Текст книги "Предзимье. Осень+зима (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 30 страниц)

Походник зазвонил, когда Тая уже заснула в кресле аккурат в сиреневые сумерки. Тая моментально схватила телефон и буквально прокричала в трубку:

– Слушаю!

Голос Павла был уставший и выцветший. Обычно он воспринимался как яркий огонек, а сейчас был серым пеплом, укутавшим угольки – может, и разгорится вновь, а может и потухнет.

– Асюшка… Как ты?

Она заставила себя признаться:

– Прости, я напала на Разумовскую. Точнее на ее машину – воспользовалась холодом. Не сдержалась…

Павел мягко сказал:

– Асюшка, я уже знаю – Рой сообщил. Зима там что-то решает вместе с Зимовским. Его, кстати, уже выписали… Прости за это, – повинился он.

На заднем фоне кто-то напоминающе о себе кашлянул. Илья?

– Я не хотела тебя вмешивать – мне очень…

Её оборвал Павел:

– Я создан, чтобы помогать тебе. Тая, когда ты уже поймешь это.

– Разумовская обещала, если ты вмешаешься, пожаловаться на тебя императрице.

Он еле слышно рассмеялся:

– Я все равно бы вмешался, попроси ты меня или нет. Я отвечаю за безопасность Змеегорска…

Там опять кто-то влез и что-то возразил голосом Зимовского.

Кот рыкнул что-то о «не подслушивать!» и продолжил:

– В свете случившегося жалоба Разумовской на меня – это такая мелочь.

– В столице все?…

Заканчивать фразу Тае было страшно.

– Асюшка, это не телефонный разговор.

– Я понимаю, Паша. Я могу чем-то помочь?

Кот снова рассмеялся:

– Я уже говорил – это моя обязанность, а не твоя. Тебе уже принесли приглашение на торжество? Учти, все начнется рано – в десять. Все перенесли – я планирую уже вечером отъезд императрицы. Программа праздника сильно сокращена. И учти – джинсы в качестве наряда не подойдут.

– Чума… – выдавила из себя Тая.

В трубку ворвался голос Гордея – кажется, он орал:

– Тая, ты ела? Время уже ужина, на что угодно спорю, что ты еще даже не обедала! Скунсик… Илья… Завидуйте молча! Тая, покушай, будь человеком. И не жди сегодня – мы все задержимся. Зимовский! Молча! Молча завидуйте!

Кот вздохнул:

– Асюшка, представляешь, в каком дурдоме я живу…

– Паша, держись?

– Обязательно! Все, мне пора. Про платье не забудь!

Тая простонала:

– Да где же я его возьму… – Она оборвала звонок – парням сейчас не до нее и её проблем с платьем. Походник в её руке тут же разразился новой мелодией – Даша пыталась прорваться.

– Тая, да сколько можно болтать! – Таина голова буквально взорвалась от её крика, а Даше было все равно – она продолжала возмущаться на повышенных тонах в трубке: – Я третий раз тебе звоню! Третий, реально! Ты же бедствие ходячее – у тебя платья точно нет. Короче, сидишь сейчас дома…

– Я не дома, Даша.

– Где хочешь сиди – пока Метелица тебя не обижает, мне плевать на его моральный облик в местном обществе. Я скоро приеду – будем выбирать тебе платье из моего гардероба.

– Я думала сама купить.

Даша ахнула:

– Подосиновик, ты хоть иногда в реальность вылезай! Тут население городка увеличилось раза в два. Тут скуплено все, что можно и нельзя. Короче, я скоро буду. Откроем бутылку сока, закажем пиццу и будем костерить мужиков. Ты своего Зимовского, я Сумарокова… Только пусть попробует у меня умереть – найду и сама прибью. Тая… Таюшка… Он же не мог… Да? Он же не идиот… Он не мог умереть… Он же знает, что я сама его найду и прибью за такую глупость…

Кажется, она заплакала. Что за день сегодня.

Глава девятая, в которой Даша погибает

Во входную дверь позвонили, и Тая рванула открывать, думая, что это приехала Даша. На пороге стоял Разумовский собственной персоной – Тая видела его фотографии на императорском канале молнеграмма. Высокий, как его дочь, чуть раздобревший к шестому десятку, с поредевшими из-за возраста волосами, с откровенными залысинами, одетый в хорошо пошитый костюм и пальто, он странно смотрелся на крыльце в магмодовском гетто. Как не вовремя же он пришел… Наверное, досада отразилась на её лице, потому что мужчина столь же раздраженно, как на надоевшую осеннюю злую муху, посмотрел на Таю.

С рыжего, засвеченного городом неба посыпал мелкий, колкий снег. Лес тут же яростно зашумел, требуя Таю к себе. Пришлось напоминать, что лес ей не враг. Пусть он гневается, но он хочет, как лучше. Зимовский в таком случае даже орать на Таю себе позволял. Точно. Он даже не извинился тогда. И после этого он утверждает, что он не гад?

Разумовский воспитанно протянул Тае визитку:

– Поговорим? И, надеюсь, не на крыльце? – Он даже не пытался скрыть в голосе насмешку.

Из неприметной, довольно дешевой машины, припаркованной в тупике у леса, куда не добирался свет фонарей, спешно вышел столько же неприметный молодой парень в обычных джинсах и толстовке. Зимовский прислал? Точнее Владимир? Или это Кот беспокоится? У Кота много в подчинении таких вот незаметных. Только раньше Павел не позволял себе настолько влезать в Таину жизнь. Его напугало случившееся в столице? Или то, что из больницы выписали Зимовского? Тая досадливо поджала губы.

Разумовский заметил её взгляд, устремленный за его спину:

– Однако, как вас охраняют! Как царскую драгоценность.

Тая прищурилась, резко повернувшись к Разумовскому – по земле понесся иней, украшая собой сухие травы, росшие у дома.

– Что за грязные намеки?

Мужчина криво улыбнулся:

– Почему же намеки? Я не сказал «императорская драгоценность». Так мы все же поговорим? Мне слишком многие сегодня указали, что я просто обязан извиниться перед вами.

Неприметный парень подошел ближе и с легким приветственным кивком уточнил:

– Таисия Саввовна, вам требуется помощь? – Под его толстовкой явственно проступал силуэт оружия.

Разумовский наклонил голову на бок в ожидании ответа. Тая заметила, как на въезде в поселок показалась, сияя фарами, «кавалерия» – Дашина машина. Надо все решать крайне быстро – Тая ответила парню:

– Спасибо, я справлюсь сама.

Разумовский с намеком сделал шаг в сторону, переступая иней, вырвавшихся уже на асфальтовую дорогу. Про отделение патологии магмодификаций он промолчал.

Парень понятливо склонил голову, вернулся к машине, но садиться в неё не стал – продолжил присматривать за Таей. Это точно не люди Зимовского. Это заклинило Кота – впервые, надо заметить. Гордей же предупреждал.

– Так мы пройдем в ваш… О, простите, не ваш дом? – напомнил о себе Разумовский.

Тая заставила себя успокоиться, хотя летящему с неба снегу было на это плевать – может, этот снег обещан синоптиками? Она бесцветно сказала:

– Первой, несмотря на грубость вашей дочери, неадекватно среагировала я. Передо мной извиняться не надо. Постарайтесь донести до своей дочери, что оскорблять персоны императорской крови и героев войны крайне нежелательно. Чек на оплату ремонта…

– Все уже оплачено, дважды. Я теперь гадаю, чьи же деньги стоит вернуть. Таисия Саввовна, я все же приношу свои искренние извинения за необдуманные слова моей дочери – меня об этом настоятельно просили. Катя поступила опрометчиво – слишком многие в городке знают, что ваш дед отдал вас Зимовским взамен на магтехград. Вас запереть в патологии магмодификаций не удастся… Стоит признать, вы до последнего времени поступали правильно, не приезжая сюда – не ожидал такого здравомыслия от вас. Уезжайте, позвольте всему вернуться в свое русло.

Даша лихо припарковалась в том же тупичке, где стоял неприметный парень со своей машиной, и спешно выскочила из автомобиля. Её каблуки дробно стучали по асфальту, словно забивая гвозди в гроб Разумовского – Тая видела, как кривилась Даша, глядя на него.

Тот скосился на «кавалерию» и продолжил:

– Вы ошибка природы, Таисия Саввовна, вы сломали жизни слишком многим магмодам только потому, что Зимовские приняли за основу теорию Белкина-Подосинового, а не мою. За Катей я прослежу – она больше не будет вам досаждать: помолвка с Ильей Андреевичем была решенным делом, и тут появились вы, все портя.

Даша взвилась еще на подходе:

– И мешая вам запустить руки в набитые золотом карманы Зимовского? Знаете, финансирования собственных прожектов надо добиваться на Совете магтехграда, а не через постель собственной дочери. При всем моем неуважении к Екатерине Сергеевне, это подло – пытаться добраться до нужных денег, продавая свою дочь.

Разумовский склонил голову в легком приветствии:

– Добрый вечер, Дарья Аристарховна. Даже жаль, что Семен Васильевич почил. Смогли бы вы ему в лицо сказать тоже самое о Таисии Саввовне?

Даша горделиво вздернула подборок:

– Смогла бы! Только вы сейчас клевещете на хорошего человека.

Разумовский качнул головой, словно его стал утомлять разговор:

– De mortuis aut bene aut nihil nisi vero, Дарья Аристарховна. Так правильно звучит знаменитый афоризм. Я говорю о Семене Васильевиче именно правду, как и положено. За сим позвольте откланяться. Таисия Саввовна, не откажите в любезности, сообщите своим благодетелям, что я выполнил их условия. А захотите узнать неудобную для вас правду – на визитке есть мой номер телефона.

Он наклонил в прощании голову и пошел прочь.

Даша не удержалась и сказала в спину Разумовского:

– И как таких подлецов земля носит?

У Таи в голове вертелся другой вопрос: как Даша с таким темпераментом при императорском дворе выживает?

Неприметный парень чуть наклонил голову набок, уточняя у Таи свои дальнейшие действия. Она отрицательно качнула головой, и парень скрылся в машине. И вот кого за такое счастье благодарить?!

Даша оглядела Таю с ног до головы и вынесла вердикт:

– Подосиновик, быстро в тепло – греться и собираться. Тебе нельзя мерзнуть – ты же Снегурочка… Кажется, погода меняется. Снегопад вот-вот усилится. А у меня шины не поменяны. Кто ж знал, что тут настолько рано придет зима.

Тая пропустила мимо себя Дашу в дом и зашла следом, закрывая дверь. Для верности она даже подперла её, чтобы никакие злые слова Разумовского не пробрались сюда. Хотя зачем ему лгать? Он знает, что его снова заставят извиняться.

Даша, цокая каблучками туфель, ломанулась осматривать первый этаж, любопытно суя свой нос везде.

– Забавно, как живут магмоды. В отчетах дома смотрятся иначе – богаче. Надо будет Сума… – она подавилась словами, передернула плечами и обернулась к замершей в холле Тае. – Зимо… Тьфу! Отцу пожалуюсь!

Она даже ногой топнула, как ребенок. Что-то с Дашей совсем не то творится. Она хаос, но вполне управляемый хаос, а сейчас она словно места себе не находила.

– Подосиновичек, не стой истуканом… Собирайся!

Даша прошлась по гостиной и замерла, что-то рассматривая. Кажется, Метелица утром, убегая, не заправил диван. Или заправил? Даша порывисто вытащила из кармана короткого, модного, изысканно-бежевого цвета пальто походник, посмотрела на экран и выругалась. Потом она развернулась к Тае:

– Собирайся уже. Отомри, моя хорошая! Забудь ты о Разумовском и его дочери. Тебя же предупреждали…

Как раз о Разумовском забывать было нельзя, как бы Тае этого не хотелось. Что значит, что проект магмодификаций купили ею? И понимай, как хочешь. Разумовский в курсе ритуала с веретеном? Или это намек на несостоявшуюся помолвку? Так не было признаков того, что Тая хоть как-то интересует Зимовских. Кроме первого танца на совершеннолетии Ильи. И удивленного-замершего лопоухого парня из сна. И поганкой он стал звать её с подачи Даши – Гордей подсказал.

Даша пошла на третий круг по гостиной, уже ничего не разглядывая. Тая не выдержала и спросила её прямо:

– Даша, тебе плохо?

Та вздрогнула, разворачиваясь:

– Плохо? Я в истерике, Тай. Я в дикой истерике – Сумароков никогда не молчал настолько долго. Он мне так и не перезвонил. Понимаешь?

Тая отрицательно качнула головой, и Даша, как подкошенная, рухнула на диван:

– Не понимаешь… Я его люблю. Я не могу без него, а этот гад позволил себе умереть. – Она посмотрела Тае в глаза и сказала то, о чем та боялась думать весь день: – В столице… Дворец рухнул. Полностью. Эпицентр взрыва – зал, где должно было проходить совещание. Не смотри так – я твоего Кота загнала в угол. Это достоверные сведения. Императора нет. Кажется, нет. И будешь смеяться, но самый вероятный кандидат на престол – твой Кот.

– Императрица…

Даша истерично замотала головой:

– Не факт, что она носит мальчика. Всем сильно повезет, если она беремена мальчиком. Я Сумарокова лично убью, если он имел такую глупость взять и умереть. Он никогда так долго не молчал…

Она снова вытащила походник, включила его и застонала сквозь зубы.

Тая села рядом с ней и обняла Дашу за плечи, крепко прижав к себе. Та стала всхлипывать, пока еще не позволяя себе расплакаться.

– Дашенька… Надо надеяться на лучшее…

Та кивнула и разревелась, как и Ника.

– Я надеюсь… Я очень надеюсь… Но это так трудно… Я ему говорила – подай в отставку… Ну подай в отставку… Нервов моих не хватает, когда он лезет с головой во все ловушки на границе… Он обещал, он сказал, что даже нашли того, кто его заменит… Ну почему все именно сейчас?!

Тая отстранилась, заглядывая Даше в лицо. Сумароков сам решил подать в отставку? Вот это новость!

– А этот гад… Который на место Сумарокова… Он брыкался! Он недостоин! Он не хочет! Узнаю, кто это – вместе с Сумароковым прибью.

Сложившаяся в Таиной голове картинка истории с феромонами с треском разрушилась. Гордей был прав, когда связал феромоны с ритуалом. Понять бы еще, для чего это все было. Зачем тому, кто планировал ритуал, носящийся за Таей Илья? Он бы и так носился – из-за общей нити…

Даша достала из кармана пальто платок и принялась вытирать слезы. Впрочем, это мало чем помогало – они продолжали катиться по её лицу. Она яростно сунула платок обратно в карман и снова достала походник. Разблокировав его, она принялась названивать по номеру, записанному как «гад неблагодарный!» – Тая надеялась, что это просто на волне истерики Даша переименовала мужа. Ответом были долгие гудки. Звонок никто так и не принял. Даша выругалась, отключила телефон, гневно сунула его в карман, промахнулась, и походник с грохотом улетел на пол. Даша задрала голову вверх, рыкнула и подняла телефон с пола.

– Да что это такое…

Тая ласково погладила Дашу по спине и замерла. Этого не могло быть, но…

– Дашенька… – Тая невоспитанно переместила ладонь на Дашин живот.

Та посмотрела на нее опухшими, раздраженными глазами:

– Что, Подосиновичек? Не тяни, я дурная сейчас.

Огонек под рукой Таи был живой, теплый и совсем-совсем маленький. Если бы лес сегодня не поделился силами, Тая бы не нашла его.

– А ты знаешь, что ты беременна?

Даша вскинулась, как призовая лошадь:

– Тьфу на тебя! Кто так вульгарно выражается! Говорят: находится в интересном положе… – До неё все же дошло: – кто?! Я?! Я беременна…

Она снова зашлась слезами:

– Теперь я вообще не прощу Сумарокова – ну как можно умереть в такой момент! Кто будет дарить букеты, кто завалит меня подарками, кто примет у меня из рук малыша, кто…

Тая снова прижала её к себе:

– Успокойся, тебе нельзя волноваться. Сперва надо дождаться, когда разберут завалы и скажут точно.

Даша вытащила походник, и Тая протянула руку:

– Отдай!

– Не дам! Вдруг он все же позвонит. Тая… Не проси. Не дам. Иначе я сойду с ума от волнения… Так я хоть знаю, что точно не пропущу его звонок. Тая… Давай поедем ко мне – тут даже напиться нечем: ни сока, ни газировки, ничего… – Она снова принялась вытирать слезы. – Представляешь, Ника, кажется, тоже беременна. Наверное, это заразное. Она в «Анаконде» сок пила, а бутылка-то была не из-под сока. Я видела чек. Случайно. Она пила виноградный сок. И зачем так нагло лгать?

Тая отвела взгляд:

– Наверное, у нее были причины.

– Как же… Я Сума… Не хочу о нем! – рыкнула она сама на себя. – Пусть он только попытается не вылезти из-под завалов! Помнишь, я говорила про вдовьи платья?

– И?…

– Карина призналась – даже меня позвала на вечеринку «Черным-черно» в честь Осенин. Ника туда собиралась, оказывается. Карина ту «сторию» и записала тогда. Тая… Все же будет хорошо?

– Обязательно будет. Ты только верь.

Даша не сдержала смешок:

– А ты… Ты точно не беременна? Не ври мне, ладно?

– Я тебе уже говорила.

Даша забавная: она в интересном положении, а Тая – беременная.

– Так то по телефону было. Вдруг ты боялась, что услышат. Ты не думай – я тебя бы не осуждала.

Тая улыбнулась, крепче обнимая Дашу:

– Мне Карина сказала, что ты хотела усыновить моего ребенка.

Даша фыркнула, как недовольный ежик:

– Можно подумать, что это что-то выдающееся. Я знаю, что ты для меня сделала бы тоже самое… Тая, Сумароков же вернется, да?

– Даша… – лгать Тая не любила.

Та всхлипнула и прикусила губу. Она вырвалась из Таиных объятий и встала:

– Так, собирайся! Я хочу пиццу, я хочу много-много-много чего-то вкусного: мороженое, торт, картофель а-ля Пушкин, шашлык, и сок… И ругаться в небеса. И еще же надо платье тебе подобрать для завтрашней церемонии. И Кота своего предупреди – императрица подозревает его в измене. Она думает, что он специально бросил императора в столице, отправившись сюда. Он реально немного сглупил.

Тая нахмурилась – он бросил все в столице из-за неё и приехал раньше срока. Проклятый Зимов… Тот, кто играет их судьбами. Княгиня Зимовская или кто-то еще.

– Все было решено заранее, Даша, – все же заставила себя сказать Тая. – Императрица знала, что именно Кот будет отвечать за её безопасность тут. Нет никакого заговора.

– Просто предупреди своего Кота. И одевайся уже – за окном уже метель началась.

Тая внимательно рассматривала подругу – не в её состоянии сейчас водить машину.

– Даша, тебе не кажется, что сейчас несколько опрометчиво садиться за руль?

Та обиженно посмотрела на нее:

– Я не пила. Я вообще спиртное не употребляю. Думаешь, у кого Ника могла подсмотреть трюк с соком в бутылке? Я… Я буду очень аккуратна. Сейчас попасть в аварию – верх глупости. Ты так не думаешь?

– Может, я сяду за руль?

– Моя «Пчелка» – только моя. Я даже Сумарокову не позволяю её водить.

Тая снова предложила:

– Тогда давай вызовем такси?

– Ты еще пешком идти предложи.

– А это идея, – улыбнулась Тая. Она вспомнила про неприметного парня и предложила: – а еще можно поехать на машине моей охраны.

Даша надулась:

– Ты мне не доверяешь. Я в порядке. Я даже «Сумароков» смогла сказать. Поехали. Снегопад идет, а у меня летняя резина. Мы поедем тихонечко. Ты же не думаешь, что я рискну ребенком Сумарокова? У меня не было за все время ни одной аварии.

И именно в аварию они и попали: на повороте к городку походник, гад такой, ожил. Даша в нарушение всех обещаний рванула его из кармана, принимая звонок и почти крича в трубку:

– Ромка?!

Кажется, Тая впервые услышала, как Даша при ней называет своего мужа по имени. И тут за поворотом метнулась какая-то тень – кажется, это был уличный пес. Думать, что это мог быть магмод, Тае было дурно.

Даша выругалась сквозь зубы, выворачивая руль. Походник улетел куда-то ей под ноги. Завизжали тормоза. «Пчелку» занесло – она пробила дорожное ограждение и отправилась в полет. Тая помнила, что там в темноте, разрываемой светом фар, был овраг.

Короткий полет закончился темнотой.

Когда Тая пришла в себя, кругом была только боль и кровь. Кажется, не ее – основной удар пришелся на Дашу, которой рулевое колесо проломило грудь.

– Да… ша…

Почему-то где ругался Зимовский – Тая слышала его голос. Или это был бред?

– Да… ша…

– Тая… – Из Дашиного рта потекла кровь. – Прос… ти…

Тая вспомнила – второго ритуала с веретеном не было. Гордей это подтвердил. Второго ритуала не было. Да и выбора сейчас тоже не было. Она, которая пустоцвет и почти ходячий мертвец, и Даша – той и пары часов чужой жизни хватит, чтобы её успели привезти в больницу и спасти.

– Да… ша… Ты… хочешь… жить? Ты… примешь… мою… помощь?

– Тая… – Даша закашляла, захлебываясь кровью. Тая боялась думать, что там творится в легких – сколько ребер сломало, что так их порвали. – Да… Ты… же… Зна…

Наверное, Зимовского именно так и обманули, заставляя принимать Таину жизнь. И стыдно Тае не было. Главное, не потерять сознание, как Даша.

Глава десятая, в которой выясняется, что Зимовский гад, но не мразь

Петь было больно. Тая честно пыталась, только изо рта вылетали хрипы – слишком больно было дышать. Ремень безопасности как ножом пропахал Таину грудь. Она висела на нем, и ничего не могла с этим поделать. Руки отказывались её слушаться. Слезы сами текли из глаз и капали куда-то вниз, на лобовое стекло. И тут же замерзали ледяными бриллиантами.

Дашу не было слышно. Только кровь тонкой струйкой стекала по воздушной защитной подушке. Только бы успеть. Дашка заслужила жить. Она справится даже без Сумарокова. Должна справиться.

Бедная «пчелка» скрипела и стонала. Голос Зимовского смолк. Может, он все же показался Тае? Его тут быть не могло. Интересно, тот неприметный парень… Он следовал за ними? Он догадается вызвать медиков? Где он вообще… Зачем нужна охрана, которая носится неизвестно где.

Каждый вдох вспышкой боли отдавался в Таиной груди. Глаза слипались, и хотелось с разбега, как в прохладную Змеевку, влететь в темноту беспамятства и забыть все: Дашу, потерявшую сознание, борьбу за воздух, дурацкую песню, которая не складывалась и ладно, красиво звучала только в голове.

Скорей бы приехали медики…

– Зо… ло… тое…

Судорожный вдох, снова, снова и снова, легкие горят, им не хватает кислорода. Сердце заходится в груди. Тая хрипит и пытается петь.

…веретенце, ты лети, лети, лети…

– Ни… то… чку…

Машина, как нервный конь, вздрагивает и просаживается носом еще глубже. Крен нарастает. Металл стонет, сминаемый землей. Поле проснулось, и ждет новых жертв. Тая хватает воздух сухими губами – она бы зубами в него вгрызалась, если бы это помогало… Она разбудила чудовище. И это чудовище сейчас сожрет их с Дашей.

…мою из сердца ты плети, плети, плети.

– Жи… Жи… Жизнь…

Трава надоедливой мошкарой бьется в покрывшееся сеткой мелких трещин лобовое стекло и пытается пробраться в салон. Противно пахнет кровью. Тая захлебывалась этим запахом еще там, на фронте. Он забивал нос, он стоял во рту, он не давал вдохнуть полной грудью – запах крови и смерти.

…моя кончается…

– Дру… гая…

Веки сами закрываются без спроса – на них словно кто-то бросил мешки с песком. Или она опять попала под магимпульсный взрыв, и её засыпало землей? Надо откапываться… Голова разрывается от боли. Тае надо продержаться еще чуть-чуть. Она смогла открыть глаза. Перед ней, все так и висящей на ремне безопасности, трещинки стекла, разбитая приборная панель, и пробирающаяся в салон трава. Вторая Великая война давно закончилась. Таина война за жизнь Даши в самом разгаре.

…начинается…

Темный салон озаряется мягким солнечным светом – золотое веретено все же отозвалось на Таин зов. Услышало. Появилось… Это хорошо… Веретенце заскакало перед Таиным лицом, наматывая на себя первый виточек тонкой золотой ниточки. Тая понимала, что не продержится долго – пока вся нить из неё не выскользнет. Она стиснула зубы и потянулась пальцами за нитью. В глазах потемнело. Рука повисла в воздухе, затекая.

Когда Тая снова открыла глаза, проклиная все, кончик пойманной нити так и дрожал в её пальцах, ожидая подсказки. Веретено замерло в воздухе без хозяйки. Тая рывком вложила нить в Дашину грудь. Точнее она попыталась. Удалось только чуть шевельнуть пальцами, не больше. Нить сама послушно полетела в нужную сторону и скользнула в Дашино сердце. Дашка… Она доверяла Тае и согласилась на все. Илья, наверное, тоже верил маме, разрешая ей все… Так… Не о том думает.

– Где-то…

Тая завела новую песню, пытаясь помочь веретену возобновить танец. Она закашлялась, слюна тонкой нитью потекла на лобовое стекло. Тая упрямо повторила:

– Где-то…

Песня продолжилась только в её голове, разрывавшейся от боли.

…плачет свирель…

Если Тая до этого думала, что ей плохо, то она сильно ошибалась. Очень сильно ошибалась! С дикой, разрывающей Таин мир в клочья силой всех цветов боли из неё вырвалась нить – её было так мало! И метра не вышло. Даша всхлипнула, когда нить влетела в нее напоследок мигнув золотым огоньком.

А второго ритуала ведь не было. Решили же, что его не было. Хотя Зимовский предупреждал, что спала Тая не только при нем… Точно, прелесть какая дурочка!

На Таю навалилась тишина. Хоть скрипела машина, кто-то что-то где-то орал, хрустело стекло, которое с силой выдирали, чтобы добраться до пассажиров…

Глаза закрылись.

Веретено упало, с хрустом проламывая лобовое стекло.

Трава тут же рванула в салон, плотным жгутом обвивая Таино запястье.

Машина в очередной раз застонала и еще глубже ушла под землю.

Тая жалела об одном – не слышно Дашино дыхание. Хотелось верить, что ей хватит этого нелепого куска нити, чтобы продержаться…

* * *

…Темно.

Хорошо.

Не больно.

Тепло.

Что еще надо для счастья?

Пожалуй, чтобы заткнулся Зимовский. Из него певец… Все послесмертие портит!

– …Крутится веретено

Пусть за окошком темно.

Сердце мое мертво —

Нити моей все равно…

Точно, змей – со слухом очевидные проблемы, зато самомнение зашкаливает.

Тихим ручейком исподволь прорывается боль и затапливает Таю с головы до ног. Кажется, болит все. Дергает левую руку, огненным обручем сдавило голову, грудь горит, возвращаться совсем не хочется. Гореть от боли не хочется.

Где носит медиков?! Почему даже после смерти больно…

– Не… хо… чу… – Тая выдавливает из себя последние капли воздуха. Она не хочет боли, но сил закончить фразу не хватает.

Лежать становится неудобно. Под плечами, которые дико болят, что-то жесткое, бугристое, как валики, хорошо еще, что теплое. Но лежать неудобно.

Во рту сухо. Хочется пить.

Зимовский продолжает терзать Таин слух. У него ни голоса, ни музыкального слуха!

– Кто-то прядет лен

И хочет быть отомщен.

Кто-то прядет шерсть,

Чтоб получить лесть.

Жизнь свою я пряду —

Судьбу для тебя украду.

Что-то напоминает, что надо дышать. Надо сделать вдох. Не хочется – боль накатит с новой силой, а она еще с этой не смирилась.

Грудь разрывает от боли, и Тая орет, как младенец в первый свой миг жизни.

Жить больно. До чего же больно жить…

Дайте уже кислородную подушку… Почему из всех реаниматологов она заинтересовала только Зимовского.

В груди печёт. Горячая, как солнце, нить клубочком свивается в сердце. Очередной узелок пытается протиснуться в грудь и Таин крик все нарастает и нарастает до хрипа. До внезапной тишины. Хорошо, что поле рядом, и его силы устремляются в Таю, спасая её. А еще Тае придает сил гнев: Зимовский сошел с ума. Он пихает в неё украденные жизни магмодов! Да если бы она хотела прожить ворованную жизнь, она бы еще в цехе вырвала из Зимовского нити! И она не давала разрешения! Факт, не давала…

– Зи… мо…

В груди снова алым полыхает боль – очередной узелок!

И выговорить фамилию гада не получается. Тая стонет монотонно и глухо. Стыдно. До чего же стыдно.

Тая заставляет себя успокоиться и дышит, дышит, дышит, как учила дышать на родах медсестру Перову – та вздумала до последнего остаться при госпитале, и Тая вляпалась в акушерство против своей воли. Тогда с ней были учебник по акушерству, открытый на главе «Второй период родов», Перова и бледный фельдшер – он, как и Тая, закончил только третий курс. По знаниям они были равны – полный ноль в акушерстве.

Опора под Таей странно колышется, словно живая, но беспокоит её не это.

Она не просила чужие жизни!

Тая заставила себя открыть глаза и выдавила, пока очередной узелок не ворвался в неё с дикой болью:

– Иль… я… Я не давала… Согласия…

Она сипела, задыхалась, кашляла, причем все сразу. Тая с трудом поняла, что все еще лежит на поле. До больницы… Чума! До морга её не довезли. Над ней дышало холодом темное, затянутое облаками небо. Из света… Из света только Зимовский. Где-то далеко, откуда не дотянуться, бесновался, шумел лес – он был не в силах добраться до Таи.

– Иль… я…

Взгляд у Ильи всегда был тяжелый, а сейчас уж особенно. Холодный. Ледяной. Немигающий. С огнем, горящим в глубине щелевидных зрачков. Полоз. Он все-таки полоз. Взгляд василиска её бы уже убил. И чума, какой же Зимовский огромный! У него туловище толщиной с Таину талию. Его длину даже страшно представить. И при этом он может превращаться во что-то мелкое. Неудивительно, что у него то и дело сбоит оборот. Млекопитающие и змеи – два разных класса.

Зимовский чуть опустил к Тае хищную, горящую золотой чешуей голову, отчего его неподвижный взгляд казался полным гнева.

– Я тоже не давал своего согласия, – прошипел он. И на его загнутые внутрь острые клыки лучше бы не смотреть. Тае показалось, что на них блестел яд. Полозы неядовиты. Вроде. Илья продолжил: – И если присмотришься – нить твоя. Я лишь возвращаю то, что не просил. Ты меня в цеху пару дней назад тоже не слушала. Даже не пыталась услышать.

– Про… сти…

Она была виновата перед ним.

Змеиное тело неприятно задвигалось под Таей, аккуратно приподнимая ей голову и позволяя рассмотреть веретено. То медленно танцевало в воздухе, бросая во все стороны яркие блики и вытаскивая из Зимовского нить – неровную, в узелках, плохо сплетенную, но золотую. Кровь ли Таина, или особенность Зимовского, как полоза, превращать все в золото, изменили нить – она, раньше всех оттенков жизни, ровно сияла приглушенным желтым цветом.

– Ты… Хоть… Узелки считаешь?

Он еще ниже наклонил голову, подаваясь к Тае:

– Зачем? Я не просил твоей жизни.

Тая сглотнула. Ей было так плохо, а Зимовский еще и спокойно разговаривал, когда из него летела прочь жизнь. Камикадзе какой-то!

– Илья… Не злись…

Из него вырвалась уже родная Таина нить – ладная, гладкая, яркая. Она, странно короткая, заканчивалась узелком, который снова тащил Таину жизнь. И опять ниточка была короткой – меньше метра! Но так же не должно быть!

И уже эта нить вытащила толстую, прочную, изначальную нить жизни Ильи. Она у него тоже была золотая. Полоз же.

Тая резко села, забывая о боли. Оцепенение слетело с нее, как с Зимовского слетает шкура. Наверное, слетает. Или он долго и упорно шелушится и чешется, когда скидывает шкуру? Тая замотала головой: что за бред лезет в голову…

– Илья! Остановись!

Она даже смогла руками поймать веретено, останавливая его танец. Ниточка, в один оборот обвивавшая веретенце, дрожала под её пальцами. Она была теплой и живой, хоть Илья и змей. Она трепетала под Таиными пальцами, спеша её спасти. Только так нельзя! Надо загнать нить обратно в Илью. Он же умрет без нее, а она этого точно не хочет. Он гад, но не мразь. Он не раз это говорил, только Тая не слышала его.

Зимовский устало опустил голову вниз, на золотые кольца. Кажется, даже у него есть предел выдержки. Предел сил. И он его перешагнул.

– Я же говорил, что я не гад и не мразь, Тая, – это прозвучало настолько устало, что Тая осторожно погладила его по немного шершавой, но теплой голове. Он же радоваться должен, что невиновен. Он должен радоваться.