Текст книги "Предзимье. Осень+зима (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 30 страниц)

– Спасибо, Илья Андреевич.

– Пустое. Я не гад. Я вполне вменяем. Так… Возвращаясь ко вчерашнему и Дарье Аристарховне. Вам не кажется, что все не так просто в её браке с князем Сумароковым? Забавное и гремучее сочетание: безалаберная жена и огромнейшее богатство. Вы Дарье Аристарховне намекнули бы про мужа и телефоны. Она советы городовых не воспринимает. Понимаю, что это до первой аварии, но где шанс, что её успеют спасти?

Тая закачала головой – нет, Зимовского отчаянно заносило:

– Илья Андреевич, князь Сумароков без ума от своей жены. Не надо стоить нелепые теории. Или вам нравится быть всезнайкой?

– Хотел бы я быть всезнайкой на самом деле, но, увы… Я даже догадаться, что вы сделали с тенью на этом поле, не могу. Как и то, зачем вы тут оказались.

Тая почему-то честно сказала:

– Вышла прогуляться. Дома тяжело находиться…

Зимовский понятливо наклонил голову:

– Семен Васильевич – невыносимый человек, неуживчивый. Что есть, то есть.

– Много вы понимаете!

Лес робко подался к Тае, но замер, испугавшись Зимовского. Тот прищурился, что-то видимо замечая или чувствуя:

– Видите, я совсем не всезнайка. А хочется, дико хочется. Что вас обидело в моих словах про Семена Васильевича?

– Вы ничего не знаете.

Он пожал плечами:

– Так поделитесь. Это самый простой способ решения проблем. Люди для чего-то речь и придумали. Я могу помочь.

– Вы…

Он криво улыбнулся:

– Грибочек, будете так смотреть на меня, я снова спровоцируюсь. На подвиги. Только не думаю, что эти подвиги вас устроят. Вы меня почему-то безумно боитесь, а ведь я хороший, смею заметить.

– Илья Андреевич… – Вот как и, главное, зачем, ему сказать о болезни деда, о её попытках его уговорить лечиться, о хлопании дверьми и обидах, об извинительном пироге.

Он сам все понял:

– Вы не ожидали, что Семен Васильевич так изменится? Ретушь на императорском канале и в газетах потрясает, конечно. В этом все дело?

Тая оглянулась на лес, на поле, на синее, бездонное небо. Говорить не хотелось, но Зимовский прав. Когда гордо молчишь: догадайтесь сами о моих проблемах! – то трудности не исчезнут.

– Он умирает. Рак. Терминальная стадия.

– Вы уверены?

Тая снова вскинулась:

– А вы настолько всезнайка, что даже в медицинскую тайну свой нос суете? По дедушке все видно же. И зря я с вами делюсь чем-то сокровенным.

– Не зря. – Он снова обдал её тем взглядом, в котором читалось его превосходство над этим миром и Таей конкретно. – Семен Васильевич так выглядит на моей памяти лет пять так, если не больше. Знаете, что в онкологии, если за пять лет нет рецидивов рака, то больной считается выздоровевшим?

– До чего вы… – Тая не нашла подходящее слово.

Зимовский пришел ей на помощь:

– Всезнаист? Раздражающ? Противен?

– Эгоистичен.

– Я думал – неэмпатичен. Это сейчас модно говорить, когда не льешь слезы, а говоришь правду. Таисия Саввовна, простите, если чем обидел. Я, действительно, неэмпатичен и строю теории заговоров там, где их нет. Знаю. Прошу заранее простить.

Он остановился у своей машины:

– Вас повезти до дома? Или в город?

– Спасибо, не надо. Я еще прогуляюсь.

Она замерла, не зная, говорить ли о втором сне?

Зимовский бросил на неё раздражающе-понимающий взгляд:

– Еще были какие-нибудь сны, Таисия Саввовна?

– Лис-мадмог… – осторожно сказала Тая.

Зимовский оперся спиной на машину, даже глаза прикрыл.

– Конкретнее?

– Это был короткий сон. Где-то в развалинах, видимо, у кирзавода, на спину магмоду упал железный лист, не давая сдвинуться. Он пытался выбраться из-под него, но колыбельная не давала.

– Когда вы засыпали, колыбельная звучала?

– Нет. Она была только во сне.

Зимовский непонятно кому кивнул, открыл глаза и позвал:

– Владимир!

Тот, видимо привычный к манерам своего начальства, уже держался поблизости.

– Слушаю, Илья Андреевич.

– Магмод лис среди наших перепивших был?

– Не помню. – Владимир нахмурился, достал из кармана небольшой электронный блокнот и принялся быстро просматривать записи.

Зимовский вздохнул:

– Вот и я не помню.

Владимир нажал кнопку отключения блокнота:

– Никак нет, не было, за этот год во всяком случае, ни несчастных случаев, ни заявлений о пропаже магов в модификации лис.

Мужчины выразительно замолчали. Тая ждала их решения: если не помогут с поисками, то она сама пойдет, только и всего. Зимовский сухо сказал:

– Нет тела – нет дела, Таисия Саввовна. Тут я бессилен. Направлять на поиски тела из сна людей, отрывая их от службы, я не буду. Да и сами знаете, что летом тела весьма запашисты – если бы в промзоне кто-то умер, там дико бы воняло. Магмоды точно учуяли бы – они любят добираться в поселок через промзону, сокращая путь до дома.

– То есть, ты… Вы закроете на это глаза, – резюмировала долгую речь Зимовского Тая. Он покосился на Владимира:

– Иди. Свободен, – и только потом он посмотрел на Таю: – И почему, грибочек, ты появилась именно сейчас? Не могла приехать после визита императрицы? Сейчас мне несколько не до поисков приснившегося тебе тела. Сон – не слишком весомый повод для поисков. Если ты прекратишь меня бояться или злиться на меня, то ты это поймешь. У нас нет даже заявления от родственников. Я бессилен, понимаешь? Повторюсь: нет тела…

Она мрачно закончила за него:

– …нет дела. Очень удобно.

– Давай ты мне статистику по убийствам будешь портить после визита императрицы? Она уедет – я тебе лично всю промзону носом изрою, а пока… Даже твои голубые, почему-то, глаза не спровоцируют меня на подвиги. Кстати, почему глаза голубые?

Тая солгала – вот уж не думала, что он помнит цвет её глаз:

– Это линзы.

Он подался к ней, всматриваясь в глаза:

– И в этих линзах летят снежинки.

Тая скрипнула зубами:

– Интерактивные линзы! – Она вернула разговор в прежнее русло статистики убийств: – то есть пока вы будете подделывать, да?

– Кого? – озадачился Зимовский, подаваясь назад.

– Статистику.

– Научишь?

Тая скривилась.

– Ладно, ладно. Пошутил неудачно, Таисия Саввовна. Вы, главное, еще чего во снах не увидьте, а то позора не оберусь перед императрицей.

Глава седьмая, в которой Тая узнает тайну Вероники

Тая понимала трусливо-осторожную позицию Зимовского. С одной стороны – он пошел ей навстречу и проверит на совпадения с колыбельной похожие несчастные случаи, с другой – искать магмода-лиса он не собирался, хотя у него есть для этого люди. У него визит императрицы на носу, сейчас самое время заметать пыль под коврик, а не выбивать его при всех, ища пропущенные убийства. То, что это были именно убийства, Тая не сомневалась. Понять бы, зачем эти смерти были нужны. Она никогда не слышала, чтобы убивали с помощью колыбельной. Хотя если человек пьян, еще и вхлам, то ему, чтобы заснуть смертельным сном, колыбельной за глаза хватит. При полной неподвижности и температуре ниже семнадцати градусов, а по ночам тут столько и бывает, легко можно умереть от переохлаждения. С Зимовским Тая была согласна: списывать все на ненависть к магмодам глупо. Тут что-то иное. Хотя случай с ОТК намекал, что все возможно. Его полиция скрутила и увезла прочь из клуба только за ту самую ненависть к магмодам. Может, ему тоже колыбельная предназначалась. Зимовскому точно такое нельзя говорить: его подчиненные могли быть замараны в деле с колыбельной – звучала-то она на полицейской волне, и этот случай с ОТК… Очень удобно – с полицией не спорят даже магмоды.

Тая бродила среди заросшего пустыря и развалин кирзавода. Всюду были бурьян с разводами не смытой ночным дождем пыли на листьях, остатки неразобранных до конца рельс, исчезающих в лопухах выше человеческого роста, кучи мусора, кирпичи, ржавеющие краны, скрипящие на ветру, останки машин без фар и колес, как остовы китов, выброшенных на берег. Редкие тропинки среди этого «великолепия», изредка пробирающиеся в город и назад магмоды, старые, но еще используемые гаражи и непонятные сооружения, откуда даже доносились человеческие голоса. Жизнь тут не то, чтобы бурлила, но была.

Все абсолютно бессмысленно. Зимовский прав – летом трупы воняют так, что мимо не пройти. Если магмод-лис был тут, его бы нашли. Или он все же смог забиться куда-то так глубоко, что запах разложения не доносился? Ей бы в помощь кого-нибудь с острым нюхом. В Санкт-Петербурге она бы Метелицу попросила, а тут… Только остается надеяться на слепую удачу и собственные скудные силы. Земля, отравленная человеком, отвечать Тае не спешила. Лес был слишком далеко, чтобы вмешаться. Солнце уже перебралось через зенит и нещадно палило, как летом. Воняло пылью, креозотом, бензином, еще какой-то непознаваемой пакостью. Но не трупом. Ей ни за что не найти магмода, если он умирал тут, если он вообще существовал. Вдруг Тае приснилось будущее? Она потерла висок – она не оракул, ей не снятся пророческие сны. Она могла ухватить эхо случившегося, а не предвидеть будущее.

Время перевалило за обеденное. Ветер откуда-то принес запахи еды: что-то не первой свежести жареное на прогорклом масле. Тая мысленно застонала, вспоминая: обед и дедушка. И еще примирительный пирог. Она же пока даже речь с извинениями не заготовила. Чума и туляремия! Она совсем забылась, бродя по промзоне.

Тая достала походник из кармана и выругалась снова – экран показывал третий час дня и двадцать пропущенных звонков от Даши. Кому-то было отчаянно скучно без паутинки. Тая включила звук на походнике – с утра забыла это сделать. Первым делом она позвонила Глаше, предупреждая, что вернется домой минут через пятнадцать. Глаша старательно пыталась подавить нотки недовольства в голосе, но они так и рвались из неё. Семен Васильевич, вот чума, отказался обедать без Таи. «А у него ведь режим!» Тот случай, когда хочется отчитать Глашу за неподобающий тон, и в тоже время понимаешь, что деду осталось так немного в этой жизни – забывать о нем и его здоровье просто опасное пренебрежение. Тая отключила походник, снова от души выругалась в небеса под чьи-то одобрительные аплодисменты из ближайшего гаража и направилась вверх по холму домой.

Походник сам по себе ожил скрипичной мелодией, улетающей в небеса – Даша не оставляла надежду дозвониться до Таи.

– Слушаю, – стараясь не выдавать раздрай в сердце из-за острого чувства вины перед дедом, сказала Тая.

Даша чуть ли не заорала от счастья в трубку:

– Наконец-то! Тая, как тебе нестыдно! Мы тут с девочками с вечера так волнуемся, так волнуемся за вас!

Тая не поняла её, шагая по шпалам, покрытым выступившими на жаре пятнами креозота:

– За кого, Даша?

– За тебя и Зимовского, конечно! – Сигнал связи был слабым, и звук то и дело пропадал. Тае приходилось додумывать некоторые слова. – Мы видели, как он тебя закутал в свою шинель и увез прочь. Это так романтично! Мы все ждали и ждали, чтобы вам не мешать, но, подосиновик, надо и честь знать – мы же волнуемся за вас. Могла бы и отзвониться.

– Так ничего же не было. Я и Зимовский – это просто глупость какая-то.

Тая свернула со шпал на тропинку. Белые зонтики борщевика возвышались над её головой, приятно благоухая морковкой и создавая редкую, бесполезную тень.

Даша возмутилась:

– Да что это такое! Как не люблю я соглашаться с Никой, но тут она права. Тая, тебе пока в лоб не прилетит, ты и не поймешь. Как подруга тебе говорю: Зимовский в тебя влюблен. Причем давно. Причем он отшил всех невест. Причем…

– Дорогая моя подруга, – не выдержала Тая, отмахиваясь от облачка дикой мошкары. – Вот скажи, почему ты умолчала о том, что Зимовский в Змеегорске? Ты же знала.

У Даши впервые в голосе прорезалось смущение:

– Это же тайна, я не могла.

– С остальными тайнами тебя это не останавливает.

– Ты бы тогда сюда не приехала! – запальчиво сказала Даша. – А я хочу тебе только самого лучшего.

Тая не стала сдерживать сарказм в голосе:

– Зимовского?

– Он хороший, – продолжила напирать Даша. Когда она что-то себе втемяшивала, переубедить её было сложно. Надо Сумарокову сказать, чтобы запретил ей читать современную прозу для женщин. Пусть классику читает. Там хотя бы правда о людях и особенно о любви. – Просто ты привыкла никому не доверять.

– Даша, ты не права. В любом случае мне сейчас совсем не до Зимовского.

Даша всегда понимала её с полуслова – она гораздо тише и с явными нотками сочувствия в голосе уточнила:

– Опять поругалась с Семеном Васильевичем?

Тая лишь посопела носом. Даша знала её как облупленную.

– Приехать?

Все же хорошая Даша подруга. Бестолковая иногда, но хорошая.

– Даша…

Та бодро принялась настаивать:

– Ты же знаешь – твой дед неровно ко мне дышит. Я приеду, и вы помиритесь с ним. Что хоть в этот раз не поделили? Он же всегда такой спокойный. С ним легко найти взаимопонимание, стоит сделать над собой небольшое усилие.

Тая закрыла глаза: даже Даша считает, что все проблемы в отношениях между нею и дедом только из-за неуступчивости самой Таи.

– Даша, это не телефонный разговор.

– Подосиновик, мою линию никто никогда не прослушивает! Сумароков мне душой своей клялся. Что случилось?

– Дедушка… Он умирает. И лечиться не хочет. Он отказался принимать мою помощь. Он… Я не знаю, Даша, что делать.

– Я еду!

На заднем фоне стали слышны какие-то странные звуки, топот, шум. Наконец Даша сказала:

– Сумароков утверждает, что из моих рук мужики даже яд готовы есть. Посмотрим, как это сработает на Семене Васильевиче. И не бойся, я все оплачу: и дорогу, и проживание… И вообще, будете с Семеном Васильевичем у меня в доме жить! И лечение я тоже оплачу. Он же мне как второй дедушка! А я его любимая внучка. Ты бы тоже была любимой, сделай над собой небольшое усилие. Все, пока-пока, я скоро!

Даша бросила трубку. Первой. Что-то будет, наверное.

С Дашей Тая столкнулась у порога дома – еще бы чуть-чуть и та по дороге её подобрала бы. Все же стоит поговорить с Сумароковым по поводу Дашиной манеры езды – та носилась явно превышая скорость. Некстати вспомнились грязные намеки Зимовского по поводу Сумарокова. Нет, это точно глупые, отвратительные домыслы, позорящие прежде всего самого Зимовского. Сумароков не такой, он с жены пылинки сдувал. Хотя в оценке деда Зимовский не ошибся, но он точно не всезнайка.

Даша шепнула Тае:

– Ничего не бойся! – и даже успела подмигнуть, а дверь уже открылась. Глаша стояла на пороге, а дед встречал их в холле, и в первый миг Тае даже показалось, что его худоба, слабость и изъеденность болезнью всего лишь глупый розыгрыш, но нет. Он, отставив в сторону свою трость, подался к Даше, чтобы обнять и расцеловать, и чуть не упал – Глаша вовремя успела поймать его под руку. Тая выругалась на себя – могла же приехать раньше! Могла больше уделять внимания семье.

Расцеловав Дашу троекратно, как положено, дед важно кивнул Тае:

– Что замерла, как сиротка на пороге. Я давно тебя простил! Гости в доме – счастье в доме.

Даша взяла деда под руку и повела в столовую – она всегда тут чувствовала себя как дома. Это только Зимовский понимает, что Семен Васильевич тяжелый и неуживчивый. Остальные этого не видят. Глаша бросила на Таю колючий взгляд, но ничего не сказала. Даже про извинительный пирог промолчала. Испекла она его или нет? В воздухе не витали ароматы сдобы.

В отличие от Таи, Даша всегда была милой собеседницей – именно она за обедом стала мостиком между суровым дедом и Таей, не давая над столом возникнуть неловкой тишине. Даша рассказывала о себе, о муже, о Зимовском, о столице, о больницах, мимоходом ввернула о необходимости проходить ежегодные обследования, а потом в лоб предложила свою помощь деду. Он Дашу уважал, крепко уважал и…согласился на лечение.

И как у Даши получается? Вовремя улыбнуться, пошутить, чуть опустить виновато глазки, когда дед ругает современную молодежь, согласиться о полном упадке нравов, науки и всего, вообще всего, что может «упадать», и снова улыбнуться, пропустить мимо ушей колкости, которые саму Таю заставляли взвиваться в желании спорить, и снова щебетать, словно у неё нет своего мнения. Поразительная способность. Даша вызывала в Тае жгучую зависть: ей бы так просто общаться с собственным дедом.

От щебетания о перспективах лечения тут, в Змеегорске, Даша перешла к обсуждению лечения в Санкт-Петербурге, раз за разом напоминая, что волноваться нечего – все на себя возьмут Сумароковы. Дед не волновался, он поломался для приличия и неожиданно для Таи согласился на поездку. Зря Тая через себя переступала и Кота дергала.

После обеда дед пошел отдыхать, а Тая с Дашей поднялись в её комнаты. Глаша была так мила, что подала в Таину гостиную чай с пирогом, тем самым, примирительным.

Даша привычно рухнула в кресло. То, постаревшее на дюжину лет, печально скрипнуло под ней.

– Рассказывай!

Тая села в кресло напротив и лишь спросила, разливая чай:

– О чем, Даша?

– О Зимовском, конечно, – удивилась Даша. – С Семеном Васильевичем мы все решили, так что не смей даже волноваться об этом – вылечим или я не Сумарокова! А вот ты и Зимовский… Тут есть опасения. Ты же упрямая и ничего не видящая дальше своего носа.

– Я очень даже вижу!

Даша взяла чашку с чаем и обиженно фыркнула:

– Пфф! По Зимовскому видно! Мы с девочками вчера чуть от любопытства не умерли. А ты трубку не брала! – Даша подняла глаза кверху, словно вспоминая что-то очень приятное. – Но как ты бежала! Как ты бежала от него! Как подраненная лань бежит от охотника и знает, что она принадлежит только ему.

Тая чуть чаем не подавилась – вот ланью её еще не называли. Метелица чаще её скунсом из-за вечного медицинского запашка называл, а Кошкин ласочкой и бешеным енотиком – за привычку постоянно мыть руки и всех заставлять это делать, особенно перед едой.

– Даша, кто-то слишком много читает любовных романов. Я бежала не от него, а за магмодом.

Та лишь махнула рукой, мол, пустое все.

– Он тебе уже сделал предложение? Вы уже целовались?

Тая не выдержала – иногда Дашино любопытство переходило все пределы:

– У него пасть, между прочим. Магмодам с поломкой оборота запрещено жениться, и то самое, на что ты так намекаешь, тоже запрещено.

Даша даже выпрямилась – магмоды её явно не интересовали:

– Тая! Я про Илью говорю. Андреевича. Он в тебя влюблен еще с юности. Помнишь, как он смотрел на тебя всегда? – Тон её снова стал мечтательным: – А как на дне его рождения вы должны были открывать танцы первой парой! Это было так романтично… Он в костюме, ты в чем-то розовом… А ты взяла и обозвала его на весь зал. И вам с Семеном Васильевичем пришлось спешно покинуть дом Зимовских.

Тая не стала говорить, что перед тем, как обозвать его, она три раза просила не дергать её косу и семь раз проглотила его любимое обращение к ней «аmanita phalloides». Сам он phalloides.

Даша же неслась на всех парах, неотвратимая, как маглев:

– Как ты можешь быть настолько слепой.

– Даша, а как ты можешь быть настолько слепой, чтобы не видеть очевидного? Я ему не пара. Он титулован, я нет. Он богат, я нет. В Золушку, прости, не верю – Золушка к твоему сведению была родовитого происхождения. Если Зимовский пытается всех убедить в том, что без ума от меня, то все просто: ему что-то от меня надо.

Даша отмахнулась:

– И что ты ему можешь дать, кроме неземной любви?

Это было обидно, но хорошо хоть Даша сама все понимала – дать Зимовскому Тая ничего не могла. Она знала, что Даша простит любой тон, но все же подавила в голосе обиду.

– Вот именно, что ничего. Потому его интерес ко мне странен.

– Куда делась та романтичная девочка с огромными глазами и длинной косой?

Тая не стала говорить, что никогда не была романтичной. С ее дедом скорее подозрительной вырастешь или с чувством вечной вины. Она взяла паузу, делая глоток чая.

Даша как несмышленышу стала выговаривать:

– Он любит тебя, и чем ты быстрее это поймешь, тем быстрее вы станете счастливы.

– Он тебя своим адвокатом нанял?

– Я адвокат любви, а не его! На меня даже мой Сумароков так не смотрит, как Илья на тебя. Это все видят.

– Не все. Я не вижу.

– Так увидь! Ты же не змейка, ты не оцениваешь мужчин, как та же Альбина или Вероника по толщине кошелька и карьере. Позволь себе стать счастливой. Не слушай сплетни о Зимовском. Просто слушай свое сердце.

Таино сердце вопило, что от Зимовского надо держаться подальше. Тая принялась вилкой отламывать кусочки пирога. Аппетит снова пропал.

– Ох, Даша. Не знаешь ты Зимовского… Он, между прочим, считает, что твой муж тебя хочет убить.

Даша рассмеялась, громко и заливисто.

– Илья упрям! Он мне уже говорил, что я убьюсь Сумарокову на радость, если буду так вести себя за рулем.

– Он в чем-то прав.

– Я аккуратна, – посерьезнела Даша. – За четыре года ни одной аварии, между прочим. Давай уговор: я перестаю сидеть в телефоне за рулем, а ты присмотришься к Зимовскому?

Пирог ломался на все более мелкие кусочки, показывая яркие кусочки цукатов, аппетит не возвращался, а от Даши теперь зависела жизнь деда, и спорить с ней не хотелось. Только и о Зимовском говорить тоже… не хотелось.

– Ты решила стать свахой?

– Я хочу погулять на твоей свадьбе, подруга! Это законное желание.

Тая с извращенным интересом спросила:

– А все барышни обязательно должны выходить замуж?

Даша крайне серьезно сказала:

– Зимовский не простит себе рождения бастарда.

Тая замерла – Даша её потрясала. Черт побери, надо было самой до посинения ругаться с дедом, авось бы сдался рано или поздно. Даша обиженно посмотрела на нее:

– Тая! Ну что за глупости. Это нормально – желать счастья подруге. Это нормально – мечтать о детях. Я вон… – Даша замолчала, делая глоток за глотком. Тая тоже молчала, не подталкивая подругу к откровенности.

– Я вон…

Даша с громким стуком поставила чашку на стол.

– Я… Ох, Тая… Четыре года как все пытаюсь, а бесполезно. Сумароков уговаривает, что все в порядке, а я скоро на стену полезу, – она закончила как-то весьма растерянно. – Тая… Ты… Ты же луговушка.

– Да.

Тае бы порадоваться, что тема сама собой поменялась, но… Все стало только хуже. Даша, глядя в чашку, выдавила из себя:

– Ты можешь мне и Сумарокову помочь? Я слышала, что есть ритуалы плодородия. Что луговушки на многое способны.

– Даша… У меня нет дара, – Тая сжала руки в кулаки. По полу потек иней, только его видела лишь Тая. – Я бы помогла, но не могу. Прости, Даша.

– Я понимаю. Нет, так нет, – расплылась в фальшивой улыбке Даша. – Я не в претензии.

Тая отвела взгляд в сторону. Теория Зимовского о Сумарокове в свете того, что у Даши не получается забеременеть, стала как-то более реальной, что ли. Княжеский род должен продолжаться чего бы это ни стоило, а разводы до сих пор сложны и возможны только в случае доказанных супружеских измен. Тот, кто изменил, права повторного брака лишается. Бесплодие – тоже повод для развода, но там надо выждать огромный срок и доказать, что приложил все усилия для лечения. Не вариант. Вообще. Монастырь и авария проще в разы и реальнее.

– Я присмотрюсь к Зимовскому, – сказала Тая внезапно даже для самой себя. – А ты будешь выключать телефон перед вождением. Договорились?

Даша расцвела в улыбке:

– Договорились! Все равно тут глушат паутинку. Сегодня так ни разу и не удалось войти в молнеграмм. Там поди столько всего произошло, а я и не знаю!

Тая рассмеялась: и правда, как жить с этим!

Даша косо посмотрела на нее и вздохнула:

– Вот тебе бы только смеяться надо мной, а ведь молнеграмм – это рабочая платформа, на которой можно найти ответы на все вопросы.

– Что за минутка рекламы? – удивилась Тая.

Даша, уверившись, что Зимовский попал в хорошие Таины руки, потупилась и призналась:

– Я ищу кое-что.

– Не расскажешь – я не смогу помочь.

Да-да-да, это были слова Зимовского, но Тая и сама придерживалась подобного убеждения, когда дело касалось не её проблем, конечно. Дед приучил её решать все самой.

– Понимаешь… Вероника… У неё муж пропал.

– В смысле?

Дашу прорвало – не умеет она держать тайны в себе:

– Он выехал в Змеегорск на неделю раньше Вероники, но тут его так и не видели. А Вероника странные фоточки начала выкладывать в молнеграмме.

– Насколько странные?

У них с Дашей слишком разные понятия странного.

– Она словно примеряет на себя образ вдовы. Заранее. Фотографии в «стории» были в черных одеждах. Она никогда до этого не любила этот цвет. Это странно… Хуже того… Она даже заявление о пропаже человека не подала – я у Зимовского спрашивала! Он сказал, что пока нет заявления – он помочь не может, а я не родственница, от меня не примут, пока жена в наличии… Я хочу понять, что происходит у Вероники. Она серьезно не ищет мужа или отчаялась. Или даже… Радуется.

Тая нахмурилась:

– Как такому можно радоваться? Я не понимаю.

– А что понимать? Её муж попал на войну, когда она уже заканчивалась почти – Константинополь брали. Всем было ясно, что мы победили. А Орлов взял и согласился на магмодификацию. Еще и Веронику не поставил в известность. Точнее, поставил, но она была против: что люди подумают! Его это не остановило. И вот, они с Вероникой уже четыре года как кошка с собакой жили. Живут! – тут же поправилась Даша. – Надеюсь, он жив, просто пошел в бега от такой жены.

– В бега идут в основном жены, а не мужья. Ему-то зачем? Все деньги и земли всегда на муже.

– Вот так, Тая.

– Ты не знаешь, какая у него была модификация?

– Нет, конечно, но могу спросить Сумарокова. Спросить?

– Спроси, – мрачно сказала Тая. Как-то на душе тошно стало от таких вот Вероник. У нее муж пропал, а она не считает нужным об этом сообщать властям, а у Зимовского нет тела, нет дела. Нет заявления о пропаже, искать никто и не будет.

Даша тут же достала походник и принялась открывать все подряд: молнеграмм, словицу, еще какие-то программы, словно что-то могло работать при подавленной паутинке.

– Дурацкий молнеграмм! Он мне нужен, а он не работает. Я уже столько «сторий» пропустила, уму непостижимо… Меня мои подписчики уже потеряли, наверное.

Тая спряталась за чашкой с чаем – ей бы Дашины проблемы. Ей своих хватает – одна колыбельная чего стоит.

Даша ушла почти в шесть, когда Глаша уже подумывала звать всех к ужину. Стоило двери закрыться за Дашей, как дед четко, строго сказал, глядя мимо Таи:

– Я все еще жду извинений!

Тая заставила себя улыбнуться – вот так и живем, от ссоры к ссоре. И лишь Зимовский почему-то заметил настоящий характер Семена Васильевича.