Текст книги "Предзимье. Осень+зима (СИ)"

Автор книги: Татьяна Лаас

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 30 страниц)

Предзимье. Осень+зима
Татьяна Лаас

Пролог

Пело, плясало в воздухе веретено, наматывая на себя золотую тонкую нить – ни единого узелка на ней не было, гладкая ниточка, ладная. Тянуло веретено ниточку не из лохматого пучка шерсти, не из омытого водами да очищенного от кострицы льна, тянуло веретено ниточку из живого тела, из человеческой души.

Молчал лес. Не пели птицы. Затихли, попрятались звери, не вмешиваясь в человеческие игры. Только вороны, нахохлившись, сидели на ветвях в ожидании развязки. Снег падал тихо, наметая сугробы у ног девушки в длинном обрядовом сарафане и долгорукавке. Венец, щедро расшитый речным жемчугом, искрился инеем в лунном свете, длинную темно-русую косу укутала снежная фата, лед наползал с очелья, бриллиантами из слез сияя на щеках.

Нарастал мороз, трещали сосны, дул, усиливаясь, мертвый ветер. Громко каркнул ворон – ждать осталось недолго.

Было жарко, несмотря на снег на белых, словно мраморных руках. Жар рос изнутри и улетал прочь золотой ниточкой. Привязанная в забытом языческом ритуале к высокой, сизой после холодов ели, девушка уже не помнила ничего, в голове больной галкой билась, стучала в виски, рвалась на волю только одна мысль: «Надо сказать, что ей тепло. Когда спросят, надо сказать, что ей тепло»… Иначе не выжить.

Откуда-то издалека донесся неприятный звук полицейской сирены. Яркие синие огоньки «люстры» заметались среди деревьев – тут до губернского тракта всего несколько метров было. Хлопнула дверца. Затрещал снег – когда морозы, он скрипит особенно противно и громко.

– Вроде, туточки, вашбродь. Датчик зашкаливает просто!

Заскользил по черным стволам деревьев белый, неприятный свет электрического фонаря, ища её. Только она позвать уже не могла – попыталась открыть рот, да только алые, как рябиновые ягоды, капли крови из лопнувших губ упали на снег, и все. Даже хрипа не было.

– Вязев, что там? «Подснежник»? – донеслось с дороги.

Свет уперся прямо в лицо, а она даже закрыть глаза не могла. Веретено упало в сугроб. Сияние нити погасло, прячась от ненужного, жадного взгляда.

– «Снегурка», вашбродь, – пробурчал городовой в болотного цвета шинели, наклоняясь к девушке и ножом разрезая заиндевевшие веревки.

– Тепло ли тебе, девица? – словно в насмешку спросил он, быстро стаскивая с себя шинель, чтобы закутать смертельно-белую снегурочку.

– Хрень! – все так и доносилось от дороги. «Вашбродь» носиться по сугробам ради какой-то «Снегурки» не собирался.

– Так точно, вашбродь!

Её подняли на руки и понесли прочь. Последнее, что она помнила: раскрылась серебряная завеса между Явью и Навью, и оттуда повеяло летом, костром и умирающей после покоса травой. Хотя скорее всего это были галлюцинации умирающего мозга.

Часть 1. Баю-баюшки-баю

Глава первая, в которой надо возвращаться домой

Легкий убаюкивающий шум маглева, несущегося по защитным подземным тоннелям, резко поменялся – стал подозрительно тихим, отчего Тая тут же вынырнула из сна, выпрямляясь на жесткой деревянной лавке вагона третьего класса. Магмод, на чьем плече она, оказывается, удобно пристроилась, только скосил на неё удивленный взгляд голубых, совсем не звериных глаз и тут же отвернулся в сторону.

Тая сонно прищурилась, пытаясь понять, где она. За окном нескончаемой зеленой лентой проносилась тайга, ярко освещенная косыми солнечными лучами, скользящими по-над верхушками сосен с редкими золотыми пятнами березовых колок. Алые кляксы рябин были еще большей редкостью. Только далекая гладь широкой реки не смазывалась в пятно на дикой скорости, с которой маглев врывался в наступающие сумерки. Поезд «Санкт-Петербург – Владивосток» несся прямиком в закат. Уральские горы остались далеко позади. Еще часа три и до Байкала доберутся, а ночью маглев увидит океан.

– Простите, мне так неудобно – взяла и уснула на вашем плече, – Тая улыбнулась парню-магмоду, застрявшему в переходной форме: тело уже человеческое, а голова оставалась звериной. Конкретно у этого парня – волчьей. Иногда так бывало с модификантами, тут только посочувствовать оставалось. Ошибка склейки генов, отвечающих за оборот: возможно, низкий уровень выработки медиаторов, отвечающих за перестройку тканей, или развившаяся резистентность, или блокировка магканалов – причин для этого было много. Лечили это только в Змеегорске.

Парень, одетый в джинсы, футболку и спортивную кофту, повернулся к Тае и лишь тихонько рыкнул, мол, все в порядке, снова отворачиваясь к окну. Граница между звериной и человеческой формой проходила у парня по ключицам, а то и ниже – дальше ворот белой футболки скрывал серую, уже готовящуюся к зиме шерсть. Парню не повезло – звериная модификация задела голосовые складки, так что говорить он не мог. Почему у него не было речевого синтезатора, Тая не знала. Может, он как раз на протезирование в магтехград Змеегорск и ехал? Туда же, куда и она добира… Ладно, зачем лгать самой себе, туда она совсем не стремилась. Тая вырвалась из Змеегорска десять лет назад и возвращаться не собиралась, но жизнь распорядилась иначе.

Откровенно похолодало – отопление в вагоне включать не спешили, а прижиматься обратно к горячему, как печка, боку магмода было неприлично. Тая натянула поверх тонкой футболки куртку и огляделась. Салон третьего класса, которым она добиралась домой, жил, дышал, болтал, лузгал семечки, пел многоголосьем из наушников телефонов-походников на всех языках мира, спал, храпел и смотрел короткие выпуски новостей по стереовизору, подвешенному в середине плотно забитого людьми вагона, и только возле Таи и магмода была пустота – никто не спешил садиться рядом с ними на лавки. Магмодов боялись. До сих пор. Прошло двадцать лет с момента изобретения магмодификаций, восемь лет с их отчаянного внедрения и четыре года после Второй Великой или Первой маготехнической войны, в которой победили как раз благодаря магмодам, а их до сих пор боялись и сторонились.

На переполненной лавке наискосок, на самом краю, пристроилась женщина с младенцем в перевязи. Тот то и дело куксился, выплевывая соску и отказываясь засыпать, приводя свою мать в отчаяние. Соседи женщины с младенцем уже были на грани: еще восемь часов выслушивать писк и плач – это пытке подобно. Девочка постарше, лет семи, стояла рядом с матерью, печально поглядывая на пустые места возле Таи и магмода, но садиться не решалась.

Тая сама её позвала и, раз уж лазила в рюкзак за курткой, достала пакет с пирожками, вкусно пахнущими свежей сдобой и маслом, на котором жарились. Она, сажая девочку на пустую лавку перед собой, вручила ей ягодный пирожок. Вслед за девочкой на лавку перебралась и её мать, часто и заполошно извиняясь. Младенец то и дело заходился плачем, похожим на кошачье мяуканье – насколько он устал.

Пирожком, только уже с осердием, был одарен и магмод, который принял его с явным скепсисом – ему он был на один укус. Тая, словно это был Метелица, уверенный, что она не умеет готовить, проворчала:

– Свежие. В пирожковой заказывала. – Не она заказывала – Кошкин привез аккурат к отправлению маглева, еще и присвистнул тогда, увидев в какой вагон Тая взяла билет.

Магмод выразительно склонил голову в жесте благодарности и тут же проглотил пирожок, кажется, даже не прожевывая. Сама Тая есть пирожки не стала. Она голодной не была – когда она нервничала, аппетит напрочь отбивало.

Тая достала из кармана куртки простой походник и посмотрела время на экране. До прибытия в Змеегорск оставалось чуть больше получаса. Маглев плавно снижал скорость, влетая в предместья Александродара. Вдалеке уже были видны высотки делового центра и дворцы, и все это без купольной защиты – даже не верилось, что где-то остались такие города. Хотя вся Сибирь такая – почти не тронутая войной. Маглев пересек широкую ленту Оби, и замер у перрона. Еще один медленный рывок, и… Змеегорск.

Младенец упорно отказывался засыпать, он то и дело выгибался в перевязи и громко, натужно, краснея, орал. Его мать нервно покачивалась всем телом и напевала колыбельные, одну за другой. Вагон уже роптал – многие ехали до Иркутска и Владивостока, мечтая выспаться.

– …не ложися на краю, придет серенький волчок… – звучало убаюкивающе, но не для младенца. Тая почувствовала, как легкий магимпульс соскользнул откуда-то сбоку, и младенец наконец-то заснул, продолжая вздрагивать даже во сне.

– …и укусит за бочок! – наверное, это вырвалось из женщины от неожиданности. Волчок должен был только ухватить за бочок.

Тая отвернулась, пряча улыбку, а вот женщина осеклась и побелела. Вагон затих, поглядывая на магмода. Тот делал вид, что спит, прислонившись к холодному окну. Как же, спит – ухо нервно дергалось. И магимпульс, усыпивший малыша, явно он сформировал.

Девочка дернула мать за рукав и в неожиданной тишине спросила, косясь на магмода:

– А почему выродок укусит за бочок?

«Выродок» красноречиво-обиженно дернул ухом, но глаза не открыл. Поезд двинулся дальше. Тае стало жаль парня, который из-за поломки в генной модификации не мог даже говорить, защищая себя.

– Ты слышала, кто разносит сны детям? – спросила она у девочки. Та замотала головой, глазенки её заблестели от удивления.

– Нет.

– Тебе не рассказывали?

Тая заметила, как покраснела её мать. Сказки она, значит, не рассказывала, зато о выродках успела поведать девочке. Тая заставила себя улыбаться – Павел Кошкин всегда настаивал: «Тая, улыбайся и молчи! Умнее будешь казаться!» Вот она и улыбалась.

За окном воцарились долгие осенние сиреневые сумерки.

– Сны разносит Дрема. У него два зонтика: черный, без снов, и яркий, оранжевый с красивыми сказками и снами. – Если честно, Тая точно не помнила сказку и откровенно придумывала на ходу. Может, это вообще две разных сказки. – Так вот… До недавнего времени он вполне справлялся со своими обязанностями по разносу снов, но в последнее время детей стало так много, что он стал зашиваться.

Магмод удивленно всхрапнул – Тая сама поняла, что её заносит из сказки куда-то в канцелярит и еще дальше, но ничего поделать не могла. Она не сказочница, да и с детьми почти не общалась.

– И тогда Дреме пришли на помощь волчки-магмоды. Сама понимаешь, война, в которой магмоды нас защищали, закончилась, а служить им где-то надо. Они как ОТК проверяют детей и ставят на плохих свое клеймо-укус. К таким детям хорошие сны больше не приходят. Поняла?

Девочка лишь кивнула, а потом спросила:

– А что такое о те ка?

– Отдел техни…Техносонного контроля, – выкрутилась Тая. – Магмоды – ОТК Дремы, никогда не называй их выродками, а то останешься без снов.

Магмод скосил на Таю глаз, удивленный своей миссией в этом мире. Тая от щедрот своей буйной фантазии добавила:

– А если ты спишь не на краю, то волчки делают пометку в своих записях, и к тебе будут приходит самые лучшие сны. Взрослых это тоже касается.

Магмод лениво зевнул и всем продемонстрировал свою пасть, полную острых зубов. Вагон замолчал, впечатленный фантазией Таи, хотя скорее все же зубной формулой магмода.

Маглев на перегоне Александродар-Змеегорск скорость почти не набирал – ехал лениво, как обычный поезд. Вот и Тае бы снизить обороты, но злость и обида на обывателей, таких как вот эта простая, замотанная жизнью женщина с двумя детьми, никуда не уходила. Наверняка же её муж тоже воевал, может даже, кто-то из магмодов его прикрывал, а она… «Выродок!» Шилов, их мозгоправ госпитальный, собирающий после боев мозги магмодов в единое целое, говорил, что это дикое желание защитить, а точнее встрять в любой спор с неизменным желанием победить, произрастает из-за острого, нелеченного чувства собственной неполноценности. «И с этим, – любил он добавлять, – еще работать и работать надо, Таюшка!»

Тая достала из-под лавки свой рюкзак и поставила его себе на колени. Вдалеке уже показались огни Змеегорска, щедро рассыпанные по окрестным холмам. Надо же, ведь читала, что городок разросся, а не верилось… Тая встала и направилась на выход. Что толку стыдить эту женщину. Тут весь вагон таких вот. Зря Тая сорвалась с Дремой. Только обида так просто не проходила. Из магмодов и волкодлаков формировалась гвардия, элита императорских войск, а они их выродками называют! Зла не хватало. Сперва веками бесились, уничтожая нечисть, потом опомнились, что вместе с нечистью пропадала способность к магии. Война заставила ускорить разработки по генной инженерии магмодов, а они их выродками за ошибки ученых называют. Так… Как там Павел говорит? Дышим, улыбаемся и машем! Ей нельзя злиться. Тая шагнула в тамбур – маглев, оставив позади мелкую по осени речку Змеевку, вплывал на перрон.

Город за те десять лет, которые Тая его не видела, сильно раздался и вширь, и вверх – раскинулся с холма на холм, еще и обзавелся высотками, упирающимися в небо. Отродясь тут выше трех этажей ничего не строили. Однако, что война и статус магтехграда сделали – приманили деньги и аристократические рода.

И все же город за десять лет ни капли не изменился. Он по-прежнему жадно звал Таю, обещая силу, и пытался удержать в своих объятьях, уверяя, что нигде ей не будет лучше, чем тут. Как бы не так! Она знала, что за пределами города огромный мир, и этот мир, даже искореженный войной, ей нравился больше, чем местное затхлое, какое-то мертвое великолепие.

Тая расправила поникшие было плечи и выпорхнула на пустой перрон. Следом из вагонов первого и второго класса повалил народ – кто в чиновничьих шинелях, кто в военных мундирах, кто скромно в собольих, еще не по сезону одетых шубках. Суета, толкотня, вой сирен на правительственных автомобилях, выехавших прямо к маглеву, злое тяфканье сигналов на машинах с родовыми гербами. Через неделю в городе юбилей – десять лет магтехграду, и публики из Санкт-Петербурга принесло много: сюда сама императрица должна пожаловать на празднества – перерезать ленточку на открытии новых корпусов Российского императорского научно-исследовательского института маготехнологий имени Потемкина. Из вагонов третьего класса, кроме Таи и ОТК Дремы никто не вышел. ОТК огляделся и быстро ввинтился в толпу, исчезая среди людей. Тая же в компании дежурного по станции жандарма, слегка ошалевшего от кутерьмы, осталась ждать, пока схлынет прочь эта людская пена – ей надо мысли в кучу собрать и злость угомонить: клялась же себе, что не вернется сюда ни за что.

Быстро темнело, словно тьма ждала её и стремилась показать себя во всей красе. В домах загорались огоньки в окнах. Возвращение в Змеегорск, как удар под дых. Знакомый с детства смолистый воздух. Ряд домов, которые ты помнишь до последней трещинки. Люди. Знакомые. Они скользят по тебе чужим взглядом, не узнавая, а ты их помнишь. Просто они остались тут, а ты уехала, посмела вырасти и вернулась.

Вот как можно бояться города, скучать по нему до одури, до повторяющихся снов, где ты счастлива, и при этом ненавидеть город. «Это какая-то патология, Асюша.» – сказал бы Кошкин. Она никогда и не говорила ему, что нормальная.

Автобусы уже не ходили, о чем её любезно предупредил жандарм в голубом мундире. Несмотря на откровенную осеннюю прохладу, он еще не спешил надевать шинель. Тая уверено направилась к стоянке такси – там еще стояли две машины. Стоило только назвать адрес, как водители такси с эмблемой «Словицы» на дверцах отказались её везти. Даже робкое предложение оплатить дорогу туда и обратно не сработало.

Заметив, как Тая полезла в походник искать телефоны для вызова такси, один из водил снизошел и объяснил ей:

– В гетто ни за что не повезут. Даже днем – дураков нет.

Откуда в приличный Змеегорск залетело это слово, Тая так и не поняла. Не трущобы – гетто. Почти как резервация. Однако.

Придется идти пешком – тревожить дедушку она не будет. Поздно уже, да и он намекал в письме, что не очень себя хорошо чувствует. Если уж её стойкий дедушка так о себе говорил, значит, дело плохо. Он даже с птичьим гриппом умудрялся выходить на службу, ведь эксперименты в его лаборатории не остановить. Дорогу Тая знала – она с детства проживала в этом городке, когда еще в нем не было улиц, а только номера домов. Теперь же к… гетто вел проспект Науки, через когда-то первозданный лес шли улочки с пятиэтажными домами, а в центре у озера торчали высотки делового центра, между которыми стыдливо спрятались новехонькие мэрия, полицейский участок и Зал дворянского собрания. Интересно, в озере еще живет русалка, про которую тайком на вечерних посиделках рассказывали легенды, что она исцеляет сердца? Или наступающий на Круглое озеро город прогнал её прочь.

Ветра не было, а Тая привыкла, что городок всегда был открыт ветрам. Они дули постоянно, вылизывая улочки городка, как леденец. В конце зимы тротуары из-за этого превращались в сплошной ледяной каток, с которым не справлялись многочисленные дворники.

Тая бодро оставила позади старый центр – новый уходил направо, в низинку, когда ей нужно было вверх в холмы, куда шла разбитая, ничуть не изменившаяся за десять лет дорога. Вдалеке маяком светились огоньки одноэтажных домов – поселок, построенный специально для приезжавших на лечение магмодов. Тая читала о нем в газетах. Только там не писали о ненависти местных к магмодам. Черные громады исследовательских центров прятались в темноте за защитными плетениями – иногда из оставшихся «горячих» очагов прошлых боев еще прилетали отголоски чего-нибудь смертельного. Открытое небо над головой удивляло Таю и немного пугало. Шуршал гравий под подошвами осенних ботинок – Тая шла по обочине, тротуары тут так и не удосужились сделать. Можно было сократить путь через лес – туда вела уютная тропка, сейчас усеянная желтыми листьями берез, но с Змеегорским лесом у Таи были натянутые отношения. Лучше прогуляться подольше, вдоль технических цехов, гаражей и почему-то разрушенного кирзавода, чем через лес.

Фонари светили через один, не в силах разогнать приветствующую Таю тьму. Вырывавшийся изо рта парок обещал резкое похолодание. Главное, успеть до снега вырваться из города. Тая всяко это успеет. Снег не застигнет её врасплох.

Дорога была пуста: ни машин, ни прохожих. Видать, действительно от поселка магмодов старались держаться подальше. Странное, липкое ощущение чужого взгляда все равно не отпускало Таю. Словно сама тьма или лес смотрели на неё. Рюкзак почти не оттягивал плечо – Тая приехала налегке. Новые ботинки почти не натирали. Откуда-то налетевший ветер только игрался отросшими ниже плеч волосами, уговаривая заплести их в косу, но ни за что! Уж лучше она подстрижется, хоть Павел вновь будет ругаться.

Откуда-то доносилась колыбельная отчаянно фальшивящим мужским голосом:

– Баю-баюшки-баю, не ложися на краю…

Тая быстро прошла мимо полицейского патруля – машину городовые спрятали за кирпичной стенкой автобусной остановки. Два заинтересованных мужских взгляда долго еще провожали Таю в темноте, словно на её спине висела мишень. Колыбельная, звучавшая по радио из патрульной машины, стихла. Раздался стук закрываемых дверей, шорох шин, и Тая только усилием воли не сиганула с обочины в спасительную темноту пустыря.

Мимо, обгоняя Таю, проехал пафосный внедорожник «Руссо-балт» с эмблемой службы безопасности на дверцах. Он внезапно мигнул красными задними фонарями и остановился на обочине. Только этого не хватало! Тая прикинула пути отступления: через отбойник вниз в овраг, потом по почти разобранным железнодорожным путям мимо кирпичного завода вверх в холмы – до дома еще пара километров оставалась. Бегом минут за десять уложится. Она заставила себя медленно идти к автомобилю – безопасников она не боится, хотя нервы ни к черту, надо заметить! Это все Змеегорск виноват. Тьма нашептывала, что все хорошо. Плохо уже не будет. Тая с ней была согласна – она уже тут, хуже точно быть не может.

Из внедорожника вышел высокий худой мужчина в черной цивильной одежде: узкие джинсы, явно шелковая, небрежно расстегнутая у ворота рубашка, длинное в военном стиле пальто. Короткие светло-каштановые волосы, твердый подбородок, резкие скулы, взгляд из-под бровей «я вас всех убью!» и узнаваемо оттопыренные уши. Он их так и не прооперировал, как делают обычные люди. Князья Зимовские выше возможных насмешек. Ну почему из всех знакомых Тае жителей городка она первым делом столкнулась именно с Ильей Андреевичем Зимовским?! Век бы его не видела. И ведь говорили, что он смертельно болен, что больше пяти лет не протянет, что сюда в Змеегорск приехал с последней надеждой на исцеление. Выжил, однако! Вот это тяга к жизни!

Он шел словно по плацу, чеканя шаг. Широкий разворот плеч, гордая посадка головы – князь во всей красе. И что эту красу так никто из девиц не прибрал к рукам, делая семьянином? Сидел бы дома, гонял бы чаи с плюшками, так нет – по ночам рассекает на внедорожнике по пустым улочкам городка, в котором априори ничего не случается.

– Доброй ночи, госпожа…

Только сейчас он сумел её рассмотреть и узнать – он даже с шага сбился.

– …Amanita phalloides!* – Зимовский расплылся в какой-то особо ехидной улыбке.

(*бледная поганка по латыни)

Он так и не вышел из детства! Он до сих пор верит, что тайну латыни знает только он? Да Тая выросла на латыни – дед же биотехнолог. Ей так и хотелось сказать в ответ: «Сам ты morchella conica!» – да нельзя. Неприлично князей обзывать сморчками, хоть те и ценятся в высокой кухне. Грибы, конечно, не князья.

Тая сделала смешной из-за замызганных в дороге джинсов реверанс перед изумленным Зимовским – раньше её манеры были гораздо хуже, она и гимназическим портфелем в бок засветить могла.

– Добрый вечер, ваше сиятельство! – Она резко выпрямилась. Ей домой пора, дедушка будет волноваться – он же знает, когда прибывает маглев.

Глаза Зимовского как-то растерянно проходились по всему её телу: с головы до ног и обратно. Даже странно – она ничуть не изменилась. Те же карие глаза, те же густые брови, которые Даша вечно выщипать грозилась, те же светло-каштановые волосы, только косу она больше не заплетает. Растерянный Зимовский – это что-то! Жаль, на камеру походника не сфотографировать, а так Даша не поверит: никому еще не удавалось вывести Зимовского из равновесия.

Он опомнился, забывая о прозвищах Таи:

– Госпожа Подоси́нова, не ожидал вас встретить. Рад, очень рад.

Еще бы, главный объект его насмешек вернулся. И почему некоторые даже в тридцать лет не взрослеют? Или ему тридцать один уже? Так, ей было пятнадцать, когда он приехал в Змеегорск. Зимовскому было восемнадцать – его день рождения гремел на весь городок тогда. Получается, что раз ей сейчас двадцать восемь, то ему через пару месяцев, первого декабря, стукнет тридцать один. И почему в голове намертво застревают ненужные даты, вроде дня рождения Зимовского, когда как дату рождения Кошкина или того же Метелицы она без подсказки походника ни за что не вспомнит? Кошкин – двадцать первое марта. Или февраля? По характеру он точно весна, так что родился в марте. Или все же феврале?

– Вас подвезти до дома? – предложил Зимовский, сбивая с мысли.

– Спасибо, ваше сиятельство. Я сама справлюсь.

Он продолжил настаивать:

– Тут многое изменилось с тех пор, как вы уехали. Десять лет даже для города – большой срок.

– Но улицы остались те же. Я помню дорогу – поворот направо, а потом налево на перекрестке.

Лес шорохом ветвей напомнил, что он тоже остался тем же самым. И он ждет. До сих пор ждет. Зимовский упорствовал, и послать его к лешему нельзя – князь же:

– Между домом вашего деда и городом теперь вырос новый район – квартал для магмодов. Тут стало не так безопасно, как раньше. Выродков на ночных улицах хватает, к сожалению.

Тая с трудом сдержала злость на Зимовского. И этот туда же?! На фронте никто не называл магмодов выродками. Да, многие модификации оказались тупиковыми, опасными и ненужными – так бывает, когда спешно применяются новые технологии, только люди, рискнувшие собой ради Отчизны, не заслужили такое прозвище. Зимовский… Не воевал? Княжеский род Зимовских отсиделся в тылу? Это в голове не укладывалось.

– Я дойду сама… – Тая старательно сдерживала голос, чтобы не прорвался гнев.

– Таисия Саввовна, и все же я буду настаивать – на правах друга.

Таких прав у него точно не было. Чертову дюжину лет назад тогда еще княжич Зимовский дружить ни с кем не умел – положение в обществе не то, чтобы опускаться до местного дворянского общества и тем более какой-то Таисии Подосиновой… Она была из разночинцев, замаранных связями с нечистью. Это сейчас дед заслужил чин действительного статского советника за свои разработки в биомагологии и получил потомственное дворянство. Это сейчас, а тогда Тая в стайке хорошеньких гимназисток, дочерей местных ученых, только длиной косы и выбивалась – она у неё была почти до пят.

Зимовский взял Таю под локоток – пальцы у него были жесткие и хваткие:

– Позвольте, прошу. Мне так будет спокойнее.

Он еще и рюкзак невоспитанно забрал с Таиного плеча – она еле сдержалась. Мертвый ветер поднялся, как всегда внезапно, обдавая его и Таю золотыми листьями с обочины и пылью. Повеяло холодом – на траве вдоль обочины появился иней. Только этого не хватало.

Зимовский наклонился к ней и проникновенно сказал:

– Таисия Саввовна, я не кусаюсь. Пока. Не кусаюсь. Не провоцируйте.

Он упрямо тянул её за собой в тепло внедорожника. Тая обернулась на недобро дышавший лес и позволила увлечь себя – спорить с лесом сейчас не тянуло.

Зимовский, забросив рюкзак на заднее сиденье, проверил, как Тая пристегнулась ремнем безопасности и медленно поехал в сторону поселка магмодов, выродков по-зимовски. В голове все не укладывалась простая до одури мысль – Зимовский не воевал. Надо будет навести справки, что же у него там со здоровьем приключилось. Или не стоит в это лезть? Она сегодня тут, а через пару недель вырвется обратно на свободу из затхлого Змеегорска. Какое ей дело до трусливого Зимовского? Тая передернула плечами. Он заметил это и зачем-то включил печку. Радио в который раз напевало особо жуткую колыбельную и навевало сон. Пахло по-летнему хвоей. Или это парфюм Зимовского?

– …вышел Ловчий погулять.

Тут шаталец вылезает,

Деве сердце выгрызает.

Поступь жути нелегка,

Жизнь шатальца коротка…

Глаза сами собой слипались. И за ве́ками почему-то неслось темное пустое поле с колким, высохшим жнивьем. Ветер выдувал тепло, заставляя дрожать всем телом. Она пыталась подняться – её ждали дома. Ладони кровили, исколотые стерней, и поле жадно впитывало эту невольную жертву. Голова плыла и хотелось только спать под баюканье ветра. Только ему… Ей же! Ей надо домой.