не лечится – я все перепробовал уже. Осталось совсем чуть-чуть.

Он принялся насыпать в свой чай сахар и медленно размешивать его, чтобы ложка не дай бог не стукнула о чашку. Пальцы его при этом чуть подрагивали.

Тая, и так потерявшая аппетит из-за поездки, совсем растерялась, чуть не расплескав чай, который только и взяла со стола.

– Дедушка…

Тот наигранно улыбнулся, стараясь её утешить – он всегда был сильным, он даже на могиле её родителей не проронил ни слезинки, потому что ему надо было держаться из-за Таи:

– Ну что ты. Мне восемьдесят пять, я хорошо пожил – чего обо мне плакать? Я воспитал сына, я воспитал тебя. Жаль, правнуков не увижу…

Тая отставила на стол чашку – ничего не хотелось. Только оказаться в тишине и одиночестве, быть может.

– Дедушка, вы же знаете, что это невозможно. – Удар, привычный и заслуженный, все равно больно ударил в Таино сердце. Может, потому что нанесен родной рукой, той, что в курсе всего случившегося?

– Таинька, всегда надо верить в чудо, – крайне нравоучительно сказал дед. Вот любит он говорить ненужные сентенции. Так и не отучился от покровительственных ноток в голосе. – Чудеса случаются. Может, и в твоей судьбе произойдет чудо.

Да, чудеса случались, как сегодня например – приехала и сразу столкнулась с Зимовским. Чудо, только со знаком минус. Надо было хотя бы газеты почитать перед отъездом, но все, что касалось безопасности магтехграда, было засекречено. Не факт, что она нашла бы что-то про Зимовского. И Даша! Даша впервые в жизни промолчала. Ничего не сказала. Это же надо.

– Ты не бойся, за мной долгов нет. – Дед принялся из хлеба и исходящей слезой ветчины собирать себе бутерброд. – Я даже накопил приличную сумму – бесприданницей ты не будешь. Со службы меня уже попросили, но так даже лучше – последние дни проведу дома, а то все в лаборатории пропадал. Дом продан – земли выкупил Совет магтехграда под строительство новых домов магмодам. Все копейка тебе. Я договорился – мне дадут дожить тут…

Тае хотелось орать: ну какие копейки, когда речь идет о главном – о жизни! Тая старательно твердо, чтобы дед точно услышал её, сказала:

– Я завтра же куплю билеты в Санкт-Петербург – у меня есть хорошие знакомые доктора.

Он с необычным для ракового больного аппетитом вгрызся в бутерброд.

– Не стоит. Пустое. Я уже давно привык к мысли о смерти. Да и… Если мы поедем в Санкт-Петербург, то я не уверен, что из этого выйдет что-то хорошее. Деньги уйдут на лечение, на жилье – я же не могу проживать с тобой в одной твоей комнатушке. А болезнь запущенная – меня не вылечить. Все деньги уйдут на лечение, и что останется тебе? Долги? Не хочу так с тобой поступать.

Тая возразила – пусть дед опустил руки, она их опускать не намерена:

– Дедушка, вас же и вылечить могут.

Он взял паузу, доедая бутерброд. Тая тоже молчала, обдумывая, как все случившееся, объяснить Павлу. Он должен был приехать в Змеегорск через неделю вместе с императрицей – он свитский офицер. Тая обещала показать ему город и познакомить с дедом. Павел же поймет её внезапное возвращение? Тут же речь идет о часах и днях, тут нельзя задерживаться на неделю-две, как она собиралась изначально. Дед вытер салфеткой пальцы и принялся собирать новый бутерброд, в этот раз с сыром и помидорами.

– Если вылечат – еще хуже будет. Пенсия мне положена мизерная, издевательство чистой воды. На что будем жить, если спустим все деньги на лечение безнадежного старика? На твое жалование медсестры? Таинька, не стоит. Так я хоть уйду спокойно, зная, что кой-какие деньги я тебе оставил. Бросать тебя в долгах, эгоистично тратя деньги на ненужное лечение, это не по мне.

Тая сжала руки в кулаки. Почему она так была глуха к деду, её единственному родному человеку на свете? Приезжай она сюда, в Змеегорск, побори она в себе неуверенность и страхи, то все могло быть иначе.

– Таинька, не бери в голову. – Он протянул бутерброд ей и буквально вложил его в её ладонь. – Ешь давай, а то на лице только глаза и живы. Кушай!

Тая скривилась, проваливаясь в неприятные воспоминания, когда дед снова и снова заставлял её есть, повторяя: «Кушай!» Он вытащил её с того света, неужели она не сделает для него того же?

– Дедушка…

– Тема моего лечения закрыта, Таисия, – твердо сказал он. – Хватит об этом.

Тогда-то это бы её заткнуло, но не сейчас:

– Вы неправы. Я в состоянии достойно содержать и себя, и вас. Завтра же я звоню своим знакомым и договариваюсь о вашем лечении. Мне понадобятся ваши выписки, анализы, обследования, схемы лечения – надеюсь, это все у вас на руках.

Он сверкнул глазами, напоминая, что все еще старший в семье:

– Таисия, все! Ты переходишь все границы разумного. Тут пока я еще старший, мне и решать. Ты тут, большего мне и не надо. Я не хочу лечиться. Уколы, операции, болезненные процедуры – я не хочу этого. Хватит. Это больше не обсуждается. Я уйду спокойно, зная, что с тобой все хорошо. Все, что мне нужно, это чтобы ты была рядом.

– Я останусь тут сколько надо, – еле выдавила из себя Тая. – Я уволилась перед отъездом – мне не давали отпуск, так что могу тут пойти в медсестры. В больнице или в каком-нибудь институте.

– Даже не думай об том. Деньги есть, я не последний босяк, в конце-то концов. Таинька, работа привяжет тебя к Змеегорску, а это то, чего ты всеми фибрами своей души стараешься избегать.

Тая молча укусила бутерброд. Она и не знала, что дед её знает настолько глубоко. Он улыбнулся, замечая её растерянность:

– Таинька, не думала, что я все твои секреты знаю? Молодость слишком самоуверенна… Не бери в голову, и ешь. Я подал прошение в Императорскую канцелярию по поводу дворянства. Да, оно получено уже после твоего рождения, но ты у меня единственная наследница – вдруг император пойдет на встречу? Станешь дворянкой – выбор женихов будет куда как больше. Я князя Зимовского попросил – он обещал похлопотать за тебя.

Тая еле сдержала стон – только не это! Зимовский, хлопочущий об amanita phalloides, это… Это… Это страшно.

Дед только довольно рассмеялся:

– Что, он все еще называет тебя бледной поганкой?

– Дедушка…

Он довольно хлопнул ладонями по подлокотникам кресла:

– Я твою бабушку в свое время тоже поганкой звал – ох и вредная она была! Пять лет мне голову кружила, все не то, да не так ей было. Не воротила бы нос, на пять лет мы бы с ней счастливее были. И ты не вороти нос, тогда помощь предлагают, Таинька. Зимовский та еще сволочь, но он наша сволочь, змеегорская, полезная. Он трусливый, прикрылся своими болезнями да отсиделся тут, не вылезая за пределы города всю войну, но он все равно Зимовский. Он сейчас тут в чиновниках по особым поручениям ходит, за безопасностью следит, полицию гоняет и в хвост, и в гриву, жандармов тех же… Ты уж сильно не вороти от него нос – тут императрица приезжает, Зимовские вхожи в её ближний круг. Он похлопочет за тебя, тогда уже и говори ему правду, что сам он phalloides. Как он от брака бегает, так точно только – ides.

(Amanita phalloides – бледная поганка, а буквально аманита фаллоидная, корень – то самое, обозначающее мужское начало, а окончание – ides означает «похожий»)

Тая не сдержала смешок.

– И ешь, Таинька, ешь. Тебе силы понадобятся – тут Дарья твоя приехала, вся ваша компания гимназическая собралась, весь ваш серпентарий. Дарья тебя завтра видеть изволят. Высоко она взлетела – замуж за князя Сумарокова вышла. Так что ешь – завтра глодать твои костыньки будут. И иди отдыхать – знаю, что с непривычки четыре часа разницы во времени сильно ударят по тебе, привыкнуть надо обратно.

Проклятье мелких городов: ты только вошел в дом, а все уже знают о тебе и строят планы, причем у тебя нет права отказаться, ты-то тут пришелец, ты тут проштрафившийся, убежавший из города и вернувшийся, поджав хвост.

– Дедушка…

– Я двадцать восемь лет дедушка – слушайся уже давай! Когда-то это все же надо начинать. Уважь умирающего.

Она заставила себя промолчать – деда уже не изменить, а портить отношения сейчас крайне глупо. Тая встала и поцеловала деда в висок. Единственный родной человек, и скоро его не будет. Что ж она так заигралась со временем и своими страхами.

– Иди уже. Твои комнаты все там же – Глаша каждый день там убирается, так что не беспокойся и отдыхай.

Комнаты на втором этаже, окнами выходящие на поселок магмодов, действительно, не изменились – время даже дедушку задело, но не её спальню и небольшую гостиную, в которой она никогда никого не принимала, кроме Даши. Механически съев бутерброд и не заметив его вкус, Тая направилась в ванную – день был долгим и отдых не помешал бы. Завтра она опять будет пытаться уговаривать деда на лечение. Может, Зимовского попросить помочь? Что за мысли в голову лезут, однако. Она Дашу напустит на деда – тот её уважает. Или попросит Кошкина.

Пока Тая мылась, Глаша разобрала её вещи и расправила кровать. Тая, ненадолго замерев перед окном и гадая, где сейчас ОТК, легла в приятно-прохладную после горячей ванны кровать и, забыв поставить будильник, тут же провалилась в сон. Ей снился холод, иней, и сухая стерня, кровящая руки. Раньше в кошмарах всегда приходил лес.

Глава третья, в которой Тая встречается с подружками

Кто-то шел за ним. Уверенно, нагло, не боясь. Только стоит обернуться, как за ним – пустота. И лишь смешок на спиной – снова за спиной! – подсказывает, что преследователь все еще тут, просто он проворнее. И глупо крутиться на месте – он всегда быстрее.

С небес, заставляя смыкаться веки, неслась колыбельная. Она была всюду. И снова, как ни закрутись, не найти источник звука. И сердце трепыхается в груди, готовясь сдаться. Агония. У него агония.

Он уже несколько раз упирался, сам не понимая как, в стену, внезапно возникающую на его пути. Стена каждый раз пахла землей, сухой травой и кровью. Его кровью. Он поднимался раз за разом, и раны на ладонях смыкались, затворяя кровь, и вновь, шатаясь, под рев небес он шел домой. Он дойдет! Он вернется. Потому что иначе скажут, что он всего лишь напился и умер по собственной глупости. Замерз. Он не умрет. Он на зло тому, кто прячется за спиной, дойдет до людей. Люди – это помощь.

Его шатало и заносило в стороны. Его крутило, его снова и снова бросало на земляные стены, и он полз по ним вверх, отказываясь сдаваться. Стерня, как гвозди, протыкала ему ладони, втыкалась в грудь и ноги, пытаясь насадить его на себя, как энтомолог бабочку. Он все равно полз. И поле как терка сдирала с него жизнь, с жадным чавканьем впитывая капли его крови. Он доползет! Он… Веки в очередной раз закрылись. Колыбельная победила. Еще ни один ребенок не убежал от неё.

Таю с сиплым вдохом вынесло из кошмара. Она села на кровати, хватаясь за сердце. То заполошно билось, пытаясь доказать, что поле, кромешная тьма и её смерть были настоящими. Его смерть. Не её. Её ладони были целы, хоть и чесались, словно заживали.

В спальне стояла удивительная тишина. Эхо колыбельной затихало в голове. Лунный свет мягко лился в незашторенное окно. Тая стиснула зубы и направилась в ванную – смыть липкий пот и чужой сон. Мама говорила, что нужна родниковая вода, но и любая проточная тоже сойдет. В холле второго этажа было пусто. Дом спал. Дед тут, в своей спальне, Глаша на первом этаже.

Тая включила свет в ванной – он больно ударил по глазам, заставляя щуриться. Тая наугад сделала шаг, и тут в зеркале отразилась за Таиной спиной черная тень, тонкая, хищная, с непропорционально длинными конечностями, тянувшимися к ней…

Тая не задумываясь схватила в полки опасную бритву, которой до сих пор брился дед, и стремительно развернулась, готовая бить – сон еще цепко держал её в своих тисках.

– Таинька? – На неё удивленно смотрел дед в длинном, черном халате. – Нервы?

Она лишь кивнула, убирая прочь непригодившуюся бритву. Руки её откровенно дрожали. Точно. Нервы. Шилов же говорил, что лечиться все же надо.

– Простите…

И все же, почему к неё пришло поле, а не лес?

* * *

Утром, точнее в полдень, Таю в молнеграмме ждали не меньше сотни сообщений. Она села, прислушиваясь к странной тишине в доме. Ни деда, ни Глаши слышно не было. Спешить никуда не хотелось – Тая полночи не могла сомкнуть глаз после кошмара, и она, сонно зевая, стала просматривать все ветки личных сообщений. В основном тут были короткие записи серпентария – все семь её бывших подружек вспомнили о ней и прямо-таки жаждали встретиться. Даша, добрая душа, назначила встречу в «Анаконде» – какой-то новый, незнакомый Тае клуб. Или ресторан?

Даша прислала не меньше двадцати фотографий прошлых встреч серпентария из Санкт-Петербурга, Москвы и еще каких-то городов. Посмотрев, как одевались подружки, Тая скривилась – она с собой не брала ничего на выход. Просто в её походный рюкзак не вместилось бы. Может, пройтись по местным магазинам и что-то купить? Или сразу смириться с тем, что она никогда не соответствовала остальным змейкам-гимназисткам? Дед долго добивался признания и достойного финансирования его проектов – его карьеру сильно подкосил папин брак на нечисти.

Последним в молнеграмме было голосовое сообщение от Даши: «Подосиновик, ты вообще в курсе, что сейчас тут четыре часа дня? Встречаемся, между прочим, в шесть!»

Тая рухнула обратно в кровать. Игры часовых поясов её убивали. Ей не успеть купить что-то приличное, привести свою гриву в порядок и сделать макияж в салоне. Ну и пусть! Змейки все равно поднимут её на смех из-за отсутствия жениха, мужа, детей, богатства и прочего, что положено иметь приличной барышне. Не о карьере же им рассказывать? И не о том, как жила эти годы. Ни рассказов из анатомки, ни из взрывной воронки, в которой Тая вместе с ранеными провела трое суток, дожидаясь, когда кто-нибудь из магмодов прорвется к ним под плотным магогнем, ни из морга, где она рыдала над телом Метелицы, а это болван, волкодлак драный, взял и ожил, когда она уже смирилась с его потерей, ни из обычной послевоенной жизни Таи, змейки не поймут. А рассказывать про Павла Кошкина и остальных она сама не будет. Парней жалко – змейки же на них охоту откроют.

Походник ожил, выплевывая сообщение за сообщением.

«Ты собираешься?»

Нет.

«У тебя есть вечерние платья?»

Нет, конечно.

«Тебе привезти что-то на выход?»

Да нет же! Она же не нищенка.

«У нас вроде один размер, если ты опять не похудела.»

Не-е-ет!

«Кончай худеть – я жабой буду смотреться на твоем фоне!»

– Так не надевай зеленое, – пробурчала Тая. Кошмар растворился в солнечном свете, но настроение было безнадежно испорчено.

Дашина скорость печати поражала. И не лень же. Её энергию да на мужа бы – Сумароков быстро бы сбежал куда-нибудь в опричные земли и навел бы там порядок, как ему и положено по службе.

Тая, оставляя походник на столе, направилась в ванну – надо для начала умыться.

«Меня Сумароков из-за этого разлюбит!»

«Так тебе что-то везти или нет?»

«Тая!»

«Тая?»

«Ты только не волнуйся.»

«Змейки не будут особо кусаться.»

«У Лариски муж ходит налево, направо и наискосок.»

«У Альбины отец проворовался, и это вот-вот всплывет.»

«Она боится, что жених узнает и откажется от неё.»

«У Вероники муж награду очередную получает – она гордится им, как гусыня!»

«Словно сама воевала.»

«А муж у неё магмод. Только об этом ни слова – Вероника до сих пор бесится, что он на это пошел.»

«А еще она не хочет рожать выродков.»

«Дура, да?»

«Короче, будет выеживаться, я молчать не буду!»

«И там еще кое-что, но это только лично расскажу.»

Тая вышла из ванны и, быстро проматывая Дашины сообщения, направилась на первый этаж в поисках завтрака. Или уже ужина?

А Даша продолжала печатать.

«У Жени второй ребенок только из колыбели выбрался, а ей муж уже третьего заде…»

«Черт, ты же у нас девица!»

«Все время забываю.»

– Ну, спасибо, подруга… – Тая включила на кухне электрический чайник и зарылась в холодильнике в поисках еды. Заодно записку с него сорвала. Глашиным почерком было написано, что она повезла Семена Васильевича в город по делам. К нотариусу. Перед дедом до сих пор было стыдно – она чуть не набросилась на него.

«Сделай вид, что не читала верхнее сообщение. Про заде… Ну, ты поняла!»

«Короче, Женя опять в деликатном положении.»

«И чего ему налево не ходится, а?»

– И правда, чего это Ларискин ходит, а этот верность блюдет…

Тая достала из холодильника ветчину, масло, сыр и принялась делать себе бутерброд. Вот что в Даше хорошего – ей собеседники, как правило, не нужны. Походник продолжал пиликать и выдавать на экран новые сообщения.

«Карина и Ольга затеяли свое дело и прогорели. Родственники еще не в курсе.»

«А еще Ольгин жених опять отложил свадьбу, так что чья бы корова мычала…»

«Каринин муж идет на повышение, о-о-очень большое повышение»

«Узнает о финансах Карины – скандал будет.»

«Я к чему…»

«Отобьемся!»

«Хочешь, я скажу всем по секрету, что у тебя венец безбрачия?»

Фантазии Даши всегда впечатляли.

«И не надо ругаться – Зимовского венец безбрачия не пугает.»

«Он всем о своем венце рассказал.»

«Лжет поди.»

«Лишь бы не жениться!»

Чайник с громким звуком отключился, и Тая сыпанула в первую же попавшуюся чашку растворимый кофе. Сахар бы еще найти на Глашиной кухне.

«И вообще, прошлый век скрывать венцы безбрачия.»

«Как и обсуждать, кто и когда женился и почему тебя так и не позвали замуж!»

«Тая, да ответь же! Ты вообще живая там?!»

Сообщения сыпались одно за другим. Тая, быстро доедая на скорую руку собранный бутерброд, отвечать на них не хотела, если честно. Ей бы кофе выпить да мыслями собраться, а не вот это все. И надо дозвониться до Павла. Он может помочь уговорить деда лечиться.

«Тая!»

«Да Тая же!»

«Таисия Саввовна!»

«Полтора часа до встречи!»

«Я тебя сейчас сама убью, если ты там живая!»

Дашино терпение закончилось или пальцы устали – она позвонила. Тая, заваривая кофе, приняла звонок:

– Добрая ты моя душа, Дашенька! Вот скажи, прошу, зачем ты всем рассказала, что я приехала в Змеегорск?

Даша даже поперхнулась словами приветствия:

– Кхм… дня тебе! И хороша же ты – так обо мне думать. Это все Зимовский.

– Что?! – Тая чуть молоко не расплескала, которое наливала в кофе. – Прости?

– Прощаю.

Дашу было плохо слышно из-за странного шума. Вентилятор, что ли? Или работающий мотор автомобиля?

– Зимовский выложил в молнеграмме твое фото. Он его даже отретушировал, прикинь. Или это его секретарь Владимир сделал? Он у него умница. Короче, загляни… А, прости, забыла, тебя же нет в том диалоге. Тебя добавить?

Тая качнула головой:

– Спасибо… Не надо…

– Тая, ты в порядке?

– Не совсем, – честно призналась она.

– Тогда уже лечу!

Даша была очень преданной подругой и тем еще ураганом. Проще смириться с ней, чем остановить. Тая с ней дружила уже восемнадцать лет, а ураган еще так и не думал стихать. Только наоборот набирал обороты. Дашу даже брак и Сумароков не усмирили. Одна надежда на беременность, и то не факт.

Походник тренькнул, выдавая темное фото. Тонкая фигура в свете фар: берцы, джинсы, куртка, рюкзак на плече, развевающиеся волосы. И надпись: «Угадайте, кто? Подсказка: в лесу грибов прибыло».

Он точно князь? Откуда все это ехидство? И почему она тогда постеснялась достать свой походник и сфотографировать его растерянную ро… Личность.

Тая осторожно отодвинула в сторону походник, отключая его, а в дверь уже стучали. Громко, долго, настойчиво. Даша. И что Сумароков в ней нашел? Еще ж одна совсем не княгиня. Тая знала, что отсидеться в стороне Даша ей не даст, и пошла открывать дверь, запуская подругу с ворохом вещей в руках и чемоданчиком для макияжа.

Спустя час примерок, уговоров, три неудачных укладок волос, пять ссор из-за Таиного отказа заплетать косу несмотря на то, что это сейчас модно, шесть смытых к черту румян, теней, тональников, раз двадцать заломанных Дашей рук, сотни снимков, выложенных в молнеграмм без Таиного разрешения, и тысячи, если не больше, отправленных сообщений, Тая была собрана. Джинсы, короткий белый топ, куртка и поголубевшие из-за натянутых, как канаты, нервов глаза – когда Тая нервничала, в них всегда прорезался лед. Даша не смирилась, но времени что-то исправлять уже не было – их ждала «Анаконда». Вот почему в небольшом городке, где из всех змей только бывшие подружки, так много змеиных напоминаний? Тут даже гадюки не жили – слишком холодно для них.

Даша не угомонилась и за рулем – она болтала и умудрялась отправлять сообщения. Надо будет Сумарокову намекнуть на необходимость шофера для любимой жены, если он её не хочет лишиться в какой-нибудь нелепой аварии из-за Дашиной ругани с кем-нибудь снова неправым в молнеграмме.

– О, Зимовский класснул твою фотку.

Тая, скучая, смотрела в окно на проносящийся лес. Он был слишком близко.

– Какую именно?

– Ту, с высунутым языком.

Тая лишь прикрыла глаза – Даша и это выложила. Иней пополз по салону, а Тая не могла взять себя в руки – пальцы предательски тряслись. Вот зачем тут Зимовский… И зачем ему понравилась Таина фотография, еще и такая нелепая.

– Да не трусь, Тая, пробьемся! А если нет – я Сумарокову пожалуюсь. Он живо законопатит Зимовского в какую-нибудь дыру. А если он не справится – папе скажу. И вообще-то Зимовский неплохой.

Дашин отец был главным разрабом магмодов. Он сказочно разбогател на заказах – Дашу замуж даже британские принцы звали – четвертый и ниже в очереди к трону, чтоб Даша гарантированно до короны не добралась, но все же. Британии магмоды, тем более стабильные, тоже нужны. В Британии давно отказались от равнородных браков, за которые продолжала держаться российская императорская семья.

Даша припарковалась у клуба, сиявшего в легких сумерках всеми цветами неона, и Тая выдохнула – сегодня авария и трагическое вдовство Сумарокова отменяются. Надо ему все же намекнуть про молнеграмм и руль. Пусть превентивно блокнет всех неправых в паутинке.

«Анаконда» встретила теплом, ароматами дорогого парфюма, звуками музыки, уже танцующими девушками на танцполе, скучающими в баре парнями, среди которых неожиданно возвышался ОТК – не узнать его богатырский размах плеч сложно, а уж как выдавала его волчья голова! Перед магмодом стояла стопка с чем-то прозрачным. Соломинки, чтобы он мог пить, ему не предложили. ОТК крутил в пальцах стопку и о чем-то думал. Надо с ним правильно познакомиться, а то называть его ОТК не совсем прилично.

Столики, отделенные друг от друга перегородками, все уже были заняты. Слишком много понаехало знати для такого маленького городка. И это еще гвардия где-то потерялась – то ли в дороге, то ли в окрестных лесах. Хотя в одном из углов клуба сидели как на подбор блондинистые парни шкафообразного сложения. Родовая гвардия? Или уже императорская?

Тая решила не забивать этим голову, тем более что змейки дружно пошли в атаку, целуя и обнимая Дашу, а затем и её. Их потащили за щедро накрытые столы, и понеслось… На Таю посыпались охи, ахи, вздохи, сплетни, тосты за чьи-то успешные успехи, случайно вырвавшиеся гостайны, вопросы – Даша умело парировала их, переводя все то в шутку, то почему-то на Зимовского. Змейки были упорные и то и дело возвращались к Тае и её несчастной жизни. Их родители, в отличие от Таиного деда, успели хорошо нажиться на военных заказах, и сейчас были вхожи в элиту не города, не губернии – страны. Карина хвасталась, что её муж вот-вот займет место генерал-губернатора Москвы. Даша, не будь дурой, молчала о должности своего мужа – она у него все же немного секретная. Евгения вздыхала и жаловалась, что в этом году снова запретили выезжать в Ниццу – её состояние внушает опасения докторам… И снова очередной заход на планы Таи в этой жизни – Даша уже устала отбиваться. А Зимовский, наверное, уже весь изыкался – так часто его тут вспоминали.