Текст книги "Крым, Северо-Восточное Причерноморье и Закавказье в эпоху средневековья IV-XIII века"

Автор книги: Светлана Плетнева

Соавторы: Яков Паромов,Ирина Засецкая,Бабкен Аракелян,Джаббар Халилов,Александр Дмитриев,Арам Калантарян,Татьяна Макарова,Алексей Пьянков,Екатерина Армарчук,Рамин Рамишвили
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 54 страниц)

Глава 7
Города Таманского полуострова в конце VIII–XII веках

Таматарха-Тмутаракань.

(С.А. Плетнева)

«В лето 1068 индикта 6 Глебъ князь мерилъ море по лёду от Тмутороканя до Кърчева 14000 саженъ». Эта знаменитая надпись, начерченная на древней мраморной плите и обнаруженная на Тамани, фактически открыла титульную страницу в истории изучения Таманского городища, впервые позволив локализовать его с известным в средневековых источниках портовым городом Таматархой-Тмутараканью. Камень был обнаружен и опубликован А.И. Мусиным-Пушкиным в 90-х годах XVIII в. Казалось бы, никаких сомнений в локализации Тмутаракани уже не могло быть, но появились подозрения в подлинности надписи. Возникла громадная литература, посвященная спору об этом камне. Дискуссия продолжается и временами вспыхивает с новой силой, а временами затухает (Монгайт А.Л., 1969; Медынцева А.А., 1979). Следует сказать, что затуханию споров в значительной степени способствуют серьезные исследования камня и, главное, надписи на нем. Одной из наиболее удачных работ, доказывающих подлинность надписи, является небольшая, но очень тщательно выполненная книжка А.А. Медынцевой (1979), выводы которой подтверждаются рядом специалистов – палеографов и лингвистов.

Думается, что отождествление в настоящее время большого Таманского городища с остатками средневековых Тмутаракани, Таматархи, перекрывающих слои античной Гермонассы, можно считать доказанным.

Весомый вклад в это заключение внесли археологические исследования городища. Первые дилетантские раскопки на нем были произведены казаком ст. Темрюкской Тарапенко в 1824 г., и под его руководством они длились около 20 лет. После него, в 40-х годах работы на памятнике были продолжены еще одним казаком (Пуленцовым).

Более фундаментальные исследования проводил на городище в начале 50-х годов XIX в. директор Керченского музея К.Р. Бегичев, но поскольку они не дали никаких ярких материалов и показались несущественными, новый директор того же музея А.Е. Люценко прекратил раскопки памятника, сочтя его «не подающим надежд на открытия».

Только в 1868 г. один из крупнейших русских археологов В.Г. Тизенгаузен решил вновь вернуться на «неперспективный памятник», желая установить, что именно на этом высоком прибрежном холме стояла античная Корокондама и позднейшая Тмутаракань. Выдающихся находок по-прежнему не было, и этот ученый также оставил мысль работать на городище (Ляпушкин И.И., 1941, с. 205–206).

Прошло более 60 лет, прежде чем раскопки этого интереснейшего памятника были возобновлены в 1930–1931 гг. Таманской экспедицией ГАИМК, начальником которой был А.А. Миллер (Миллер А.А., 1931, с. 26–29).

Береговой холм Таманского городища представлял собой почти десятиметровый культурный слой, состоящий, как говорилось, из наслоений античного времени (города Гермонассы) и средневековых слоев (табл. 65, 1). Материковое глинистое основание этого искусственного холма постоянно размывается прибоями Таманского залива, результатом чего являются очень значительные обвалы берегового обрыва, т. е. постепенное разрушение памятника. Именно поэтому, вероятно, раскопы был заложены А.А. Миллером вдоль берегового обреза – на самой разрушаемой части городища.

Целью экспедиции были исследования не всего массива культурного слоя (сверху донизу), а только верхних средневековых его наслоений, хотя в первый сезон была сделана подчистка обрыва, давшая сплошной стратиграфический разрез слоя (высотой в 9 м), накопившегося с VI–V вв. до н. э. по XIII–XIX вв. включительно. Наблюдения и выводы прежних археологов были полностью подтверждены: слой был четко разделен на две эпохи: античную и средневековую. Во второй год работ был заложен раскоп в 250 кв. м и было установлено, то мощность культурных наслоений средневековья равнялась на том участке берега примерно 4 м. Слой был буквально забит обломками разнообразных и разновременных сосудов. В результате работ был получен значительный керамический материал. Он был обработан И.И. Ляпушкиным, разделившим культурный слой эпохи средневековья на два: ранний (IX–X вв.) и поздний (конец X-XIII вв.). Каждый период характеризовался своим керамическим комплексом и редкими, но типичными и датирующими индивидуальными находками (Ляпушкин И.И., 1941, с. 207–210 и сл.).

Работы по изучению городища были продолжены только через 20 лет экспедицией Б.А. Рыбакова (1952–1955 гг.). За четыре сезона была вскрыта довольно значительная площадь – около 6000 кв. м. К сожалению, на подавляющем большинстве раскапываемых участков культурный слой был вскрыт до уровня не ниже середины X в., поскольку основные усилия экспедиции были направлены на поиски развалин церкви Рождества Богородицы, построенной, согласно летописи, князем Мстиславом Владимировичем в 20-х годах XI в. В 1955 г. остатки фундаментов этой постройки были открыты, зафиксированы, и экспедиция закончила свою деятельность на этом памятнике. В последующее сорокалетие на городище проводили большие работы А.К. Коровина и С.И. Финогенова – обе антиковеды, вскрывавшие средневековые напластования, перекрывавшие античность. С начала 80-х годов к ним присоединилась чета И.Н. и О.В. Богословских, исследовавших более 2500 кв. м слоя (6 м глубины), относимого ими к VII–XV вв., хотя на нескольких участках им как будто удалось вскрыть и отложения V–VI вв. (Богословская И.Н., Богословский О.В., 1992, с. 8–11).

Все перечисленное дает нам достаточно сведений для представления о жизни города на протяжении долгого периода его существования.

Эпоха средневековья наилучшим образом представлена остатками памятников IX–XII вв. Наиболее фундаментальными среди них являются остатки сырцовой оборонительной стены и разрушенная почти до основания фундамента церковь.

Остатки стены были обнаружены у южного обрывистого края (табл. 65, 1). Сохранился всего 30-метровый отрезок этой стены, с обоих концов наискось срезанный крутыми обрывами (Плетнева С.А., 2001) (табл. 65, 11, 12).

Стена толщиной 7,6 м сложена из глинистого ядра и довольно крупных сырцовых кирпичей (40×20×6 см). Кирпичи уложены на глиняном растворе ровными рядами вплотную к откосам валообразного ядра, а выше его образуют сплошную толщу. В основании стены прослежена каменная выкладка из плоских каменных плиток, но фундамент явно отсутствует. Для предохранения стены от осыпей и размывов низ ее на высоту 0,7 м был тщательно облицован каменной кладкой. Основание стены находилось на глубине 4,5 м от современной поверхности. С внутренней стороны выше подошвы стены примерно на 1 м проходил аналогичный «каменный пояс».

Хронология этого мощного сооружения устанавливается при соотношении с примыкающими к нему культурными напластованиями. Так, ниже подошвы стены прослежен слой, хорошо датирующийся обломками характерной керамики хазарской эпохи (не ранее второй половины IX в.). Видимо, этим временем следует датировать постройку стены?

Выше этого уровня на 0,5 м по всему раскопу прослеживались следы общего пожара. Он не очень выразителен по причине отсутствия или малого количества деревянных сооружений на данном участке. Но его можно сопоставить со слоем столь же тотального пожарища, обнаруженного, в частности, в раскопах центральной части городища. Представляется весьма вероятным, что этот громадный пожар, охвативший город (Плетнева С.А., 2001а), можно связать с походом князя Святослава Игоревича на Хазарию в 965–966 гг. В походе он разбил войско кагана, видимо, взял Итиль, взял и сжег Саркел (слой пожара там очень значителен) и затем, как бы «походя», возвращаясь, согласно краткой записи в русской летописи, «победил ясов и касогов» (ПВЛ, с. 47). Это были сильные народы, отчаянные воины, прекрасно вооруженные. Так легко после прошедших тяжелых боев Святослав вряд ли смог бы победить их объединения. Скорее всего он столкнулся со сравнительно небольшими отрядами у стен Таматархи, которая была тогда заселена, наряду с хазарами, и даже в большей степени ясами и касогами.

После пожара прошло еще около 50 лет, в течение которых с внутренней стороны стены нарос культурный слой в 0,5 м толщиной (табл. 65, 12). В целом, судя по составу керамики, население здесь оставалось прежним, а стена продолжала быть важным оборонным рубежом. Она существовала вплоть до второго пожара, уничтожившего город. По-видимому, его следует связывать с монгольским нашествием начала XIII в. Первоначальная высота стены не установлена. Известно, что монгольские власти приказывали уничтожать, т. е. сравнивать с поверхностью, стены всех древних городов. Это и было сделано в Тмутаракани – стена была срезана до уровня второго пожара. Сохранившаяся ее высота около 2,5 м. Учитывая толщину, представляется очевидным, что ее высота достигала 7–8 м, т. е. во всяком случае была не меньше ее толщины. После частичного срытия стена быстро начала зарастать культурным слоем XIII–XX вв. В плотном массиве стены сначала рыли хозяйственные ямы с неосыпавшимися стенками, не требующими дополнительной обмазки глиной. Позднее все было затянуто культурными наслоениями и застройками.

Вторым не менее фундаментальным объектом, обнаруженным на городище, была церковь (табл. 65, 1).

Логически предположив, что церковь Святой Богородицы должна была находиться где-то в пределах центральной части памятника, там были заложены раскопы по ее обнаружению (около 800 кв. м). Характерно, что уже с глубины 0,5 м на этом участке стали попадаться остатки (обломки) явно крупного здания: плинфы, черепицы, кусочки цемянки, скопления сколов красного песчаника, а при углублении количество этих остатков увеличивалось, и в южной части участка среди прочего лома появились уже кусочки фресок и круглых оконных стекол (диаметр 10 см). От самого здания частично сохранились только фундаменты и рвы от них (табл. 65, 2–6).

Тем не менее, эти остатки дали нам представление о довольно большом и представительном здании, выстроенном несомненно квалифицированными византийскими мастерами. Длина его 16,5 м, ширина 10,65 м. Лучше всего сохранились поперечные фундаменты, два из них дошли до нас нетронутыми грабительскими «разработками». Их высота 1,6 м, ширина внешней кладки, на которую опиралась западная стена, 1,8 м, остальных – 1,4–1,6 м. Фундамент южной стены сохранился почти на всю длину здания, но на высоту всего в 0,4 м, а от северной остался только кусок в западной части длиной 4 м, высотой не более 0,2–0,3. Кладки были сложены из плотно пригнанных друг к другу, иногда даже немного обтесанных, каменных блоков на известковом растворе.

Хуже всего сохранилась апсидная часть постройки – фундаменты в ней всюду разобраны до основания. Восстанавливается она только благодаря наличию полукруглого выступа в восточной стенке котлована. Отсутствие кладок позволило нам выяснить конструктивные приемы начальной стадии укладки фундаментов, а именно: 1) дно всех рвов было тщательно выровнено и отнивелировано; 2) в апсидной части, где фундаменты занимали значительные площади, дно было уплотнено рядами вбитых в него деревянных кольев, от которых сохранились ямки (диаметр 5–7 см). Судя по открытому плану, церковь могла быть одноапсидной, хотя П.А. Раппопорт допускает возможность ее трехапсидности (Раппопорт П.А., 1982, с. 115–116). Это предположение опирается на тот факт, что «плечи» с обеих сторон центральной апсиды были очень широкие (3 м) с закругленными внешними углами. Ориентировка церкви была строго по оси В-3.

Никаких следов стен, кровли, пола, кроме разбросанных по участку обломков, нет. Однако и по ним можно судить о том, что стены были сложены из плинфы на цемянке, изнутри оштукатурены и покрыты фресками. Кровля была черепичная, а пол скорее всего выложен отшлифованными плитами красного песчаника, обработка которого велась здесь же – в 20–25 м от строящегося здания, о чем свидетельствуют развалы обломков и стёсов красного песчаника северо-западнее церкви (табл. 65, 3). Вблизи этого развала были обнаружены остатки извести: творила и большого (7×4 м) сооружения, предназначенного, видимо, для гашения извести (гасила). Ближе к церкви слой ее строительства был уничтожен перекопом так же, как стены и фундаменты самого храма.

С севера и северо-запада от него располагалось возникшее, естественно, позже строительства, а потому и еще более ощутимо пострадавшее от перекопа синхронное церкви кладбище (табл. 66, 1). От него удалось обнаружить остатки более 20 разоренных могил. Глубина их залегания от современной поверхности очень незначительна – 0,3–0,6 м. Несмотря на разрушения, можно уверенно говорить, что погребения совершались в «ящиках» из хорошо обтесанных известняковых плит, иногда заменявшихся простыми валунами. В трех случаях каменные обкладки отсутствовали, но в могиле были найдены крупные кованые гвозди, обычно употреблявшиеся в то время для заколачивания гробов. Погребения в каменных ящиках, как правило, «многослойные», но даже в сильно разоренных погребениях в большинстве случаев можно было констатировать первоначальную традиционную христианскую ориентировку головой на запад. Вещей в могилах практически нет, поскольку это предусмотрено обрядом и «дополнено» разорителями погребений, которые забирали не только редкие вещи, но и каменные обкладки, оставляя на месте только лом. В исключительных случаях в развалах костей попадались бронзовые пуговки, перстеньки, бусинки, которые уверенно можно относить к концу XI–XII вв.

Итак, мы рассмотрели остатки двух памятников Таманского городища, относившихся к двум разным эпохам, сменившим одна другую: хазарскую крепостную стену и тмутараканскую (древнерусскую) церковь.

Та же картина сменяемости эпох прослеживается, с той или иной степенью достоверности, по остаткам бытовых сооружений (в основном жилых домов) и по заполняющему культурные напластования массовому материалу – керамическим обломкам.

Сохранность остатков бытовых построек, которых на раскопанных площадях было открыто не менее сотни, как правило, не отличается от описанных выше фундаментальных зданий. До нас дошли развалы оснований не более 10–15 жилищ, по которым можно приблизительно восстановить их внешнее и внутреннее устройство. Однако большое количество отдельных разрозненных частей подобных строений дает нам общее представление об их облике, а местами можно и проследить связь их друг с другом (табл. 66, 1–6).

Дома хазарской эпохи характеризуются прежде всего небольшим углублением их в грунт. В вырытые котлованы вдоль стенок ставили каменные цоколи, возвышавшиеся над котлованом на 0,2–0,3 м, хотя попадались цоколи более высокие, поднимавшиеся над уровнем дневной поверхности на 0,8–1 м. Толщина обычных цоколей 0,4–0,6 м, высоких – доходила до 1 м. Камни в цоколях укладывались на глиняном растворе, нередко в «елочку», на углах помещали наиболее массивные, слегка обтесанные блоки. Верхний ряд цоколя тщательно заравнивался уложенными небольшими камнями-плитами или обмазывался толстым слоем глины. На выровненную поверхность ставились сырцовые стены. Кровли были двускатными и сооружались преимущественно из камыша или соломы, обмазанных глиной. Черепица для кровель использовалась крайне редко: иногда обломки ее попадаются в слое, но связать их с определенной постройкой не представлялось возможным. Размеры домов небольшие: 3×3 м, 3×4 м, нередко они были двухкомнатными, но в таких постройках меньшее помещение служило хозяйственным целям. Пол подмазывался слоем глины (2–3 см) и после неоднократно подновлялся новыми слоями.

Вдоль стен сооружались глинобитные или сырцовые скамейки (лавки), а в углу ставилась массивная квадратная печь, сложенная из сырцовых кирпичей, обмазанных глиной. Глинобитный свод печи опирался на столб из сырцовых кирпичей, поставленный в центр топки. Печей даже в полуразрушенном состоянии встречалось немного, обычно от них оставался только сильно обожженный (прокаленный) квадратный под, иногда покрытый золой.

Очень редко встречаются среди сохранившихся цоколей остатки замощенных улиц, ширина которых не превышала 2–2,5 м. Покрытие их двуслойное: верхний слой выложен плитняком, нижний – керамическими обломками и костями животных. Следует упомянуть еще об одном уникальном сооружении, строительство которого требовало определенных технических навыков и знаний. Это открытый на северных раскопах, среди остатков разрушенных зданий и кладок квадратный колодец размером 0,45-0,5×0,55-0,6 м (табл. 66, 7). Его стенки укреплены рядами камней, уложенных «елочкой», что является свидетельством принадлежности колодца к хазарскому времени. Он не докопан до дна, удалось проследить его углубление в нижние напластования на 2,6–2,8 м. Однако по заметным изменениям каменной облицовки (увеличение размеров камней и меньшая плотность их укладки) можно предположить, что до дна оставалось совсем немного. Не исключено, что большие камни служили как бы «фундаментом» – опорой для верхних рядов кладки.

Выше уже говорилось, что хазарский слой в районе крепостной стены был перекрыт прослойкой пожарища. Значительно более заметна она в центральных и особенно северных районах городища, достигая местами толщины до 0,7 м. Выше этого слоя начал активно нарастать новый тмутараканский слой (вторая половина X–XI в.) и следующий за ним – византийско-половецкий (XII – начало XIII в.). Он тоже перекрыт пожарищем, оставленным монголами.

Разделить эти периоды только по остаткам бытовых построек практически невозможно, поскольку сохранились почти все строительные традиции, которые удалось выявить при исследовании жилищ хазарского времени. В поздних кладках исчезла только «елочка», хотя они остались по-прежнему двухпанцирными с забутовкой между ними. В остатках поздних домов как будто не прослеживается «заглубленность» жилищ, но в отдельных случаях, когда дома ставили на старые, немного подновленные цоколи, в них можно было проследить и заглубленность, а на отдельных участках сохранилась кладка «елочкой».

Активное использование старых кладок приводило к тому, что в течение столетий на многих участках сохранялась первоначальная ориентировка зданий (нередко с античного времени) (табл. 66, 4). Но это не было традицией. Так, в центральной части городища удалось установить, что дома ориентировались в конце хазарского периода по сторонам света фасадами (Плетнева С.А., 2001а), а позднее, в Тмутаракани – углами (табл. 66, 1, 2, 3).

Невозможность всюду на городище проследить стратиграфически перекрытие одних построек другими делает основным датирующим материалом таманских наслоений обломки разнообразной керамики. Как говорилось выше, первой попыткой разобраться в этом массовом материале была работа И.И. Ляпушкина, обработавшего сравнительно небольшую керамическую коллекцию из раскопок А.А. Миллера (Ляпушкин И.И., 1941, с. 207 и сл.).

Значительно большее количество материала было получено раскопками Б.А. Рыбакова. Весь этот громадный массив обломков самой различной посуды был обработан и, как нам представляется, стал фундаментом для хронологии средневековых слоев городища, на который опирались все последующие исследователи этого памятника.

Большая статья о средневековом керамическом комплексе Таманского городища была издана 40 лет назад (Плетнева С.А., 1963). За прошедшие десятилетия накопились новые материалы, появились новые гипотезы, ряд, казалось бы, очевидных наблюдений был пересмотрен прежде всего самим автором, но основные положения работы остались пока незыблемыми и многие в то время сомнительные датировки отдельных типов нашли подтверждение в трудах других археологов.

Комплекс делится по функциональному назначению на три основные группы: тарную, кухонную, столовую. В каждой из них выявляются категории, виды и типы посуды. Сопоставление типологизированного материала с таманскими наслоениями позволило создать так называемый «керамический профиль», давший достаточно чёткое представление о сменяемости во времени разных типов, о количестве их в каждом пласте, о возникновении новых типов и категорий сосудов или их полном исчезновении, об импорте посуды в разные периоды существования города.

Рассмотрим хорошо изученные и датированные по многочисленным аналогиям типы средневековой посуды, в первую очередь – наиболее распространенные в слоях Таманского городища амфоры и красноглиняные кувшины с плоскими ручками (табл. 67).

Хронология средневековых амфор была отлично разработана еще в 50-х годах А.Л. Якобсоном на материалах крымских поселений и городов (Якобсон А.Л., 1951; 1979, с. 7–17, 29–32). Естественно, что она неоднократно корректировалась последующими исследователями (см.: Sazanov A., 1997), но в целом амфорный тарный материал Таманского городища несомненно подтвердил основные хронологические вехи, предложенные А.Л. Якобсоном: амфоры IX, X, XI, XII, XIII вв. прекрасно датируют последовательно сменявшиеся таманские наслоения.

Поскольку на большинстве раскопов археологи углублялись не на всю толщу средневекового культурного слоя, наиболее глубоко залегавшие амфоры V–VII вв. изучены в настоящее время на данном памятнике недостаточно. Амфоры следующего периода – VIII–IX вв., – характерные для хазарского времени, попадались практически на всей раскопанной территории городища: нередко в перекопах верхних слоев, но большая часть – в тех раскопах, где были задеты или вскрыты пласты хазарского периода. В отличие от них, амфоры X в. встречаются значительно реже, зато, начиная уже с конца X в., распространяются в слоях так называемые амфоры с воротничком – с утолщенным и как бы отогнутым венчиком. Ими пользовались в Тмутаракани вплоть до монгольского нашествия. При этом следует учитывать, что амфоры с ручками, которые отогнуты вниз к плечикам на уровне «воротничка» или чуть выше, попадались обычно на большей глубине, чем амфоры с высокими плоскими ручками, относящиеся к более позднему времени. К XIII в. венчик-воротничок заменился простым валиком, а чаще он вообще отсутствовал, а узкое короткое горло зажато большими тяжелыми, круглыми в разрезе ручками, изгиб которых высоко поднят над горлом. К XV в. амфоры исчезают из обихода (табл. 67, 33–39).

Пожалуй, чаще, чем амфоры, в качестве тары использовались в Таматархе-Тмутаракани высокие (0,45-0,5 м) красноглиняные стройные кувшины с плоскими ручками и удлиненным раструбом-горлом (табл. 67, 40–42). На материалах Таманского городища археологам удалось проследить время возникновения производства этих сосудов (IX в.), расцвета их «популярности» (X – первая половина XI в.) и время прекращения их употребления (конец XI в.). Представляется вполне правомерным называть эти кувшины «кувшинами тмутараканского типа». Отметим, что эти сосуды, относящиеся к одному устойчивому типу, по ряду признаков отличаются друг от друга, что позволило разделить их на ранние и поздние. Два признака, которые можно определить даже по небольшому обломку, можно считать наиболее существенными и значимыми. Это диаметр венчика и цвет обжига. Ранние кувшины характеризуются венчиками диаметром в 6–8 см и темно-красным, почти коричневым, обжигом. Поздние – венчиком диаметром в 10–12 см и ярко-оранжевым обжигом. 80 % тмутараканских кувшинов было изнутри покрыто смолистым черным веществом. Возможно, это была нефть, наливавшаяся в кувшины и продававшаяся в них.

Группа сосудов бытового (кухонного) назначения также дает нам несколько видов, позволяющих датировать слои, где они встречаются или даже превалируют. Прежде всего это характерные для хазарского времени кухонные горшки: почти круглые или яйцевидные сосуды с плоским небольшим дном и немного отогнутым венчиком (табл. 67, 1–5). Края венчиков закругленные, плоские, срезанные, нередко орнаментированные по краю наколами гребенчатого штампа или волной. Тулово сплошь или зонально покрыто горизонтальными полосками или волной (обычно по плечикам), глубоко нанесенными острым многозубым штампом. Изготовлены они из глины с примесью морского песка. К этому виду керамики можно отнести и единичные находки обломков котлов с внутренними ушками, представлявшие собой те же горшки, снабженные оригинальным усовершенствованием в виде налепов на внутреннюю сторону венчика с двумя отверстиями для продевания в них ремня, на котором сосуд вешали над открытым очагом. На Таманском городище таких очагов не было обнаружено, видимо, этим следует объяснять редкость находок обломков венчиков котлов в слое. Датировка сосудов этого вида и типа в настоящее время достаточно устойчива – конец VIII – первая половина X в.

Другой вид кухонной посуды, столь же яркий и выразительный, представлен немногочисленными обломками лепных сосудов, украшенных затейливым орнаментом: композициями из кружочков, 8-видных «запятых», прямых коротких насечек, гирлянд (табл. 67, 16–18). Многочисленные аналогии им известны в Саркеле-Белой Веже, где они датируются X в., а в сильно «упрощенном» виде попадаются и в XI в. (Плетнева С.А., 1959, с. 230–239). Находки этой посуды в Тамани разрознены, но один раз они позволили датировать закрытый комплекс X в., а найденная в том же пожарище монета Романа II (959–963) подтвердила и уточнила его дату – середина X в. (Плетнева С.А., 2001а).

Также немногочисленны в слое Таманского городища и обломки славянской и древнерусской керамики (табл. 67, 6–9), хотя появление их в городских слоях свидетельствует о смене эпох: хазарским горшкам пришли на смену древнерусская и, в основном, местная гончарная (круговая) и лепная посуда (табл. 67, 6-11, 19–21).

Третья группа – наиболее красивая и нарядная – столовая посуда. Она весьма разнообразна, и существенно, что каждый исторический период характеризуется своим набором столовой посуды. Так, для предхазарского времени (IV–VII вв.) типична краснолаковая посуда. В начале хазарского периода она почти исчезла из употребления, но небольшое ее количество все же продолжало изготовляться и ввозиться из византийских провинций. Это чаши разной глубины, сделанные из прекрасно отмученного теста и покрытые красно-оранжевым или оранжевым лаком. Изредка попадаются и обломки чаш, сделанных из более грубого теста и покрытых светло-оранжевым нестойким, легко стирающимся лаком. Возможно, это продукция местных мастерских (табл. 67, 22, 23).

На смену этой посуде уже в середине VIII в. появилась на Тамани также красивая и несомненно более разнообразная по формам и назначению керамика с лощеной поверхностью. Это кувшины, кубышки, кружки, горшочки и корчаги (табл. 67, 24–32). Они также сделаны из прекрасно отмученной плотной глины и обожжены по поверхности до серого и черного цветов, лощение придает им эффектный металлический отблеск. Такая посуда столь же типична для хазарского периода, как и горшки с линейно-волнистым орнаментом. Аналогии ей и прототипы хорошо известны в аланских древностях Северного Кавказа, однако широкому распространению этой посуды по юго-восточной Европе способствовали хазары, под покровительством которых аланские ремесленники активизировали свою деятельность, передав свои навыки в гончарстве другим народам, которые разнесли их по многим городам и селам не только Хазарин, но и других государств, например в Дунайскую и Волжскую Болгарии (Дончева-Петкова Л., 1979, с. 70 и сл., рис. 18, 33а, б, в; Хлебникова Т.А., 1984, с. 30–35, рис. 3, 11).

Лощеная посуда еще продолжала изготовляться и была даже преобладающей на столах таманских жителей, но одновременно с нею начала использоваться поливная керамика, постепенно за столетие вытеснившая все остальные типы и виды парадной посуды (Макарова Т.И., 1963)[10]10
  Раздел о поливной керамике написан Т.И. Макаровой.


[Закрыть].

Остановимся более подробно на характеристике поливной посуды, поскольку она весьма часто используется археологами Крыма, Причерноморья и Закавказья в качестве датирующего материала так же уверенно, как монеты.

Наиболее ранние виды этой посуды изготовлены из белой глины и покрыты желтой или зеленой пятнистой поливой. В Константинополе они производились с VIII по X в., откуда вывозились в города Болгарии и Крыма. В Херсоне подобная византийская поливная керамика датируется серединой IX–X вв. В Таматархе она встречалась с херсоно-византийскими монетами IX–X вв.

Самые ранние ее экземпляры представлены кувшинами с поверхностью, покрытой поливой только с внутренней стороны, но особенное распространение получили синхронные им, хотя и появившиеся немного позже, чаши на невысоком поддоне и блюда с характерным рельсовидным венчиком (табл. 68, 7). Обычно они покрывались геометрическим рельефным орнаментом под поливой. Посуда с желтой поливой помимо рельефного орнамента украшалась примитивной гравировкой и подглазурными мазками коричневого ангоба. Петрографический анализ этой посуды показал, что она изготовлялась из двух различных по составу глин, что говорит о разных центрах ее производства. К аналогичному выводу, опираясь на данные анализа форм и декора, пришли и болгарские археологи (Штерева И., 1998, с. 193–195). Очевидно, поливная керамика поступала в то время в европейские города не только из мастерских столицы Империи, но и из городов континентальной Греции (Солуни, Коринфа).

Помимо монохромной, в Византии в IX–X вв. появилась белоглиняная керамика с полихромной росписью, ставшая в последующие века заметным явлением в ее художественной жизни (Rice D.T., 1954, p. 76). Отличительной особенностью этой керамики является сочетание контурной росписи от черного до пурпурного цвета с подцветкой желтыми и зелеными пятнами в простейшем варианте (трехцветная гамма) и с применением синего и красного в усложненном варианте (пятицветная гамма).

Единичные образцы полихромной керамики простейшего варианта найдены на Таманском городище. Это обломок чашечки с контурной черной росписью с подцветкой зеленым и желтым. В центре ее изображен побег лозы (табл. 68, 5).

Уникальным образцом византийской полихромии является блюдо с изображением двух птиц по сторонам древа жизни, найденное в Тамани в 1931 г. (табл. 68, 7) (Макарова Т.И., 1967, с. 18–20, табл. IV, 1). Рисунок выполнен четким контуром с расцветкой деталей синим, голубовато-зеленым, желтым, красным и белым под бесцветной кроющей поливой. Близкое по стилю и способу орнаментации блюдо было обнаружено в Киеве (Макарова Т.И., 1967, табл. IV, 2). Оба они вписываются в круг произведений византийского художественного ремесла XI–XII вв.

В слоях XI–XII вв. Таманского городища обычно попадалась полихромная белоглиняная керамика серийного производства: открытые блюда и чашки с подглазурной росписью, выполненной в двух тонах – коричневом и зеленом. Роспись состояла из беспорядочно разбросанных пятен или полос (табл. 68, 2, 4). Иногда изображались круги и простейшие геометрические фигуры. При раскопках в Коринфе и Константинополе подобная керамика встречена в слоях X–XI вв., начиная со второй половины XI в. до середины XII в. она ввозилась в Херсон (Якобсон А.Л., 1950, с. 221). Обломки чашечек этого вида с зелено-коричневой подглазурной росписью в Тмутаракани встречены в слоях XII в. (Макарова Т.И., 1967, с. 22, табл. VI, 1–6).