Текст книги "Папины дочки"
Автор книги: Тасмина Пэрри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 28 страниц)
– Почему бы нам не пойти вниз сразу, пусть останется наш запах, – прошептал он ей на ухо, но Камилла высвободилась и посмотрела на него с возмущением.
– Идти вниз, не вымывшись? – Она громко рассмеялась. – Папе это вряд ли понравится.
– Я думал, тебе плевать, что ему нравится, а что нет, – усмехнулся Нат, заметно охладев за последнюю минуту их спора.
– Да, плевать. Но ты прекрасно знаешь, как его бесят некоторые вещи.
Нат вздохнул. Поднявшись с постели, он накинул халат и, шагнув к обнаженной Камилле, снова обнял ее.
– Ты сама будешь жалеть об этом, милая, вот увидишь, – усмехнулся он.
Камилла покачала головой и пошла босиком по лакированному паркету в ванную. Оглянувшись, она махнула ему рукой и, захлопнув дверь, включила воду. Очертания ее тела были отчетливо видны сквозь стекло. Нат задумчиво разглядывал ее несколько секунд.
Камилла знала, что он до сих пор смотрит на нее, и это раздражало ее. Если бы ей действительно было все равно, что думает отец, то она не стала бы заботиться о том, чтобы сойти к столу в приличном виде. Но она была уже взрослой женщиной, умной, независимой и уверенной в себе, и достаточно проницательной, чтобы знать, чего стоил ее отец. Она не разделяла мнения Кейт и Венис, считавших, что они обязаны приезжать в Хантсфорд вне зависимости от того, как ведет себя с ними отец, а он нередко вел себя очень скверно. Камилла была менее послушной дочерью. В прессе ее называли «резкой и амбициозной», и это была правда. Она была весьма известным адвокатом, и сентиментальность не являлась ведущей чертой ее характера. Пожалуй, единственное, чем она была обязана отцу, – это желание избавиться как можно скорее от родительской опеки и сбежать из дома, чтобы самой во что бы то ни стало добиться успеха. Из четырех сестер, живших под этой крышей с детства, именно она была самой решительной и дерзкой.
Так что же заставляло ее приезжать сюда? И почему она чувствовала себя такой взволнованной? Конечно, в глубине души она знала причину происходящего – ей потребовалось немало лет, чтобы отогнать эти мысли подальше, перечеркнуть прошлое и свои воспоминания, но они все равно были еще живы и все еще продолжали мучить ее. Но ей надо было забыть о том, что заставляло ее подчиняться отцу. Она покрыла лицо душистой пеной и тут же подставила голову под душ, включив воду похолоднее. Вот так. Пусть прошлое умолкнет в ее сердце.
Внизу, в большом зале замка, лорд Освальд Бэлкон, десятый из рода баронов Хантсфордов, расхаживал вокруг стола, раздраженно поглядывая на часы, и думал, что потерянного времени ему хватило бы на то, чтобы прокатиться на одном из лучших своих автомобилей. За этот месяц он всего лишь раз позволил себе промчаться в шикарном гоночном авто по дорогам Сассекса, так что ветер свистел в ушах и дух захватывало от невероятной скорости. Конечно, он предпочел бы именно так провести вечер, вместо того чтобы терпеть общество совершенно неинтересных ему людей.
Годами Освальд вынужден был устраивать в своем замке рождественские балы и охотничьи приемы, на которые съезжались герцоги, принцы и прочие знаменитости. Но в последнее время эти праздники приносили хозяину больше неудобств и нервотрепки, чем радости. И не только потому, что обходились довольно дорого. Особенно жаден до вина был его друг Филипп Уэтхорн. Освальд знал, что к воскресенью его запасы «Дом Периньон», «Шатонёф-дю-Пап» и старого доброго «Ротшильда» закончатся.
Он взглянул на свое отражение в зеркале, висевшем над камином, и улыбнулся. В шестьдесят пять он выглядел на пятьдесят. Еще очень привлекательный мужчина. И одет с безупречным вкусом. Плечи расправлены, спина прямая – годы не смогли согнуть его; даже волосы хоть и поседели, но оставались густыми, а в голубых глазах до сих пор сохранялся блеск и задор молодости. Когда-то одно упоминание его имени наводило ужас и заставляло трепетать его недругов.
Постепенно в его воспоминаниях всплыла статья в «Телеграф», появившаяся в прошлом месяце. Ему захотелось выпить, и он плеснул себе в стакан немного виски. Особенно неприятен был тот фрагмент, где его описывали как «разбитного барона, который променял семейное счастье на скандальные похождения, застолья и сомнительные удовольствия». Сначала он решил было подать в суд на автора бесцеремонной публикации, но его пыл быстро угас, как только он осознал, что в этом случае нелицеприятные подробности его жизни так или иначе будут муссироваться в суде. Но больше всего его беспокоили образ жизни и поведение его дочерей, о которых то и дело появлялись заметки. У него в ушах до сих пор звучала фраза, оброненная каким-то журналистом: «Королевы светской сцены, сестры Бэлкон, некоронованные принцессы из рода Хантсфордов, наследницы завидного состояния».
Это внимание прессы нервировало Освальда. Сам он уже не мог припомнить, в какой момент ослабил свой бдительный надзор и проворонил дочерей. Его жена аристократка Маргарет, была красавицей моделью, примой шестидесятых, конкурировавшей с Твигги, девушкой из рабочих районов Лондона. Гораздо более состоятельные, чем Джин Шримптон и Дэвид Бейли, и более привлекательные, нежели Джон Пол и Талита Гетти, Освальд и Мэгги Бэлкон были влиятельной парой в высшем обществе Англии. Но, к несчастью, Мэгги умерла слишком рано, почти сразу после рождения Серены, и блеск Бэлконов внезапно померк. Но когда Серена сделала карьеру модели, о семействе барона заговорили вновь, тем более что Серена, как выяснилось, была самой красивой и успешной из четырех сестер.
И все эти неблагодарные девицы только и делали, что проматывали его деньги.
Шум вывел Освальда из задумчивости, и, выглянув в окно, он увидел, как на поляне приземляется черный вертолет Филиппа Уэтхорна. Ну конечно же, его вульгарный друг прибыл вполне соответствующим его натуре способом, как будто нельзя было по-человечески приехать на машине и не портить газон. Проклятый наглый еврей!
– Филипп, Дженифер. Рад вас видеть. – Освальд встретил Уэтхорна и обнял, одарив его жену самой радушной и обворожительной улыбкой. Освальд был знаком с Уэтхорном еще с шестидесятых, когда тот только начинал свою карьеру в Сити биржевым маклером. Они стали довольно близкими друзьями и немало покутили в ночных клубах, приударяя за девушками в мини-юбках, танцевавших свинг. А затем Освальд унаследовал свой титул, а Филипп пропал, чтобы вновь объявиться уже в восьмидесятых в качестве одного из самых агрессивных корпоративных рейдеров.
– Мы взяли с собой Элизабет; ты не забыл, надеюсь, – кивнул Филипп на огненно-рыжую даму в вельветовом костюме, обтягивавшем ее весьма объемный бюст.
Освальд беспокойно нахмурился. Уэтхорн имел отвратительную привычку таскать за собой младшую сестру Дженифер, всегда находя для этого бессовестно-лживые оправдания. Больше всего Освальда раздражало то, что Филипп рассчитывал когда-нибудь связать его с Элизабет узами брака. Возможно, барон и был не прочь жениться, но в его представлениях существовало только два типа женщин – красивые и самостоятельные девушки, которые располагали деньгами или собственностью, и крашеные шлюхи, которые жаждали выскочить замуж, чтобы обеспечить себе безбедное существование. Элизабет попадала во вторую категорию, как, впрочем, и жена Филиппа Дженифер, втершаяся в высшее общество благодаря браку. Обе дешевые шлюхи.
– Дорогая Элизабет, рад вас видеть, – прошипел Освальд, подведя гостью к дворецкому Коллинзу. – Прошу вас, проводите дам наверх и покажите их спальни, а потом принесите нам выпить!
Филипп многозначительно положил руку ему на плечо и отвел в противоположный угол гостиной.
– Расскажи мне, кто будет у тебя сегодня?
– Чарлзуорт, Порция, Венис, Джонатан, Камилла и ее ухажер Натаниэль Монтегю. Ты ведь знаком с его отцом? Всего одиннадцать человек, включая меня и Кэтрин, – сказал Освальд, и в эту минуту рядом появился Коллинз с двумя стаканами виски на подносе.
– Одиннадцать? Что-то непохоже на тебя. Что стряслось? Раньше бывало больше гостей.
Раньше бывало больше. Уэтхорн, вероятно, считал, что он держит в замке станок для печатания денег. Да и вообще после этой чертовой статьи в «Телеграф» он не собирается открывать двери своего дома кому попало. Ему надоело, что люди пользовались его гостеприимством, а потом у него за спиной говорили о нем гадости.
– Сегодня все гости избранные, дружище, – ответил Освальд, легонько хлопнув Филиппа по спине. – Черт побери, ну где эти дети, вечно опаздывают!
Настроение у Венис Бэлкон было просто отвратительное. Ее муж Джонатан не произнес ни слова за все то время, пока они ехали к отцу. Двенадцать миль молчания не предвещали ничего хорошего, но когда он не желал разговаривать, ничто не могло его заставить раскрыть рот. Кейт тоже сидела тише воды ниже травы на заднем сиденье. И в довершение ко всем неприятностям они еще и опоздали, а Венис не любила опаздывать на отцовские приемы.
Необходимость ступить под своды отцовского замка ухудшала ее подавленное состояние. Вряд ли кто-нибудь решился бы назвать Хантсфорд уютным семейным гнездышком. Внешне это было довольно хаотичное архитектурное сооружение из желтоватого камня, чьи башенки напоминали свечки на праздничном торте. Что-то в нем было от паука со множеством глаз-окон. Перед входом рос огромный дуб, который закрывал своими ветвями дверь от глаз тех, кто смотрел на замок со стороны дороги. Позади замка находились сто акров лесных угодий и поля со скошенной травой. В целом Хантсфорд являл собой внушительное зрелище, но лишь снаружи. Внутри все было иначе. Несмотря на то что стены были украшены фресками старых мастеров, а плафоны покрыты прекрасной росписью, Венис не могла без содрогания переступать порог этого жилища. Будучи художницей, она предпочитала совершенно иные направления в дизайне интерьеров и воспринимала Хантсфорд как мрачное ветшающее здание, абсолютно непригодное для приема гостей. Деревянная обшивка стен давно потрескалась и теперь напоминала старческую кожу, фрески отсырели и потускнели, а местами и вовсе облупились, хрустальные люстры помутнели от толстого слоя пыли. Нынешний замок баронов Хантсфордов был жалкой тенью былого великолепия. Венис, сделавшая успешную карьеру как дизайнер, занимающийся обновлением старых имений, не раз предлагала отцу изменить внутренний облик его владений, но он всегда отвечал на это категорическим отказом.
Она вошла в гостиную, и отец тут же подошел к ней. Венис сквозь ткань одежды ощутила холод его руки и вздрогнула. Она не любила, когда отец прикасался к ней.
– Ну наконец-то ты все-таки соизволила приехать, – ядовито заметил он.
– Прости, мы задержались, – заправляя волосы за уши, быстро произнесла она. – Джонатан никак не мог закончить работу раньше шести. И потом, нам пришлось прихватить Кейт, да еще и пробки ужасные.
– Еще добавь, что ты чуть не разбила машину, – проворчал Джонатан.
Освальд взглянул на своего зятя.
– Что же, Джонатан, это и с тобой бывало, разве нет?
В тоне Освальда сквозил холодок неприязни, от которого Венис стало не по себе.
– Ну а что у тебя, Кэтрин? – спросил барон, посмотрев на дочь, вошедшую в зал. – Как всегда, вся в делах? Надо свести тебя с Дженифер Уэтхорн и ее мерзкой сестричкой, они наипервейшие сплетницы в Лондоне, может, расскажут что-нибудь ценное для твоего журнала.
– Если серьезно, папа, – быстро возразила Венис, – у Кейт неприятности на работе и лучше ее избавить от болтовни про магазины. – Она вздохнула, заметив, как он нахмурился, и тут же пожалела о своих словах. Отец был настроен воинственно, а виски способствовало нарастанию его агрессивности. В такие моменты с ним лучше не связываться.
Венис подсознательно стала искать повод, чтобы ускользнуть от отца, и, оглянувшись вокруг, к вящему своему удовольствию, заметила спасательный круг – белокурую голову.
– Камилла! – воскликнула она, повернувшись спиной к отцу. Кейт тут же последовала ее примеру, и они бросились обнимать сестру.
Освальд наблюдал все это с раздражением. «Наследницы завидного состояния!» Он глотнул виски и опять уставился на дочерей. Венис – романтичная дурочка, не заслуживающая внимания. Кейт – вечно серьезная и неулыбчивая, никогда не расстается со своим мобильным, всегда в разговорах о своем журнале. Камилла – дерзкая и заносчивая…
Пожалуй, кроме Серены, чей статус первой светской красавицы и популярность льстили его тщеславию, ни одна из дочерей Освальду не нравилась. И так всякий раз, когда он встречался с ними: вцепятся друг в друга обезьяньей хваткой, болтают, сплетничают, хихикают, и ни одна не думает об отце, который их вырастил и поставил на ноги ценой неимоверных усилий. Освальд залпом допил виски и оглядел комнату в поиске Ната и Джонатана, которые здоровались с припозднившимися гостями, старыми друзьями Освальда – Николасом и Порцией Чарлзуорт. «Ну хоть мужчин смогли себе найти приличных», – подумал Освальд о Венис и Камилле. Монтегю принадлежал к достойной семье нуворишей, а аристократ Джонатан фон Бисмарк умел хорошо одеваться. Да, ему приходилось слышать много нелицеприятных отзывов о Монтегю, о его мошенничествах и грубости, да и об экзотических сексуальных приключениях Джонатана – тоже. Но зато Джонатан, выходец из хорошей австрийской семьи, служил своего рода украшением имени Бэлконов, даже его похождения можно было простить ему за это.
Коллинз ударил в гонг, оповестив всех, что ужин подан в Красной гостиной. Темно-красные шторы обрамляли французское окно, обои на стенах тоже были красными, из дамасского шелка, и казались еще более яркими в отблесках пылавшего камина. На стенах висели фотографии Освальда в компании с Тэтчер, Рейганом, Амином. Внимательный наблюдатель мог бы приметить в тени отдаленной ниши семейный портрет в позолоченной раме, находившийся слишком высоко, чтобы можно было рассмотреть его как следует.
Освальд сел на свое место, пока гости разговаривали о политике, приемах и бизнесе.
«О чем сейчас болтает Уэтхорн?» – думал Освальд, прислушиваясь к его последней фразе. Филипп и Николас обсуждали недавнюю встречу в отеле «Чекерз».
– «Чекерз»! Ну надо же! – хмыкнул он.
Не так давно только Освальд мог хвастать своими связями с политическими деятелями и рассказывать о коридорах власти. Он относился к своим обязанностям лорда с гордостью, трижды в неделю приезжал в Лондон и заседал в палате лордов. Но все это потеряло смысл, после того как чертовы лейбористы набрали более восьмидесяти процентов на выборах и в парламенте численность консерваторов резко сократилась. Для Освальда это было концом не только двадцатого столетия, но и привычного уклада жизни. В его существовании образовалась очевидная пустота. Изредка он наведывался в район Мейфэр, в галерею Бэлконов, которая вполне успешно функционировала в течение многих лет без его непосредственного участия. Он даже написал книгу о Джордже Керзоне, но разве это можно было назвать серьезными занятиями?
– Как тебе Сен-Барт? – спросил Филипп, повернувшись к Освальду.
– Сказочное место! – вмешалась Венис. – Мы собираемся туда на Новый год, правда, Джонатан? Но в отелях зверски безумные цены в туристические сезоны.
Филипп покачал головой:
– Нет, не ради отдыха, лечиться.
– У тебя проблемы со здоровьем? – поинтересовался Освальд.
– Не у меня. Ты что, не слышал о Джимми?
– Джимми Дженкинс? – Освальд не был уверен, что угадал, о ком шла речь. Хотя в шестидесятые – семидесятые Джимми входил в группу молодых людей, повсюду искавших развлечений и посещавших самые злачные места Лондона, Освальд давно утратил всякие связи с приятелями юности и мало интересовался их дальнейшей жизнью. Он мотивировал это тем, что негоже совать нос в чужие дела и копаться в чьем-то грязном белье. Дженкинс к тому же был партнером по бизнесу и другом знаменитого Алистера Крейгдейла, который бесследно исчез сразу после того, как любовник его жены, грум, был найден убитым. «Дело Крейгдейла» и по сию пору муссировалось в прессе. Освальд воспринял этот скандал как знак свыше, повелевавший ему оставить прежний беспорядочный образ жизни, что он вскоре и сделал, а Филипп, Николас и Джимми еще довольно долго пребывали в атмосфере разгула и темных сплетен.
– Ужасно! – воскликнула Дженифер голосом, в котором уже чувствовалось влияние выпитого вина. – У него рак, – добавила она почти шепотом.
– У меня сердце кровью обливается, когда я смотрю на него, – продолжал Филипп, вытирая рот салфеткой. – Ты же помнишь, каким он был здоровяком? А сейчас это скелет. Врачи умудряются поддерживать в нем жизнь. На этой неделе старые друзья планировали собраться вместе. Наверняка он был бы рад с тобой повидаться.
– Да-да, разумеется, – отозвался Освальд, не имея ни малейшего желания ехать в Лондон. – Я не сомневаюсь, что они славные ребята.
Сидя за столом и оглядывая собравшихся, Кейт просто умирала от скуки. «Что я тут делаю?» – спрашивала она себя, рассеянно прислушиваясь к сплетням, которые пересказывали Дженифер и Элизабет. Но с другой стороны, она не могла не признать, что видеть приветливые улыбки и дружелюбные лица было приятно после отвратительного объяснения с Уильямом Уолтоном. Даже дурное расположение духа, в котором пребывал ее отец, не могло теперь ее всерьез расстроить. Конечно, она замечала, что он дуется все больше и складка между его бровями делается все глубже.
У Кейт с родным домом были связаны очень противоречивые воспоминания. Она и любила, и ненавидела его одинаково сильно. Совсем раннее детство не было омрачено никакими неприятностями – мама читала им сказки, они пили яблочный сок, ели джемы, Камилла на трехколесном велосипедике пыталась уехать от няни, которая гонялась за ней. Да, это была прекрасная пора… Кейт хранила эти сцены глубоко в тайниках своей души. Но дальше начиналась пора взросления и ее она старалась не вспоминать.
– Так что у тебя на работе стряслось? Мне Венис так и не рассказала, – обратился Освальд к дочери. – Что-то серьезное? Неужели в таких журналах случаются серьезные неприятности?
Он явно насмехался, но не слишком грубо.
Кейт посмотрела на Венис. Она не собиралась скрывать от отца, что ее уволили с работы, но признаваться в этом перед гостями было как-то неловко.
– Все произошло неожиданно, – тихо ответила она, – еще недавно все шло отлично.
Николас Чарлзуорт, как всегда самоуверенный и болтливый до бесцеремонности, немедленно вмешался в их разговор.
– Как любопытно! – воскликнул он. – Похоже, Кэтрин, вы нуждаетесь в консультации адвоката.
Камилла глянула на сестру.
– Кейт, извини, я же ничего не знала. Если тебе нужна помощь, я с радостью сделаю все, что в моих силах.
Кейт покачала головой.
– Я была очень рассержена, да, это так, но вряд ли стоит затевать судебное дело. Обидно, что за всю мою работу я получила плевок.
Филипп Уэтхорн лукаво улыбнулся.
– Послушайте старика, Кейт, – сказал он, – если вам удается работать без скандалов и неприятностей, значит, вы никуда не двигаетесь, а уж увольнение – это святое дело. В вашем возрасте меня успели уволить четырежды. Тогда я на все плюнул и решил, что пойду своим путем.
Лицо Освальда оставалось каменно-неподвижным.
– В тридцать лет без работы и без мужа не слишком успешное восхождение. – Он скептически улыбнулся.
Кейт подняла голову и впервые прямо посмотрела в глаза отцу.
– Мне почти тридцать два, но я не собираюсь останавливаться, найду другую работу.
– Пожалуй, другого выхода у тебя и нет. – Барон засмеялся, не обращая внимания на ее обиду.
– Я довольна и тем, что у меня есть, – ответила она очень вежливо, но тут же поднялась из-за стола и направилась к двери. – Прошу всех извинить меня.
– Кейт, постой!.. – воскликнула Камилла.
– Пожалуйста, Кейт, – вмешалась и Венис.
– Пусть идет, оставьте ее в покое, – проворчал Освальд, махнув рукой.
Камилла встала со своего места и последовала за сестрой, но внезапно застыла, шокированная резким голосом отца. Он ударил по столу рукой и рявкнул:
– Ты слышала, что я сказал?!
Камилла встретилась взглядом с отцом.
Николас Чарлзуорт нервно огляделся и громко заговорил о рыбалке:
– Клев будет отменный в этом году, да, Освальд?
– Мне всегда везет, в любой год, – ответил барон, все еще глядя на Камиллу.
– Можно будет в следующем месяце отправиться половить, – продолжал Николас, – или взять билеты в оперу.
Освальд не отпускал Камиллу, но в его глазах пламя гнева уже угасло. Венис тут же воспользовалась возможностью сменить тему.
– Да, опера – это чудесно, – с энтузиазмом заговорила она, – я ведь тебе рассказывала, папа, что у меня заказ от Марии Данте?
Николас Чарлзуорт насторожился, а Филипп Уэтхорн присвистнул от удивления.
– Это певица? Не помню, кто такая. Уж точно не Паваротти, – мрачно ответил Освальд.
Филипп рассмеялся, промокнув губы салфеткой.
– Ну не будь таким занудой, Освальд. Мария Данте не хуже Марии Каллас. А может, и получше будет. И что же она хочет, Венис? Могу себе вообразить ее требования.
– Да уж вам бы послушать, как она разговаривает с архитекторами.
– И где у нее дом? – поинтересовалась Дженифер, всегда собиравшая максимум информации о материальном и социальном положении обсуждаемых лиц.
– Трехэтажный дом на Онслоу-сквер. Надо сказать, что у нее весьма театральные представления о дизайне. Все в красных и пурпурных тонах. Ужасно. Ей нужно жить в замке Дракулы.
– Видно, она тебя достала, – заметил Освальд.
– В некотором роде, – согласилась Венис, повернувшись к Филиппу. – Так вот, перед тем как лететь на фестиваль в Верону в июле, она планирует дать концерт – с Лесли Гарреттом и с Дэймом Кири; все средства пойдут на благотворительные цели.
– И где же она будет выступать? – живо заинтересовался Филипп, тут же прикинув, какую выгоду он может извлечь из этого события. – Она, наверное, будет счастлива, если предложить ей такую роскошную сцену, как Хантсфорд.
Венис глубоко вздохнула, ее руки все еще дрожали под столом, после того как отец гневно осадил Камиллу. Действительно, Хантсфорд мог бы стать идеальным местом для концерта, но вряд ли ее отец отнесется к такой идее с пониманием.
– Я думала об этом, – призналась Венис, покосившись на отца. – Здесь летом очень красиво и от Лондона совсем близко. – Она смущенно умолкла, но затем добавила: – Билеты бы раскупили охотнее, чем в Глайндборне[2].
Освальд выпрямился на стуле.
– Учитывая обстоятельства последних месяцев, я не могу позволить открывать двери Хантсфорда кому попало, – ответил он, строго посмотрев на дочь. – В отличие от твоих сестричек, выбалтывающих журналистам о себе все, что в голову взбредет, я считаю, что частная жизнь семьи не должна выставляться напоказ.
– О, мы могли бы передать вырученные средства в «Роял Марсден»[3]! – воскликнула Дженифер Уэтхорн, обожавшая разного рода благотворительные мероприятия.
– Возможно, средства и выручили бы, – возразил Освальд, – но лужайки и газоны будут бесповоротно загублены. Здесь соберется толпа зрителей, которые будут пить кофе, есть суши, да еще, о Боже всемогущий, им куда-то придется ставить свои машины.
– Не торопись, Ос, есть смысл подумать, – урезонил его Филипп, взяв сигару с позолоченного подноса, который держал Коллинз. – Я, честно говоря, полагал, что ты не прочь стать покровителем искусств.
– Но не ценой моей собственности, – ответил Освальд, глотнув вина.
Не успел он договорить, как за дверью раздался шум и грохот.
– Что там происходит? – Освальд встал и прошел к дверям.
Распахнув их, он увидел, что внизу у лестницы сидит одетая в белые джинсы и зеленую тунику Серена. Рядом лежали свалившиеся со стены доспехи. Заметив отца, она подняла голову, посмотрела на него огромными аквамариновыми глазами и весело рассмеялась.
– Серена, что происходит? – крикнул Освальд, когда стайка гостей, выпорхнувших из гостиной, выглянула на лестницу.
Серена медленно поднялась с пола, едва держась на ногах, и взмахнула пустой бутылкой от шампанского.
– Всем привет, наконец-то я дома.
5
Десять лет назад Кейт Бэлкон, сжавшись в комок от тревоги и нервно посмеиваясь, через плечо смотрела на своих сестер, стоявших на мостике за ее спиной. Ледяная вода обдавала ее до пояса, в урчании мотора слышалась угроза. Солнце Лазурного берега заслоняла фигура отца, сидевшего в лодке. Безграничное пространство моря и небес не слишком манило ее. Она не так уж хорошо умела плавать, чтобы уверенно чувствовать себя вдали от берега, но гораздо больше, чем воды, она боялась отца.
– Готова? – громко спросил он, отвернувшись от руля и махнув рукой. Кейт кивнула, но ее колени дрожали. Когда лодка двинулась с места, нужно было собраться, совладать с собой. Легкий бриз развевал ее волосы, лодка набирала скорость, волны теперь, казалось, накатывали все сильнее и яростнее. Она слышала, как они бьются в гранитные скалы. Но пути назад не было: она летела на водных лыжах вслед за лодкой.
Кейт снова оглянулась на сестер, оставшихся на мостике. Она могла гордиться собой. Но вдруг ее правая нога вывернулась, а лодка летела все быстрее и быстрее.
– Папа! – крикнула она, но шум мотора заглушил ее голос. Вода заливала ее лицо. – Остановись, папа, пожалуйста, остановись!
Но все было бесполезно, лодка неслась вперед. Она хотела ухватиться за ее край, но вода затягивала ее все глубже и глубже.
– Помогите, помогите, пожалуйста! – Она судорожно пыталась глотнуть воздуха и чувствовала, что захлебывается. И вдруг мотор затих. Слава Богу, отец сообразил. Она задыхалась от кашля, выплевывая соленую воду, крепко схватившись за борт руками. Но вдруг ее плечи словно ожгло огнем – ремень отца оставил на них красный след.
– Почему ты никогда не можешь сделать это правильно?! – ревел он в ярости.
Тихий стук в дверь спальни разбудил Кейт.
– Можно?
Кейт с трудом открыла глаза, когда Венис появилась в маленькой комнате, расположенной в башенке замка. Стены до сих пор были оклеены ситцевыми обоями с лилиями. Кейт помнила их с самого раннего детства.
Венис села на край постели, покрытой периной из гагачьего пуха. Точно как в далекие времена, когда они обе были еще маленькими и любили пошалить ночью. Иногда они даже выбирались из замка, чтобы сбежать на берег озера, в сарай, где хранились лодки. Это место было их единственным прибежищем в непогоду. Венис и Кейт прятались здесь, ели сладости и запивали их газировкой, чувствуя себя счастливыми, потому что рядом не было вечно недовольного отца. Несмотря на то что характеры у сестер были разные, их дружбе и взаимопониманию это нисколько не мешало. Они и теперь охотно делились друг с другом своими проблемами.
– Ты плачешь?
– Нет, просто приснился неприятный сон, – ответила Кейт, вытерев мокрые щеки.
Ей было неловко за эти невольные слезы; она была не самой младшей в семье, и ей не следовало проявлять слабость.
– Прости меня. Все это ерунда. Как дела у Серены? – постаралась она сменить тему. – У меня не было сил поговорить с ней.
– Ничего, не волнуйся, – успокоила сестру Венис, протянув ей чашку какао, – она и не заметила твоего отсутствия после своего блистательного падения.
– Падения? – удивленно переспросила Кейт. – Она так напилась? Раньше с ней такого не бывало.
– А меня это не удивило. После возвращения из Египта она только и делает, что пьет.
– Печально. А что же Том? Он с ней вернулся?
Венис пожала плечами:
– Да разное болтают…
Она заметила, что в глазах Кейт до сих пор стоят слезы, и мягко дотронулась до плеча сестры. Венис знала, что работа слишком много значила для Кейт, и лишиться работы было для нее примерно так же ужасно, как для других женщин потерять возлюбленного.
– Ты не должна обращать внимание на отца. Иногда он ведет себя как идиот.
Кейт покачала головой:
– Я уже тридцать лет пытаюсь не обращать на него внимания, но у него просто какой-то врожденный дар портить всем настроение.
– Коллинз посоветовал добавить четыре ложки виски в твое какао, и думаю, он прав. Тебе лучше? – Она подошла к канделябрам, укрепленным по обе стороны окна, и зажгла одну из свечей. – У тебя будет другая работа, еще лучше, не терзай себя.
Кейт снова покачала головой:
– Нет. Все хорошие вакансии заняты. А я хочу работать в редакции. Но я не в том возрасте, когда можно начинать подъем по карьерной лестнице заново.
Кейт откинула назад волосы и провела рукой по лицу. Какой же маленькой несчастной неудачницей она себя сейчас чувствовала. С минуту она не мигая смотрела на янтарный огонек свечи, но потом вдруг повернулась к сестре.
– Ты очень похожа на маму, – сказала она тихо.
– Чепуха. Тебе кажется.
– Нет, я точно помню: она была такой же.
Кейт было семь лет, когда мать умерла от инсульта через несколько месяцев после рождения Серены. Она отдыхала в саду, а Кейт, счастливая, бегала вокруг нее, не помышляя о близившемся несчастье. И вдруг у матери заболела голова. Все случилось мгновенно, никто даже не успел вызвать врача. Ее детство закончилось, власть отца над дочерьми стала с этого момента безграничной. Но ему некогда было возиться с детьми, он передал их няне, миссис Уильямс, и появлялся в их жизни лишь время от времени, как жуткая тираническая тень, омрачавшая время их взросления.
Венис была права: воспоминания о матери постепенно стирались и тускнели. Маргарет, с ее необычными выразительными чертами лица, пухлыми губами, которые всегда целовали Кейт перед сном, окутанная ароматом духов и дымом сигарет, в мягких кашемировых свитерах, растворялась в тумане прошлого. С годами она все реже и реже думала о матери. Лишь поначалу, когда все они собирались к завтраку, отсутствие Маргарет ощущалось очень остро, но потом новые впечатления, увлечения и события вытеснили тоску по ней из сознания Кейт. Теперь она лишь в минуты тяжелых переживаний жалела, что матери нет рядом.
Она устало закрыла глаза и повалилась на подушки.
– Давай поговорим завтра, я ужасно вымотана.
Венис кивнула и, выйдя из комнаты, осторожно прикрыла дверь.
Несмотря на трехфутовую толщину стен, Кейт слышала, как завывает ветер. Она лежала на спине в полутьме, стараясь прогнать из своей головы все тревожные мысли, но кровать, на которой она спала еще подростком, не давала успокоиться. Подробности разговора на работе и насмешки отца во время ужина снова и снова бередили память, она не могла смириться с ними, потому что они были только продолжением прежних, еще более унизительных нападок со стороны Освальда, когда он, не стесняясь гостей, позволял себе говорить все, что вздумается. Ей было четырнадцать лет, и она вернулась домой на уик-энд из школы, расстроенная известием о том, что ее не приняли в Оксфорд.
– Взгляните только, – говорил Освальд своим гостям, которые собрались в те выходные в замке, – у меня дочь – недоумок, а я-то думал, что Кэтрин не обделена мозгами. Ну хоть другие, надеюсь, чего-нибудь стоят.
