Текст книги "Предзимье. Осень+зима (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц)

Глава четырнадцатая, в которой Тая возвращается домой

Ночь была безмятежна и тепла. Все портил разрывающий небеса яростный крик Зимовского из оставшегося позади цеха:

– Болван, накинь на нее шинель!!! Её надо согреть! Она замер-р-рзла! Согр-р-рей!!!

Зачем греть шинель, Тая искренне не понимала. Она медленно шла прочь от прошлого, так ненужно вернувшегося. Говорила же Даше не раз, что Зимовский не влюблен, ему просто что-то нужно от Таи. А что можно забрать у неё, кроме жизни? Хотя именно об этом не думалось – казалось, что Зимовский все же выше такой подлости.

Сердце затихло в груди.

Хотелось тишины – все её понимали: и молча идущий за Таиной спиной Метелица, и травы – они не шумели под ветром, и кузнечики – они спали, и даже мошкара не вилась в воздухе. Поле молчало. Лес стал просто лесом или затаился. Орал только Зимовский. Вот же…

В голове было пусто. Точнее нет, не пусто. Там билась крыльями одна простая мысль: «Все закончилось!» Все наконец-то закончилось. Её убийца найден. Зимовский получит то, что заслужил. Смерть от холода, как умирала она. Ей тогда не верили – отправили к психиатрам с навязчивой идеей смерти: в пубертат и такое бывает, это же время манифестации шизофрении. Тая научилась молчать и жить вопреки всему. Дед помог ей, скрывая подробности её похищения. Для всех она просто уехала, а паника… Панику подняла Даша, тогда еще не Сумарокова, а просто Белкина.

Зимовский все заслужил. Ритуал добровольный – это непреложно. Хотя у детей согласия не спрашивали. Тая споткнулась о вылезший на тропинку кленовый корень, и мысль улетела прочь. Поле тут же испуганно затихло. Продолжал орать только Зимовский.

– Тай-а-а-а! – по-прежнему неслось в спину.

Лес черной неподвижной лентой замер сбоку и молчал, не пугая Таю. Он десять лет назад отпустил её из города, потому что за неё остался в Змеегорске Зимовский – с её жизнью и её забранной судьбой. Именно поэтому он не смог покинуть город – хоть так Тая отомстила ему за свою преждевременную смерть. Странно только, что Зимовского лес не пугал. Может, Тая неправильно понимала шепот леса? И он друг, а не враг? Какая разница… Все закончилось. Она может уезжать отсюда. Купит билет на маглев, увезет деда прочь. Ах да, еще показания надо будет дать Метелице, но он свой – он поймет.

Все.

Закончилось.

Только легче не стало.

Метелица тихо шел за её спиной и молчал. Одобрял её выбор или нет, ей было неважно.

Её убийца получил свое. Он умрет, как магмоды, отдавшие ему свои жизни. Как же вчера Зимовского прихватило с приступом аритмии…

Только почему же так мерзко на сердце? Зимовский – гад, а чувствует себя мразью Тая.

И ноги, как гири, становятся все тяжелее и тяжелее – поле словно цепляется в Таю, не пуская. И уходить невозможно, хотя дикий крик, в котором «Тая!» уже не угадывалась, а лишь сплошное «Йа-а-а!», стих. Правильно. Ему надо беречь силы, как берегла их она в надежде, что помощь все же придет. Надо же, она тогда думала, что веретено никто не нашел, а Вязев просто промолчал о нем, забирая себе.

Холодало. С небес, еще чистых, пошел снег – его ветер приносил из наплывающих на город откуда-то с севера облаков, еще еле заметных из-за домов.

Тая остановилась и задрала голову в небеса, смотря, как танцуют снежинки на фоне звезд. Красиво. И холодно. Почему?

Руки моментально замерзли, а ведь она Снегурочка – её вторая сущность окончательно проснулась тут в Змеегорске. Она не чувствует мороза. И снова шаг прочь, на одном упрямстве. Зимовский все заслужил. Ритуал добровольный – иначе не бывает. Иначе нить не приживется. А у него прижилась – он прожил чертову дюжину Таиных лет. Он тогда не был ребенком! Нить прижилась, потому что он этого хотел! Её похитили одиннадцатого декабря – Тая слишком хорошо это помнила. День рождения у Зимовского первого декабря. Он уже был совершеннолетним. Забрать Таину жизнь себе было его выбором. На недееспособного он ни тогда, ни сейчас не тянул.

Тая потерла грудину – гадко, словно тухлятины наелась. И ноги идти не хотят.

Холод в сердце проникал исподволь, заставляя его биться все реже и спокойнее. Скоро оно вообще остановится.

А крик: «Тая!» – упрямой галлюцинацией продолжал биться в ушах, заглушая мысль в голове, что все закончилось и закончилось правильно. Правильно! Метелица не даст солгать. Он же сам предложил. Он согласился, что Зимовский должен заплатить своей жизнью. Кровь за кровь, смерть за смерть, причем такая же смерть. Она точно так же умирала. Он заслужил. Он убийца. И сама Тая тоже… Льдинка в сердце хрупнула с диким грохотом. Она убийца?

Она права!

Она же права – он все заслужил.

Права же?

Тая остановилась и оглянулась назад. Оказывается, не так далеко они и ушли.

Метелица замер, исподлобья рассматривая её, и не понять, о чем он думает.

Тая права! Или… Нет? Она влетела ему в грудь и почему-то стукнула кулаком, а ведь он ни в чем не виноват. Это только её ошибка и только её вина.

Его обжигающе-горячие руки обняли её, крепко прижимая к груди. Тая слушала, как мерно бьется его сердце и подстраивала свое охладевшее сердце под его ритм. Она еще живая. День ли, два, неделю или месяц – она пока жива, хоть по артериям, раздирая их, течет лед.

– Гордей…

– Да? – Его тяжелая ладонь гладила её по голове утешая. Незаслуженно утешая.

Тая подалась назад, чтобы заглянуть Метелице в глаза:

– Какого черта ты мне позволяешь творить?!

Она рванула обратно – Гордей не стал удерживать её. Бежать обратно было легко и правильно.

Тая влетела обратно в цех, подобрала с пола шинель и накинула её на Зимовского.

– Спа… си… бо…

Илья дрожал всем телом, но упорно пытался освободиться. Рана на его груди запеклась черной в темноте кровью. Метелица прищелкнул пальцами, и цех осветил повисший в воздухе шар магоэнергии.

Тая растаяла лед с одной руки Зимовского:

– Дальше сам.

Её милосердие имеет вполне конкретные границы.

Он криво улыбнулся, со стоном садясь на полу и пытаясь унять дрожь. Странно: он сильный маг, но сейчас даже не пытался применять магоэнергию для своего спасения. Куда он её дел? На что она ушла? Почему он не пытается напасть на Таю и Метелицу и сбежать? Знает, что она, как разморозила его, так и заморозит вновь?

Зимовский, разбивая лед первым попавшимся под руку камнем, скосил глаза на Таю:

– Классная маечка, грибочек…

Вот же озабоченный! Даже сейчас… Сейчас уже нет смысла прикидываться влюбленным.

– Это пижама.

Зимовский хмыкнул:

– Кх-х-х… Как ко мне спешили на помощь… Тая, давай меняться: ты мне кинешь джинсы, а я тебе отдам шинель – накинь, замерзнешь же.

– Зимовский, тебе последние мозги отморозило? – она выругалась, напомнила себе, что даже к поверженному врагу надо быть милосердной и растаяла лед окончательно.

Зимовский вскинулся, всматриваясь в Таю и неудачно пытаясь встать. Он так и не пытался атаковать и бежать. Может, боялся Метелицу? Но тот тоже хорош – даже наручники не захватил с собой. Он стоял в дверях и не вмешивался. Вот странная у него тактика расследования, если честно.

– Тая… – вновь напомнил о себе Зимовский. Он так и мечтает плохо кончить. Или не считает себя виноватым – с нечистью не принято считаться, а Тая – полукровка. Он думает, что его оправдают? Он на короткой ноге с императором – это даже дед говорил. Чума, надо было все же уходить… И к черту проверки Метелицы – ежу же ясно: он бы вернулся и оттащил Зимовского в тюремную больницу.

Тая заставила себя успокоиться и прогнать прочь ярость и боль:

– Замолчи, прошу. Я не хочу тебя слышать. Я не хочу тебя видеть. Я не хочу знать, что ты где-то ходишь по миру, в котором живу я и нормальные, хорошие люди.

– Тая! Давай поговорим – надо разобраться, что случилось.

– Зимовский, ты…

Он все же встал, признаваясь:

– Я просто оказался нарциссом – влюбился в свое продолжение.

Она не удержала чувства в узде и вскипела:

– Я не твое продолжение! Я не часть тебя. Ты просто убийца. И ты меня не любишь – тебя влекла ко мне не вырванная веретеном до конца моя жизнь. И все.

– Тебя тоже?

– Что?

Зимовский и его поведение раз за разом ставили Таю в тупик.

Он повторился:

– Тебя тоже влекло ко мне?

Зимовский, шатаясь, направился к своей одежде, натянул на себя джинсы и кинул Тае шинель:

– Лови и грейся!

Шинель упала на пол – ничего от Зимовского Тае было не нужно. Она буквально давилась ругательствами – он думает, что она могла в него влюбиться?!

– Зи. Мо. Вский!

– Грейся! – рыкнул он, а Метелица молчал, продолжая просто наблюдать за происходящим. Хотя нет – он подошел к Тае, поднял с пола шинель и накинул её на Таины плечи, прошептав:

– Он прав, Тая. Тебе надо согреться.

Против Гордея и его заботы она не стала протестовать – тут действительно было холодно.

Зимовский застегнул рубашку и, в упор глядя на Таю, снова спросил:

– Тебя влекло ко мне? Я с ума сходил – не мог понять, что за наваждение творится.

– Не льсти себе.

Он продолжил настаивать:

– Нить общая. Ты живая. Я тоже. Меня из-за нити, как ты говоришь, влекло к тебе. Почему в обратную сторону это не действовало?

Метелица потирал подбородок и не вмешивался, позволяя Зимовскому говорить гадости. Тая поняла, что защищать себя придется самой:

– Потому что ты. Убил. Меня. Это ты забрал мою жизнь, а не я. Всепрощение – не моя сильная сторона.

Зимовский старательно мягко сказал:

– Тая, я не делал этого. Пожалуйста, услышь меня.

– Любой убийца так говорит. Против тебя Вязев, нить, которая прижилась, и забранные жизни магмодов. И мой сон в твоей машине под колыбельную. Тебе просто не повезло – тебя поймали.

– Ты спала не только в моей машине, – напомнил Зимовский.

– О да, я еще спала с Метелицей! Скажешь, что он пытался меня убить, да?

Зимовский поднял голову в небеса:

– Мр-р-рак! Метелица, скажи уже что-нибудь!

Тот сказал:

– Я. Пока. Думаю.

Тая не сдержала смешок – во всяком случае Гордей ответил честно. Он всегда старательно честен. До ужаса иногда.

Зимовский принялся обуваться.

– Я не знаю, что я делаю именно ТУТ в защитном круге. Но зато я знаю, что я делал до того, как попал сюда. Я искал твоего магмода-лиса, Тая.

– В голом виде? – не удержалась она.

Зимовский поднял глаза, отвлекаясь от шнурков, – он привычно искал дзен:

– Именно. В голом виде. Я не магмод, но я оборотень. Одежду я снял тут и оставил, чтобы не искать потом по кустам. И, кажется, я нашел… кого-то.

Тая прищурилась, давя в себе ненужные надежды:

– Зимовский, таким не шутят. Если это попытка сбежать…

Метелица плавно изменил голову и щелкнул зубами, предсказывая Зимовскому его участь. Тот снова повторил:

– Я не уверен. Мне надо проверить еще раз. И… – Зимовский огорченно качнул головой, глядя на мрачную Таю: – Я не мразь. Это уже, Тая, мой девиз с тобой, кажется. Я не пытаюсь таким образом сбежать. Потому что таким – чужой жизнью, – действительно не шутят. Да, я попал в очень некрасивую историю, но я предупреждал – против меня играют, и играют грязно, в том числе и твой Метелица.

Этого Гордей не перенес – все же вмешался, сухо сообщая:

– Я не на чьей стороне, Илья Андреевич. Я тут расследую убийства магмодов, которые вы прошляпили. Где магмод? Я его не учуял.

– Мне кажется, что он забился в щель у фундамента. Тут как раз – со стороны улицы.

Брови Метелицы взмыли вверх – у волков сильное обоняние, они за три километра чуют свою жертву, и опередивший его в поисках Зимовский явно задел его гордость.

Зимовский продолжил, не красуясь:

– …Я как раз пытался его вытащить, когда потерял сознание. И колыбельная тогда точно не звучала. Очнулся я уже в круге. Можете не верить.

Тая мрачно предложила:

– Мозголома пройдешь, чтобы подтвердить свои слова?

– С каких пор полиграфа стало недостаточно, Тая? – Зимовский уверенно направился на выход.

– Значит, ты знаешь, что мозголома ты не пройдешь.

Тая направилась за ним – ради жизни магмода, Орлов это или нет, она была готова на все.

– Мне мои мозги важны, Тая. Я их нежно люблю. Так я могу проверить, что я видел в щели?

Метелица отошел в сторону, пропуская Зимовского на улицу:

– Ты должен понимать, что зрение не идет ни в какое сравнение с нюхом. Я тут все проверил – тут не пахнет людьми. Ни живыми, ни тем более мертвыми.

Зимовский пожал плечами:

– Смотря какое зрение. И если я видел магмода, то он точно жив. Неподвижен, возможно обезвожен, возможно без сознания, но явно жив.

Он завернул за угол цеха, идя в примятой траве. Тая старательно принюхивалась – ничем тут не пахло. И поле молчало, оно тоже не чувствовало жизнь. Зимовский наклонился к щели между бетонной дорожкой, обвалившейся стеной и фундаментом – там и ребенок не пролезет, хотя лисы мелкие. Если Зимовский не лжет, то там мог спрятаться именно лис. Возможно даже Орлов.

Зимовский махнул рукой, приглашая Метелицу и уступая ему место:

– Нюхай. Там точно кто-то живой. Далеко. Но он живой.

Метелица недоверчиво посмотрел на него, но в щель все же сунулся, ложась на бетон и головой ввинчиваясь под землю. Было слышно, как он принюхивался снова и снова. Тая обняла себя руками за плечи – она не представляла, как из-под фундамента можно вытащить магмода, если он без сознания. Тут без императорской службы спасения не обойтись.

Метелица выпрямился и потер подбородок:

– Точно. Слабо пахнет Орловым, но как?!.. Как ты его УВИДЕЛ?

Зимовский принялся скидывать с себя ботинки:

– Я пролезу и вытащу. Только просьба – Тая, уйди и не смотри. Желательно, уйди как можно дальше. – Он не сомневался, что она его послушается – он принялся расстегивать рубашку.

Тая не собиралась лезть в родовые тайны Зимовских – ей плевать, кто он: енот или ехидна мелкая. Она просто не удержалась и напомнила:

– Зимовский, я тебя уже видела во всех ракурсах, и ты меня не впечатлил.

– Тебе важнее моя тайна или жизнь Орлова?

– Вали! – Она пошла обратно за угол. – И даже не надейся сбежать. Метелица быстро бегает.

– Кстати, Метелица, вызывай реанимацию – Орлову она точно понадобится. Неделю без еды и воды… Не каждый выживет.

– Как ты увидел, что он жив?!

– Сейчас все поймешь…

Тая села на камень у дверей цеха – она слышала, как восторженно присвистнул Гордей, оценивая вторую ипостась Зимовского. Ей плевать на это. Явно что-то мелкое, даже мельче лиса. Может, он кот… Ей все равно. Жизнь Орлова важнее Таиного любопытства. Только… Тая сжимала челюсти, чтобы не взвыть. Орлова по словам Зимовского ждет освидетельствование и пожизненное заключение в больничной палате. Но и оставить его умирать там, под землей, не дело. Дикая ирония: спасти, чтобы навсегда запереть в больничной тюрьме. Что за мерзкий выбор! Только смерть явно хуже. Вот Ника «обрадуется» – она же надеялась на статус вдовы, а останется женой. Разводы даже с неконтролирующими себя магмодами запрещены. Чума!

Спасти, чтобы запереть в палате навечно.

Она закрыла глаза, не в силах больше думать – голова готова была взорваться от всего. От Зимовского, от близкой смерти, что дышала в Таин затылок, от участи Орлова, от… Всего.

Было странно тихо – Тая ждала рева медицинской сирены или хотя бы отсветов включенной «люстры», но слышно только шорохи, приглушенная ругань, шипение Зимовского, вернувшего себе человеческий облик:

– Метелица, где врачи?! Орлов плох – видишь же!

– Добираются. Сюда же не проехать – идут пешком. Сейчас будут. И ты…

– Молчи!

Было слышно, как Зимовский спешно одевался. Он еще не подозревал, что заткнуть Метелицу может только смерть, и то не всегда.

– Да ладно! Что б я так жил!

Зимовский буквально прошипел в ответ:

– Зависть – плохое чувство!

– Ну не скажи – такое богатство достается не каждому! – Тая слышала, как Гордей рассмеялся довольно обидно. – Двойной комплект!

– Молчи! И проводи Таю домой – ей нельзя быть тут. Никто не должен знать, что она здесь была.

Надо было признать – Зимовский был прав: ей не нужно быть тут. Она… Она до сих пор плохо себя контролировала и могла наломать дров.

Метелица вышел из-за угла:

– Орлова Зимовский вытащил. Он плох, но пока живой. Я… – он яростно потер подбородок.

Тая сама пришла ему на помощь:

– Гордей, я в порядке. Я все понимаю. Ты оставайся – тут ты нужнее. А я пойду домой – устала до безумия.

Он разглядывал её крайне недоверчиво:

– Тая, ты не в том состоянии сейчас. Может, тебя подвезти на «Скорой»?..

Из-за угла раздался крик Зимовского:

– Её не должны тут видеть!

Метелица проигнорировал его:

– Может, тебя вообще показать врачам и положить на денек под наблюдение? Тая, я серьезно.

Она встала и подошла к Метелице – видела, как Зимовский угрюмо выглядывает из-за угла.

– Я тоже серьезно. Я пойду домой. Я не могу тут оставаться. Просто не могу – чувствую, что могу сорваться и сотворить какую-нибудь непозволительную глупость.

– Я не могу тебя проводить.

– Гордей, и не надо.

Зимовский буквально приказал:

– Проводи её – я тут сам со всем разберусь. И я никуда не денусь и не сбегу. Слово чести.

Тая заставила себя промолчать. Метелицы ругнулся себе под нос и повернулся к Зимовскому:

– Молчи. Просто молчи. Тае нелегко с тобой – не только по тебе ударяет связь.

Зимовский сверкнул глазами, но промолчал.

– Ты точно дойдешь?

– Сейчас холодно. Я точно дойду. И не смотри так, до весны я должна продержаться.

Она лгала, и Метелица это знал.

– Я…

– Ты тут не ради меня, а ради закона и магмодов. Давай, не увиливай от службы. Дома со мной все будет хорошо. И, Гордей, не надо больше таких проверок. Можно было просто сказать, что я не в себе. Что я не права. Я бы поняла.

– Прости, я должен был проверить, как ты себя контролируешь.

– Не дождешься – я не займу палату рядом с Орловым. Я справлюсь – в конце концов мне не так много и осталось. Я продержалась чертову дюжину лет – пару месяцев я точно справлюсь.

Вслед ей неслось: «Мр-р-рак!»

Она пошла прочь. Домой. Надо забиться в щель, как Орлов, и зализывать раны. Дома. Только проскользнуть мимо деда – сейчас выслушивать его не хотелось. Ей нужны тишина и покой. И тепло. Дома с ней все будет хорошо.

Хорошо не было. Её на пороге встретила Глаша, вся в слезах, и тут же начала орать:

– Где тебя носило?! Ты что себе позволяешь! Он тебя так ждал… Так ждал… Ты бездушная тварь! Нечисть, которой позволили жить в доме, а ты как была тварью, так и осталась тварью!

Тая не сдержалась и залепила Глаше пощечину – видела такие истерики не раз на фронте:

– Молчи!

Глаша от возмущения не могла сказать и слова. Только стояла и моргала глазами, да на лице разливался гневливый, нездоровый румянец.

Тая четко продолжила:

– Вдох. Выдох! Возьми себя в руки. И начни с начала.

Глаша набрала полную грудь воздуха и… Снова заорала на Таю:

– Дрянь! Семен Васильевич умер. Он до последнего отказывался вызывать «Скорую». Как же, Таинька вот-вот придет! Нагуляется, налюбится с выродком и припрется! Как с ней не попрощаться! Тварь!

Глаша служила у деда, не у Таи. Терпеть её Тая была не обязана:

– Глаша, еще одно обзывательство, и я выставлю тебя за порог.

– Да я сама вещи собрала уже! Ноги моей в этом доме больше не будет!

Через пять минут, предупредив, что тело уже забрала ритуальная служба, а все распоряжения Семена Васильевича лежат на столе в его рабочем кабинете, Глаша ушла из дома. Тая надеялась, что навсегда.

Сил ни на что не было. В голове было пусто. Она потеряла последнего родного человека. Сегодня. Именно сегодня, когда спасала никчемную жизнь Зимовского. Это было просто… Нелепо. Больно. Глупо! До одури смешно – она нужна была тут, чтобы спасти деда, а спасала… Зимовского.

Тая отчаянно нуждалась в тепле. Хотя бы чье-то родное плечо рядом. Только родных больше не осталось. Тепла отныне можно не ждать.

Она опустилась на колени перед камином в гостиной. Хоть так согреться. Огонь, пусть немного и пугает глупую луговушку, но он же согревает частичку человеческой души в её груди. Не все же забрал у неё Зимовский…

Камин не разжигался. Тая снова, снова и снова пыталась зажечь спички, но те ломались в её трясущихся от слабости руках.

Тая смирилась, что все сегодня против нее. Она откинула в сторону коробок, подтянула колени к груди, обняла их руками и замерла, глядя на сложенные в камине дрова.

Придет утро. Придет новый день. Придут мысли в пустую голову. Она чуть-чуть оживет и поймет, что же нужно делать дальше. Просто нужно дождаться новый день.

В дверь кто-то постучал, причем очень настойчиво.

Это мог быть Метелица, и Тая пробормотала:

– Открыто… Заходите.

В гостиную влетела растрепанная, ненакрашенная Даша. Она замерла, рассматривая Таю на полу, а потом схватила с кресла плед, укрыла им Таю и села рядом. Тая спрятала взгляд. Говорить не хотелось. Наговорилась сегодня с Зимовским…

Даша заметила валявшиеся по полу поломанные спички, достала из сумочки зажигалку и разожгла-таки камин. Пламя не сразу заплясало в топке, сперва долго алело под дровами, захватывая все новые и новые веточки растопки, а потом все же взметнулось, обдавая Таю жаром.

– Тая, мне Сумароков позвонил и все рассказал.

– Даша…

Ну что он мог знать? Как и откуда.

Даша посмотрела на неё, но Тая упрямо прятала взгляд.

– А Сумарокову позвонил Кошкин, а ему вроде кто-то отсюда, я не знаю, кто. Вроде какая-то Метель.

– Метелица. Это парень. Хороший.

– Сколько… тебе осталось?

– Может, день, может неделя, может, до весны протяну, а там растаю, но это неважно, Даша…

Та взвилась:

– Я прибью Зимовского, вот честно. Как он мог!

– Даша, я умерла тринадцать лет назад.

– И ты молчала! Неужели ты думала, что…

– …что тебе запретят со мной общаться, – закончила за неё Тая.

– Вот ты…

– Ослица?

Зимовский так её называл.

Даша стремительно обняла её и прижала к себе.

– Тая, это еще аукнется Зимовскому и очень больно, или я не Сумарокова! Он еще ответит за все. Давай поедем в Арктику? Будем там выращивать… Репу? Что вообще выращивают в Арктике?

– Ты вообще знаешь, что Арктика – это не континент?

– А что тогда континент? Антарктика?

– Именно.

Дашу с головой захватила новая идея:

– Тогда поехали туда. Там снег, там холод, там хорошо.

– Там вулкан даже действующий есть.

– Вот тем более! Поедем, а? Что туда надо?

– Собственный ледокол.

– Найдем. Надо будет – купим. Это все такая ерунда. А я ведь верила, что Зимовский тебя действительно любит. Боже, какая я непроходимая дура!

– Даша.

– Прости!

– Да забудь ты о нем. Плевать… У меня дедушка умер, к черту Зимовского.

– Таюшка…